Бал сатаны

      ‒ Гости прибывают, Ваше величество. ‒ Слуга кланяется низко и останавливается на входе в покои, не проходя дальше. Мужчина у окна стоит, сцепив руки за спиной. Головой кивает не оборачиваясь, сжимает в руках шкатулку из мрамора, принесенную служанкой ранее.       ‒ Они готовы?       ‒ Да, Ваше Величество. Готовы и ждут Ваших распоряжений. ‒ Слуга позы не меняет, только из-под челки парика на мужчину взгляды кидает. Король, наконец, разворачивается к нему, делая несколько шагов вперед. Слуга голову низко-пренизко опускает, отходит в сторону, пропуская господина вперед.       ‒ Ступай на кухню, поторопи всех. ‒ Мужчина машет рукой, позволяя молодому парню распрямиться наконец и направится на кухню. Двери в королевские покои захлопываются за его спиной с тяжелым стуком.       Стук каблуков его сапог отражается от стен коридора, эхом прокатывается во все стороны. Сегодня тот редкий день, когда освещен каждый уголок их огромного замка. Зажжены все люстры и канделябры, что удалось найти.       Слуги и служанки снуют туда-сюда, кланяются, стоит им завидеть господина, но по кивку продолжают каждый свое дело. Подготовка к балу близка к завершению, они добавляют лишь последние штрихи.       Мужчина замирает напротив двери в чужие покои и мановением руки просит стражу отойти подальше, но все ж не отпускает их совсем. Он стучит по дереву костяшками пальцев, облаченными в белые перчатки, и толкает дверь вперед только после глухого «Войдите!». Он проходит в комнату и улыбается мягко, закрывая за собой дверь. Одна из девушек мгновенно подскакивает на ноги и присаживается в придворном реверансе. Вторая же поднимается медленнее и лишь слегка присаживается, улыбаясь точь-в-точь как вошедший.       ‒ Оставьте церемонии для бального зала, дорогие. ‒ Самаэль машет рукой заставляя Вэгги распрямится и ставит принесенную шкатулку на небольшой столик у зеркала. ‒ Ты чудесно выглядишь, Чарли!       ‒ Спасибо, отец. ‒ Чарли подходит ближе и аккуратно берет в руки шкатулку, словно та из хрусталя и крутит ее в руках, разглядывая. ‒ Это мне? Мы можем открыть ее сейчас?       ‒ Тебе нужно открыть ее сейчас. ‒ Люцифер кивает, доставая небольшой ключ из кармана камзола. Он вкладывает его в руку дочери и отходит в сторону, меняясь местами с Вэгги.       Чарли ключ держит аккуратно, над столиком склоняется, вставляя тот в замочную скважину и поворачивая дважды, до щелчка. Она откидывает крышку и замирает ахнув. Вэгги глазам не верит, замирает с протянутой к шкатулке рукой и двинуться боится, словно мгновение рассыпется в пыль от их неосторожности.       На подложке из черного бархата лежала корона. Она сверкает в свете полусотни свечей, расставленных по комнате. Золотая, с полумесяцем и звездами, она принадлежала ее матери. Маленькая Шарлотта Морнингстар больше десяти лет мечтала о дне, когда ее та возложит эту корону на ее голову. Это было бы знаком высшего ее доверия. Знаком признания. Может даже любви.       Но Лилит Морнингстар с ними не было. Она не возложит корону на голову своей дочери и никогда больше не скажет, как она гордится тем, какой взрослой стала ее принцесса.       Чарли проморгалась, прежде чем повернуться к отцу и спросить, голосом на грани шепота:       ‒ Отец, неужели ты хочешь…       ‒ Пора, милая. Это бал в честь твоего совершеннолетия. ‒ Он улыбается мягко, подходит ближе и берет корону в свои руки, пока Вэгги, мягко держа Чарли за руки, покрытые атласными перчатками, тянет ее встать перед высоким зеркалом в золотой раме. Люцифер встает за ее спиной и водружает корону на голову дочери, аккуратно, не портя прически.       ‒ Ты думаешь, что я могу…       ‒ Я горжусь тем, какой ты стала, Шарлотта Морнингстар. Эта корона твоя по праву рождения, и лишь ты можешь носить ее. ‒ Самаэль делает шаг назад, оглядывая дочь с ног до головы. Она копия своей матери.

***

      Бал в честь совершеннолетия Принцессы Ада был в самом разгаре: придворные, знать и прочие приглашенные заполнили огромный зал.       Многие поздравляли Чарли, желали ей счастливых дней жизни и удачного правления, а она кивала, благодарила и вскоре уходила танцевать со своей девушкой. На втором часу, когда каждый, кто считал своим высоким долгом поздравить принцессу Ада с праздником совершеннолетия в ее вечной жизни, они начали подходить к самому королю. Ластились, услужливо кланялись, лебезили ужасно, заставляя кривить губы в усмешке.       Ему этот праздник был ни к чему, однако он был обязан вывести дочь в свет. Представить ее Аду, как наследницу всех его начинаний. Чарли сама такого внимания к себе не хотела, но держалась отлично, истинно королевски, хоть и не без нежной поддержки своей девушки.       Люцифер готов застонать от того, как ему надоели эти существа, но он делает глоток вина из бокала, сидит вальяжно, закинув ногу на ногу. Легким кивком приветствует очередного подошедшего. Тот расшаркивается, пищит опостылевшее до тошноты «Вечных лет правления Вашему Величеству…» и что-то еще, про количество убитых им тварей на границах, о наведении им порядка в центре города и о чем-то еще, Люцифер нить повествования удерживать больше не мог: сухо благодарит отпуская.       И таких демонов десятки и сотни. Они все ждут похвалы, причем желательно громкой и бурной, да только Владыке Ада до них дела нет, не говоря уже об их заслугах.       Он искренне с интересом поговорил лишь с парочкой демонов Гоетии, да с Асмодеем и Вельзевул; самым неприятным был двадцатиминутный разговор с Маммоном.       Люцифер окидывает зал скучающим взглядом, но останавливается на мужчине. Щурит глаза со змеиными зрачками, разглядывает; следит за тем, как дергаются звериные уши; ухмыляется, замечая оленьи рога. Они глазами встречаются лишь на несколько секунд, да этого обоим хватает.       Мужчина сквозь толпу проходит с удивительной легкостью, останавливается у самого подиума, на котором расположен трон. Люцифер глаз не отрывает от него. Что-то среднее между оскалом и улыбкой на чужих губах. В воздухе разносятся первые ноты вальса, и незнакомец протягивает руку раскрытой ладонью к королю. Все затихают, за сценой наблюдая. Многие делают ставки, как скоро этот псих лишится головы.       Люцифер из скучающего становится заинтересованным, и поднимает бровь, словно требуя озвучить желание мужчины. Тот усмехается, сгибается в полупоклоне и произносит:       ‒ Подарите мне один танец, Ваше Величество? ‒ Его голос плавный, текучий и сладкий, словно цветочный мед. Он говорит не громко, но акустика в бальном зале потрясающая, его слышит каждый.       ‒ Что ж, за твою смелость и решительность? Почему бы и нет.       Самаэль с места поднимается, оставляя трость и бокал с вином. Он подходит медленно, вкладывает в чужую руку свою, сокрытую белой тканью перчаток.       Толпа перед ними расступается, не смея вдохнуть, не то, что сказать хоть слово.       Незнакомец его пальцы сжимает, а вторую руку кладет на талию; Люцифер свою руку ему на плечо опускает. Музыка становится громче, и они делают первые шаги, смотря глаза в глаза. Остальной мир их не волнует: интерес друг к другу отвлекает от всего, что их окружает.       Гости расступаются, становясь кругом. Никто не смеет сделать к ним и шага. Королевский танец, первый за весь вечер. Первый за долгие-долгие столетия в Аду.       К середине песни они прижимаются друг к другу непозволительно близко, обжигают кожу горячим дыханием.       Так они и танцуют несколько минут: нос к носу, глаза в глаза, не тревожимые остальным миром. Останавливаются мужчины с последней нотой звучавшей мелодии. Незнакомец отступает на шаг назад, улыбается нагло, не выпуская из хватки руки в белой перчатке и касается губами костяшек пальцев, прежде чем раствориться под грохот аплодисментов, оставляя Самаэля краснеть скулами посреди зала.       Он гостя этого впервые видел, но он интересует Владыку ада сильнее, чем положено бы. Люцифер хмурится, и ждет секунд пять, прежде чем дважды стукнуть тростью об пол, прекращая любые звуки:       ‒ Думаю, прошло достаточно времени и слуги могут сопроводить вас к столам с закусками и алкоголем, прежде чем вы покинете мой замок! Ешьте и пейте сколько и что захотите! ‒ зал вновь мгновенно заливает звук аплодисментов, превращающийся в отвратительный гул по мере того, как отражается от стен из черного мрамора.       Чарли и Вэгги толпа пропускает к нему сразу же, не смея задерживать кронпринцессу. Люцифер берет ее руки в свои и улыбается, чуть сжимая тонкие пальцы:       ‒ Ты умница, милая, но у меня есть просьба к вам обоим.       ‒ Что угодно, Ваше Величество. ‒ Вэгги кивает, сцепив ладони в замок.       ‒ Развлеките их немного пред отъездом. ‒ Люцифер склоняет голову вбок, отчего корона немного сползает, и он поправляет ее, вернув голову в ровное положение.       ‒ Конечно!       Самаэль наблюдает за тем, как обе девушки удаляются в соседнюю залу, к толпе гостей, никому на самом деле не нужной, и, снова стукнув тростью об пол, растворяется в клубах черного, с едва заметной золотой пылью, дыма. Он не успевает заметить тени, что следит за ним алыми глазами из самого темного угла, спрятавшись за гобеленами, что позади трона.       Люцифер вдыхает глубоко, оказавшись на балконе, в самом дальнем крыле замка, подальше от толпы, лести и всего прочего, что душило его в бальном зале. Он облокачивается на перила, смотрит вниз и думает о том, что даже отсюда, с такой высоты, было бы падать не так больно.       Самаэль. Чудесное творение Бога. Один из самых приближенных к Отцу. Сброшен в бездну греха и отчаяния за веру и мечты, без надежды на возвращение. Опозорен на небесах, ненавистен людям.       Он стягивает перчатки, откладывая их на перила и растопырив пальцы смотрит на свои ладони. Чернота покрывает их от кончиков пальцев и тянется дальше, под рукава, вверх по плечу. Вечное напоминание о свершённом.       Люцифер редко снимает перчатки, потому что ему каждый раз кажется, словно коснись он чего-либо своими изуродованными руками ‒ оно погибнет в мгновенье ока. Такова теперь его учесть. Наказание за то, что возгордился.       Он корону с головы снимает и крутит в руках, прежде чем поставить ту на перила, рядом с перчатками. Вскидывает голову, убирая кончиками пальцев лезущие в глаза светлые пряди. Смотрит в небо, навечно алое, туда, где сверкают золотом врата Рая. Отчий дом. Ну, был им когда-то, тысячелетия назад.       Шорохи за спиной с мрачной мысли сбивают. Он бы списал на ветер, сквозняки в замке частое явление. Да только он чувствует чужое присутствие, хочет того или нет. Каждой клеточкой тела ощущает, как тени за его спиной становятся всё ближе, собираясь в единый силуэт. Они стекаются сюда со всего замка.       Люцифер ухмыляется уголком губ, сжимая трость в руке. Ждет, пока незваный гость, потревоживший его долгожданное уединение, подойдет достаточно близко.       Когда тень окончательно становится существом из плоти и крови, дышащем Владыке Ада в затылок, он улыбается, перехватывает трость поудобнее, ближе к краю и разворачивается, одним ударом сбивая с ног незнакомца.       Тот такой резкости не ожидает: падает на спину, морщится от удара о каменную кладку, хочет подняться, да только ему наконечник чужой трости в грудь упирается, придавливая к полу и рискуя одним четким ударом проломить ребра, если Люцифер того захочет. Принимает поражение, приподнимает от пола ладони, опираясь на локти и ухмыляется удовлетворенно.       А Самаэль в сбитом с ног узнает мужчину-незнакомца, того, что с оленьими ушами. Брови вскидывает, вставая ближе, но трости не убирает, наоборот, надавливает сильнее, ухмыляется:       ‒ Удивительная наглость и дерзость ‒ подкрадываться к Владыке Ада.       ‒ Вы хотели сказать «смелость и решительность», Ваше Величество. Вам ведь было интересно, кто я, ‒ мужчина с легкостью парирует словами самого Люцифера, правой ладонью обхватывая трость ближе к середине. Щурит алые глаза, ухмыляется. ‒ там, в бальном зале.       ‒ Новые лица всегда вызывают интерес. ‒ Люцифер плечами пожимает. Этот грешник, Самаэль чувствовал, что тот не был адорожденным или падшим, действительно заинтересовал его: клыкастая улыбка, глаза, следящие за всеми и каждым, но не придающие значения никому конкретному, плавные, почти аристократичные движения. Голос у него приятный, низковатый, но мелодичный. Медом сочится. Но Люцифер не позволяет себе вслух признать собственный интерес к нему, лишь ослабляет напор на трость, позволяя лежащему дышать чуть глубже.       ‒ Что ж. Мое имя Аластор, Ваше Величество.       ‒ Мое имя знает каждый, что в Аду, что за его пределами. ‒ Люцифер плечами пожимает, убирая трость в сторону.       ‒Позволите вопрос? ‒ Аластор расслабляется, показывая, что не попытается навредить королю, лишь голову склоняет в сторону. Его голос наполняется язвительной томностью, заставляя правителя замереть от таких перемен. Щеки едва заметно теплеют, но Люцифер только бровь вскидывает, немо позволяя тому продолжить. Аластор в хищном оскале расплывается, глаза прищуривает. ‒ Сколько гостей знают Ваше ангельское имя, Самаэль?       Люцифер озлобленно рычит. Зрачки змеиных глаз сужаются, становясь едва различимыми щелочками. Он рывком приближается вплотную, наступает ногой на чужую грудь, прибивая Аластора к полу одним движением, заставляя вновь зашипеть от нового удара о камни, но улыбка его никуда не девается, наоборот становится шире.       ‒ Заткнись! ‒ Мужчина рявкает, надавливая сильнее, заставляя Аластора задыхаться, а тот только обхватывает ладонью голенище сапога и движется вверх, кончиками когтей касаясь колена.       ‒ Заткните меня?       Люцифер замирает, смотрит глаза в глаза и перестает понимать какого черта вообще происходит. Аластор не двигается, замирает с ладонью поверх чужого колена, ухмыляется, почти приглашающе.       Самаэль остатки самообладания в себе собирает, убирая ногу и отходя назад. Он к короне руками тянется, натыкается взглядом на пару перчаток, и его прошибает пониманием, что все это время он провел без перчаток. Аластор на ноги поднимается, подходит к окаменевшему Владыке и видит почти животный страх в чужих глазах. Видит, как подрагивают кончики почерневших пальцев.       В его глазах Люцифер, Владыка ада, вальяжно сидевший на троне закинув ногу на ногу, в белом, чистейшем костюме, с короной на светловолосой голове и бокалом красного вина в расслабленной руке, ангельское создание абсолютно греховной красоты. Он пересекся с ним взглядом лишь на несколько секунд, но интерес вспыхнул в нем так внезапно и сильно, что рискнуть загробной жизнью было не так уж и страшно. Умирать и вовсе не так страшно, как казалось.       Приглашение на танец и изумительный вальс при свечах, в гробовом молчании, но так близко, что дыхание остается одно на двоих. И вот он. Греховно красивый, прижимает тростью к полу, ухмыляется. Голос у него мелодичный, абсолютно великолепный, ужасно ему подходит. Аластор начинает понимать и Лилит, и Еву, потому что он бы тоже, знаете ли, сбежал, если б ему предложил это Люцифер.       Он аккуратно берет в руки чужую корону, и касается подбородка кончиками пальцев, заставляя повернуться к нему. Демон аккуратно, едва дыша водружает корону на голову Люцифера, и быстро, пока не передумали они оба, перехватывает свободную руку и целует костяшки тонких, нежных пальцев, оставляя влажный след на коже.       ‒ Думаю, мы продолжим в следующий раз. ‒ Аластор улыбается однобоко и растворяется в воздухе клубами черного дыма с зелеными всполохами. Люцифер не успевает ничего, только на поцелованные руки смотрит, краснея скулами. Место на подбородке, к которому прикоснулся демон, словно огнем горит.