Vivada

      — Я уже устал это слушать, — Эрит кривит губы от обиды. Невыносимо хочется стянуть с Рама повязку, но это кажется слишком интимным жестом, не соответствующим их… ситуации.       Рам сводит брови к переносице и вздыхает. Это задевает еще сильнее, потому что он ведет себя так, будто Эрит не понимает его слов. А он понимает, но…       — А я устал объяснять. Нам не суждено, мы действительно не должны, ты же знаешь, — в голосе Дубея и правда слышна усталость. Он повторяет это не впервые, с тех пор, как между ними что-то изменилось, он то и дело начинает снова: «долг», «дюжина», «судьба».       — Раз всё так, зачем вообще начал? — Сдаётся Тхакур. — Тебе так легко, потому что ты не… не такой, как я, верно? Способен полюбить девицу. Конечно, так будет проще.       В единственном открытом глазу Рама мелькает едва заметная эмоция — Эрит бы подумал, что ранил его словом, если бы не был так уверен, что прав. Друг поджимает губы, но это не останавливает ревущей в груди обиды, заставляющей продолжать:       — Я ведь если и смог бы, не стал бы отказываться, все вот так заканчивать. Какая разница, даже будь я способен полюбить женщину, если я всю жизнь на тебя одного смотрел! — В сердцах выпаливает Тхакур. О сказанном он мгновенно жалеет, потому что Дубей резко меняется в лице и заставляет осознать, что именно сейчас было сказано.       Эрит бледнеет, смолкнув мигом, и в ужасе отворачивается. Его лицо горит, и это вовсе не смешно — он сказал слишком много. Это все началось спонтанно, они не обсуждали ничего толком, лишь поддавались чувству, распаляя его сильнее с каждым днем. И вот результат.       — Всю жизнь? — Ошарашенно повторяет Рам. Эрит чувствует, как напрягается все тело в желании сжаться, сбежать. Вот теперь… теперь он выглядит даже более жалко, чем в начале этого разговора. Отвратительно.       Он молчит, а Дубей шагает ближе, мягко берет за подбородок, тянет обратно на себя, чтобы в глаза взглянуть. Эрит лишь снова кривится, но поддается. Взгляд, впрочем, отводит, и ни слова не произносит.       — Скажи правду. Ты всю жизнь так на меня смотришь? — Просит Рам. Дубеи редко просят, это их семейная черта. Не умеют. И Рам, когда ему что-то нужно, обычно скорее мягко приказывает, но сейчас в его голосе неожиданно много такого искреннего переживания, что не получается просто остаться глухим к его просьбе.       — Будто сам не понимаешь, — бросает Эрит, по-прежнему глядя куда-то в сторону. Он хотел бы звучать хлестко, но получается только безнадежно тоскливо. — Какая разница? Ты ведь считаешь это ошибкой. Для чего говоришь со мной дальше?       Дубей отпускает его лицо, но рукой тут же тянется к своей повязке. Снимает, оставаясь будто бы без главного рубежа защиты, и снова пытается поймать его взгляд.       — Взгляни на меня, — снова просит, — вот так. Даже если догадывался, я никогда не допускал мысли, что это всерьез было так.       Эрит болезненно усмехается, смотрит в сторону, но Рам жестом возвращает его внимание к себе, убирая рукой выбившуюся на его лицо мягкую каштановую прядь.       — Теперь ты знаешь. Что дальше? — Голос Тхакура сочится ядом, но обоим очевидно: причина тому то, что он слишком уязвлен сейчас.       Дубей смотрит в его глаза и печально улыбается. Костяшками холёных пальцев ведет вдоль поднятой саркастично брови, по точеной скуле, касается уголка мягких губ, что сейчас поджаты недовольно…       — Я не знаю, — честно признается он. — Прости меня.       Эрит широко распахивает глаза, замирает под ладонью друга... Любовника? Кто они друг другу — неясно. Но… Рам не извиняется. Пересчитать людей, слышавших от него извинения, настоящие, не по этикету, можно по пальцам одной руки. Тхакур печально усмехается в ответ.       — Я тебя прощу, даже если не хочу, — тихо говорит он. Подтверждает прежнее признание, оформляет его в единую мысль. Не говоря прямо, дает знать, что любит. И так было, сколько он себя помнит. — Бросим мы это всё, не бросим, а я так и буду на тебя одного смотреть.       — Эрит, — шепотом зовет Дубей, — я ведь сам не хочу прекращать.       В его голосе сквозит далёким отголоском страх, и Тхакур не может понять, чего Рам боится больше: прекратить или того, что не хочет этого делать. Он медленно моргает, шумно выдыхая, и снова смотрит в разные глаза напротив. Дубей продолжает:       — Я думал, если я оборву нашу… связь, то уберегу нас обоих. Мне ведь ни с кем не было как с тобой, глупо отрицать. Хожу туда, где будешь ты, лишь бы снова увидеться. С тобой одним могу забыть о том, кто я для всех, и вспомнить, кто я в самом деле.       — Остановись! — Вдруг надрывно требует Эрит, отбрасывая его руку от своего лица. — Как можешь говорить такое, чтобы потом уйти? Думаешь, и так не больно? Сильнее хочешь сердце разорвать, чтобы совсем в клочья?!       Рам ошарашенно смолкает — прежде с ним Тхакур никогда не говорил таким тоном. Никогда он не видел друга таким отчаянным, таким… раненым.       — Эрит, — твердо зовёт он, но тот будто и вовсе не слушает теперь.       — Я никогда не ждал, что будет в жизни день, когда я смогу тебя иначе коснуться, когда ты на меня так же посмотришь, так же захочешь… Никогда не требовал, не допускал даже мысли о невозможном! И уйдешь — отпущу, не смогу даже злиться долго…       — Эрит.       — Я готов был всю жизнь издалека на тебя смотреть и большего не представлять, а теперь, когда знаю, каково это… в разы больнее будет и без твоих слов, к чему сильнее душу из меня вынимать? — Под конец тирады голос из гневного становится тоскливым. Руки невольно опускаются, и Тхакур устало прислоняется к стене позади себя спиной.       Теплые ладони хватают его лицо, и он болезненно щурится, не понимая, к чему Рам делает это всё.       — Ты меня не слышишь, господин Тхакур, — непривычное обращение, каким тот его никогда не называл прежде в личных разговорах, заставляет растерянно моргнуть и прислушаться. — Я сказал, что не хочу прекращать. Я пытался, потому что думал, будто если мы отдалимся, то ты сможешь жить дальше спокойно.       Хоть сейчас Эрит и слышит то, чего хотел, разговор тянет из него все жилы. Он устало прикрывает глаза и тяжело выдыхает. Ему тяжело слушать, не понимая, чего хочет Дубей, к чему ведет, — кажется, будто его решения меняются слишком неуловимо, чтобы понять, что дальше. Рам проводит большим пальцем по его щеке, пытаясь обратить его внимание на себя снова, но сил уже нет — Тхакур пытается восстановить дыхание, успокоить дрожащие руки, и поэтому для него становится сюрпризом, когда его внезапно отчаянно целуют.       Он дергается, но если силы на то, чтоб успокоиться, найти в себе еще была надежда, то сил оторваться и отпрянуть от поцелуя точно нет. Кольцо на руке Дубея своим холодом контрастирует с его разгоряченной кожей, приземляет, не дает забыться. И почему-то так только лучше: ему нравится замечать каждую мелочь, каждое мимолетное касание. Рам прикусывает его нижнюю губу, вырывая из него шумный выдох на грани стона. Эриту становится плевать, чем это закончится, он пытается взять все, что Рам готов ему дать — жмется трепетно ближе, отдает инициативу, позволяет Дубею притиснуть его к стене.       Рам отрывается от поцелуя, чтоб жадно вдохнуть, и Тхакур тратит эту секунду на то, чтобы взглянуть расширенными зрачками в его глаза, найти в них то же, что испытывает сам. Дубей отнимает ладони от его лица, зачесывает назад темные волосы и смотрит открыто, почти ошалело, а потом снова нетерпеливо тянется к его губам. Эрит льнет к нему сам — они целуются хлестко, рвано, сталкиваются зубами, но страх потери, что едва обошла стороной, подстегивает обоих.       Не в силах оторваться, они даже отдышаться пытаются, все еще касаясь друг друга губами, нос к носу. Золото натха Рама слегка царапает горящую щеку, и Тхакур едва ощутимо фыркает, обозначая смешок.       — Не смогу это остановить, зная, что тебе этого тоже хочется, — почти шепчет в его губы Дубей, печально усмехаясь.       Тхакур с ответом не находится, лишь кладет ладонь мягко на его щеку и коротко целует снова, будто благодаря за эти слова. Рам утыкается лбом в его лоб, чтобы успокоить и себя, и его, и кладет руки на его поясницу.       — Ракшас, — обреченно смеется Дубей.       — От ракшаса слышу, — фыркает в ответ Эрит. — Я хотя бы не кусаюсь.       В зеленой и серой радужках вспыхивает с новой силой азарт, Рам сжимает пальцы на дорогой ткани на его бедрах и угрожающе шепчет на ухо, задевая серебристую серьгу:       — Смотри, как бы не пришлось потом прятать следы укусов. Мало ли какой ракшас и правда вцепится в шею… так манишь ею, вдруг не послушает просьбы не оставлять следов там, где могут увидеть?       Эрит пользуется тем, что Раму его лица сейчас не видно, и поднимает уголки губ в тонкой улыбке, влюбленной и почти мечтательной. Забыл ли он, что младший Дубей знает больше, чем видит? Нет.