Мегаломания

Я не хотел бы жить в Раю, Казня находчивость змеиную. От детских лет люблю Змею И ей любуюсь, как картиною.

Насколько хрупок внутренний мир человека, уверенного в своем превосходстве? Такой ли он непревзойденный, каким себя нарекает, или в нем кроется нечто человеческое, присущее каждому индивиду? Отрицание принадлежности к любому типу человеческой расы не исключает личность из данной группы. Однако мегаломаны, столь твердо убежденные в том, что они – единственные разумные особи на земле, совершенно точно не интересуются мнением извне. Сложно убедить дальтоника в том, что предмет, стоящий перед ним, окрашен красным, а не зеленым. У него иное видение, и Вы не имеете право его за то осуждать. Бывал ли кто в его шкуре? Вряд-ли. Дальтоник никогда не знал другого мира, кроме как имеющего пресный окрас, и он попросту не имеет представления о существовании огромного спектра цветов, как мегаломан не имеет представления о значимости общества. Как и дальтоники, эти люди не знают иного мира, где они бы не были превосходствующим лицом. Невозможно переубедить индивида с синдромом бога в том, что он не отличен от других, как невозможно и донести описание вкуса блюда человеку, который его не пробовал. И Винсент Синклер — один из них. *** Холодные и дождливые ночи мужчина всегда предпочитал проводить за чтением. Сон, а уж тем более - всякие заботы - отходили на второй план с приходом бури. Синклер-старший располагался в кресле. В подобном виде мало кому позволено было его созерцать: расстрепанные и неуложенные волосы, пара прядей которых так и норовились отвлечь читателя от увлеченного занятия, то и дело спадая на глаза. Рубашка с распахнутым воротником - еще одна расстегнутая пуговица, и грудь мужчины будет в поле зрения любого подглядывающего. Темные брюки, от которых он не отказывался даже наедине с самим собой, и лишь незаправленная рубашка выдавала неформальность обстановки. Скрестив прямые ноги вместе, откинувшись на спинку кресла, Винсент решил вновь напомнить себе о молодых годах, достав сборник Фрейда, остановив выбор на "Семейном романе невротиков". Он обращался к этому автору лишь тогда, когда хотел отдохнуть от поверхностности и обобщенности, что не редко встречается в современных лекциях, а также тогда, когда хотел разгрузить голову, с упоением вникая в чтиво словно в сатирический сборник пресловутых юморесок, в очередной раз убеждаясь в причудливости Фрейда и курьезности его многочисленных доводов. Раньше только таким образом он мог очистить мысли от излишней напряженности, упиваясь некими нелепыми по его мнению исследованиями, ведь мало что в подобном возрасте могло удивить, а удовлетворить бы его могло исключительно нечто новое. Оставалось лишь перебирать незабытое старое, словно раз за разом прокручивая пленку касеты, повторяя действия, как некий ритуал. Сейчас же он обрел это новое. Новое, необузданное, совершенно выходящее за рамки его привычной жизни. Два года назад новенькая администраторша занимала его голову лишь по причине своей фамилии и необъятных возможностей ее разума. Сейчас же причина тому была совершенно иной. Скарлетт уже давно не загнанный в угол кролик. Она — истинный хищник, стоящий наравне с главарем прайда; его верный спутник, делящий с ним мировоззрение, цели, планы, каждую мысль и каждый вздох. Каждую минуту своего существования. Скарлетт должна была стать его идеальным проектом. Идеальным зверем. Ах, увы, Синклер впервые так сильно просчитался. Она казалась ему безупречным экземпляром, но она оказалась черезчур безупречной. Девушка должна была стать жертвой, но жертвой стал он сам, угодив в свой собственный капкан. Он не смог избавиться от нее, и, право, ничуть не пожалел о содеянном. Винсент изменил курс своего эксперимента, направив все силы на воспитание самого преданного, безумного и идеального душегуба из всех возможных лишь для себя одного. Такого, которого он бы мог поставить наравне с собой. Кого мог бы держать под руку, совместно высокомерно вышагивая сквозь толпу любопытных и шокированных гостей, к которым они бы не питали ничего, кроме безразличия. Власть и превосходство - единственное, в чем они бы нуждались, исполнение совместных целей - единственное, чего бы они желали. И на этой роли Синклер желал видеть лишь ее. Мозг Скарлетт был изощрен так, как ничей другой. Именно это делало совместное воплощение и разработку безумных идей еще слаще. Лишь она, приняв свою небезупречность, могла принять и его самого. Его мрачнейшее, веящее смрадом разложения нутро давно принято девушкой, более того - любимо. Мужчина в действительности упивался этим, как и тем, какую тьму несла в себе сама Кацен. Любимо. Возможно ли полюбить Дьявола? Только лишь в том случае, если добровольно стать его подмастерьем. Будучи рожденным в "династии" Синклеров, внушали ли ему, что эти жестокие эксперименты – его судьба? Или, возможно, это было что-то более глубокое, укоренившееся в самой его натуре, что двигало его неустанным стремлением к знаниям и власти с помощью извращенных средств манипулирования человеческими умами и телами? Теперь же Скарлетт были безразличны причины его поступков, ведь Винсент искусно подмял девушку под себя, вырезав идеальную статую из древа, что еще до его появления начало стремительно гнить изнутри. Вот только в конечном итоге, мужчина затерялся в этой скульптурной резьбе сам. Каково бы то ни было аморально, истина заключалась в том, что ныне у них обоих было схожее мышление, когда дело доходило до изнечтожения любых границ нравственности и изучения темной стороны человеческой натуры. Она полюбила безумие, как полюбила безумие и в лице Синклера. Только ступив на порог отеля после года в подпольной лаборатории, Скарлетт больше никогда не была той, кого мир знал доселе. Она, кажется, даже не набрала матери. Спустя столь долгое время, проведенное в заточении, ее ориентиры кардинальным образом сменили свой курс. Девушка волновалась лишь о себе. О свободе, о собственной шкуре. Собственной шкуре, и защите шкуры своего спутника. Скарлетт в действительности больше не та пугливая девчонка, которая тряслась лишь об одной мысли о том, что она может сойти с ума. О нет, она вкушает истинное блаженство от осознания своей порочности. Ее любовь к собственному сумасшествию была сродни болезни; впрочем, почему сродни — ею и являлась. Ощущение безумия, потери себя в этом колейдоскопе жестоких образов было для нее сильнейшим наркотиком. Она несла в себе необъятную безжалостность: Скарлетт лишена сочувствия, ее глаза закрыты на страдания других. Она больше не могла различать грань между добром и злом, и девушка стала силой чистого, необузданного разрушения. Любовь безумия и любовь хаоса переплетены, как корни дерева, которые все больше разрастаются во тьме ее души, все сильнее отравляя ее глубины. Одно не может существовать без другого, и оба - безумие вкупе с хаосом - оставляют Скарлетт навсегда преображенной. В ее венах сумасшествие и жестокость текли бурлящей рекой, и она наслаждалась наполняющим ее дрязгом. Скарлетт стала чем-то гораздо большим, чем она сама - разрушительной силой, которая не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить все на своем пути ради собственной выгоды. Винсент упивался этим. Он обожал ее, практически боготворил этот образ в своей голове, ведь сам почти сошел с ума. Скарлетт словно его давно утерянная ипостать, вновь нашедшая путь к своей половине. Вместе они - апогей сумасшествия, совокупность всей гнили и грязи, которые не пойдут по головам – они будут отсекать их, не поведя бровью. *** Пока мужчина сидел у камина, погруженный в свои мысли и с упоением просматривающий уже прочтенные до дыр страницы лекций, по комнате разносилось негромкое потрескивание дров. Единственный звук, который составлял ему компанию, помимо случайного звона его бокала, наполненного бурбоном 18-летней выдержки, – это отдаленный вой ветра снаружи, где уже во всю свою силу разразилась осенняя буря. Как раз в тот момент, когда Винсент дохошел до особенно любимого им отрывка, над причудливостью которого он мог размышлять часами, освобождая свой разум от лишних забот, неожиданный звук полностью застал его врасплох. Громкий, внезапный стук в дверь нарушил тишину комнаты, заставляя тщательно вьющуюся цепь анализа оборваться на половине. Свет от камина мерцал, отбрасывая жуткие тени на стены, когда Винсент поднялся, чтобы подойти к двери. В этот момент глазок на ней был бы как нельзя кстати, и его отсутствие весьма усложняло ситуацию. Человеком он был не из робких, более того, кто бы не заявился на его порог, единственное, что он бы ощутил, была бы совокупность безразличия с привычным ему чванством, а также недовольство от наглости гостя заявиться в столь поздний час. Посему Синклер поспешил отворить дверь, не сильно беспокоясь о том, кого именно занесло к нему; однако представшая перед ним картина была отнюдь не тем, что он мог себе вообразить. Скарлетт, чье тело было полностью облито кровью, стояла на негнущихся ногах перед распахнутой дверью и мужчиной, что теперь пребывал в легком замешательстве. Ее руки подрагивали, а голова было опущена, словно сейчас она избегала зрительного контакта с ним. Винсент столкнулся со зрелищем, которое заставило бы многих отшатнуться в ужасе, но, конечно, точно не его. Он остался спокойным, лишь приподняв одну бровь, будто это обычное, повседневное явление. Даже не утрудившись что-либо сказать, без лишних вопросов он отступил, чтобы позволить девушке войти в номер. Прямо сейчас он не счел нужным уточнять, что именно произошло. Скарлетт медленно переступила порог, будучи не способной поднять взгляда на Винсента, или же попросту не осмеливаясь это сделать. Ее глаза пусты, а бледное лицо было сокрыто за покровом багровых пятен. Войдя в комнату, она двигалась скованной, почти роботизированной походкой, словно находилась в трансе. Ее кожа сейчас была липкой и по-особому бледной, контрастируя с ярким алым цветом, что обрамлял острые черты лица, а светлые волосы были чуть спутанными, склеенными липкой субстанцией. Глаза девушки были широко распахнутыми и немигающими, устремленными в какую-то отдаленную точку за пределами номера. Несмотря на сюрреалистичность ситуации, мужчина остается невозмутимым. Когда она прошла мимо него и остановилась в центре гостиной, мужчина закрыл дверь, плотно запирая ее за ней, после размеренной поступью направившись к ней. В конечном счете, Кацен подала голос - дрожащий и хрипловатый. Глаза ее внезапно забегали по комнате в судорожных поисках места, которое могло бы спасти ее от ответственности, пусть она и знала, что ответ перед Винсентом будет неизбежен. — Винсент, я... Он поймал ее безжизненный взгляд, тут же приложив ладонь к ее щеке, чуть склонив голову набок, совершенно не брезгуя перепачкаться кровью, что окропляла ее лицо. — Не сейчас, Скарлетт, — по тону его голоса девушка сразу могла понять, что он определенно пребывает не в самом лучшем расположении духа. Несмотря на это, лицо его оставалось невозмутимым, словно он или пытался сдерживаться, или попросту ничего не испытывал по этому поводу, и пытался показаться недовольным лишь потому, чтобы девушка не расслаблялась и вдруг не сочла, что может остаться безнаказанной. Он ведь не мог позволить ей знать, что власть в самом деле всецело принадлежит ей, никак не ему. Проявление контроля в ее сторону было лишь попыткой замаскировать свою уязвимость перед ней. Кто бы мог подумать? Винсент Синклер – уязвим? Что же, он сам в том виноват, ведь породил то, в чем сам и потонул, как виновата и сама Скарлетт в своей одержимости. Они - суть одно, добровольно подписавшие контракт на вечную принадлежность друг другу. Мужчина убрал руку с ее щеки, с минуту помолчав. Будто не найдя слов, он молча вернулся ко входной двери, слегка отворив ее, и выглянул в корридор. — Ты жутко наследила, дорогая. Полагаю, тебе об этом известно, — вдруг обернулся он, бросив на нее взгляд исподлобья. Скарлетт медленно закивала, пытаясь подобрать нужную формулировку своему последующему объяснению произошедшего. Спустя пару секунд, раздался ее спокойный голос: — Знаю. Это ведь не... — Винсент внезапно поравнялся с ней, приложив указательный палец к ее губам. Пальцы второй его руки проредили ее склеенные волосы до самых кончиков, после очертив линию девичьих ключиц. — С этим я разберусь. Сейчас иди в ванную, я присоединюсь чуть позже, — он вновь отступил от девушки, направившись к телефону, что стоял на полке, неподалеку от камина. — О нет, Винсент, не стоит, я пришла лишь потому, чтобы увед... — на удивление часто сегодня Синклер-старший обрывал речь девушки, всеми силами пытаясь продемонстрировать собственное над ней господство. — Это не просьба, Скарлетт. — он обернулся на нее через плечо, а глаза его недобро сверкнули во тьме угла, в котором он теперь стоял, — Я сказал: иди в ванную. Мне стоит повторяться? Скарлетт скривила губы, слегка цокнув языком, все еще пытаясь сопротивляться его напористому поведению. Их отношения — бесконечная борьба за узурпацию власти, где в конечном итоге девушка сдается, всецело отдаваясь в руки Винсенту, не сопротивляясь, никак нет, – наслаждаясь этой мимолетной беспомощностью под полным его контролем. Она продолжает смотреть на него с отсутствующим выражением, будто смотрит сквозь него, а не на него. Несмотря на витающую в воздухе физически ощутимую напряженность, мерцание пламени и негромкий тик часов, казалось, даровали Скарлетт ощущение комфорта посреди хаоса, словно совсем ничего не произошло. — Как прикажешь, господин, — саркастично выдала она, отвесив полупоклон, направившись в сторону ванной, чье расположение было ей давно известно. Мужчина хмыкнул, не оборачиваясь. Он не был зол, нет. Он был в восторге от той ее части, что позволяла ей вести себя столь вольно и надменно перед ним, о чем свидетельствовала легкая улыбка на его губах, пока он нерасторопными движениями прокручивал номеронабиратель. *** Скарлетт стояла перед зеркалом, внимательно разглядывая свое отражение совершенно незаинтересованным взглядом. Кровь на ее одежде и теле поблескивала в слабом освещении ламп зеркала, а золотистые пряди пшенично-светлых волос, слипшись, спадали на глаза. Ее лицо излучало полную отстраненность вкупе с легкой примесью злорадства. Злорадства? И в чью же сторону? Невинного человка, чью жизнь она отняла, не моргнув глазом, удовлетворяя свои низменные желания? Быть может, Винсента, излишне самоуверенно считая, что он недооценивает ее, и в любой момент мужчина может пожалеть о том, что вообще решил связаться с ней? Или же в свою, сквозь отражение обращаясь к давно усопшей старой Скарлетт, не испытывая ни малейшей доли сожаления о смерти "слабой" стороны? Девушка издала тихий смешок с широкой ухмылкой, словно горько усмехнувшись неким своим мыслям. Она решила оставить поиски несуществующих ответов на ее иллюзорные вопросы. Ее ныне босые ноги прошлепали по полу, оставляя за собой грязные кровавые разводы на кафельной поверхности, когда она, шаркая, подошла к ванне в углу. Скарлетт повернула ручку крана, зачарованно наблюдая, как прохладная чистая вода хлынула из трубы в ванну. Она опустила палец в воду, проверяя ее температуру, и, несмотря на весь беспорядок, слабая улыбка играет в уголках ее губ. У безумной малышки Скарлетт иначе быть не могло. Когда ванна наконец была наполнена, она бросила взгляд вниз, зачарованно вглядываясь в ровную гладь – она отливала голубизной, под стать небесным глазам девушки. Скарлетт поспешила освободить себя от прилипшей к телу окровавленной одежды, что сейчас ощущалась как особо тяжкий груз перед соблазном прохладной ванны. Избавившись от грязных тряпок, она погрузилась в воду, чувствуя, как легкая прохлада, остужая ее пыл, окутала тело. Девушка прислонилась спиной к белоснежному фарфору, закрыв глаза. Впервые за столь долгий, тяжелый день она почувствовала полное умиротворение. В голове у нее было пусто, а на сердце спокойно. Она прислушалась к мягким звукам капель, что без спроса с определенной периодичностью падали в воду с крана, разбавляя гробовую тишину комнаты и наполняя ее эхом, и на мгновение все показалось идеальным. Из транса ее вывел тихий звук открывшейся двери и мягкие, почти неслышные шаги, когда вошедший ступил на кафель. Приоткрыв один глаз, Скарлетт мельком взглянула на Винсента. В руках он нес чистую, сложенную рубашку, принадлежавшую ему, оставив ее на ближайшей полке. Кажется, сверху красовалось и нижнее белье девушки, которого в его номере было уже предостаточно. Они практически жили вместе, не позволяя себе окончательно "съехаться" лишь потому, что не хотели объявлять о своей связи официально, пусть все жильцы отеля и без того были об этом осведомлены. Она отвернулась, закрывая глаза в попытках погрузить себя в желаемое умиротворение вновь. Увы, сделать того ей было не суждено, ведь по ванной раздался громкий, неприятный скрежет, когда Винсент придвинул небольшой папасан к ванной так, чтобы расположиться за ее головой, бросив взгляд на расслабленную Скарлетт. — Что, пришел отчитать меня, как ребенка? — вдруг чуть чванно спросила Скарлетт, и голос ее эхом отскочил от стен. Винсент, усаживаясь на стул, не сводил глаз с ее безупречного тела, коим он всегда восхищался как неким шедевром искусства. Тонкая, почти кукольная талия, дополняемая шикарной формой округлых бедер и идеальной груди, а альбитовая кожа на постоянной основе вынуждала его сравнивать Скарлетт с аристократкой. — Отчитаю. И выпорю, если потребуется, — его прохладный тон окутал ее, словно вода из ванны, уведомляя девушку о его настрое. Она запрокинула голову наверх, облоктив ее о фарфоровый край, снизу вверх заглянув в глаза мужчины, что восседал на стуле позади нее. — Отлично. В таком случае, не сдерживай себя в порке, дорогой, — язвительно прыснула Скарлетт и подмигнула, сохраняя невозмутимое выражение лица. К ее удивлению, Синклер не стал ничего отвечать, а лишь опустил руки с уже закатанными рукавами в воду, проверяя температуру. Удовлетворительно хмыкнув, он потянулся за шампунем, что стоял на полке над ванной, выдавив необходимое количество себе на ладонь. Одним мягким движением Винсент размазал субстанцию по девичьей макушке, зарывшись затем пальцами в ее волосах, начав растирать шампунь. Он намеренно грубовато потянул ее за светлые локоны на себя, запрокидывая ее голову, от чего та шикнула, взглянув на него снизу вверх со сведенными к переносице бровями. — За год ты так и не научилась вовремя закусывать свой острый язык. Леденящий душу голос мужчины окутал девушку, подобно слабому ветру, который обычно предшествует надвигающейся буре. Это был спокойный тон, почти успокаивающий, но любой мог уловить сокрытую в нем опасность. Это было так, как если бы подал голос айсберг, что внезапно обрел голосовые связки, верхушка которого казалась успокаивающей и ободряющей, но в мрачной глубине он был полон авторитета, опасности, мощи и непоколебимой уверенности в себе. Голос Винсента был извечным напоминанием о присущей им динамике власти, постоянным напоминанием о его господстве над Скарлетт. — Гляди, не поранься о него, — добавил он. Мужчина ослабил хватку на девичьих волосах, позволяя ей выпрямить голову с легким фырком, что говорил о крайней степени ее неудовлетворенния его недовольством. Теперь мужчина принялся намывать ее огрязненные локоны, что постепенно начинали приобретать божеский вид. В комнате воцарилось напряженное молчание - никто не смел его прервать, словно тот, кто это сделает, будет навечно обречен. Даже тогда, когда руки Винсента касались ее обнаженного тела, тщательно омывая каждый дюйм, обливая водой с ладоней ее бледные ключицы, огибая грудь, действо это не было чем-то пошлым. Скорее наоборот. Каждое движение его рук было подобно мазку кисти мастера-живописца, создающего произведение искусства, которым будут дорожить всю жизнь. Ее кожа была как атлас, полотно - если хотите, а ее искаженные в легкой немилости губы - как рассвет нового дня. Это был священный момент близости, и несмотря на особый накал, что сейчас прослеживался между ними, именно эта напряженность была тем, что придавало их отношениям смысл. Без доли остроты, попыток манипулировать и навредить друг другу все их взаимодействие было бы пресным, совершенно не характерным для их личностей. — Хочешь сказать, что ты пришел сюда лишь для того, чтобы искупать меня? — плетение сложного гобелена сакральной связи было нагло прервано внезапным вопросом Скарлетт, что отнюдь не беспокоилась о поддержании тишины и излишней дерзости в столь интимной обстановке, — Я слишком хорошо тебя знаю, Винсент. Так зачем же ты оттягиваешь момент нравоучений? — Ты ведь сама выказала нежелание вести светские беседы, разве не так? — он бросил безразличный взгляд на затылок девушки, вскинув бровь. — Когда тебе требовалось мое одобрение? — Твое одобрение имеет вес ровно тогда, когда я считаю это необходимым. — Ах, так сейчас тот самый момент? — Сейчас, видишь ли, дорогая, не самый подходящий момент для твоей язвительности. У меня нет желания выслушивать твои юношеские нападки столько же, сколько не желаю обсуждения данной ситуации прямо сейчас. Он вдруг зачерпнул воды из ванной, облив лицо девушки уже остывшей водой, зажав ее подбородок между пальцами. — Ах, так все же тебе неинтересно? Тогда к чему весь этот спектакль, игра в строгого папочку? А может тебе безразлична вся эта ситуация, но ты лишь попросту не можешь позволить себе признаться мне в этом? Прекрати строить из себя демагога, только для то... — Умолкни, Скарлетт. Тон его был строжайшим и ледяным, повествующим о наивысшей степени раздражения. Он прикрыл ей рот ладонью, не позволив договорить, а на макушку головы надавил другой рукой, погружая девушку под воду, наказывая ее тем самым за дерзкие речи, вынуждая замолчать. Та возмущенно забрыкалась, отчаянно пытаясь вырваться, оставляя обширные лужи на полу от брызгов, вызванных ее движениями. Зная, что вреда он ей не причинит, она все равно прикусила его ладонь, и кровь, словно небольшой клуб дыма, брызнула под водой после короткого и приглушенного треска рвущейся плоти, образуя маленькое "облако". Винсент любил проявлять свою деспотичность и властность, но и Скарлетт любила продемонстрировать, что любой его прихоти она способна противостоять. Мужчина тут же отдернул руку и подскачил со стула, тихо зашипев, в то время как девушка мгновенно вынырнула из под воды, чем вызвала очередной всплеск воды, заливая пол и жадно хватая ртом воздух. — Псих гребанный! — Полоумное дитя! Произнесли они одновременно, тут же умолкнув, осознав это. Винсент сжал челюсти, придерживая раненную руку, и, в отличие от Скарлетт, не прерывал зрительного контакта. Она отвернулась, вдруг издав тихий смешок, и эта реакция не могла не отозваться и в мужчине. Уголок его губ приподнялся в едва заметной ухмылке, и он, глянув вправо с легким прищуром, наверняка сделал несколько заметок у себя в голове. Не говоря ни слова, дабы еще более не нагнетать обстановку, Винсент направился в сторону выхода из ванной, даже не удосужившись обернуться. Он позволил им взять небольшой перерыв на осмысление и отдых по-отдельности, и лишь бросил напоследок: — Как закончишь – иди в гостиную. Оглушив Скарлетт громким хлопком двери и оставив ее наедине со своими мыслями, мужчина скрылся, оставив после себя невидимую ауру отчетливого напряжения, повисшую в воздухе. Девушка только-только избавилась от крови, ныне лежа в воде, окрашенной в ярко-красный, как вдруг вновь обрела необходимость умыть лицо после того, как с головой окунулась в огрязненную ванну. Впрочем, ей и без того стоило бы ополоснуться в чистой воде.