Когда Авантюрин идет на последний коллоквиум по дискретной математике, он знает: ему там пиздец. Не потому, что он не знает абсолютно ничего — нет. Просто препод, ведущий ее — отвратительно доебчивый и душный человек. Не так оформил — ноль баллов. Немного ошибся в решении — ноль баллов. Запнулся во время объяснения — ты что, дурак совсем? В общем, сказать, что Авантюрин не хочет туда идти — ничего не сказать. И даже тот факт, что он с этим самым преподом
встречается, совершенно не спасет его там. Профессор Рацио — принципиальный говнюк, когда дело касается его работы. Впрочем, примерно поэтому он Авантюрину и нравится. Еще бы это не распространялось на его жизнь, и было бы вообще замечательно.
На самом деле, Веритас дома и Веритас в университете — это два абсолютно разных Веритаса. Казалось бы, как такое может быть? Авантюрин сам не в курсе, но так вышло, что дома Рацио — любящий парень, готовый прийти на помощь и поддержать, пусть и не всегда проявляющий свою заботу так явно, а на работе — душный препод, после которого толпами отчисляются студенты. Авантюрину повезло познакомиться с Веритасом до начала дискретной математики под его началом — иначе он бы к нему и на пушечный выстрел не подошел. И уж тем более даже не попытался бы забраться к нему в постель.
Так вот, финальный коллоквиум. Не сказать, что он сильно отличается от предыдущих: просто после него будет только экзамен и, собственно, все. Но именно поэтому он и важен — Авантюрину решительно не хватает нескольких баллов до хорошей отметки. А лишаться стипендии из-за, черт возьми, его собственного парня — это, как минимум, тупо. Нет, он бы, конечно, мог попытаться отсосать ему за зачет, но ведь Рацио — справедливый мудак, не согласится. Еще и обидится. Вот вроде бы классно — Авантюрину эта его черта характера нравится, а вроде и бесполезно — ложишься под препода вечером, чтобы утром на паре он тебя обосрал при всех. Авантюрин, само собой, ни в коем случае не пытается получить оценку нечестным способом. Но порой очень хочется иметь чуть больше преимуществ перед остальными. Привилегий, так сказать.
Порядок коллоквиума прост — решаешь практическую задачу, две теоретические, а потом ждешь вердикта профессора Рацио, который проверяет работы так, будто на листке написан, как минимум, дальнейший план развития планеты, а не задачки по комбинаторике. Авантюрин готовился — честно готовился. Даже шпоры все сам написал. А это, на минуточку, самый серьезный подход из возможных!
Вытянуть билет — раз. Сесть на самое неприметное в аудитории место — два. Попытаться решить самому — три. Провалиться на второй задачке и аккуратно достать шпоры — четыре. Скатать последнюю задачу — пять. Ну, не знает он, как решать эти задачи с комбинациями карт. Будь то покерные карты — он бы точно справился. Но это ведь комбинаторика… А комбинаторика — это всегда сущий кошмар.
— Авантюрин, я вижу, что Вы списываете, — зычный голос профессора Рацио раздается по аудитории, заставляя Авантюрина подпрыгнуть на месте и нервно вздернуть голову. Он как раз дорешивал последнее задание — еще бы чуть-чуть и точно бы успел до своей очереди. Вот только, судя по потемневшему от раздражения взгляда Веритаса, он, дай Бог, успеет увернуться от летящего в него мела. Прецедент уже был — в бедную Стеллу однажды прилетало. Кстати, по иронии судьбы, именно она сейчас сдает коллоквиум, находясь в опасной близости от самого Рацио и мелков, лежащих под доской. Не повезло бедняжке.
— Это неправда. Я никогда не списывал на ваших занятиях. А особенно на коллоквиумах, — само собой, это ложь. Но та так легко срывается с языка Авантюрина, что он и сам ненароком начинает в нее верить. Не мухлевал, а сверялся с ответами! И вообще, он же может объяснить каждую из задачек — так какая разница, списывал или нет. Так просто быстрее и проще. Вот и все.
Но профессор Рацио с его логикой, кажется, не согласен, потому что хмурится уж больно сурово и даже Стеллу отсылает с несчастной «тройкой», чтобы освободить место для Авантюрина.
— Подойдите сюда немедленно, — звучит приговором, и ему не остается ничего, кроме как с тихим вздохом встать и отправиться к преподавательскому столу. За спиной слышатся сочувствующие шепотки — кто-то даже умудряется похлопать его по плечу, мол, крепись, братан, на что Авантюрин хитро улыбается и благодарно кивает. Откуда им знать, что он не боится Веритаса не потому, что безбашенный дурак, а потому, что точно знает: бояться ему нечего. Ну, не убьют же его, в самом деле. — Тишина! Займитесь своими задачами! — от громкого голоса Веритаса группа заметно смирнеет и вновь утыкается каждый в свой листочек. Что ж, этого стоило ожидать. Они все, словно новорожденные цыплята, испуганно подбираются и едва не пищат от отчаяния. Авантюрин даже находит это в какой-то степени очаровательным.
Пролеты между партами кончаются слишком быстро, и вот Авантюрин уже стоит перед профессором Рацио. Тот смотрит на него,
как на говно, очень хмуро и даже немного осуждающе, будто бы он сам — Цезарь, а Авантюрин — Брут, он — Иисус, а Авантюрин — Иуда, он — Иван Грозный, а Авантюрин — Андрей Курбский. Ну, в общем, будто бы Авантюрин — самый ужасающий предатель на свете, продавший Родину и самостоятельно воткнувший нож Веритасу в грудь, а Веритас — лишь бедная жертва. Это, конечно же, совсем не так — списывание на парах у профессора Рацио никак не связано с личной привязанностью Авантюрина к нему. Вот только на своих занятиях Веритас неизменно приравнивает себя к дискретной математике, как таковой, а потому у Авантюрина изначально не было никаких шансов на прощение и помилование. Не уважаешь дискретку — не уважаешь его. А значит, ему срочно нужно придумать что-то, способное смягчить профессора хоть немного.
И тогда Авантюрин решает пойти ва-банк. Доказательств, что он действительно списывал, у Веритаса никаких нет, и на этом можно хорошо сыграть, разыграть свой козырь, так сказать. И потому, подойдя к преподавательскому столу вплотную, Авантюрин кладет перед ним свою недорешанную работу как можно более уверенно и твердым голосом произносит:
— Я могу объяснить каждую из этих задач, чтобы доказать, что я не списывал, раз уж Вы так сильно уверены в обратном, — Веритас на его слова лишь цокает языком и качает головой. Не поверил?
— Мне не нужно ничего доказывать. Все и так очевидно, — когда он скрещивает руки на груди и смотрит на Авантюрина взглядом «Я все знаю, не рыпайся, а то хуже сделаешь», Авантюрин даже начинает немного нервничать, но позиций своих не сдает, продолжая разыгрывать святую и очень возмущенную невинность. — Мало того, что Вы опоздали, — «Всего на минуту!», — и препираетесь со мной, так еще и после того, как я поймал Вас на списывании, отрицаете очевидное. О какой «четверке» может идти речь? — ох, да, Авантюрин действительно хочет «четыре», и Веритас знает об этом. Вот, что делает доверие в отношениях — теперь не у одного Авантюрина козыри в рукаве — Рацио тоже не лыком шит. Его же картой против него самого… Ужасно.
— Вы сначала проверьте задание, а потом что-то утверждайте! Просто посмотрите, — Авантюрин избирает иную тактику — упорство. Никто до этого не пытался идти против Веритаса так прямо. Авантюрин же прет как танк: либо он сейчас получит свои баллы, либо ему потом сильнее придется страдать на экзамене. Он даже пододвигает листок с заданием ближе к Рацио, отчего тот окончательно приходит в растерянность. О, да, когда никто никогда прежде не оказывал сопротивление, ты привыкаешь к этому, а потому подобные удары ощущаются особенно сильно. Авантюрин мысленно ликует, когда он все же берет его лист с заданием и начинает быстро его читать.
— Вот, здесь Вы допустили ошибку, — Веритас поднимает на него взгляд спустя буквально минуту проверки и тыкает пальцем в то самое уебищное задание с игральными картами. — Возможно, умей Вы высчитывать вероятность выпадения комбинаций, выигрывали бы в азартные игры чаще, — его кривая, едва заметная ухмылка, видная одному лишь Авантюрину, определенно намекает на прямую насмешку. Профессор Рацио пытается поставить его на место, утвердить свой авторитет, чтоб остальным неповадно было. Однако и сам Авантюрин не так прост. Учится у лучших — что уж говорить.
Недолго думая, он наклоняется прямо к Веритасу, чтобы взять ручку из его нагрудного кармана, берет еще один билет и, отобрав свой листочек с уже решенными заданиями прямо у него из рук, наклоняется к преподавательскому столу.
— Давайте я Вам еще одно задание решу, раз то неправильное, — а после, даже не дождавшись ответа со стороны Рацио, просто начинает решать практическую задачку о беспорядках из нового билета. Это он, в целом, решить способен и самостоятельно, а потому справляется относительно быстро — всего за пять минут.
Веритас смотрит на него то ли как на умалишенного, то ли как на восьмое чудо света — Авантюрин не уверен: слишком сосредоточен на задании. Тот замирает явно не в силах поверить в происходящее. Авантюрин, честно говоря, тоже в свое счастье не особо верит, а потому пишет как можно быстрее, склонившись чуть ли ни над самим Веритасом. Рацио его не останавливает, и он, воспользовавшись своей неожиданной удачей, заканчивает решение и двигает листочек обратно к нему.
— Вот! Проверяйте.
И то ли Веритас действительно слишком удивлен, то ли еще что, но он лишь растерянно пробегается взглядом по решенной Авантюрином задаче и на выдохе произносит:
— Верно.
Авантюрину кажется, будто Веритас не совсем осознает происходящее, когда отмечает возле его имени нужные баллы, которых ему с головой хватит до «четверки» в семестре. Решив не испытывать судьбу, он бросает быстрое «Спасибодосвидания» и практически бежит из аудитории, пока Рацио внезапно не передумал принимать его работу.
Когда после коллоквиума к нему подходят одногруппники, чтобы с круглыми глазами спросить, что это только что, черт возьми, было, Авантюрин лишь пожимает плечами и прикрывается везением и своей особенной уверенностью, влияющей даже на таких преподов, как профессор Рацио. Вот только когда Веритас проходит мимо него в коридоре, бросая в его сторону холодный, почти убийственный взгляд, Авантюрину почему-то кажется, что дома ему наступит полный и беспросветный пиздец. Ему, конечно, хочется верить, что их чувства и отношения Веритас ценит все же больше своей извращенной «ценности знаний» и «справедливости оценки», но тут лучше лишний раз не надеяться. Скорее всего, он слишком наивен и, помня о возможных последствиях, возвращается домой в особом напряжении.
***
Рацио заглатывает его член до упора в очередной раз, и Авантюрин чувствует, как его тело, распаленное жаром изнутри, вздрагивает. У Веритаса всегда особенно хорошо получалось делать минет — он будто бы наизусть знает, по каким местам следует провести языком особо тщательно и с какой скоростью насадиться своей головой дальше. Рацио запрещает Авантюрину прикасаться к его волосам — у этого педанта каждый волосок должен лежать к волоску даже во время секса, а потому ему приходится бессильно сжимать простыни на кровати и сильнее расставлять ноги в стороны, борясь с желанием приподнять бедра навстречу его ласкам и приблизить собственную разрядку.
Веритас набирает темп неспешно — минута за минутой. Он помогает себе рукой и смотрит из-под челки жаждуще, обжигающе — так, как никогда бы не посмотрел в университете. Авантюрин от этого взгляда плавится и чувствует, как оргазм приближается все сильнее. Он уже почти готов кончить — еще мгновение, и волна удовольствия накроет его с головой, — когда Рацио вдруг отстраняется с причмокивающим звуком, заставляя Авантюрина издать разочарованный вздох и возмущенно посмотреть вниз. В золотом взгляде по-прежнему горит желание, однако к нему добавляется что-то еще — что-то, отдаленно напоминающее ему о всех тех унизительных парах по дискретной математике, которые они пережили вместе. И потому, когда Веритас хрипло произносит:
— Признайся честно, Рин, ты списывал сегодня на коллоквиуме? — Авантюрин совершенно не удивляется.
Сейчас, когда они остаются наедине друг с другом, ему очень сложно собраться с мыслями и играть так, как он делал это на паре. То, что его член по-прежнему находится в руках у Рацио, совершенно не помогает делу. Тот все еще ласкает его и смотрит долго, тягуче, соблазняюще. Авантюрин губы пересохшие судорожно облизывает и, набрав побольше воздуха в легкие, отвечает:
— Нет, — получается совершенно не уверенно и уж точно не правдоподобно — глаза сами по себе бегают по углам, а тело начинает дрожать от смеси адреналина и возбуждения. Он бы и сам себе не поверил — Рацио и подавно не поверит. Но он ведь не заберет его баллы назад, правда? Не должен ведь?
— Подумай еще раз, — губы Веритаса искажает издевательская ухмылка, и он в очередной раз проводит рукой по всей длине члена Авантюрина, заставляя того выругаться сквозь стиснутые зубы и прерывисто выдохнуть, прикрывая глаза от наслаждения. Он что, серьезно намерен мучить его, просто чтобы узнать правду?
— В-Веритас, я хочу кончить. Пожалуйста, — Авантюрин предпринимает еще одну попытку соскочить с темы, но Рацио предсказуемо не ведется на столь очевидную манипуляцию. Он хитро щурится и слегка дует на головку, заставляя его член дернуться, а самого Авантюрина крупно вздрогнуть и издать полустон на выдохе.
— Мне нужна правда, Рин. Прямо сейчас, — его голос звучит твердо, непреклонно, а рука двигаться быстрее не начинает ни на секунду, и Авантюрин, все больше сходящий с ума от непрекращающейся, изводящей его ласки, мысленно выругивается и все же решается сказать правду. Хуже уже не будет, верно?
— Да. Да, хорошо, я списывал, — выдыхает он, а после тихо стонет от того, как меняется взгляд Веритаса. В золоте теперь плещется удовлетворенность, хищная сытость, от которой у Авантюрина пальцы на ногах подгибаются, а дыхание тяжелеет.
— Плохой мальчик. Списывать на моих занятиях — худшее, что ты мог сделать в своей жизни, — что ж, теперь он понимает — это действительно так. Та пытка с оттягиванием оргазма, которой сейчас его подвергает Рацио, и правда ужасна. Он, конечно, любит время от времени издеваться над телом Авантюрина, но, как правило, это проявляется немного иначе. Не сказать, что ему не нравится, конечно, и потому он подыгрывает, позволяя Веритасу оторваться по полной. Однако ощущения с непривычки обострены до предела, и он чуть ли не взвывает от перевозбуждения.
— Да. Да, я плохой мальчик. Я… — голос Авантюрина срывается на стон, когда тот в очередной раз проводит большим пальцем по его головке. Думать в такой ситуации очень сложно, но он пытается, честно. Вот только его прикосновения не дают расслабиться ни на секунду, заставляя играть по чужим правилам. — Профессор Рацио, пожалуйста, — Веритас без ума, когда Авантюрин умоляет. Он не знает, дело в самоутверждении или еще в чем-то, но послушно склоняет голову каждый раз, когда это от него требуют. Вот и сейчас — Авантюрин понимает: если не подчинится, не встанет на колени — на колени его поставят.
— Пожалуйста, что, Рин? — терпеливо уточняет Рацио, смотря в предвкушении. Авантюрин видит: его ноздри вздуваются от
желания, зрачки расширяются, а ширинка вполне видимо топорщится. Что ж, они оба участвуют в этой игре.
— Трахните меня. Я раскаиваюсь в содеянном. Правда, — каждый из них знает: он врет — нагло и совершенно не стесняясь. Вот только Веритасу этих ложных заверений оказывается вполне достаточно. С тихим выдохом, он приближает свое лицо к Авантюрину и целует его со всей накопившейся страстью, возбуждением, напором.
Тем вечером его берут особенно грубо и властно, не давая лишний раз вдохнуть. Авантюрину это, несомненно, нравится, но на заметку он все равно берет: врать Рацио — себе дороже.
***
Когда они, наконец, заканчивают и приводят себя в порядок в душе, настает время для вечерних объятий. Пока Веритас читает свою очередную заумную книжку: вот кто выбирает себе в качестве книги для досуга какой-то учебник по дискретной математике? — его пальцы скользят по светлым волосам Авантюрина, лежащего у него на груди. После хорошего секса хочется одного — спать. Но он, несмотря на внутреннее умиротворение, все еще не может отделаться от одной-единственной мысли: зачтут ли его ответ на коллоквиуме? Поднимать учебные вопросы в постели, конечно, затея так себе, но Веритас первым это начал. И вообще — он имеет право знать. А потому, совершив быстрый вдох-выдох, спрашивает:
— Так ты… вычтешь мои баллы? — Рацио даже не опускает на него взгляд — лишь перелистывает страницу в своей книжке и вновь кладет руку на его светлые волосы, продолжая чтение.
— Само собой. Ты отправишься на пересдачу, — отвечает он как ни в чем не бывало, заставляя Авантюрина возмущенно подавиться воздухом и даже привстать из своего положения.
— Но!.. — его голос сквозит обидой и отчаянием. Веритас ведь использовал его слабость против него же самого и буквально вынудил его сознаться во время самого святого, что между ними есть — секса! Это так нечестно и несправедливо! Но, с другой стороны, он и сам был не особенно честен на коллоквиуме. Скорее всего, Рацио просто-напросто мстит ему за столь очевидную и наглую ложь. Как мелочно.
— Никаких «но», Рин, — Веритас, наконец, переводит на него взгляд и с улыбкой вздыхает. Авантюрин вдруг ощущает себя маленьким ребенком, которого наглым образом обманули и теперь дразнят за это. Ужасное ощущение. — Ты же знаешь, я ко всем студентам отношусь одинаково. Понимаю, конечно, что наглость — второе счастье и все в таком духе, но со мной это не пройдет, — он нежно проводит ладонью по его щеке и оставляет на губах почти невесомый поцелуй, от которого весь запал Авантюрина моментально сходит на нет.
Вымучено выдохнув, он вновь падает на грудь Рацио головой и тихо ворчит:
— Ты ужасен.
— Какой есть, — спокойно отзывается Веритас, снова полноценно вплетаясь пальцами в светлые волосы Авантюрина, начиная массировать его голову у корней. Тот в ответ что-то сопит обиженно и закрывает глаза, постепенно расслабляясь от незамысловатой ласки.
Кажется, на экзамене он так легко не отделается. Но пока что думать об этом не хочется совершенно. Здесь и сейчас есть только Авантюрин, Веритас и шуршание страниц его заумной книжки о дискретной математике. А еще простое осознание, что наглость — второе счастье лишь до тех пор, пока твой парень-препод не знает правды.
