***
Вернон понимал, что поступает глупо. Лагерь белок был где-то недалеко, он знал это. Эльфы Иорвета ходили в ближайшую деревню за провизией, лекарствами и, он был уверен, за оружием тоже. Единственное, чего так и не получилось достоверно узнать, где именно притаился беличий отряд. Но было ясно, что где-то совсем близко – в паре часов, не больше. Так что поступал он, конечно, как последний идиот, и, поймай он кого-то из своих подчиненных за попыткой выйти из лагеря под покровом ночи ради такой ерунды, наказание бы не заставило себя долго ждать. К счастью, никого главнее его в отряде не было, а от старых традиций отказаться тяжело, особенно если традиции эти идут из детства. Вернон любил свою мать, но не любил о ней вспоминать. Мысли о ней всегда возвращали его в тяжелое детство, полное неприятия и унижений. Образы нежности сменяются видениями жестокости. Мама гладит по растрепанным волосам – мальчишка с улицы больно бьет в челюсть. Ее тихий, убаюкивающий голос – злые насмешки над ней и над самим Верноном. Сын шлюхи, ублюдок. Ох, ему всегда в подробностях любили рассказывать, как и с кем трахалась его мать, во всех грязных деталях – так, что ему было сложно без горечи смотреть на нее. Горше всего было, что она любила его больше всего на свете, а он любил ее, но чувство стыда из сердца выдрать было невозможно. К стыду со временем пришла вина, когда хотелось поскорее вырваться из объятий, а от поцелуев отвернуться. Он корил себя за свое юношеское поведение, он помнил боль в родных глазах, но былого не воротишь. Последнее, что он мог для нее сделать – это продолжить их глупую традицию. В детстве он так любил ходить с мамой в лес и искать папоротник, что растет только в ночь зимнего солнцестояния. Сейчас он понимал, что от города они никогда не уходили далеко – просто недолго бродили рядом с ближайшей деревенькой, – но глаза мамины были яркими, как звезды, а смех звонким-звонким, когда она притворялась, что наклоняется, чтобы что-то на земле рассмотреть поближе, а сама снежок в руках катала и исподтишка в него кидала. Однажды Вернон сказал ей, что уже не ребенок, чтобы верить в глупые сказки, и они перестали ходить в лес. А потом она умерла. Первое солнцестояние без нее он провел в лесу. Было холодно и темно, больше не было смеха и счастливых глаз – только ветер скулил жалобно, и звезды мерцали мертвым светом. Он продолжал поиски чертового растения, даже когда совсем продрог – руки не слушались, а ноги заплетались. Он до сих пор не знает, как не сдох тогда от обморожения. Видно, не судьба. Ее нет уже много лет, но он все продолжает искать этот сказочный папоротник в ночь зимнего солнцестояния. И вот знает же, что это просто древняя эльфская байка, правды в которой, по обыкновению, нет, но это единственное, что он может сделать в память о своей матери. Поэтому он наплевал с высокой колокольни на всякую безопасность и ушел с приходом ночи из лагеря. Его люди ничего не заметили – многие сегодня прилично надрались, и он их не винил. Самому до безумия хотелось порой надраться ядреной темерской водкой, но ему, как старшему по званию, полагалось всегда быть начеку. В лесу было тихо. Хруст снега под его собственными ногами, казалось, разносился далеко вперед, и Роше вдруг позавидовал эльфам с их способностью так ловко скакать по деревьям – белки, мать их. Повезло еще, что ночь была ясная – ни облачка на небе, звезды мигали своим безжизненным светом да полная луна ярко освещала все вокруг. Плохо только, что мороз щеки драл безжалостно. Ускорив шаг, он даже не пытался притвориться, что ищет чертов папоротник. В чудеса он не верил, просто не мог не выйти в лес в эту ночь. Только блуждая бесцельно часами напролет, он мог прогнать вину и беспокойство из тела. Лишь выйдя на заснеженную поляну, он сбавил шаг. Ветер гулял свободно по открытому пространству, норовя сорвать с головы шаперон. Вернон придержал его рукой и прошел дальше. Воспоминания о прошлом нахлынули неожиданно. Он так живо мог представить, как по этому полю бежит молодая женщина, а за ней маленький мальчик, бросающийся снегом. Он с трудом узнает себя в этом мальчике. Вернон наклонился, собрал в ладонь горсть снега и скатал небольшой снежок. Не получилось не усмехнуться. Он вдруг совершенно явно почувствовал себя старым дураком – в его-то возрасте и снежки лепить, чушь какая. Он представил, как бы сейчас над ним посмеялась мама. Усмешка быстро переросла в легкую улыбку. Он наклонился и зачерпнул еще снега, скатал снежок покрепче и посильнее замахнулся – снежок с треском развалился, ударившись о ствол одного из деревьев. Смешок перешел в напуганный выдох, когда прямо у ног в снег вонзилась стрела. Взгляд метнулся туда, откуда она прилетела. Глаза сами собой распахнулись от узнавания. – Мать твою, Иорвет? Эльф обратил растерянный взгляд на Вернона. Он застал его врасплох, понял мужчина, но стрела у собственных ног красноречиво говорила о том, что могло бы случится в ином случае. Иорвет, черт бы его побрал, быстро взял себя в руки, и растерянность сменилась привычной злой насмешкой. – Забрел так далеко, только чтобы поиграть в снежки? – эльф облокотился о дерево и стрелу показательно в руках вертел. Он весь яд источал, Вернону даже просто смотреть на него было тошно. – Боишься, что в лагере над тобой будут смеяться? – Если узнают, что вас, ушастых, так легко напугать кучкой снега, то смеяться будут уже над вами! Эльф недовольно дернул губой – укол попал прямо в цель. – Что ты вообще тут забыл? Хорошим убийцам эльфов сейчас положено сладко спать и видеть сны с растерзанными телами эльфских женщин и детей. – А ты свою порцию снов с погибшими от пыток людьми уже увидел сегодня, а, Иорвет? Эльф неприятно улыбнулся. – Что за глупость, Роше! Зачем мне видеть их во снах, – эльф с легкостью спрыгнул со своей ветки, но пока что не пытался приблизиться к мужчине напротив, – если я увижу все это совсем скоро? Может быть, среди этих людей будешь и ты. Кровь закипела от злости в одно мгновение. Эльфа хотелось поскорее заткнуть – желательно навсегда. Он достал из ножен меч и бросился с ним на Иорвета, но тот вовремя увернулся, тоже доставая свои мечи. – Вижу, поговорить у нас не получится, – Роше ненавидел, как его собственное сердце предательски пело от узнавания, ведь было до боли привычно вот так вот стоять напротив Иорвета и ждать выпада, ждать удара. Роше, захлебываясь ненавистью, глубоко в душе радовался этой встрече, ведь так можно было хотя бы ненадолго забыть о прошлом. – Хорошо, тогда давай просто покончим с этим, dh'oine. Песня, что полилась при столкновении их мечей, была слаще любой другой. Искры летели во все стороны. Пар клубился вокруг от их разгоряченного дыхания. Роше видел, как шрам эльфа неприятно натягивался от ухмылки. Смотреть на это было тошно, а не смотреть не получалось. Роше чувствовал, как сам зеркалит чужое выражение лица. Внизу живота собрался узел, о природе которого думать не хотелось совсем. Хотелось раствориться в бою и наконец стереть ухмылку с этого лица. С головой ушедшие в битву, они не замечали многого. Где-то раздался волчий вой – сначала далеко, потом ближе. К нему присоединялись все новые голоса, а потом в один момент все затихли. Эльф и человек не заметили и хруст снега под десятками лап. Когда сбоку послышался рык, было уже поздно. Они мгновенно оторвались друг от друга, чтобы увидеть во тьме с дюжину желтых глаз, зловеще мерцающих в черноте леса. Невольно Роше бросил взгляд на Иорвета. Он не знал, что хотел увидеть. Лицо эльфа не выражало почти ничего, но не нужно было быть гением, чтобы понять – побег эльфа был делом нескольких секунд. Он был бы рад оставить своего врага на растерзание волкам и был бы глупцом, если бы не воспользовался этой возможностью. Сам же Вернон не питал надежд о спасении. Он ни за что бы не справился со всеми волками, а сбежать и вовсе было невозможно. Эльф удивил его. Когда звери начали подбираться ближе, он не сбежал. Он развернулся к врагам и приготовился к новому бою. У Вернона в голове пульсировало только одно – что за херня, – но времени на удивление не было. Волки по одному приближались, готовясь к броску. С трудом они оба выжили. Роше облокотился на свой меч, что вонзил в землю. Вокруг лежали трупы десятка волков, окрашивая снег алой кровью. Пот стекал по вискам. Дышать было трудно, но он дышал – этого оказалось достаточно, чтобы найти в себе силы на скупую благодарность. Иорвет криво ухмыльнулся, но ничего не ответил, даже не взглянув на него. Должно быть, уже жалел, что помог Роше остаться в живых, собственной жизнью рискуя. И это было понятно. Непонятным было, почему он вообще остался, но спрашивать об этом, как думалось Роше, было бесполезно. Иорвет достал какую-то тряпку и провел ей несколько раз по лезвию, стирая волчью кровь. Он упорно молчал и хмурился. Вернону было интересно, что он собирается делать дальше. Не мог же он спасти его от волчьих клыков, чтобы потом самому прикончить его? С другой стороны, черт знает, что происходит в этой ушастой башке. Пока эльф молчал, а в памяти еще был жив образ того, как они сражались плечом к плечу, Вернону было проще забыть, что перед ним стоял жестокий преступник, которого он собирался убить буквально мгновения назад. Однако он не питал надежд, что не пожалеет об этом позже. – Слышал байку про папоротник, который найти можно только в эту ночь? Иорвет не отрывал взгляда от лезвия своего меча, продолжая тщательно очищать его от крови, но вся его поза и хмурый взгляд сполна выражали презрение, что он испытывал к мужчине. Только вот трудно было воспринимать этот гнев серьезно, когда пару минут назад этот же эльф рисковал своей шкурой, просто чтобы Роше жив остался. – Это не байка, а наша легенда, и вы присвоили ее себе, как и все остальное. Конечно, я знаю о ней. Честно, лучше бы эльф продолжал молчать. Проглотив раздражение, Вернон продолжил. – Я искал его. Эльф сморщил нос. – Зачем? Хочешь загадать желание, чтобы все Aen Seidhe разом исчезли? – Нет, только ты. Горький смех зашумел в кронах. Иорвет наконец посмотрел на Вернона. – Для вас, dh'oine, все наши легенды – просто детские сказки, – он убрал мечи в ножны и неожиданно протянул тряпку Роше. Когда он осторожно взял ее из эльфской руки, Иорвет продолжил. – Ты не похож на того, кто в них верит. Теперь пришла очередь Вернона игнорировать взгляд эльфа. Окровавленная тряпка уже мало помогала в очистке меча, но это было лучше, чем ничего. – Я и не верю. Молчание со стороны эльфа затянулось. Роше понимал его – слова не шли. Да и не должны были идти. Им предназначалось глотки друг другу перегрызть, чтобы уже никогда не заговорить. В итоге слова пришли к Иорвету: – Ты его никогда не найдешь. – Я знаю. – Зачем тогда ищешь? Кажется, ему действительно стало любопытно. – Я должен. Мужчина поднял взгляд и протянул тряпку обратно владельцу. Роше ждал издевательских слов – язвительных и полных желчи. Губы эльфа дернулись, и Роше знал, что он подбирает мысленно насмешку получше, побольнее. Когда Иорвет забрал кусок окровавленной ткани и без слов ушел, Роше не знал, что ему делать дальше. (Он напился и уснул. На большее его не хватило.)***
Наверное, Иорвет был проклят. Только он мог оказаться так близко к победе над своим главным врагом, но в решающий момент передумать. Даже хуже – расхотеть убивать его вовсе. А все потому, что он увидел собственное отчаяние в чужих глазах. Было так привычно самому каждодневно понимать – ничего не получится, конец предрешен, но продолжать делать. По привычке или оттого, что не знаешь, как жить иначе. Или, может, от осознания, что иначе жить уже и не получится. Иорвет не знал, что было на самом деле на сердце у Роше и почему он должен искать растение из эльфских сказаний, но боли в глазах было достаточно, чтобы впервые в жизни испытать жалость к человеку. И страшно было, что этим человеком оказался именно Роше. Тот, чьим именем пугают маленьких эльфов. Страшно было увидеть в своем враге не чудовище, а существо с собственной болью глубоко в сердце. На следующий день после солнцестояния они так и не встретились. Иорвет приказал той же ночью выдвигаться, и столкновения удалось избежать. Передышка дала Иорвету восстановить самообладание. Когда их новая встреча состоялась, он был готов. – А на Midaëte ты случайно голым по полям не пляшешь? – Посмотреть хочешь? – Роше ни капли не смутился, и Иорвету было почти обидно. – Вставай в очередь. Смешок сам собой вырвался из горла. – Вы, dh'oine, всегда думаете, что мир вертится вокруг вас, – Иорвет парировал очередной удар, – как же это жалко и пошло. – Ты первый поделился своими фантазиями, Иорвет. Невольный румянец залил щеки. Роше вообще не так его понял. У него даже в мыслях ничего такого не было. Что за вздор! – Да что ты… Фраза так и осталась незаконченной. Стоило всего на мгновение потерять бдительность, как новый выпад Роше чуть было не настиг его. Меч полоснул прямо рядом с лицом, но Иорвет успел увернуться в последний момент. Поначалу ему показалось, что его не задело. Только когда на лицо упали темные волосы, Иорвет понял, что повязка слетела с его головы. – Bloede arse! – волосы лезли в здоровый глаз, закрывая обзор, и ветер ласкал кожу – это могло быть почти приятно, если бы он не стоял на поле битвы, а напротив не было бы Роше с этим растерянным взглядом, направленным прямо на шрам, теперь уже ничем не скрытый. – Evellienn! Ninnau aef va! Aecáemm a me! Как же это было мелочно – сбегать вот так из-за своего увечья. Никто из отряда его не осудил открыто, но он видел в их глазах появившиеся сомнения в его командовании. Он их понимал, поэтому хотел сполна исправить свою оплошность. Вскоре ему выпал шанс сделать это. Иорвет стал соучастником убийства короля, которому служил Роше, и хотел бы совсем не жалеть об этом. Но он знал, что на этом все закончится. Все их танцы друг напротив друга. Он знал, что в этот раз он должен убить Роше, потому что Роше ни за что его не пощадит. Роше был фанатиком, а фанатики ох как не любят, когда их идолов попирают. Можно было избежать этой встречи, но чувство незавершенности воротило душу. Черт с ним! Если одному из них было предназначено погибнуть сегодня, то он не станет бежать от судьбы, какой бы она ни была. Однако это не значило, что он собирается сдать свою судьбу в руки Роше без битвы. Они встретили друг друга молчанием. В чужом взгляде Иорвет не увидел должной ненависти – там было что-то спокойное и уверенное, и это разозлило. Злость была приятной и уместной. Злость была нужна, чтобы рука не дрогнула, пронзая чужое сердце. Туманные леса Флотзама не станут могилой Иорвета. Сталь звонко лязгнула о ножны. Он выдохнул и шагнул навстречу врагу. Кажется, он его недооценил. Глупая ошибка – он же лучше всех знал, на что был способен Роше. Лучшего охотника на эльфов в мире, наверное, не было, а Иорвет – слишком самонадеянный, как обычно – надеялся расправиться с ним за пару ударов. Он не учел, что человек может прекрасно скрывать свои эмоции до поры до времени. Первый же удар чужого меча чуть не снес Иорвета с ног. За первоначальной маской спокойствия и уверенности была скрыта ненависть – пронзающая не хуже самого острого лезвия. В этот момент Иорвет понял, что уже проиграл битву. Роше сидел перед ним на корточках и что-то говорил. Было трудно сосредоточиться на словах, но от движения губ взгляд не отрывался совсем. Что бы мужчина ни говорил, он был опьяняюще зол. Иорвет избегал взгляда на руку с мечом. Пусть все произойдет быстро. Пусть он даже не осознает момента, когда смерть настигнет его. В горле вдруг застрял полубезумный смех – он никогда не проявлял милосердия, убивал мучительно, наслаждаясь процессом, а сам рассчитывал умереть побыстрее. Как же это… жалко. И вдруг Иорвет принял свою смерть. По-настоящему принял. На лучшую он ведь и не мог надеяться. Умереть в схватке с единственно правильным противником, с единственным dh'oine, что стоил внимания и даже уважения, которое вслух никогда не признаешь, но и из души не выкинешь. Сердце раздулось в груди от чего-то так похожего на тепло при одном взгляде в глаза Роше. Ярость и боль перемешались в них. Это правильно. Если Роше ненавидит его, значит, он сделал все, что было в его силах, ради своего народа. Это успокаивало. Роше над ним и все говорит что-то без конца, а у Иорвета в голове образовалась такая легкость. Ему давно не было так просто на душе. Вот он, Роше. Вот его меч. И вот он, Иорвет. Больше ничего. Ничего больше нет. Это так просто и… – Хорошо. – Без башки тебе будет хорошо. Мурашки по коже пробежали от того, что так хотелось произнести вслух. Иорвет не стал сдерживаться, ведь перед смертью бояться уже нечего: – Хорошо, что это ты. В этот момент глаза бы закрыть и спокойно принять свою смерть, но оторваться от лица dh'oine было невозможно. Каждое несовершенство было как на ладони – морщины, щетина, шрамы. Какое же невыносимо уродливое лицо. Хотелось смотреть только на него. Пока здоровый глаз жадно впитывал каждую отвратительную черту лица Роше, смерть неожиданно расслабила хватку – человек встал в полный рост и недовольно бросил взгляд в сторону. – Холера! Тебе снова повезло, сюда идут твои лучники! Как глупо, вот и все, что пронеслось у Иорвета в голове. Он бы успел его прикончить. Уж кому, как не Иорвету, знать, как быстро можно убивать. Он знал лучше всех, что Роше это делает за мгновения. Но он оставил его жить даже сейчас. Какое-то безумие охватило Иорвета, и он крикнул вслед быстро удаляющемуся человеку: – Ты не переживешь нашу следующую встречу, Вернон Роше! Мужчина замер. Иорвет поднялся на дрожащие ноги (ему должно быть стыдно за слабость, но он видел дрожь в руках Роше, поэтому стыдно не было). Хотелось, чтобы мужчина сказал хоть что-то, чтобы повернулся и встретил взгляд Иорвета, чтобы продолжил бой. Может даже, чтобы закончил начатое, лишь бы отреагировал хоть как-то. Но он ушел, не сказав ни слова. Иорвет не мог сделать ни шагу. Ярость и непонимание закипали в груди. Роше не должен был так поступать, он не имел права грубо взять жизнь Иорвета в свои руки, а потом выбросить ее обратно, как ненужный хлам. Иорвет ведь был готов умереть от его руки, он смог найти в этом странное утешение и благо, а Роше все испортил. Как обычно, ничего не понял. Так типично для его вида. Они только и могут, что портить. Но почему? Почему? Черт с ним! Разобраться во всем можно было позже. Саскии нужна его помощь, и он готов был отдать себя всего ради ее целей. Ради нее самой.***
Взгляд сам то и дело обращался в сторону Вергена. За завесой тьмы его очертания совсем терялись. Должно быть, где-то там сейчас был Иорвет, чью жизнь он зачем-то сохранил. Так глупо, вот и все, что было в голове Роше, когда он убрал меч от горла эльфа и встал в полный рост. Кажется, он придумал какую-то чушь про то, что Иорвета спасли его лучники. Даже для собственных ушей это звучало нелепо. На самом же деле он не понимал, что за наваждение его охватило. Роше видел, как надежда на быструю победу испарялась с лица эльфа с каждым столкновением их мечей. В один момент из взгляда эльфа пропало любое желание сражаться. Он сдался на милость Вернона, и власть над эльфом неожиданно совсем не радовала. Мужчина знал, что вся его болтовня была лишь для того, чтобы оттянуть решающий момент. Меч бы все равно оказался в этом эльфском теле, но торопиться не хотелось. Жар битвы уже покинул его, ярость испарялась. Он хотел просто насмотреться на эльфа напоследок. Вот и все. Иорвет, казалось, совершенно смирился со своей судьбой и вел себя странно. Взгляд лихорадочный не отрывался от лица мужчины, и это смущало что-то глубоко внутри. Роше пытался понять, что скрывает больная зелень эльфского глаза, но обжегся, когда понял, что там таится пугающий голод. Роше никогда не видел такого взгляда у Иорвета. Никогда. Вернону хотелось злиться. То ли на эльфа, то ли на самого себя. Оба ведь жизнь друг другу усложнили. Раньше все так просто было, а теперь черт-те что. И приязни-то нет никакой, и ненавидеть нормально уже не получается. Трудно было ненавидеть того, кто однажды спас жизнь и кто так испугался, показав врагу свое уродство. Роше долго не мог выкинуть из головы ту битву. Он не думал, что эльф растеряется, не думал, что его выпад настигнет его. Время как будто замедлилось, когда повязка свалилась с эльфской головы. Роше никогда не видел шрама Иорвета, и он понимал, почему эльф скрывал его ото всех. Паника на лице эльфа была безошибочна. Сам же Роше просто стоял, тупо уставившись на врага. Ночью после битвы Иорвет не оставил мыслей мужчины. – Вернон. Он смотрел доверчиво и прямо, не скрываясь, поэтому Роше не сразу понял, что на лице его нет повязки. Багровый шрам ничем не был скрыт, но эльф не сбегал и не прятал увечье. Он выглядел так реально. Роше потянулся к чужому лицу. И в этот момент проснулся. Потребность напиться была сильнее здравого смысла, и оттого он надрался так, что потом целые сутки отходил. Нахер эльфов, нахер Иорвета. Да и себя нахер хотелось послать, если честно. Потом выяснилось, что Иорвет помогал убийце Фольтеста, и ненависть, на счастье Вернона, вспыхнула с новой силой. Но так ему только казалось. В действительности же он не смог отомстить за того, кто заменил ему отца. Он так и не смог завершить начатое. Слишком голодным был взгляд эльфа, слишком сильно Роше желал увидеть этот взгляд когда-нибудь снова. Иногда жизнь была такой сложной, наверное, поэтому порой было проще бездумно выполнять чужие приказы. О своих собственный выборах он всегда жалел. Из воспоминаний его выдернули какие-то всполохи света во мгле. Вернон уже догадывался, кто это мог быть. Наверное, никто, кроме ведьмака, не попытался бы перейти на другую сторону этой проклятой мглы. – Парни, за мной! Можно было еще долго мучать себя размышлениями о собственных поступках, но на это не было времени. Он должен был сделать все возможное, чтобы Темерия не прекратила свое существование. Он сделает все ради нее.***
О Роше можно было забыть. Темерии, как и Синих Полосок, больше не существовало. Его собственные отряды редели. Их борьба закончилась ничем. Иорвету было странно горько. Настолько горько, что он просто ушел бы, если бы не внезапная вспышка чумы. Скрываться по подвалам редких союзников, искать лекарство и надеяться, что религиозные фанатики не поймают его, чтобы сжечь заживо или просто вздернуть на виселице – вот новая обыденность, с которой пришлось столкнуться. Ночами он не мог не думать о прошлом. Там было небо. Воздух не пах затхлостью и плесенью. Он не боялся увидеть в своих товарищах признаки смертельной болезни. Они встречали битву без страха. Они были белками, а не крысами, скрывающимися в чужих домах. Самым отвратительным во всем этом было то, что Иорвет часто задумывался, что бы о нем сейчас подумал Роше. Наверное, порадовался, что не убил, ведь смерть была бы лучше, чем такое жалкое существование. Да, о Роше можно было забыть. Но каким-то образом он являлся в его мысли и сны только чаще. Прошлое было не менее ужасным, чем настоящее, но там хотя бы были злые карие глаза, прожигающие насквозь. Это был плохой день. Голова раскалывалась, чужие разговоры были слишком громкими, а шрам чесался сильнее обычного. Четыре стены давили нестерпимо, поэтому он, даже осознавая в полной мере, что с ним будет, если его поймают, сорвался в лес. Честно, хотелось лечь под ближайшим кустом и просто сдохнуть. Но он шел и шел. С каждым шагом он чувствовал, как силы возвращаются к нему. Лесной воздух заполнял легкие – впервые за долгое время Иорвет дышал полной грудью. Он вышел на цветущую опушку леса. Кругом росла душистая вербена, ветер гулял по полю свободно, и Иорвету до боли захотелось обратиться ветром, чтобы так же, не зная препятствий, бродить по миру. Солнце высоко в небе грело макушку, поэтому тень деревьев на окраине поляны стала утешительной. Иорвет достал флейту, но не стал играть на ней – просто на колени положил. Он закрыл глаз. Шелест листьев над головой убаюкивал не хуже колыбельной, и он, кажется, задремал. Когда поблизости зашелестела трава, расступаясь перед чьими-то шагами, Иорвета сквозь сон пронзило чувство дежавю. Этого не могло быть, но еще до того, как он встретился взглядом с тем, кто потревожил его покой, Иорвет знал, кого увидит перед собой. Старый враг возвышался над ним. Он помнил о собственном обещании убить его при встрече, но сковавшая все тело апатия не дала даже удивиться по-хорошему, не то что за оружие схватиться. – Ceádmil, Роше. Удивление на лице мужчины быстро растаяло и сменилось ужасной, но такой знакомой усталостью. – Мне сегодня не до тебя, Иорвет. Такое пренебрежение к себе больно кольнуло по самолюбию, но Иорвет понимал, что сам тоже не готов к битве, смысла в которой уже не было. Они оба проиграли, так зачем тратить последние силы на то, чтобы доказать что-то тому, кто доказательств не требует? Демонстративно не обращая внимания на человека, Иорвет поднял с коленей флейту и приложил к губам. Ему хотелось сыграть что-то веселое и жизнеутверждающее, просто назло Роше, чтобы он не понял, как же хреново Иорвету, но губы и пальцы не слушались. Опушку заполнила тихая и печальная мелодия. В уголке глаза скопилась единственная слеза, которой он позволил скатиться по щеке. Роше так и стоял, облокотившись на одно из деревьев, и слушал мелодию, что лилась из флейты. Когда все затихло, мужчина так и продолжал стоять на месте, не произнося ни слова. Иорвет бы все отдал, чтобы понять, что происходит в голове у мужчины. Жаль только, что отдавать было нечего. Тишина не душила, но просила быть нарушенной. Проблема была лишь в том, что говорить им было практически не о чем. Война и смерть – вот и все, что их объединяло. Судьба жестоко смеялась над ними, заставляя раз за разом встречаться вот так, без желания убить. – Так и не нашел свой папоротник? Слова вырвались до того, как мысль сформировалась в голове. Иорвет вообще не хотел говорить первым. Наверное, лицо его было не менее удивленным, чем лицо Роше. Человек быстро взял себя в руки. – Нет. У Иорвета не было желания искать в себе слова поддержки, но дело в том, что их и не нужно было искать – они нашлись сами, без усилий. – Может, еще найдется. – Сомневаюсь, – Роше нахмурился и прочистил горло, – но спасибо, наверное. Не должно быть в человеке столько печали. В человеке вообще не должно быть никаких чувств, кроме низменных и пошлых. Однако в Роше было не меньше горя, чем Иорвет чувствовал в самом себе. Могло ли гнусное человеческое сердце выдержать столько? – Не за что, – Иорвет поднялся на ноги, пряча флейту, и ушел, бросив только. – Va fáill, Роше. Там, в лесах под Новиградом, у них родилась новая традиция. Ведомые силами, что им были неподвластны, они продолжали встречаться на той поляне. Иорвет играл на флейте, а Роше слушал. Так продолжалось не один месяц. Иорвету удалось найти лекарство, его отряд вновь вернулся под сень леса, но привычка приходить на эту поляну никуда не делась. Он не мог назвать точного момента, когда все изменилось, но однажды он понял, что сердце его перестает болеть, когда человек садится рядом с ним в сени деревьев. Они больше молчали, но этого было достаточно. Достаточно, чтобы взглянуть на Роше иначе – так, как ни один Aen Seidhe не должен смотреть на dh'oine. – Держи. Роше берет в руки листок, сложенный напополам, и разворачивает его. – Что это? – Мне тебя жалко, Роше, – Иорвет видел, что мужчина собирался возмутиться, и это разлилось приятным теплом по телу. – Эта твоя идея найти папоротник – просто чушь. Но просто чтобы утешить тебя, я дарю тебе это. Я знаю, что вы все, dh'oine, любите уродовать свои тела просто ужасными татуировками – я видел, что твои люди набили на шее ведьмака. Но ради разнообразия, можешь использовать этот эскиз. Роше безмолвно буравил взглядом листок. Иорвет знал, что это будет неловко, но реальность оказалась в тысячу раз хуже. Изящные завитки папоротника красовались на пожелтевшей бумаге. Эскиз был красив – Иорвет не мог себе позволить иного, хоть и не совсем понимал, зачем вообще все это делает. – Это… – Роше почесал щетинистый подбородок, задумавшись. Простое действие действовало гипнотически на эльфа, и ему пришлось приложить усилие, чтобы оторвать взгляд от чужих пальцев и скул, – это красиво, Иорвет. Как же хорошо, что Роше продолжал вести себя, как типичный человек. Это освобождало разум от нежелательных мыслей, и Иорвету было легче язвить и источать яд. Жаль только, что даже к яду организм рано или поздно становится невосприимчив. – Исчерпывающая характеристика, браво, Роше. Вот и Роше, кажется, привык. Было время, когда их встречи были похожи на прогулки по лесу, полному скрытых ловушек – не знаешь, какой шаг станет фатальным. Слова Иорвета разжигали огонь в груди человека, да и сам Роше не отставал – оба прекрасно знали слабые места друг друга. Иногда они находили в себе силы просто разойтись, пару раз дело доходило до драки. А потом они стали аккуратнее в словах и действиях. Или просто привыкли друг к другу. Мужчина долго молчал, и это напрягало. Иорвет достал флейту. Он всегда заполнял тишину музыкой. Только вот он не успел даже поднести мундштук к губам. – Геральт зовет меня в Каэр Морхен. Смена темы выбила Иорвета из колеи. – Gwynbleidd? Зачем? Мужчина пристально посмотрел на Иорвета. Чего он ждал от него? – Он хочет сразиться с Дикой Охотой. Иорвет промолчал, потому что и нечего было говорить. Он Роше на самом деле никто, как бы они тут ни играли в дружбу, поэтому он не имел права просить его не ехать на смерть. Только вот от горечи в горле это не избавляло. Роше всегда лишал его спокойствия. Даже теперь, когда спокойствие стали приносить только встречи с ним, он смог все испортить в очередной раз. – Если Дикая Охота существует, то бороться с ней – самоубийство. Роше долго не отрывал от него взгляда. Иорвету вдруг стало неудобно. Он неосторожно показал слишком много расположения к человеку. Хотелось спрятаться от пытливого взгляда. Но было глупо пытаться скрываться от того, при чьем участии был разоблачен не один заговор. Осознание молнией ударило в голову – он давно преподнес свое сердце Роше на блюдечке, но даже не понял этого. Старый идиот. Когда карие глаза опустились на его губы, Иорвет вдруг понял, что сам был безгранично слеп. – Ты не хочешь этого, Роше. В душе он надеялся, что мужчина начет отпираться. Так они могли бы сделать вид, что этого странного мгновения не было. Забыли бы, как страшный сон. Но Роше, как обычно, шел напролом. Упертый и невыносимый. – Хочу, – он положил свою руку на затылок Иорвета, но не давил на него, рука просто лежала. Эльфу стоило всего самообладания не закрыть глаз, погружаясь в жар чужой ладони. – Ты тоже хочешь. Себе он, конечно, мог признаться, что хотел. Хотел до одури – так, что от самого себя тошно было. Где это видано, чтобы Aen Seidhe так привлекал человек, да еще и такой как Вернон Роше – грубый и неотесанный солдафон. Это было чистым безумием. Иорвет натянуто рассмеялся и отстранился от чужой руки. – Ты ошибаешься, Роше, я этого не хочу и хотеть не могу. Он не привык сбегать от опасностей, но с Роше так было проще. Иорвет знает, что поступил, как последний трус, но иначе не мог. Много позже к Иорвету пришла мысль, от которой хотелось выть. Возможно, он больше никогда не увидит этого ужасного человека, и сердце его разрывалось от боли.***
Он уже очень давно не видел Иорвета. После возращения из Каэр Морхена он надеялся увидеть его на их поляне. Он приходил каждый день пока не понял, что эльф так и не появится. Бродить по лесам в его поисках было бы полным идиотизмом, поэтому Вернон решил просто ждать, когда эльф сам его найдет. У него не было никаких сомнений, что чертов эльф прекрасно знал, где его искать. Но он все не искал, а время шло. Он вернулся в свой лагерь. Не верилось, что с Радовидом покончено. Скоро они смогут вылезти из своих пещер и вернуться к почти нормальной жизни. Какая-то внутренняя дрожь все никак не хотела покидать тело. Они были на волоске от того, чтобы проебать все, но у них получилось. Надежда на лучшее вернулась, и прогонять ее не хотелось вовсе. Роше умылся холодной водой, чтобы немного успокоить лихорадочные мысли. В свое подобие кровати он ложился с улыбкой. Он почти спал, когда услышал странный шорох. Не подавая вида, он нащупал под подушкой нож. Прислушиваясь к тишине, он приготовился к рывку. Голос, раздавшийся совсем рядом, заставил выронить нож и подскочить, распахнув глаза. – Ты жив. В кромешной темноте можно было увидеть только его очертания, но это был он. – Иорвет. Эльф больше не стал ничего говорить. Холодные длинные пальцы обхватили лицо, и губы рывком прижались к губам. Вернону казалось, что это сон. Лихорадочное воображение подсовывало ему картины того, чего больше всего хотелось. Но слишком много отчаяния и смирения было в этом поцелуе. Слишком реальными были руки, что водили по лицу почти судорожно, изучая наощупь каждую черту лица, впитывая. – Я знал, – Роше улыбался, пытаясь дыхание восстановить, – знал, что ты тоже этого хотел, сучий ты эльф. Большие пальцы огладили брови и спустились на грубую кожу щек. Роше увидел, как эльф помотал головой из стороны в сторону. – Молчи, Роше, n'te dice'en. Вернон замолчал – старая привычка безоговорочно выполнять приказы дала о себе знать. Второй поцелуй был жадным, голодным. Короткие ногти царапали кожу на голове Вернона и ерошили волосы. Вернон положил ладонь на чужие лопатки и надавил. Иорвет все понял сразу и перебрался на кровать к Вернону, оседлав его бедра. Мужчина чувствовал, что мыслей в голове – все меньше, а вот тяжесть в паху – росла неумолимо. Не разрывая поцелуя, они освобождали друг друга от одежды дрожащими руками. Роше проклинал вслух каждую застежку на одежде эльфа, но тихий смех прямо в губы стоил каждой чертовой заклепки и завязки. Наконец вся одежда полетела на пол, на них остались лишь штаны, но и от тех хотелось скорее избавиться. Роше разорвал поцелуй и завороженно провел ладонями от шеи до крепкой груди эльфа. Он был обманчиво худым, но Вернон знал, какими сильными могут быть эти руки в бою. Кожа эльфа была гладкая, все равно что фарфоровая. Ощущение нереальности происходящего снова захлестнуло с головой. Пораженный вздох вырвал Вернона из мыслей. – Nell'ea… Эльф смотрел прямо на правый бок – туда, где совсем недавно у Вернона появилась новая татуировка. Рука эльфа завороженно потянулась к рисунку. Пальцы осторожно провели по очертаниям растения, будто оно могло рассыпаться от неосторожного движения, и обвели каждый завиток, придуманный им самим. Когда эльф принялся покрывать поцелуями каждую линию на коже, все мышцы в теле Роше напряглись разом, а из горла вырвался тихий сдавленный стон. Губы следовали неведомым Вернону путем – от татуировки до мышц пресса и обратно, до ключиц, а потом ниже – чертовски ниже, но так и не переходя заветную черту. Наконец губы вновь нашли рот мужчины. Рука Вернона поднялась по шее к основанию роста волос и задела повязку, о которой Вернон уже почти забыл. Он попробовал поддеть ее, чтобы снять, но Иорвет тут же разорвал поцелуй и отстранился. Даже в темноте было видно, как все его тело разом напряглось. – Не вздумай. – Почему? – Это не то, что ты хотел бы сейчас увидеть. В голосе эльфа появилась неприятная горечь. Вернон нахмурился. – Я не нежная девица, я видел много увечий и похуже, – когда эльф ничего не ответил, Вернон оперся рукой о кровать и сел, придерживая Иорвета за спину. Рука медленно поднималась, обводя лопатки, длинную шею, задевая чувствительные уши, заставляя эльфа вздрагивать всем телом. – Иорвет, меня этим не напугаешь. В горле пересохло, когда пальцы вновь подцепили основание повязки на затылке. Иорвет замер, но не пытался отстраниться. Мгновение – и она полетела на пол. По привычке Иорвет попытался отвернуться, но Вернон положил уверенную руку на скулу, осторожно обводя шрам большим пальцем. Война давно стала их частью и никогда их не покинет, но горько было, что она оставила след на этом нечеловечески прекрасном лице. Поддавшись странному порыву, Вернон наклонился вперед и поцеловал шрам – сначала у губы, потом выше. Последний поцелуй он оставил на веках, что уже никогда не распахнутся. Сильные руки, до этого так отчаянно впивающиеся пальцами в талию, вдруг опустились на плечи и толкнули обратно на кровать. Жадные губы опустились на шею, целуя и шепча почти со злостью: – Aé loa'then te, d'hoine. N'te va vort a me arwyss. – Ни черта я не понял. Усмешка куда-то в шею вызвала мурашки по всему телу. – Не переживай, – когда длинные мозолистые пальцы легли на его член, Роше потерял себя совершенно. – Я просто сказал, как сильно тебя ненавижу.***
Он все еще просыпается ночами от каждого шороха – от многих старых привычек, наверное, никогда не получится избавиться. В такие ночи он долго смотрит на безмятежное лицо Вернона, проверяя – реален ли он. Дышит ли. Иорвет никогда не говорил мужчине о своих страхах, хоть и знал, что Вернон его поймет. Удивительно, как этот человек сохранил в себе способность спать так крепко. Но это было хорошо. Иорвет мог хранить его сон сам. Под утро он засыпал, но вскоре просыпался под ворчание Роше. И это стало таким привычным – видеть этого человека уязвимым и помятым после сна. Он жаловался на боль в спине и ноющую шею, а Иорвет больше не мог чувствовать превосходство над ним от того, что время действует на него совсем иначе. Разминая его затекшие мышцы, Иорвет чувствовал тепло и тоску, ведь однажды это все закончится. Однажды Вернон закроет глаза навсегда. Но Иорвет будет рядом, чтобы смерть не пришла слишком рано. Он будет рядом, когда это все-таки случится, чтобы в последний раз взглянуть в его глаза и сжать его руку на прощание. Этого не избежать, но это значило лишь то, что он воспользуется отведенным им временем сполна. Беспокойные пальцы самовольно искали прикосновений к телу его человека, а Иорвет был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Да и не хотелось – кто же знал, что до странного грубая кожа под ладонями окажется такой приятной. Он привык снимать повязку с головы перед мужчиной, но ни за что бы не признался, что делал это потому, что ему до безумия нравилось чувствовать, как грубые пальцы осторожно перебирают его волосы. Во время поцелуев щетина Вернона колола и царапала щеки, но Иорвет чувствовал себя таким живым в эти моменты, и поэтому сильнее прижимался к чужим губам – лишь бы каждое касание острее ощущалось. Он любил их встречи, любил сидеть плечом к плечу в тени деревьев и просто молчать. Роше приучил его курить трубку и, если честно, он ругал себя, что пошел на поводу у человека, но было что-то умиротворяющее во всем этом. – Я слышал, Геральт обосновался в Туссенте, где-то недалеко от Боклера. – Не думал, что vatt'ghern когда-нибудь решится осесть. – Можем навестить его, – Вернон затянулся и передал трубку Иорвету, – если хочешь. Иорвет долго не отвечал, задумчиво трубку курил сначала, потом флейту достал и в руках повертел. От старых привычек все же трудно отказаться, а привычка играть у Роше на нервах въелась в него уже давным-давно. Он флейту свою к губам приложил, казалось, что совсем уже не ответит, но до того, как мелодия полилась из инструмента, Роше услышал ответ: – Хочу. Вернон кивнул и прикрыл глаза, наслаждаясь музыкой.