O tempora, o mores, o Venezia!

«Моя ведьма волнуется». Я еле удержалась, чтобы не закатить глаза. — Волнение перед важным заданием — признак ответственного к нему отношения! «Конечно, конечно. Но что-то я не вижу в твоих воспоминаниях балов и приемов…» — Отец считал это пустой тратой времени. А я всегда терпеть не могла толпу, так что и не думала огорчаться, что лишена удовольствия танцевать с теми, кто тебе неприятен, только из соображений приличий. «Всегда ли?» Я вздрогнула. Рука поневоле прикоснулась к шраму на шее, происхождения которого я не помнила, как ни старалась восстановить в памяти события детства. — Когда я достигла возраста, в котором обычно посещают балы, — да. «Мы еще вернемся к этому, — голос змея в моей голове звучал примирительно, унимая почему-то усилившееся волнение. — Но не сегодня, а то меня скоро укачает от твоей нервной дрожи». — Просто в Венеции паршивые мостовые, вот и потряхивает, — я тихо рассмеялась, наконец сумев немного расслабиться. — Я переживаю, чтобы все прошло хорошо. От моего успеха на ужине Антониони зависит сотрудничество с Ричардом…инквизитором Блэкуотером. Человеком, который… «…занимает твои мысли». — Который может помочь мне разобраться в смерти Тадди! — кажется, мой возмущенный крик донесся до кучера, потому что дилижанс слегка дернулся. «Ну да. И поэтому занимает твои мысли… Не вижу противоречий. Значит, у тебя сегодня дебют! Моя ведьма будет блистать, затмив всех венецианских красавиц, в этом я уверен. Хочу посмотреть на лица кавалеров, когда они увидят тебя в этом платье…» — Чтобы увидеть на них страх, когда они поймут, что это не просто дань моде? «Они не поймут. Ты всегда слишком хорошего мнения о тех, кто тебя окружает…» — Забавно. А Тадди считал наоборот. «Он не мог читать твои мысли». Я снова покрутила в руках приглашение с золотыми вензелями букв. Тадеуш бы тоже пришел в восторг, узнав, что его Колючка едет на прием, где роскошь будет главным гостем. Я будто услышала его насмешливое фырканье, когда подумала, что еду в первую очередь работать. Дилижанс остановился у дома купца, окруженного садом. В наступивших сумерках он был освещен только светом из окон, и его изящная красота, которая наверняка поражала днем, теперь казалась немного зловещей. Безмолвные очертания фруктовых деревьев, кроваво-красные цветы гардении в живой изгороди, черные ветви, похожие на корявые пальцы, тянущиеся ко мне на ветру… Возьми себя в руки, Эстер. И перестань дрожать, а то покроешься мурашками, что станет слишком заметно благодаря фасону платья. Поправив остроконечную шляпу, я шагнула на дорожку, ведущую к дому. Позади дилижанса, который привез меня сюда, остановилась еще одна карета, но оборачиваться я не стала – не хотелось выглядеть испуганной ланью в свете фонарей перед какой-нибудь знатной дамой. Я почти дошла до ступеней крыльца, слыша позади шуршание гальки по дорожке. И когда потянулась к дверному кольцу, рядом с моей рукой на дубовую створку легла ладонь, мешая мне заявить Антониони о своем прибытии. Мужская ладонь. С перстнем, который не так давно я целовала в соборе святого Марка. — Добрый вечер, леди…? Я медленно повернулась, уверенная, что стук моего сердца сейчас слышит половина Венеции. Ричард наверняка не посчитал нужным уведомить меня о том, что на приеме будет священник из храма Первозданного, а я…как-то не предполагала, что у священников вообще принято посещать подобные мероприятия. O tempora, o mores, o Venezia! Светлые глаза смотрели на меня в упор. Спокойно, выжидающе. Обманчиво мирная гладь холодных каналов, в которых сгинули те, кто поверил их безмятежности. Священник ждал ответа — правила приличия требовали, чтобы я назвала свою фамилию. И я знала, что солгать не получится — все равно на этом приеме ему наверняка бы представили меня. — Кроу, святой отец. Я первая отвела глаза. И сразу же разозлилась на себя за это — выдержать, не испугаться жеста Ворона, собирающегося снять маску, хотя один взгляд на его лицо, по легендам, означал смерть, и струсить в присутствии обычного священника! — Кроу. Он повторил следом за мной, будто пробуя это слово на вкус. Четыре буквы — столько же, сколько в слове «хаос», чьим синонимом она, несомненно, являлась. — Я должен был догадаться… Вы знаете, кто я? Я растерялась от этого вопроса. Пользуясь моим замешательством, он сжал пальцы на моем запястье, лишив меня последнего шанса постучать в дверь. — Кажется, что нет. Или вы просто хорошая актриса? Склоняюсь к последнему. Он потянул меня за собой. Я могла вырваться, закричать, но не сделала этого — я пока еще не понимала, чего он хочет от меня. — Удобнее будет поговорить без шума музыки и толпы — ведь нам действительно стоит поговорить, леди Кроу. Мы спустились по лестнице — восемь ступенек, Триада, ну почему их не пятьдесят? Как назло, я приехала одной из последних, и подъезжающих к дому купца других дилижансов тоже уже не наблюдалось. Никого, кто смог бы избавить меня от разговора, который почему-то был необходим священнику, но вовсе не был нужен мне. Мой спутник свернул на дорожку, ведущую вглубь сада. Здесь мы были отгорожены от главной аллеи высокой живой изгородью и тенями деревьев, и рассчитывать на чье-то внимание уже точно не стоило. «Нам он не нравится, ведьма». Я встряхнула головой, прогнав фамильяра из мыслей. Сейчас он только отвлекал. Раз уж эта встреча произошла, надо было понять, что от меня потребовалось служителю Первозданного. Священник остановился у края изгороди, наконец отпустив меня и скрестив на груди руки. Сегодня он был одет иначе, чем в соборе — синюю сутану сменило строгое черное одеяние, в котором лишь белая колоратка и символ Первозданного на груди выдавали принадлежность его хозяина к Ордену. — Зачем вы приходили в собор? — Сопровождала ученицу, которая пришла помолиться, — я точно так же выжидающе уставилась на него, постаравшись придать лицу надменное выражение. — Вроде бы Первозданный принимает молитвы даже от ведающих. — Допустим. Но во время нашей последней беседы я не заметил никого из Академии рядом. Или ваша причина посетить собор решила стать невидимой? — Во второй раз я пришла послушать хор. Музыка меня…успокаивает. Это допрос, святой отец? Под вашей сутаной на самом деле форма инквизитора? Его губы растянулись в улыбке. — Вижу, вы были бы не против узнать, что у меня под сутаной. Воздух разом вышел из моих легких, а от надменного, дерзкого выражения, которое я с таким трудом сохраняла на своем лице, не осталось и следа. Что это было? Разве священник может говорить такое?.. — Но я не инквизитор, леди Кроу. К вашему сожалению, ведь с инквизиторами вы уже знаете, как обращаться. Моя фамилия Бартоломью — но она слишком нравится газетчикам, и поэтому перестала нравиться мне. Предпочитаю, чтобы ко мне обращались отец Дарио. Или prete. Я закрыла глаза. Темнота всегда помогала успокоиться — стоит закрыть глаза, и в сердце сразу же теплится надежда, что за это время все вокруг успеет измениться. Ничего, разумеется, не изменилось. — Вы не знали? — Дарио слегка наклонил голову, внимательно изучая мое лицо. — Что ж. Теперь мы почти в равном положении, хотя вы, разумеется, догадывались о моем сане, а я понятия не имел, что веду столь долгие и откровенные разговоры с ведьмой. На то и был ваш расчет, верно? Я еле нашла в себе силы покачать головой. — Не было…никакого расчета. Я оказалась в вашем соборе случайно. Я не искала встречи с вами! Видит Геката, последнее, чего я желала, — встречи с Бартоломью! — Зато теперь встреч с вами буду искать я, — его взгляд скользнул по мне, и я вдруг почувствовала, что стою перед ним обнаженная. Я старалась не думать, что так, как смотрел Дарио, смотрят те, кто игнорирует надетое на женщину платье. Впрочем, мое платье ему наверняка хотелось бы проигнорировать: наряд, выбранный в качестве элегантной игры с обществом, должен был показаться ему намеренным вызовом. — Вы оказывались в соборе снова…и снова. Приходили в Его обитель, чтоб поглумиться — над Ним, надо мной? Чувствовали свою безнаказанность… Он наклонился ко мне, и я вжалась спиной в изгородь — колючие ветки больно поцарапали кожу. — Чувствуешь ее теперь, ведьма? От него пахло ладаном и хвоей. Запах скамей под сводами собора, святого причастия, тяжелой занавеси рядом с исповедальней, благости и покоя — но о покое рядом с Бартоломью можно было только мечтать. — Что вы хотите? Он тихо рассмеялся, и его теплое дыхание мурашками защекотало кожу. — Чего я хочу… Это не тема для светской беседы, леди Кроу. О таком не говорят в приличном обществе… Но и мы не на приеме, верно? Он чуть отстранился и провел кончиками пальцев по моей щеке. Я дернула головой, пытаясь отвернуться. Чувствовала ли я страх? Да. Неприязнь? Должна была бы… Но отвечать на этот вопрос мне не хотелось. — Я и сам пока еще не понимаю, чего хочу. И то, что открылось мне сегодня, не облегчило эту задачу. Но добавило…пикантности. Огня. — Не сомневаюсь, что вы с большим удовольствием добавили бы настоящего огня к моей скромной персоне, святой отец, но для этого Ордену пока еще нужны веские основания. — Пока, — он мимолетно улыбнулся. И — в очередной раз! — воспользовавшись моим замешательством, сжал оба моих запястья ладонью, резко задрав их вверх. — Вы неплохо смотрелись бы на костре, леди Кроу. Или на дыбе. — Я могу закричать, — мой голос вместо крика сорвался на хриплый шепот, но, по крайней мере, так не было слышно, как он дрожит. — И почему еще не кричите? Его лицо оказалось так близко к моему, что я поняла — священник не собирался ограничиваться намеками и откровенными признаниями. Дарио Бартоломью собирался меня поцеловать. Почему же я не кричала? Его левая рука скользнула по моему бедру, раздраженно задрав мешающую ей ткань шелкового платья. Перстень на его пальце обжигал ледяным холодом, как и прикосновения прохладной ладони, но я по-прежнему не чувствовала отвращения. Должна была! Почему… Он пугал меня, пугал до дрожи в коленях, до замершего где-то под ребрами сердца, до темных точек перед глазами, но я не делала ничего, чтобы ему помешать. Может, потому, что происходящее казалось сном из-за своей абсурдности. Глава собора святого Марка зажимает ведьму в кустах. Отличный заголовок для газет, в которых так любят о нем писать. Холодная ладонь скользнула выше. Пальцы подцепили тонкое кружево белья, встретились с раскаленной, будто бы я уже была на костре, кожей. Дарио усмехнулся, так и не коснувшись своими губами моих. Замерев в миллиметре от моего покрасневшего лица. — Все еще не собираетесь закричать? Жаль. Я хотел бы услышать. — Вы же…священник, — последняя попытка заставить его опомниться. Погасить огонь в его глазах, заставить поднявшийся в них ледяной шторм успокоиться. — Думаешь, это защищает тебя, ведьма? Кажется, я сделала только хуже. — Хаос всегда уверен в своей безнаказанности. Ведь служители Первозданного проповедуют смирение, милосердие и любовь — только такие, как ты, этого не заслуживают. Кесарю кесарево, а ведьме… Его пальцы были внутри меня. — Костер. Я подалась вперед, прикусив губу. Чувствуя кровь на языке и жар неподдающегося объяснениям желания, которое заставило меня выгнуться в его цепкой хватке. — Вы обвиняете нас в том, что мы считаем себя непогрешимыми. Но это не так, — его голос звучал ровно, будто мы до сих пор находились под сводами собора и рассуждали о миропорядке. — Я признаю свои грехи. И главный из них — любопытство. Вы знаете, что я посещал лекции в Академии? Откуда мне было это знать?! — Я всю свою жизнь пытаюсь постичь природу хаоса, твердо уверенный в том, что нужно изучить своего врага, чтобы уничтожить его. Подчинить своей воле. Сломить. — Со мной…так не получится, — я попыталась выдернуть руки, но резкое движение его пальцев заставило меня сдавленно застонать. — У вас почти получилось закричать, Эстер. Он ласкал меня — и я чувствовала, как волны удовольствия, вне зависимости от моих попыток вырваться, подступают к горлу. Чувствовала сладковато-горький привкус во рту, желание раздвинуть ноги, чтобы почувствовать его глубже, сильнее. Я хотела, чтобы он остановился. Я хотела, чтобы он не останавливался. Я не подпускала к себе мужчин — и уж тем более никогда не допускала подобного, но Дарио забыл спросить разрешения. И теперь ласкал меня торопливо, почти жадно: движения его пальцев внутри становились нетерпеливее, грубее, резче. Он не мог не чувствовать горячую влагу, набухший под его касаниями клитор — теперь я неосознанно подавалась бедрами ему навстречу, желая, чтобы эта пытка поскорее закончилась и я наконец снова обрела бы возможность ясно мыслить. Вряд ли именно о таких пытках с ужасом рассказывали, когда говорили про инквизицию… Но в здравом рассудке я предпочла бы дыбу. Я стонала, хватая пересохшими губами воздух, когда наконец жжение, свернувшееся тугим узлом в низу живота, сменилось пронзившим меня удовольствием — перед глазами поплыли разноцветные круги, и, если бы не оставшаяся такой же железной хватка священника, я наверняка бы свалилась в траву к его ногам. Было бы унизительно, хотя что могло быть еще унизительнее того, что произошло прямо сейчас? Дарио отпустил меня, вытерев скользкие пальцы о край черного одеяния. Сознание понемногу возвращалось ко мне, но если еще несколько минут назад я нарочно пыталась прийти в себя, то сейчас мне совершенно не хотелось возвращаться в реальность, где я позволила обойтись с собой таким образом. — Это был вечер, полный открытий, леди Кроу, — он насмешливо улыбнулся. — Он дал нам обоим пищу для размышлений, которыми, надеюсь, мы вскоре сможем поделиться друг с другом. — Никогда, — я нервно провела ладонями по смятому платью. — Никогда, слышите?.. Бартоломью отступил в сторону, открывая мне путь. — До скорой встречи, Эстер. Вы сами придете ко мне. На еще подрагивающих ногах я сделала шаг в сторону дорожки. Еще один. Быстрее, быстрее… Я бежала по шуршащей гальке, слыша набат в своей голове. Смятение, страх, хаос… Чувствовал ли Дарио Бартоломью, как такой же хаос захватил его душу?..