Michyeoga, I want you so bad

Из-за закрытой двери доносятся голоса и другие звуки, но Хонджун слышит только то, как громко стучит кровь о его барабанные перепонки. Сейчас нужно принять несколько важных решений, например, взять себя в руки, отойти на почтительное расстояние, привести себя в порядок и выйти из комнаты. Либо позволить Сонхва повернуться полубоком, протянуть руку и поцеловать, и вот после этого — Хонджун знает наверняка — остановиться уже никто из них не сможет. Сонхва в его руках горячий и мокрый, он почти дрожит, когда Хонджун пробегается пальцами по его коже, ныряя под кружевной топ и слегка надавливая. Ебаное совершенство, божество и иллюзия, думает Хонджун, когда будто через толщу воды слышит тихий всхлип. Наверное, их не услышат, потому что дверь закрыта, стены не бумажные, а по ту сторону так много стаффа, который снует туда-сюда и переговаривается, но Сонхва все равно зажимает себе рот рукой, когда вдруг стонет, стоит Хонджуну поцеловать его куда-то в шею. Очаровательно. Он всегда такой чувствительный, отзывчивый после концертов, и Хонджун обычно старается не упускать этой возможности прижать его к стенке и вжаться бёдрами, чтобы почувствовать, как Сонхва весь дрожит и выгибается навстречу. — Я так хочу тебя, — просто говорит Хонджун. На сложные признания его никогда не хватает в такие моменты, да оно и не нужно. Сонхва снова стонет, на этот раз гораздо тише, на грани слышимости, и Хонджун, будто в награду, целует его под ухом, чуть прикусывая. Следов, конечно же, оставлять нельзя, к тому же у Сонхва слишком нежная кожа, даже незатейливое прикосновение, если нажать сильнее, чем следует, может оставить синяк, поэтому Хонджун выдыхает ему куда-то в мокрый загривок, пытаясь взять свои ощущения под контроль. С Сонхва очень тяжело держать себя в руках, особенно когда он выглядит так, будто хочет быть выебанным. Хонджун вспоминает, как тот выглядел на сцене в своем кружевном топе с ремешком поперек груди, как театрально закатывал глаза и красиво изгибал брови, будто актер в самой трагической пьесе на свете. Он такой красивый, такой желанный, и слов всего мира, песен всего мира никогда не будет достаточно, чтобы передать этого в полной мере. Хонджун не пытается, он просто говорит: “Ты невероятно красивый”, и чувствует, как по телу Сонхва пробегает дрожь. Руки сами ложатся на узкие бедра, и чуть поглаживают и сжимают, но не слишком сильно, чтобы не оставить следов. — Хонджун, — тихо произносит Сонхва на выдохе, будто ему трудно говорить. Двигаются навстречу друг другу они одновременно, стонут тоже одновременно, и Хонджуну опять приходится закрыть глаза, чтобы чуть взять себя в руки. Он так хочет его трахнуть, что это практически больно. — Поцелуй меня, — просит Сонхва, оборачиваясь через плечо. Его красивые брови надламываются кверху, будто он ужасно страдает, и Хонджун улыбается, хватая пальцами за острый подбородок. Целовать Сонхва даже приятнее, чем трогать, потому что он с готовностью открывает рот, позволяет толкнуться языком и едва слышно стонет. Он прогибается в спине, оттопыривая задницу, вжимаясь в Хонджуна, и тот несдержанно толкается навстречу этому прикосновению. У них нет времени и возможности сейчас трахнуться по-нормальному, но встать и уйти уже не получится, а время идет, поэтому Хонджун без предупреждения пихает руку Сонхва в штаны, раздраженно пытается расстегнуть молнию. Сонхва пихает его с легким смешком, помогает справиться с пуговицей и приспустить с себя одежду. Он шумно и с облегчением выдыхает, когда Хонджун обхватывает его член и сжимает головку большим пальцем. — Боже, пожалуйста, — хнычет Сонхва и с глухим стуком ударяется лбом о стену. Хонджун целует его в шею, придерживая второй рукой за плоский живот, чувствуя, как поджимаются твердые мышцы. Он думает, что выполнит любую просьбу Сонхва, особенно произнесенную таким надломленным умоляющим голосом. — Сильнее, — выдыхает Сонхва и пытается повернуться, но Хонджун двигает рукой быстрее, и Сонхва снова роняет голову на выставленные перед собой руки. Он так красиво смотрится со спины, такой податливый и тонкий, напоминающий человека лишь силуэтом; Хонджун смотрит на него много лет и никак не может привыкнуть, что это сокровище принадлежит ему одному и никому больше. Все слабые места Сонхва ему, конечно, известны, и Хонджун этим бессовестно пользуется: он целует его в ухо, обводя языком ушную раковину, с наслаждением слушает, как стоны Сонхва становятся тоньше и жалобнее. Рукой он двигает то быстро, то мучительно медленно, чувствуя дрожь чужого тела под своими руками. Ему нравится ощущать, как Сонхва, что так хорошо умеет держать себя на сцене и с ребятами, теряет всякий контроль, стоит Хонджуну коснуться его в правильном месте необходимым образом. Коленом Хонджун бесцеремонно раздвигает его ноги, заставляя расставить их пошире и прогнуться в пояснице. Сонхва все выполняет беспрекословно, и от этой покорности на пару долгих мгновений становится просто невозможно дышать. — Видели бы тебя сейчас другие, — почти не осознавая, произносит вслух Хонджун, — видели бы, как ты любишь расставлять ноги и просить, чтобы тебе вставили. Сонхва снова стонет, жалобно и тихо, будто ему больно и хорошо одновременно. Хонджун чуть задирает его кофту и прижимается губами к спине, целует торчащие позвонки и оглаживает выступающие под молочной кожей ребра. Такой красивый, что все еще не верится, что он человек. Конечно, Хонджун лукавит: он бы в жизни не позволил кому-то еще увидеть эту картину, но Сонхва нравится, когда ему говорят подобные вещи, поэтому Хонджун добавляет еще спустя время: — Спорим, ты кончишь только от моих слов? — В доказательство он убирает руку с его члена, и Сонхва издает звук несогласия, недовольный жалобный стон. Хонджун так любит его, чудовищно любит. — Хочу тебя видеть, — говорит Сонхва. Он всегда становится таким, когда готов кончить: более мягким и чувствительным. Хонджун не видит ни одной причины ему отказать, поэтому нежно берет его за плечи и поворачивает к себе лицом, с улыбкой целуя в одну щеку, потом в другую и, наконец, в губы. Сонхва мягко обхватывает руками его за шею, притягивая ближе, мычит в поцелуй, когда Хонджун возвращает руку на член и продолжает двигать; хватает пары движений, чтобы Сонхва кончил в чужую ладонь с тихим всхлипом. Нет картинки прекраснее, чем Сонхва, который едва держится в сознании, прикрывающий от наслаждения глаза, и Хонджун пару секунд борется с собой, чтобы не упасть на колени и начать его вылизывать — к сожалению, у них решительно нет на это времени. Вместо этого он вжимается в чужие бедра своими и с наслаждением чувствует, как Сонхва, даже не придя в себя окончательно, лезет к нему в штаны и обхватывает член в качестве ответной услуги. В дверь вдруг кто-то стучится, и Сонхва покровительственно кладет вторую руку Хонджуну на затылок, вжимая его лицо себе куда-то в область шеи. — Пару минут, — громко, без тени смущения отвечает он, когда смутно знакомый голос по ту сторону стенки задает какой-то вопрос. Хонджун не слышит больше ничего из-за шума в ушах. Пальцы Сонхва ласково гладят его затылок, пока вторая рука быстро и размашисто дрочит ему, не останавливаясь на секунду. — Давай, — говорит, даже скорее приказывает Сонхва своим низким голосом, намека на который не было всего минуту назад, и Хонджуна размазывает от этой резкой перемены. На секунду хочется попросить, чтобы Сонхва приказал ему еще что-нибудь, но времени правда нет, поэтому Хонджун сосредотачивается на движениях чужих пальцев на своем члене. — Ну же, кончай, — говорит Сонхва уже более мягким тоном, и оргазм накрывает Хонджуна ударом под дых. Приходит он в себя, пытаясь отдышаться, уперевшись лбом в стенку. Сонхва заботливо вытирает его салфеткой и застегивает штаны, поправляет пиджак и скептически осматривает с ног до головы. Хонджун хрипло смеется, глядя на него в ответ. — Что бы ты ни сказал, — говорит он, подбородком показывая на задранную кофту Сонхва и отлетевшую со штанов пуговицу, — ты выглядишь не лучше моего. Сонхва закатывает глаза, изображая разочарование, но это все так наигранно и несерьезно, что Хонджуна опять пробивает на смех. Он любит его, так сильно любит. — Продолжим вечером, — тихо произносит Сонхва, улыбаясь. — Пойдем, а то нас обыскались. И протягивает руку. Хонджун принимает ее, думая лишь о том, что пойдет за ним следом куда угодно.