Заветное

— Андрюша-а-а-а… Факов вдавил щеку в подушку в твердом намерении еще чутка хотя бы гостем побыть в своих распаленных снах, но сны споро растворялись в реальности, словно в кислоте, выбрасывая его безжалостно в комнату — кое-как стеленый диван, из щелки темных занавесок лупит полоска света, пузатомониторый телек не выключен и дребезжит какой-то херней про «как вы докатились до жизни такой?». «Головкой об косяк». Ваня нащупал пульт на полу и вдавил по жестковатой кнопке. Телек отрубился со смешным хлюпом — как будто содержимое его с другого боку отсосало вантузом. Факов зевнул, потер ладонью переносицу. Выходной. А делать нехуй совершенно. Можно, разве что, ещё поспать, того и гляди опять приснится… Он тут же открыл глаза и решительно встал с дивана. Колпаков в последние пару недель стал ему сниться слишком часто и слишком…откровенно, что ли — но беспокоил Ваню вовсе не эротический подтекст этих повторяющихся сновидений. «Чего ещё увидеть можно, если на ночь посмотришь всякого для разрядки?». И в этих снах порой Андрей хотел от него некоторых вещей, которые Ваня с удовольствием ему делал, отчего тот гудел теплоходом и кончал шлангом. «Да и ладно, — намывался в душе Факов, румяный то ли от пара, то ли от наползавших воспоминаний, — Не дураки, тоже психологию знаем. Нету естественного выхода энергии, вот и снится, как мне бы кто её…вышел. А с Андреем общаюсь чаще всех, и нахуй послать не хочется, потому мозг и выдумал выдумку». Шиш с ним, одним словом, с этим-то жить как раз можно. Другое дело, что в иных снах они с Андреем только лишь обнимались, и Колпаков ему увлеченно рассказывал про каких-то щуроносых зябликов и их гнездышки, а Ваня слушал — и было интересно. Один раз приснилось, что Андрей его чаем с гранатом поил. Другой — как они на лодочке вместе катались. Третий — как магам рожи били вместе за то, что те хотели состричь им волосы и использовать их для создания элексира Укрощаемой Нервности. Проснувшийся в поту поутру Ваня долго в зеркале высматривал, не появляются ли у него залысины, попутно кисло думая о том, что если с эротическими фантазиями вопрос был и отчасти приятный, и до неловкости короткий, то как ему сымитировать и утихомирить в себе желание той же лодочки, например, он в душе не ебал. Проще некуда решение — позвать на лодочки Колпакова, покататься и забыть себе спокойно. Но в душе (уже не в дУше, а вяло выжевывая свой хрючемлет из пяти яиц, зеленушечки и половины банки тушенки) Ваня сам с собой не был согласен — он ведь не просто на лодочках с Колпаковым кататься хочет. Что те лодочки — вонь речная да швартуешься как первый раз трахавшись — дергано и без понятия куда. Чего он и впрямь хочет — чтобы Колпаков на него именно тем самым со звездой взглядом смотрел, когда он бы от берега греб, каким смотрела та же Даша из памяти совсем уж юных лет. Та же Даша, чего греха таить, его попытки залезть к ней под юбку пресекла через три дня после лодочек, потому что её он Дурашей назвал по дурости, но до того ведь смотрела — и до сих пор он помнит этот взгляд. А у Андрея глаза ещё ярче, и звезда ещё ярче была бы… наверное. Или вот, скажем, сходить в кино. Ходили ведь и с Колпаковым, на простяцкую какую-то муть — не умеют что они, что маги про античность снимать, наворотили отсебятины. Ещё бы в джинсах по Колизею ходили, емое. Но хотелось с Андреем не только смеяться со всего этого безобразия, а ещё и чтобы Колпаков ему голову на плечо положил и прижался слегка. Не эти там всякие…на последних рядах охи-вздохи. Хотя и этого тоже можно бы, чего скрывать, но на плечо голову важнее как-то. А просидели тот фильм оба солдатиками, только ладонями в пакете с сухарями вечно сцеплялись. Факову тут же захотелось едких сухарей — пошёл на кухню и стрескал пачку, думая о том, что сейчас бы надо, конечно… …полежать немножко, книжку какую почитать. Вытянул с полки пыльный томик «Занятных подорожий ув. ож. А. Ев. Шортаровича». Открыл наугад. «Ежели ехать в сторону реки Довгопятки десять вёрст, а потом на повноч две версты, то увидишь дуб крепкий, а на дубе том — листьев нету ни летом, ни зимой…» «А зачем они зимой должны быть?» — подумалось Факову, но долго виснуть на особенностях авторского стиля не стал, чтение свое продолжил. «…а есть на том дубе на ветке маленький замочек, а повесила этот замочек княгиня Катерина Головацкая, ведьма с хворью сквибовской…» «Сам ты с хворью, гнусь педальная» «…уверовавши, что таким образом охранит своего мужа князя Сергия Головацкого, и соправды, пусть была пуста она чародейством, но вернулся он к ней с войны лихой, а листьев на том дубе больше не было ни летом, ни зимой…» — Да каким таким хуем зимой листья на дубе!.. а и нахер, — Факов хлопком закрыл книжку и почесал ляжку корешком. Интересно, конечно, на тот дуб было бы глянуть — исторический ведь объект. Головацкая вообще была дама, кроме того что «пуста чародейством», ещё и неплохой стратегшей…стратегиней…за стратегию отвечала в княжестве — потому Сергий с войны с оборотенцами и вернулся живым, но, конечно, будем замочкам всяким чудо приписывать. Вот не могут маги без этого — все у них сквибы страдают и ошметками колдунства жизнь свою неудачную склеивают… Ваня нахмурился. Ему припомнилась та история…да и её история вовсе, а так. Да и не так, а…в общем, когда совсем припекло однажды (а по молодости хоть плачь как хотелось женской ласки), подсел он заполночь в баре к одной…скажем, охотнице, с нервным, ищущим взглядом. Все положенные «мадам, я очарован» не возымели успехов — девушка лишь недовольно косилась на плотного увальня да цедила сквозь зубы «ммм, не знаю, наверное». — Слушай, парень, — наконец, сказала она, сердито потряхивая светленькой карешкой, — Давай начистоту. Не про тебя сегодня, ясно? Меня мужчины при финансах интересуют — чтобы даме праздник мог обеспечить. — Так у меня есть, чего ты, — Факов быстро залез в свою хаки-бананку и вытащил оттуда пачку банкнот. Потом ещё и ещё, и еще по три. Девушка округлила глаза. На столе набралось из хиленькой бананки минимум на половину автомобиля. — Да ты у нас абрамович, я смотрю. — Ну так. Чего бы я к такой красавице пришёл, если бы не мог…позволить… — он шально улыбнулся и быстренько позакидывал пачки обратно в бананку — а с ними вместе прихватил и девичье сердечко. Знакомство закономерно продолжилось у нее дома. Охотница бодро проскакала на нем всю ночь, выстанывая положенные «как же с тобой хорошо» (а может и впрямь хорошо было, одно ведь другому не мешает?). На утро Ваня честно вытащил из бананки пачку, отдал, попрощался угловато — и потопал на работу, он тогда инженерил на сотню рублей на маленьком колдозаводике по производству отечественных метел. Охотница ему очень понравилась, в душу запала ее маленькая грудь, задорно подпрыгивающая под его лапищей, и не раз он потом её ещё вспоминал, но уже тогда понимал, что видит её в последний раз. Деньги, которыми он столь щедро разбросался, дали ему самому по приколу кое-какие говноеды из колдунов, и были они купальские — один день в году купюра размножалась до бесконечности, а после становилась обычным сторублевиком. Успеет дамочка потратиться — её счастье. Не успеет — карта бита. Тогда, по юности, как-то даже и стыдно не было — а потом уже, с годами накрывало багрянцем, если вспоминал. Простячка — а вдруг ей потом милиция чего предъявила? Да и сам хорош: маги то, маги сё, а воспользовался за милую душу волшебной штукой, чтобы себе немножечко помочь потрахаться. Кажется, её звали Вероника, и дома у неё жил лысый кот с наглым мордавалетом. Ваня поднял себя с дивана и пошёл быть хорошим хозяином своему зоопарку — переменил миски с водой, досыпал кормов, выпустил Жучу на двор, вышел следом покурить, мусолил сигаретку и глядел задумавшись, как та весело носится от забора до забора. Кот тоже соизволила выйти, изящно обошедши ванину ногу, чтобы не дай Бастет об нее не потереться. — Две сучки у меня, скажи, — беззлобно хмыкнул Ваня кошке на такие неласки. Та равнодушно мявкнула и потянулась к липе явно в желании провернуть любимый трюк, и с высоты приземлиться на жучину задницу всеми четырьмя когтистыми лапами. «Понравился бы я андрюхиному Капризу? Каприз не капризный — это я выучил уже. А если нет? Это же для сквибов трагедия почище мамок-папок-друганов. Или Андрей не таких традиционных взглядов? Спрошу. Но если Кот его не одобрит — мне-то ладно, но он же просто в дом не войдёт…». Остаток дня Ваня потратил на то, чтобы со смаком помаяться. Поругивал себя за то что ничего толкового не делает, тут же оправдывал, что поделает ещё, смены на этой неделе все как одна дальние и почти без санитарных остановок; лежал тюленем, поджевывая потихоньку все, что завалялось в холодильнике; протёр книжные полки майкой, которую нёс в стирку; набрал, от нечего сказать, Колпакову по зеркальцу… — Чего делаешь? — весёлый Андрей, весь перепачканный, только-только руки отмыл от некой «ардулазской глины» — полдня лепил какого-то до крайности уродливого льва, которого тут же в зеркальце и показал. «Вот это человек выходные не зря проводит», — уныло подумал Ваня. Лев глухо ревнул, как будто говоря «убейте меня». Кажется, у него было три уха. — А я слепок жопы своей на диване оставил, — храбро хохотнул Факов, заранее признавая поражение в битве хоббей и увлечений. Андрей разулыбался ещё шире. Хорошо хоть слово «жопа» его пока веселит, да сколько же будет такое? Скоро поймёт, какой Ваня…никакой. Ну и чтобы не так быстро понял, Факов тут же зарядил телегу про князей Головацких и многоступенчатую систему нападения войск князя Сергия, и впервые опробованную им ряду лучников, стрелы у которых были с серебряными наконечниками. Упомянул, между делом, и старый дуб Катерины Головацкой, и замочек тоже упомянул. И на листья зимой опять вызверился. Андрей на Катерине по-особенному оживился, рьяно закивал головой. — В школе нам это рассказывали, помню! Обещали даже скататься экскурсией, но не срослось. Говорят, что от этого дуба открывается такой вид, что дух захватывает — и что Катерина с того холма смотрела на все эти бои, как Сергий волколакам задницы надирал. Мне малому казалось, что это очень…ну, романтично, что ли. Чтобы дама смотрела, как твой мужчина побеждает… И замолчал, застеснялся чего-то. А у Факова от вида андреевых блестящих глаз тоже дух захватило. Ну как же все это… блять ну…ебаны рот! — До Довгопятки ехать шиш да ни шиша, часа три максимум. Если желание будет — могли бы как-нибудь скататься…если желание будет, — пробубнил он почесывая то нос себе, то лоб, то шею — завшивел, как после того случая…ладно уж, этот срам до следующего сеанса самоедства оставим, нечего вспоминать. — Ох, отлично! — мигом обрадовался Колпаков, — Я и сам предложить хотел, но ты, видишь, опередил меня. И каким-то местом крайне довольный Ваня сообразил, что и Колпаков почему-то крайне доволен, что Ваня «опередил» и сам его позвал. Поболтали ещё немного, оба какие-то в секунду сделавшиеся неловкими и забывшими как слова складывать в предложения. А потом Факов, на ночь решив слегка «снять напряжение» (так-то сильно за день напрягся, ух), согнал с дивана Жучу и достал из шкафа свою «особую» кассету. Когда-то давным-давно, ещё когда работал на кладбище, кассетку он приобрёл у одного дядьки на барахолке, который подмигивал ему обоими глазами, мол, это точно тебе, бери-бери, жалеть не будешь. На кассете разочарованный до глубины души и туда же оскорбленный Ваня обнаружил двух порющихся в туза мужиков — один лежит, а второй на нем прыгает, ноет и хуем в камеру трясет. Факов на следующий день потянулся натягивать дядьке глаз на жопу, раз не видит, кому и что продаёт, да только так его и не нашёл, как будто и не было его там вовсе никогда. Пару дней Факов вокруг кассеты походил, а потом решил все же опробовать — ради научного интереса. В конце концов, смотрит же он на то, как кончает мужик, когда с бабой. А тут два мужика кончат, да и все. Врубил, подергал — вроде даже и дёргается, без особых восторгов, но с закономерным, так сказать, исходом. Выводов никаких Ваня делать не стал, касетку припрятал и доставал не сильно часто, по желанию. А вот когда с Колпаковым познакомился, то кассетка из разряда диковинок под портвейн превратилась в почти священный Грааль. Ничего на ней толком не было видно, кроме трясущихся торсов и красноватого члена с крупной скользкой головкой, с какой-то неуклюжей безнадегой елозящего по чужому, рыхлому, в черных волосках животу. Факову этого зрелища, впрочем, вполне хватило, чтобы представить, что это Колпаков на нем самом скачет, стонет, по животу ему елозит и хочет-просит, чтобы тот рукой ему помог. Собрав в голове своей все детальки паззла в первый раз, Ваня протяжно охнул и завершил свои сеансы имаджинирования до стыдного поспешно. Потом уже научился себя чуток придерживать, растягивать удовольствие. Пробовал кроме Колпакова ещё кого-то представлять — ни в какую не шло, тогда уж и вообще представлять не надо. Пробовал женщин представлять — так это другие кассетки стоит брать, зачем на эту против силы наяривать? Сегодня, впрочем, и на заветную что-то не выходило. Пыхтел, дёргал изо всех сил, наглаживал, поплевывал, воображал — а вместо этого в голове только и мыслей, что о поездке к дубу, и как они с Андреем будут там гулять. Можно закупиться шашлыком на подъезде… А ещё он начал замечать, что у верхнего парня соски какие-то не такие, как у Колпакова могли бы быть — колпаковских он, правда, не видел. Темные слишком. Крупные. Не такие, одним словом, какие могли бы быть. От этих мыслей стало почему-то грустно, и телек Ваня выключил. «Так и импотентом стать недолго». С другой стороны, ночью-то ему все нормально снится. Подробно, красочно. Факов, припомнил кое-какие детальки, зарделся в темноте, с силой прижался к спинке дивана. Обнял подушку. «Я бы, может, не знаю…зачем сразу импотенция? Я бы, может, подремать бы с ним хотел. Это даже не любовь, на самом деле. Андрюха попросту уютный, где ещё таких уютных найдёшь? Чего сразу любовь…». На этих мыслях Кот мягко прыгнула на диван и улеглась у него в ногах. Жуча минут пять обиженно бурчала на полу, пока и ей не разрешили занять место рядом с хозяином. Так, придавленный своими, Факов и уснул с дурацкой улыбайкой — надо уговорить Колпакова повесить замочек на тот дуб. Поприкалываться. Они же тоже сквибы, в конце концов. Им можно.