Я пою не о своих любовных страданиях и душевных муках, а о любовных страданиях и душевных муках поэта Клода Лемеля. Джо Дассен
Эпоха Чинквеченто подходила к своему логическому завершению, а вместе с ней незаметно ускользало и то неповторимое очарование возвышенных идей, которые она подарила человечеству. Мир стоял на пороге нового столетия, новых открытий и новых откровений. На смену человеку-творцу приходил человек-потребитель, ненасытный, порочный и жадный до удовольствий. И именно здесь, во Флоренции, в пасмурные январские дни 1599 года это чувствовалось особенно остро. Звонкий и нежный голос Аполлона, увенчанного лавровым венком в память о возлюбленной Дафне, летел к высоким сводам зала палаццо Питти и, ударяясь о золочёную лепнину потолка, проливался на слушателей потоками чистого серебра. Немолодая, но безусловно талантливая певица Виттория Аркилеи, заламывая руки и возведя очи горе, довольно убедительно изображала раскидистый лавр, фигурой напоминая его крону. В это время другой голос, бархатный и вкрадчивый, без устали шептал ангелу на ухо: — Жаль, что ты не приехал месяцем раньше. Слышал бы ты меня в партии Аполлона на рождественском представлении для Фердинанда и местных кардиналов. Я был чертовс-ски хорош-ш! — Ни секунды не сомневаюсь, — улыбнулся Азирафель, не поворачивая головы. — Водишь дружбу с кардиналами? — Пока моей скромной перcоне не удаётся завоевать дружбу ангела небесного, готов я послужить его покорным с-слугам, — с деланным смирением ответил Кроули. Азирафель едва смог сдержать улыбку. Лесть, неприкрытая, приторная и тягучая, как патока, уже довольно долго лилась из уст демона. Вот же неугомонный. — И это не вредит твоей… натуре? — Как давно ты встречал политика, в котором осталась хоть капля святости? — усмехнулся Кроули. Азирафель на секунду задумался. — Пожалуй, около тысячи лет назад, в Уранополисе. — Алексарха? Он был неплох. Хотя бы знал, что Земля вращается вокруг Солнца. В отличие от этих, — демон кивнул в сторону остальной публики. Ангел проигнорировал этот выпад, сделав вид, что внимательно следит за представлением. О, это была великолепная постановка, достойная стилосов лучших греческих авторов, которым она подражала. Выразительные мелодии Якопо Пери и проникновенные тексты Оттавио Ринуччини глубоко трогали душу и пробуждали множество самых разнообразных воспоминаний. Азирафель прикрыл веки, мысленно перенёсся на пару тысячелетий назад и с лёгкой грустью вспомнил, что зимой в Элладе не приходилось заворачиваться в подбитые мехом плащи и надевать под дублет дополнительные слои одежды, да и дублетов тогда ещё не шили. Ангел погрузился в свои видения, и перед ним как наяву предстала картина: Кроули, в те времена звавшийся Антониос Кролис, искушает Аристофана написать комедию об аидских буднях Эсхила и Еврипида. Кто же мог тогда предположить, что пьеса понравится не только судьям на состязаниях комедиографов, но и патронам преисподней. Единственным недовольным в тот раз остался Хастур, которого Аристофан высмеял в хоре лягушек с их знаменитым кваканьем — Эрики потом долго за глаза дразнили герцога «коакс, коакс, брекекекекс» и с особенным наслаждением расплачивались за это, чувствуя себя отомщёнными. Самому же Азирафелю, носившему в ту эпоху имя Азирафаилос, нравились трагедии. Больше других он любил Эсхила и частенько цитировал его знаменитый пассаж: «Я Прометей, я людям подарил огонь!» — скромно воображая себя в роли благородного просветителя человечества, раскрывшего ему тайну огненной стихии. С формальной точки зрения, никакого противоречия в этом не было. Во всяком случае, в последний раз ангел видел свой пламенеющий меч в руках малолетнего Каина, чуть было не поджёгшего (случайно, разумеется) шалаш, в котором жило их семейство, в попытке подогреть обед для младшего брата, любимчика родителей. К счастью, в тот раз Ева смогла предотвратить катастрофу, резюмировав, что мечи, особенно огненные, детям не игрушка. Тем временем Кроули не унимался и не замолкал ни на секунду: — Какая скука! Неужели мы будем слушать это до конца? Если желаешь, я тебе всё перескажу в мельчайших подробностях. В саду, например. Азирафель снова снисходительно улыбнулся: — Как-нибудь в другой раз. Прошло почти тридцать лет с момента их последней встречи, но ничего не изменилось. Азирафель, представившийся синьором Анджело, был всё так же восхитительно красив и буквально искрился и сиял, точно люстра из муранского стекла, приковывая к себе восторженные взгляды. Кроули чувствовал себя ночным мотыльком, которому не под силу вырваться из его плена и суждено до самой гибели кружить вокруг да около. Но что во много раз хуже, он осознавал, что вынужден соревноваться за внимание ангела со смертными. Азирафеля вдохновляли абсолютно все их достижения, даже эта тоскливая нудятина. Но особенно его восхищала литература. И, конечно же, он был в числе поклонников таланта синьора Ринуччини, а тот, в свою очередь, слишком уж охотно воспевал ангельские достоинства в своих канцонах. Вот и вчера их небольшой круг собрался в палаццо Торнабуони для празднования тридцатисемилетия Оттавио Ринуччини, когда виновник торжества радостно объявил о приезде из Парижа его давнего друга, с которым прежде вёл активную переписку. — Антонио, позволь представить тебе синьора Анджело. Я слышал, при дворе он знаменит как обладатель поистине ангельского голоса. Кроули обернулся и увидел того, кого звали таким небесно-прекрасным именем, которое говорило о его обладателе больше, чем бесчисленные восхваления бессмертных поэтов. Конечно, оно принадлежало Азирафелю, только он мог назваться ангелом и при этом не покривить душой. Выглядел синьор Анджело умопомрачительно: его роскошный светлый наряд был богато украшен золотой нитью и сидел точно по фигуре, подчёркивая её аппетитные формы, на голове он носил парчовый берет жемчужного цвета, игриво присборенный золотой брошью в виде пары ангельских крыльев, а в левом ухе красовалась жемчужная капля. Отдавал ли Азирафель себе отчёт в том, насколько соблазнителен в этом образе, демон не знал, но подозревал, что ангел не лишён тщеславия. — Моё почтение, месье л'Анжлó, — Кроули едва успел скрыть свои радость и восхищение за кривой усмешкой, нарочито назвав Азирафеля ангелочком на французский манер, и поклонился в знак приветствия. — Надеюсь, сегодня мы будем иметь удовольствие Вас услышать. — Моё почтение, синьор... — Азирафель слегка склонил голову, поблёскивая глазами в сторону собеседника. — Кроули, Антонио Кроули, — представился демон, многозначительно улыбаясь. — У Вас во Флоренции какое-нибудь дело? Приехали по поручению короля Генриха? На этот раз честолюбивый гасконец, наконец добывший себе королевство, сватался к Марии из дома Медичи, племяннице герцога Тосканского Фердинанда — и в этом была несомненная насмешка судьбы: как бы ни старался Анрио разорвать узы со знаменитым семейством, спорить с непостижимыми совпадениями (и тугими кошельками) он был не в силах. — Антонио, кажется, ты утомил синьора Анджело своими расспросами, — неожиданно встрял Ринуччини и увёл Азирафеля знакомиться с другими гостями, оставив Кроули с его вопросами один на один. Ангел лишь коротко обернулся и одними губами произнёс: «Позже». В тот день поговорить без свидетелей им не удалось. Оттавио, очевидно, был полон решимости не выпускать из своих паучьих сетей наивного ангела, искренне увлечённого идеей возрождения музыкального театра по греческому образцу. Кроули даже подумывал о том, чтобы вызвать Ринуччини на дуэль, — во всяком случае, это было бы эффектно и ярко и наверняка привлекло бы внимание Азирафеля почище заунывных ариозо. Но, поразмыслив с минуту, Кроули отмёл эту идею как нежизнеспособную (для одного из них — совершенно точно). Причём в обоих случаях его не ждало бы ничего хор… приемлемого: на него взъелся бы или Азирафель — из-за гибели стихоплёта, или Вельзевул — из-за бездарно потерянного тела (ещё и оправдание пришлось бы сочинять). Ни одного шанса предстать перед ангелом рыцарем без страха и упрёка (только в ужасе отбивающимся от бесконечных обвинений, а это уже не вяжется с рыцарским образом). — Так ты здесь за этим? — с недоверием уточнил демон, продолжая вполуха следить за действием спектакля. — Посетить очередную трагедию? — Нет, Кроули, не за этим. Не только за этим, если тебе действительно хочется это знать. — Только не говори мне, что c-cкучал… В этот момент синьора Аркилеи взяла особенно высокую ноту, — и Кроули тут же захотелось превратиться в утку, имеющую согласно Первоначальному Замыслу перепонки только на лапах. В голове что-то завибрировало, а потом оборвалось. Возможно, какая-то не особенно важная деталь человеческой анатомии. Позже в отчёте он подробно опишет этот новый вид экзекуции — пытка звуками музыки. Он назовёт их… оперой! К счастью, вслед за этим предсмертным воплем раздались овации, — представление было завершено. — Браво! — воскликнул Азирафель, истово аплодируя и светясь восторгом, будто на его глазах свершилось чудо. И чуть тише вполоборота спросил: — Где? — Первый поворот налево от Нептуна. Через четверть часа.***
Кроули поднялся по центральной лестнице и не доходя до фонтана свернул в тенистую боковую аллею. Ангел ещё не появился, поэтому он плотнее запахнул короткий плащ, — колючий ветер не щадил в эти дни никого, — и постарался слиться с пейзажем (таиться — это ведь именно то, что умеют демоны, верно?). — Антонио! Кроули обернулся и увидел Пери, быстрыми нервными шагами направлявшегося в его сторону с противоположного конца аллеи. — Почему ты ушёл? Обиделся? Ох уж этот надоедливый актёришка. Что ещё он себе навыдумывал? — Ты. Не ожидал тебя здесь увидеть. Пери, явно взволнованный, подошёл ближе и осторожно положил руку на плечо демона. Не встретив сопротивления, он чуть осмелел и продолжил: — Антонио, я понимаю, как важна для тебя эта роль. Простишь ли ты меня? Кроули было совсем не до его раскаяний. Да и не рассчитывал он выступать на премьере. Что за блажь? В конце концов, его участие в камерате совсем не ставило своей целью прославиться во что бы то ни стало (в Аду за такое его бы точно не наградили). У него здесь были совершенно иные интересы. Но если сейчас же не извинить этого тупицу, то он может сорвать его свид… встречу с ангелом. А даровать прощения Кроули умел. Не зря, ох, не зря он столько раз подменял Азирафеля. Да и красоваться демон любил. Он вскинул подбородок, тряхнув роскошной шевелюрой, картинно выпятил нижнюю губу и с видом самой что ни на есть оскорблённой невинности (а это, между прочим, уже твоя вина, Азирафель!) ответил: — Я прощаю тебе твоё тщеславие, твоё упрямство и всё остальное, за что ты собираешься извиниться, Якопо. Это не избавит тебя от адских страданий, но я, возможно, выхлопочу для тебя место поприличнее. А теперь оставь меня, хочу предаться чувствам в одиночестве. К концу своей пафосной речи Кроули настолько вошёл в образ, что даже пустил скупую слезу (если вы думаете, что змеи не плачут, учтите, что в данный момент Кроули — самый настоящий человек. Ну, почти). Вопреки ожиданиям, Пери не успокоился, а распалился ещё больше: — Ты блестящий актёр, друг мой! Если бы я только мог… Если бы мне удалось загладить свою вину… Тон его голоса изменился: он стал звучать хрипло и взволнованно. Пери вдруг поравнялся с Кроули, и к великому удивлению (и неудовольствию) демона его рука скользнула с плеча вниз по спине и остановилась чуть ниже талии. — Предаваться чувствам вдвоём куда приятнее, — вторая рука Якопо присоединилась к первой — и не самая выдающаяся, как думал Кроули, часть его тела буквально оказалась в ловушке. — Нгк... — демон чуть не задохнулся от гнева. — Ш-што ты с-себе позволяеш-шь? Не сказать, что Кроули был сильно против. Но у него тоже могут быть стандарты, не так ли? Он отшатнулся, — и очки моментально сползли с его носа. На изумлённого Пери уставились огромные немигающие змеиные глаза. Он тут же отпрянул в ужасе. Демон понял, что ещё никогда не был так близко к провалу, и поспешно щёлкнул пальцами, стирая человеческое воспоминание об увиденном и возвращая очки на прежнее место. Немного придя в себя, Пери воскликнул: — Думаешь, я ничего о тебе не знаю? Или тебе достаточно мальчиков из Буко? — Как ты с-смееш-шь? Это всё не твоего ума дело. — Но эти твои обтягивающие чулки и короткие плащи! — Не про твою чес-сть, — зашипел Кроули, наступая на несчастного смертного. — Тонио, ты действительно считаешь, никто ничего не замечает? Совсем не боишься офицеров ночи? — почти умоляюще вопрошал Пери, пятясь назад. Как же он устал от всего этого, думал Кроули. — Послушай, Якопо. Ты не хуже меня знаешь, что офицеры ночи — давно уже не более чем страшилка для детей. И я не тот, за кого ты меня принимаешь. Ищи развлечения в другом месте. Здесь ты найдёшь только неприятности. Со стороны лестницы послышались лёгкие шаги. Пери обернулся и заметил белую фигуру между ровных рядов кустарника. — Он? — Якопо резко втянул носом воздух, стараясь прийти в себя после получения настолько решительного отказа и справиться с ревностью. — Не думаю, что Ринуччини это понравится. — Мне плевать на Ринуччини и остальных. Будь так любезен, оставь меня в покое. Я ещё… я ещё не пережил то, что ты не дал мне роль в своём спектакле. — Ты… ты напыщенный индюк, Тонио, — выпалил Пери и убежал. Азирафель немного опоздал. Он поднимался вверх по широким ступеням и воровато оглядывался по сторонам. В безлюдном саду он выглядел ещё более чужеродно, чем в переполненных залах дворца. Слишком светел, слишком хорош для этого мира. Неудивительно, что к нему тянулись все подряд. И Кроули в том числе. Точнее, что-то внутри него. И, ради кого бы то ни было, это что-то — совсем не то, о чём вы подумали. Кроули проводил взглядом Пери и, мгновенно меняясь в лице, обернулся к Азирафелю. — Ангел, наконец-то! — демон широко улыбнулся, обнажив клыки, он явно ждал объятий. После стольких десятилетий, столетий, тысячелетий он всё ещё не терял надежды. Его руки приветственно распахнулись. Но… — Мы виделись четверть часа назад, Кроули, — сдержанно поприветствовал его Азирафель. — У меня важное дело. И я надеюсь, ты мне поможешь. Чтобы найти хоть какое-то применение рукам и смягчить неловкость, демон потянулся к зелёной изгороди и сорвал лист. Выглядело это скорее жалко, чем естественно. И Азирафель болезненно улыбнулся. — Настолько важное, что вчера у тебя не нашлось на него даже пары минут? — хмуро спросил демон, внимательно изучая лист и тут же испепеляя его. — Ошибаешься, я как раз пытался во всём разобраться. — Не вышло? — Нет. Кроули сделал неопределённый жест рукой: — И чего ты от меня хочешь? — Я ищу одного человека. Он очень важен для Небес. Азирафель, эгоистичный и прямой, как аллея в садах Боболи, никогда не утруждал себя соблюдением формальных приличий в присутствии Кроули и буквально требовал придерживаться Соглашения, без обиняков заявляя о том, что ему нужно. Это не то чтобы обижало, но порой раздражало демона и заставляло чувствовать настойчивую необходимость задеть и уколоть в ответ. — С чего ты решил, что я его знаю? Спроси у Корси. Или у своего друга Ринуччини. — Послушай, Кроули, это смешно. Оттавио, он мне… он не… мы с ним просто состоим в переписке. — Ах, Оттавио! — передразнил его Кроули. — Мне нет дела до того, с кем и в чём ты состоишь. — В самом деле? — Азирафель солнечно заулыбался, из чего следовало, что он не верит ни единому его слову. — Ну, хорошо. Кто тебе нужен? Я попробую навести справки. — Действительно? — Азирафель улыбнулся ещё светлее и ещё шире, и Кроули в очередной раз проклял свою слабость, которая ему вроде как была положена по должности, но не оставляла ни единого шанса для сопротивления обаянию пернатого укротителя демонов (во всяком случае, одного демона — совершенно точно). Кроули выжидающе посмотрел на ангела, и тот, немного понизив голос, назвал имя: — Галилей. Демон не мог скрыть своего изумления: — И зачем он понадобился Небесам? — Этого я тебе сказать не могу, — заупрямился Азирафель. — Раз так, то не рассчитывай на мою помощь, ангел. — В самом деле? У тебя какие-то дела с этим смертным? — Да будет тебе известно, этот смертный был моим другом, — зло выпалил Кроули. — Был? О… — ангел опустил глаза. — Тебе этого не понять! — Обвинительный тон демона не остался незамеченным. — Разумеется. Откуда мне знать, что значит дружба, верно, Кроули? — Азирафель поднял на него свои ясные глаза, но в них теперь отчётливо читалось нечто похожее на сожаление. — Я этого не говорил, — демон отвёл взгляд в сторону. Не хватало ещё рассориться с ангелом в пух и прах из-за смертного. — Хорошо, давай забудем этот разговор. Видимо, он у вас, раз Наверху о нём ничего не знают. — Я за этим не слежу. — Ясно… Выходит, моя миссия здесь завершена? — Азирафель неловко потеребил манжеты и мельком взглянул на Кроули. Уходить он не спешил. Демон помрачнел, но потом словно вспомнил о чём-то, — и лицо его прояснилось: — В таком случае позволь искусить тебя ужином. Я знаю одно приятное местечко.***
Флоренция бурлила и неистовствовала. Повсюду слышалась бойкая речь, не только итальянская, но и французская, немецкая. Гости в столицу моды и искусства стекались в эти дни со всего света. Казалось, во время карнавала никто не желал остаться в стороне и в одиночестве, а потому народ валил на улицы, развлекался и предавался всевозможным удовольствиям. Молодые и не очень люди, разодетые в пёстрые и яркие костюмы и маски всех мастей, флиртовали, заводили знакомства на один вечер и уединялись в закутках, не стесняясь шумной толпы. В воздухе витала похоть. Азирафель выторговал у грузного молодчика на углу пьяцца Питти две полумаски — чёрную с золотым и белую с серебряным узором. — Это ещё зачем? — Так полагается. Посмотри, их носят все вокруг. Это весело, — с воодушевлением заявил ангел. Чуть потянувшись, он снял с носа Кроули очки, вложив их ему в руку, и надел чёрную полумаску на его лицо. А потом ловко завязал шёлковые ленты на затылке. Завершив ритуал, ангел отстранился и с лёгким чувством гордости взглянул на свою работу: — Чудесно, — похвалил он сам себя. — В таком столпотворении ты даже можешь не скрывать свои необык… необычные глаза. Они выглядят частью образа. И так гармонируют с золотым рисунком, блестя от этого ещё ярче, боже, это просто невероятно, изумительно и невероятно изумительно, хотел добавить Азирафель, но сдержался. Кроули перестал дышать. Всё это время он не мигая смотрел на ангела и не мог произнести ни слова. Азирафель то ли по наивности, то ли намеренно, но умел удивлять. — Кхм… Помочь тебе? — внезапно охрипшим голосом уточнил демон. — Да, будь так добр, то есть… я хотел сказать… — стушевался Азирафель. — Да понял я, понял. Буду очень зол и обязательно сотворю какую-нибудь гнусность, — попытался перевести всё в шутку Кроули. Ангел смущённо хохотнул и передал ему реквизит: — Да, пожалуйста. Лицо Кроули внезапно стало настолько сосредоточенным, будто в данный момент он решал особенно сложную инженерную задачу. Он осторожно приложил полумаску, поправив её на носу, чтобы лучше сидела, и завязал атласные ленты позади как можно аккуратнее, чтобы ненароком не потянуть ангела за волосы. А так хотелось зарыться в них пальцами и ощутить их мягкость! Однако демон умел держать себя в руках и не пересекать однажды выстроенные границы. Затянув тугой узел, Кроули уже было убрал руки от лица Азирафеля, но неожиданно его внимание привлекла капля жемчуга, и… он не смог устоять перед искушением. Тык… Кроули легонько щёлкнул пальцами по серёжке, и она пару раз колыхнулась. Глаза ангела выразительно распахнулись: удивление, немой вопрос и зарождающаяся буря, будто собирающиеся в летний день на горизонте тучи. Но отчего эта гроза обещала не быть разрушительной, а, напротив, принести долгожданное избавление от жажды? — Маленькая демоническая пакость от меня, — пояснил Кроули, отчаянно краснея. Ангел попытался остаться невозмутимым, но у него не вышло: щёки залил яркий румянец, глаза восторженно заблестели, а губы сами собой растянулись в самой искренней улыбке. Ах, Кроули! Проказник и озорник, с добрым сердцем и нежной душой, не способный на настоящие коварство и подлость. Им хотелось любоваться и восхищаться, его хотелось окружить заботой и вниманием, подарить всё тепло и радость этого мира, ведь он их определённо заслуживал. Из благостных мыслей ангела выдернул орущий дурниной прохожий. Песня откровенно похабного содержания вызывала неописуемый восторг у слушателей:Голубок на маскараде На сучок дружка присядет, Ведь на то и карнавал, Чтоб дружку дружок давал.
— Эй, голубки, постыдились бы флорентийствовать прямо посреди площади! — гаркнул подвыпивший синьор в костюме шута, и его спутники дружно заржали. Кроули мгновенно изменился в лице. Теперь оно сделалось багровым от гнева, он сжал кулаки, резко развернулся и уже готов был наброситься на нахала, чтобы защитить честь ангела, но Азирафель остановил его, перехватив запястье: — Не стоит, Кроули, лучше пойдём отсюда. — Синьор Кроули? — переспросил певец, тут же трезвея. Азирафель присмотрелся и узнал в обладателе шутовского наряда Оттавио. Позади него стоял Пери, который теперь сверлил их обоих пристальным взглядом, а также другие участники труппы. — Синьор Ринуччини? — удивился Азирафель, хмуря брови. — Синьор Анджело, вот так встреча! Мы все искали Вас после спектакля, но Вы так внезапно ушли. — У меня возникли неотложные дела. — С синьором Кроули? — вставил реплику Пери. — Какое совпадение. — Это допрос? — сухо поинтересовался Кроули. Прищурив глаза, он уставился на Якопо. Пери вздрогнул, но взгляда не отвёл: — Что с твоими глазами, Тонио? Какой-то хитрый трюк? Актёры с интересом рассматривали главных действующих лиц — не часто им самим удавалось оказаться в роли зрителей. Они перешёптывались, отпуская шуточки в адрес то одного, то другого участника сцены, кто-то даже неприлично заржал, но был остановлен тычком в бок. Азирафель в недоумении смотрел на Кроули и Пери. Ему казалось, что они вот-вот сцепятся не на жизнь, а на смерть, как два кота, не поделивших территорию. Он всё ещё не оставлял надежд увести демона с площади, а потому не отпускал его руку, сжимая её всё крепче. — Действительно. Какая оригинальная маска, Антонио, — Ринуччини внимательно посмотрел на демона и быстро отвернулся к Азирафелю, словно напуганный чем-то. — Простите наше грубое вмешательство, синьор Анджело. Окажите мне честь, идёмте с нами к Корси, сегодня мы будем веселиться у него до самого утра. Ринуччини попытался поймать руку Азирафеля, чтобы… что? Пожать её? Поднести к губам? Ангел вовремя заметил это и принялся свободной рукой одёргивать и поправлять дублет. А Ринуччини, опешив лишь на секунду, продолжил уже тише и настойчивее: — И я всё ещё не теряю надежды услышать Ваш ангельский голос на исходе дня, Азирафель. Да как он смеет, смертный! Даже он, демон, не позволяет себе такой фамильярности в отношении ангела! Ангел снова взглянул на Кроули. Тот стоял, скривившись и прожигая взглядом непрошенных гостей, в особенности Пери и Ринуччини. Негодование в нём бурлило, как варево в котле алхимика. И кто знает, насколько необратимыми и разрушительными могли быть происходящие внутри него реакции. Ангел перестал сминать манжет Кроули, его ладонь скользнула вниз, огладив кисть и расслабляя пальцы демона, кулак которого разжался сам собой. А потом рука Азирафеля оказалась в руке Кроули — и демон удивлённо и растерянно посмотрел на их переплетённые пальцы. Ангел приосанился и с самой благодушной улыбкой, на какую был способен, ответил: — Простите, Оттавио, но вынужден отказаться от столь заманчивого предложения. Нам с синьором Кроули в самом деле нужно кое-что обсудить. Ринуччини, от которого не укрылся манёвр с рукопожатием, криво усмехнулся. Пери стоял мрачнее тучи, соляным столпом застыв позади друга. — Что же, синьоры, в таком случае желаю вам хорошего вечера, — процедил сквозь зубы Ринуччини. — Счастливо оставаться, — отсалютовал один из актёров. — Не попадись в лапы какому-нибудь святому отцу, Антонио, они ничего не смыслят в модных масках, — гоготнул другой. — Всего доброго, — натянуто улыбаясь, ответил Азирафель. Шумная компания двинулась дальше, тут же позабыв о происшествии и ища себе новую жертву для насмешек и издевательств. И только Пери, проходя мимо Кроули и Азирафеля, бросил на них угрюмый взгляд исподлобья. Когда они снова остались вдвоём посреди роем гудящей площади, Азирафель, по-прежнему держа демона за руку, решительно потянул его в сторону менее людных улочек: — Нам лучше найти какое-нибудь тихое место. — Зачем? — Они правы. Что, если кто-нибудь подумает, будто ты… не знаю… Кроули остановился и нарочито зловеще рассмеялся: — Ты хочешь сказать «демон»? Азирафель неловко потупил взгляд. — Хорошо, идём, — чуть тише продолжил Кроули, заметив, что на них смотрят любопытные зеваки. — Куда? — Ах, да! Конечно-конечно. Как я мог быть таким грубияном? Окажите мне честь, синьор Анджело, будьте моим гостем. С неохотой высвободив руку из крепкой хватки ангела, Кроули картинно раскланялся, сняв берет и прижав его к сердцу, будто находился на балу, а не в самой гуще карнавальной неразберихи. К его огромному удовольствию Азирафель, совершенно не обидевшись на сарказм, смущённо улыбнулся и согласился.***
В городе уже стемнело. На площадях и центральных улицах зажглись фонари. В их тусклом свете празднующие горожане, разряженные в пух и прах, казались героями жутких сказок, от которых стынет кровь и напрочь пропадает сон. Миновав особенно весёлые компании и несколько раз свернув за угол, Кроули и Азирафель оказались на узкой плохо освещённой улице, где здания заглядывали друг другу не просто в тёмные окна, но, кажется, в самое нутро. Вдруг Кроули остановился. У дома на противоположном от них конце стояла группа мужчин, которые барабанили в дверь, то и дело выкрикивая его имя: — Синьор Кроули, откройте! Синьор Кроули, мы знаем, что Вы дома. — Твои друзья? — в недоумении спросил Азирафель. Но вместо ответа Кроули быстро сорвал с себя плащ, обернул его вокруг талии ангела и кое-как скрепил брошью, а потом толкнул его в углубление стены ближайшего дома. — Тише, — прошипел он и навалился на Азирафеля всем своим весом, прижав к шершавому песчанику. Ангел ойкнул от неожиданности и выпучил на него глаза. Ему показалось, что в лёгких внезапно закончился воздух, а в спину неприятно врезались неровные края кирпичей. Но то, что произошло дальше, ошарашило Азирафеля ещё больше. «Доверься мне», — прошептал Кроули, и его пальцы вплелись в волосы ангела, а губы впились в губы. Напористо, влажно, жарко. Азирафель задушенно замычал в ответ что-то вроде «Что ты?..», но получилось не очень внятно и совершенно не убедительно. Надо сказать, что целоваться в жёстких остроносых полумасках — не самое удобное занятие. Но Кроули его целовал, и это было невероятно! Он будто хотел воспользоваться редким шансом и навсегда оставить напоминание о себе, не только на упрямо сомкнутых губах, но в самом его существе, а потому вжимался в него всем телом — грудь к груди, бёдра к бёдрам. Поначалу напряжённые, словно сведённые судорогой пальцы в волосах чуть расслабились и уже аккуратно и бережно защищали затылок ангела от соприкосновения со стеной, ласкали его висок и щёку. Азирафель беспомощно вскинул руки и упёрся ими в плечи демона, то ли защищаясь, то ли обнимая. Решительно ничего не понимающий и зажатый между холодным камнем и горячим телом Кроули, он полностью отдался на милость судьбы, что бы всё это ни значило. В ту же минуту за спиной демона раздался мерзкий каркающий голос: — Синьор, эй, синьор! Да оторвитесь уже от своей потаскухи. Вы знакомы с безбожником и содомитом Антонио Кроули? Кроули отстранился, и по влажным губам Азирафеля пробежал неприятный холодок. У ангела шумело в ушах, а сердце бешено колотилось, как птица, пойманная в силки. Кроули, тоже находящийся на грани эйфории и впечатлённый не меньше ангела, постарался совладать с собой. Он одной рукой вытер блестящий от слюны рот, а другой заставил Азирафеля уткнуться в его плечо, чтобы скрыть лицо, и, обернувшись к прервавшему их невысокому плюгавому господину, грозно спросил, имитируя французский акцент: — Месье, как Вы смеете оскор-рблять гр-рафиню де… да… Да её имя слишком известно, чтобы я его называл! Пар-рдон, мон анж, — добавил он нежно, обращаясь к Азирафелю. И снова высокомерный рипост в сторону незнакомца: — Я вызываю Вас на дуэль, месье! Завтр-ра в полдень в саду Сан-Мар-ркó. «Графиня» охнула, и её плечи мелко задрожали. — Ну, ну, мон анж, не волнуйтесь так, должен же я пр-роучить этого ощипанного гуся и сделать из него фуа-гр-ра, — произнёс Кроули, нащупывая эфес шпаги. Незнакомец, разом ставший меньше ростом, перепуганно посмотрел на демона, в глазах которого бесновалось зарево адского пламени, и залепетал: — Простите, синьор, ради всего святого, я блюститель закона и только выполняю свою работу… — и бегом направился к своим сослуживцам доложить, что почтенный господин нездешний. Кроули проследил за ним взглядом, и, когда вся честна́я компания, ещё некоторое время покружившая у двери для виду, удалилась, повернулся к ангелу. И тут он заметил, что Азирафель продолжает трястись и даже всхлипывает. Демон не на шутку занервничал, схватил его за плечи и заставил посмотреть на себя: — Ангел, прости, прости меня… — О нет, всё хорошо, — сбивчиво ответил Азирафель. Он смеялся. Не просто смеялся — рыдал от хохота. На глазах ангела выступили слёзы, которые он пытался утереть рукавом, лишённый возможности достать из кармана платок, поскольку всё ещё находился между своими личными Сциллой и Харибдой (с той лишь разницей, что в этот омут хотелось бросаться снова и снова). У Кроули отлегло от сердца, и он облегчённо выдохнул. А потом довольно хмыкнул. Чёрт побери, он и не предполагал, что смешить Азирафеля так приятно. — А я говорил тебе, приезжай раньше — и увидишь меня в деле. — Ты прав, у тебя действительно талант к лицедейству, — по-прежнему смеясь, согласился ангел. — А я ещё и на лютне умею… Польщённый похвалой, Кроули поиграл бровями, стараясь не выглядеть слишком счастливым, и отошёл на пару шагов, выпуская Азирафеля из западни: — Прошу. Отсмеявшись, Азирафель вышел из своего укрытия и заметил, что демон зябко потирает ладони. Он отстегнул плащ и заботливо накинул его Кроули на плечи: — Благодарю.***
Через несколько минут они уже стояли внутри здания. Дом был пуст, наверняка хозяин сейчас веселился с дружками в каком-нибудь злачном месте. Кроули не стал зажигать свечи, чтобы нежеланные гости не наведались к нему снова. Он снимал комнату на верхнем этаже под самой крышей, и они с Азирафелем поднялись по скрипучей лестнице и вошли в просторную залу с большим окном, из которого открывался великолепный вид на город. Создавалось впечатление, что с наступлением темноты карнавал только начинал набирать обороты. Яркие вспышки вовсе не тех блёклых фонарей, которые были развешаны повсюду, а настоящего, живого огня плясали на площадях Флоренции. А вместе с ними плясали и люди. Было что-то первобытное в их диких танцах, в громкой музыке, криках и пении, долетавших до тихой улочки. И только освещённая луной Санта-Мария-дель-Фьоре с поистине олимпийским спокойствием взирала на эти бесчинства. Ангел встал у окна и, сняв маску и выдержав паузу, беззлобно пошутил: — Что теперь? Будешь искушать меня всеми царствами мира? Азирафель смотрел вдаль, не поворачивая к Кроули головы. Отблески огней играли на его лице и волосах, и демон залюбовался его профилем: высокий лоб, капризно вздёрнутый нос, непослушный завиток около уха, мягкие и такие сладкие губы… Теперь он это знал. И как же тяжело было противостоять соблазну, обладая этим знанием! — Вообще-то я собирался выпить, но если хочешь, чтобы тебя искушали… — обольстительно улыбнулся Кроули, подходя к ангелу почти вплотную. И вдруг осёкся — Азирафель медленно повернулся в его сторону и посмотрел на него как-то особенно уязвимо. В глазах ангела было столько невысказанной нежности и невыразимой тоски, что с Кроули мгновенно схлынула вся игривость. — Пожалуй, на сегодня достаточно искушений, не находишь? — тихо спросил Азирафель. Кроули закусил губу и кивнул. Что ж, ангел как всегда прав. Кто-то же должен быть тем голосом разума, который способен вовремя остановить их взаимное безумие. — В таком случае могу я попросить тебя об одолжении? — неуверенно сказал демон. Он тоже развязал ленты и отложил маску в сторону. И теперь ничто не защищало его от проницательных глаз Азирафеля. — Всё, что тебе будет угодно. Кроули отошёл от окна к столу, разворошил лежавшие на нём бумаги и вытянул из стопки единственный лист. — Вот, — демон протянул страницу Азирафелю. На листе мелким убористым почерком были написаны ноты и стихотворение. Вместо названия стояли две аккуратно выведенные заглавные буквы «А». Азирафель прочитал первые строки, и его уши вспыхнули алым. Он вопросительно взглянул на Кроули, ожидая объяснений. — Споёшь? Для меня, — с напускным безразличием спросил демон, отводя взгляд в сторону. — Я мог бы и сам, да не моя тесситура. — Тебе совершенно не обязательно подражать Ринуччини, чтобы… — почти шёпотом ответил обескураженный ангел. Чтобы нравиться мне? Чтобы обратить на себя моё внимание? Что он хотел этим сказать? — Ринуччини, Ринуччини! — всплеснул руками Кроули скорее раздосадованно, чем гневно. — Мы можем хотя бы сейчас не вспоминать о нём? Ты хоть понимаешь, каких песен на исходе дня он от тебя ждал? — Я не идиот, Кроули. Демон удивлённо выгнул бровь и с сомнением, но чуть спокойнее ответил: — Допустим… Кажется, тебя это нисколько не смущает? — Если бы меня это смущало, я бы не провёл весь вечер с тобой, — выпалил Азирафель. — Нгх, — Кроули подавился воздухом. — Значит, что-то смущает тебя? Издевается. Он решительно над ним издевается. Кроули мысленно досчитал до десяти, взял себя в руки и снова попытался примерить роль распутника и повесы: — Ты забываешь, с кем говоришь, ангел. Ничто не может смутить Антонио Кроули, безбожника и содомита. Так что? — Он взял в руки лютню и пододвинул к себе стул с высокой спинкой. — Я тебе подыграю. «Как всегда», — улыбнулся про себя Азирафель, а вслух сказал: — Хорошо, давай попробуем. Ля минор, пожалуйста. Кроули сел на стул и грациозно закинул ногу на ногу, проверяя, произведёт ли это должный эффект на ангела. Тот не подвёл — жадно проследил за его движениями, а потом спохватился и уткнулся носом в ноты с самым сосредоточенным видом. Кроули удовлетворённо ухмыльнулся и провёл пальцами по струнам — они мягко и тепло отозвались на его прикосновения. Азирафель присел на подоконник так, чтобы свет из окна падал на листок с канцоной. Он сейчас почти не различал черты лица Кроули, но чувствовал, что тот внимательно наблюдает за ним и ловит каждое его движение, как хороший аккомпаниатор не сводит глаз с солиста. «Или безнадёжно влюблённый — с объекта своей привязанности», — услужливо подсказал ангелу внутренний голос. Азирафель тяжело вздохнул, махнул Кроули рукой и запел. Его лирический тенор как нельзя лучше подходил ясной и грустной мелодии.Если, мой милый ангел, ты полюбишь другого, Прошу, верни назад мою любовь, Меня ты никогда не встретишь вновь.
За вокальным отрывком следовало соло лютни, и ангел не мог не отметить, как легко и ловко пальцы Кроули перебирают струны, как напрягаются вены на его изящных тонких кистях. Он засмотрелся на демона и пропустил начало второго куплета. Кроули вскинул голову и подал ему знак, мол, давай ещё раз. Азирафель чуть покраснел и, виновато улыбнувшись, продолжил:Если, мой милый ангел, верность — это пустое, Не стану тратить я напрасных слов, Меня ты никогда не встретишь вновь.
На этот раз Азирафель не стал отрывать взгляда от текста и внимательно слушал, ожидая окончания коды. Музыка была простой, но бесконечно трогательной, и ангел наслаждался моментом, внимая приглушённому голосу лютни.Если, мой милый ангел, ты меня вдруг обманешь, Мне суждено страдать в плену оков, Меня ты никогда не встретишь вновь. Сердце будет разбито, будет плакать от боли. И если вдруг сорвёт твой новый друг Цветок твоей любви, то я умру.
Четвёртый куплет застал Азирафеля врасплох. Он ожидал чего угодно, только не этого. Его так потрясли слова канцоны, как никогда не потрясали даже тексты гимнов, которые ему до Сотворения приходилось петь в ангельском хоре. Когда музыка стихла, Азирафель поднял на Кроули блестящие глаза. Не может быть, чтобы из-за него так страдал тот, кто и без того обречён на вечные муки. Кроули прикрыл струны рукой, но голова его всё ещё была опущена. Волосы падали на лоб и скрывали лицо, но голос выдал сильное волнение, когда он произнёс едва слышное «спасибо». — Могу я узнать имя автора? — робко уточнил ангел. Кроули промолчал, только лицевые мышцы пришли в движение: он то поджимал губы, то кусал их, очевидно, напряжённо раздумывая над ответом. — Винченцо, — сдался он наконец. — Винченцо? — разочарованно повторил Азирафель. — Да, твой подопечный и мой приятель Винченцо Галилей. Неожиданно, правда? — Кроули решился посмотреть на ангела и даже изобразить подобие улыбки. Он знал, чего ждал ангел, чего он жаждал всей душой, всем сердцем — признания. Но нет, Азирафель, эти правила придумал ты сам, а посему будь добр играть по ним честно. Посмотри, даже порочный и необузданный демон держит себя в руках, не позволяя лишнего. Однако реакция Азирафеля его удивила. — Подожди, Кроули. Но я искал вовсе не Винченцо. — А кого? — не понял демон. — Галилео. Теперь настал черёд Кроули недоумевать. — Зачем он тебе понадобился, скажи на милость? Я обещал его отцу, что присмотрю за ним. — Вот поэтому я здесь. Кроули расхохотался. Он запрокинул голову и неверяще мотал ею из стороны в сторону: — Не может этого быть! Тебя снова отправили мне противодействовать! В который раз? — Вряд ли это можно назвать противодействием тебе. Скорее, я должен проконтролировать его работу. Понятия не имею, что всё это значит, — Азирафель мягко улыбнулся и развёл руками. Кроули перестал смеяться, а потом заговорщицки прищурил глаза и подался вперёд всем корпусом: — А знаешь, над чем он сейчас работает? — Ангел только пожал плечами. — Нет? Он собирается создать такую штуку, в которую можно будет наблюдать звёзды! Кроули хлопнул себя по колену, вскочил на ноги и снова принялся что-то лихорадочно искать в бумагах. А когда нашёл, подозвал к себе ангела: — Вот, смотри. Узнаёшь? Перед ним лежал листок с нарисованными окружностями и подписями к ним, по всей видимости вырванный из какой-то рукописи. — Похоже на… — Азирафель нахмурил лоб, стараясь вспомнить, и его вдруг осенило: — На один из твоих чертежей, верно? — Именно! Это гелиоцентрическая система. Наконец-то они до неё додумались! Всё, решено, завтра же едем в Падую, я должен познакомить тебя с Галилео. И Кроули с энтузиазмом принялся рассказывать Азирафелю про Коперника, Кеплера и прочие небесные материи, за обсуждением которых прошёл остаток ночи.***
«Дафна» Якопо Пери и Оттавио Ринуччини имела огромный успех у публики и положила начало новому музыкальному жанру — опере. Однако её партитура вскоре была утрачена и до сих пор считается таковой. Говорят, что в одном букинистическом магазине Лондона видели нечто похожее на первоиздание, но в настоящее время проверить это невозможно, поскольку хозяин переехал куда-то к морю и забрал особенно ценные экземпляры коллекции с собой. Канцона «Если, мой милый ангел, ты полюбишь другого» была забыта на долгие столетия, и только в первой половине ХХ века кто-то отправил Андресу Сеговии конверт, в котором находилась рукопись за авторством Винченцо Галилея.