Французская девчонка

       — Мистер Томпсон, — дверь в кабинет Наки бессовестно отворилась без обязательного в этикете стука. Порог переступил широкий усатый мужчина, похожий на бочонок, и устремил свой взор на читавшего газету хозяина. — К вам пожаловал мистер… — голос вздрогнул в аккомпанемент рваному шагу в сторону. Из-за отшатнувшегося дворецкого вырос молодой парнишка. — Дармоди.        Торопливо пересекая комнату широким, затяжным шагом ввиду травмы ноги, Джимми лишь окинул взглядом Наки и остановился у столика с хрустальными графинами спиртного, протягивая трясущиеся ручонки к одному из начищенных до блеска стаканов. Зазвеневшая посудой тишина взбодрила.        — Спасибо, — повернув голову к мужчине, что так и стоял в дверях, Наки кивнул и сложил свежую, ещё пахнущую типографией газету пополам, откладывая на стол. Не дожидаясь ответной реакции, перевёл возмущение васильковой синевы на внезапного гостя. — Где, блять, твои манеры, парнишка?        Хлопнула дверь. Джимми отчего-то боязливо вжал шею в плечи, едва не роняя мимо стакана такие ценные капли медово-ржавого золота. Словно звук, что вместил в себя всплеск негодования дворецкого вопиющей наглостью бурлящей молодой крови точно был строгим, смертоносным звуком поцелуя ремня с кожей. Ополоснув горло скотчем спустя мгновение, Дармоди поджал губы, медленно разворачиваясь лицом к ожидавшему ответа Томпсону. Самодовольная ухмылка проскользнула на лице казначея чёрной кошкой в непроглядной темноте ночи. Ему нравилось видеть крысиные хвосты вместо ртов — это придавало сил, уверяя в могуществе.        — Извини, Наки… — склонённая голова точно покаяние в исповедальне. Эмоциональности и экспрессивности Джимми было не занимать. — Нужно было выпить. Не мог ждать, пока твой дворецкий выполнит все пункты своего обязательного плана.        В ответ лишь краткий смешок и отцовско-заботливая, понимающая дуга, в искренности выплывшая на лице.        И только спустя мгновение:        — Садись.        Отодвинув стул, Джимми принял любезное приглашение и тут же потянулся в нагрудный карман за пачкой сигарет, с командирской властностью раскрывая её и запуская пальцы внутрь. Резко пронзив склеенные в аттриции губы, Джимми словно без лишних сожалений зарядил ружьё, что всенепременно выстрелит. Наки последовал примеру и выловил из оставленного на столе потрёпанного жёлтого прямоугольника праведно-белый свёрток, затем зажимая меж губ. Дармоди опалил кончик сигареты Наки и лишь потом своей — даже в этом он выказывал ему уважение. Или продолжал извиняться за минувшее. Комната быстро превратилась в объятый туманом лес, в котором лишь отзвуками кипит жизнь. Гудки машин, голоса людей, стук каблуков о мощёные камнем дороги — всё имело своего двойника в выдуманном густо-зелёном мире. Томпсон ежедневно терялся в нём. Сегодня едва позволял прикрыть глаза — знал, что с оглушающе правдоподобным хрустом ветвей на поляне обязательно появится дикая животинка. Пропустить её было нельзя. Джимми выдыхал шумно, ни на мгновение не прекращая потакать привычке вечно что-то жевать. Точно загнанный в угол зверь, парень мысленно отбивался от всего, что терзало его бедный исполосованный ястребиными когтями мозг.        Приятный шлейф по-детски невинных переживаний пронёсся под носом Наки, идя рука об руку с одурманивающим минором табака.        — Что гложет, парень? Одно твоё слово.        В сказанном не было ни капли блефа. Томпсон никогда не позволял себе этого в отношении Джимми. Расположившись на кресле вальяжно, казначей принял максимально открытую позу. Поднятые на него мерцавшие глаза уверяли в существовании беспризорника, мутившего спокойную гладь. Дармоди вскочил со стула точно боясь провалиться в эту бездонную лужу чего-то будоражащего. Сигарета быстро нашла пристанище в цепких пальцах, давая выстрел ракетницы для начала полноценного диалога. Парень неловко запустил ладонь в примятые пшеничные колосья волос, задерживаясь на шее, переминался с ноги на ногу, так и не находя нужной решимости. Фальстарт. Огляделся по сторонам и заговорщически наклонился, затягиваясь в мольбе дать время собраться с духом. Наки терпеливо ждал.        — Ты… — язык то и дело показывался поверх губ, а затем нижняя пряталась под верхней. — Тебе когда-нибудь… Ну…        Наки лишь неторопливо поднимал брови, склоняя голову в попытке подстегнуть медлительную лошадь, параллельно позволяя свёртку в острых пальцах тлеть без дела. Тоже выказывал уважение несмотря на всё.        — Тебе когда-нибудь делали это… французские девчонки?        Словно выпалив что-то до ужаса греховное, Джимми тут же поспешил занять окроплённые гнилью губы сигаретой. Томпсон увёл взгляд в пол, размышляя с мгновение.        — Подробнее, парнишка, — круговое движение кистью засвистело хлыстом. — Я тебе не блядская гадалка.        Дармоди опустил плечи, вытягивая шею и прижимая щёку к тонкой дешёвой ткани рубашки. Томпсон готов был поклясться — слышал протяжное страдальческое «Бля-яя-ять…», полное танталовых мук. Ещё пара мгновений затишья.        — Когда я был в Париже, ребята рассказывали, как парижанки… ублажали их. По-французски.        Искра наконец вспыхнула в глазах Наки, и он приложил ребро ладони к губам барьером от нежелательной улыбки.        — Парнишка, — Томпсон впустил в лёгкие дым, спустя мгновение выкидывая окурок в пепельницу. — Ты спрашиваешь, сосали ли мне девицы?        Несколько быстрых пугливых кивков стали настоящей наградой. Даже бушующая овациями толпа в «Лиге трезвенников» не вызывала такого трепета в сердце.        — Совру, если скажу, что нет, — горделиво качнув головой, Наки пытался понять, что скрывается за этими интимными вопросами. — Кто только не глядел на меня исподлобья, давясь слюной.        Открытость друга внушала доверие. Дармоди выкинул истлевшую сигарету и тут же поджёг новую, подталкивая пачку в сторону казначея. Молчание, повисшее меж ними ощутимой полупрозрачной стеной, всколыхнулось выцарапанным на ней немым вопросом «А тебе зачем?».        — Мне просто было интересно, — отмахнулся Джимми, пытаясь выхаркать эту неловкость затяжным кашлем.        — Ты на эту тему должен с какой-нибудь дамой щебетать, малец, а не со мной. Или тебе принципиально?        Несмотря на сказанное, Томпсон поймал себя на прошмыгнувшей стремительным чёрным марлином мысли, взбудоражившей желейное нутро. Представил, как выглядел бы Джимми, в ногах которого похотливо вьётся худосочная фигура. Наверняка его румяное круглое лицо, совсем не обезображенное войной, блестело бы от блаженства прожекторами ночного Нью-Йорка, переливаясь смущением неоновыми вывесками борделей и баров.        — Да я… Просто спросил. Всё, нахуй, не бери в голову. Забыли.        Неловкая пауза, оседавшая бесконечным туманом, заставила нырнуть в неизвестность и догнать рыбину, схватив её за хвост.        — Хочешь сказать, тебе никогда не…?        Ублюдская ухмылка, сочившаяся то ли язвительной насмешкой, то ли жалостливым сочувствием, вмиг растянула угловатые губы Наки. Напряжённое от дискомфорта лицо Джимми приняло совсем безобразный вид, взрываясь алой зарёй. Словно юнец, впервые подглядевший за переодевающейся в окне соседкой, он прятал стыдливый взгляд в пальцах, колыхавших воздух в ладони. Такой уязвимый и беззащитный Дармоди казался казначею лёгкой добычей. Привстав с кресла, он сделал шаг в сторону парня и вдруг почувствовал себя хитрым лисом, что припёр пугливого зайчонка к трухлявому вековому дереву. Челюсти невольно разомкнулись, обнажая острые клыки и блестящую слюну, оповещающую о страшном голоде.        Подойдя совсем близко, Наки пронзило осознание, что той худосочной фигурой в ногах Джимми он видел себя.        — Ладно, Нак, — выдыхая дым со слышимой дрожью, Дармоди отвернулся, пытаясь игнорировать пристально-изучающий взгляд. — Я думаю… Думаю, пойду.        И всё же, ни шага в сторону. Ни единого лишнего движения. Миндально-апельсиновые ноты, зазвучавшие в аккомпанемент табаку, вмиг взрастили в груди бутоны акации. Белоснежные, они напоминали церковные колокола. Томпсону понадобились усилия, чтобы угомонить их звон и колыхание в клетке собственных рёбер.        — Так чего стоишь?        Тонкая рука сама потянулась к лицу напротив и впилась пальцами в мягкую кожу. Обожжённые подушечки колко заныли, обдавая жаром фаланги. Медленно поворачивая голову парня, Наки рассматривал Джимми так внимательно, словно выбирал скотину на рынке, пытаясь выявить дефекты. На деле же не мог понять, куда делся тот заносчивый и энергичный мальчишка, коим он его помнил. Кто подменил его сорванца на смущённого юношу, сошедшего с полотна ренессанса? Поцелованное утренним солнцем бескровное лицо, совсем не загорелое, казалось прозрачным и тонким листом бумаги, который легко порвать и о который так запросто порезаться. Бездонные голубые глаза, зовущие в загадочную пучину смешанных чувств, опьяняли сильнее самого крепкого алкоголя. А Томпсон знал в нём толк.        — Veux-tu que je te montre Paris? — дыхание Дармоди выдавало его с потрохами и Наки не собирался не воспользоваться этим.        Джимми не знал французского. Но слово «Париж» разобрал отчётливо. И оно разлилось внутри груди приятной влагой, невыносимо неторопливо стекавшей капля за каплей всё ниже и ниже к области паха. Застряв в районе низа живота, в нескольких сантиметрах от конечной точки, капли стали собираться в небольшое озерцо, шедшее рябью от стука сердца. Как только оно выйдет из берегов, повернуть назад будет невозможно. Изнывая от напряжения, что тянулось между ним и Томпсоном горячей карамелью, парень уводил взгляд куда угодно, лишь бы не встречаться с чужими глазами. Они неистово ныли, так и прося остановиться, а лёгкие сжимало от духоты, накрывшей их с Наки с головой. Ледяные пальцы, по-хозяйски властно мнущие щёки и позволяющие себе касаться губ, отдавали током в виски; с каждым зарядом комната всё сильнее теряла привычные очертания. Время застыло, и Дармоди чувствовал, как оно проникало сквозь каждую пору его тела, путалось в волосах, застревало в зубах, щекотало рёбра и целовало пальцы. Наконец позволив себе перевести взгляд на лицо напротив, облюбованное золотом с одной стороны и серебром с другой, Джимми понял, что увяз в трясине. Но выбираться не хотелось.        А озеро вышло из берегов.        Не желая отступать, Томпсон отпустил лицо парня и наклонился к его уху, покрывая каждый сантиметр кожи ожогами. Джимми вздрогнул, ощущая сотни паучьих лапок, что взобрались по его спине к шее. И Наки уловил этот трепет хрупкого тела зайчонка, бывшего в полном распоряжении хитрого, умного лиса.        — Хочешь?        До сводящих зубов сладко, до трясущихся конечностей хорошо, до пустоты в голове блаженно, до дыры в груди всеобъемлюще, до жара в паху вожделенно. Издав шумный, мучительно протяжный выдох сквозь стиснутые зубы, Дармоди кивнул, чувствуя приятное трение своей щеки о чужую.        — Садись, — впервые так строго.        Наки отошёл на шаг в сторону, пропуская Джимми, и тот рвано двинулся к стулу.        — Нет, парнишка, — ухмыльнулся Томпсон, глядя на то, как парень вновь занимает привычное место в роли подчинённого. — На моё кресло. Дам тебе сегодня почувствовать себя мной.        Дармоди привстал со стула и обошёл широкий деревянный стол, останавливаясь у хозяйского кресла. Было так странно находиться рядом с ним с осознанием позволения занять это место. Усевшись на мягкую поверхность, Дармоди жался, не мечтая выглядеть так же императивно и мощно, как выглядел Наки. Оглянувшись на подходящего к нему казначея, парень непроизвольно задержал дыхание, умоляя время снова застыть, чтобы понаблюдать за утончёнными пальцами, расстёгивающими пуговицы дорогого пиджака. Наки надвигался неизбежностью, которую не хотелось предотвращать; стянув с себя верхнюю одежду, ласкавшую фаланги гладкостью ткани, Томпсон подошёл вплотную и навис над сидящим Джимми, вешая пиджак на спинку кресла. Затем оставил один-единственный поцелуй на его виске, считая это аперитивом, после чего потянулся руками к груди, начав колдовать над чужими пуговицами. Дармоди опустил взгляд, вновь наслаждаясь аккуратными и плавными танцами пальцев, которые двигались, казалось, сами по себе, ведь голова Наки лежала у парнишки на плече, раззадоривая ощущения томным дыханием в шею. Бастион в виде однотонной жилетки пал за считанные мгновения. Пришло время разобраться с рубашкой. Не позволяя себе касаться кожи, казначей издевался над трясшимся под ним зайчонком, дразнил его и получал от этого искреннее удовольствие, делая всё для того, чтобы Джимми не ощутил соприкосновений раньше времени. И парень изнывал от желания наконец вкусить эти лобызания кожи вновь.        Когда рубашка была бесстыдно распахнута в разные стороны, оголяя молочно-бежевую грудь с проглядывающими рёбрами, Наки властно оглядел их, и каждое показалось ему величественным горным хребтом, к которому хотелось прикоснуться; мужчина улыбнулся, решая поддаться искушению, и очертил кончиком пальца несколько рёбер, ощущая, как податливо двигается Джимми навстречу каждому касанию, как грудная клетка его дрожит, как дыхание то замедляется, то ускоряется и как парень пытается сдерживать стоны. Убрав руки, Томпсон слегка накренился всем корпусом, заставляя Дармоди опереться на спинку кресла. Следом просунул одну руку за шею парня, а второй упёрся в его ляжку. Склонив голову, стал медленно приседать и потихоньку обсыпать поцелуями всё тело от шеи и ниже, с каждым разом увеличивая аппетит и порцию: шея далась легче всего — к горячему дыханию на ней Джимми привык; ключицы дались сложнее, и Наки удалось уловить губами волну мурашек по коже; область сердца была золотой серединой, донельзя вкусной, отдававшей сбитым ритмом в уши, бурля кровь; рёбра захотелось ощупать языком, и Томпсон оставил на коже мокрый след, холодящий разгорячённую плоть, Дармоди тем временем всё сильнее сдавал позиции, кусая ребро ладони ради молчания; настало время низа живота, и к этому мужчина подошёл с полной отдачей; выпустив руку из-за шеи, Наки приподнял голову и поглядел на налитое кровью лицо Джимми, а затем потянулся к его кисти и убрал ту от лица.        — Я хочу тебя слышать, парнишка. Будь добр.        Голос Томпсона, казалось Дармоди в тот момент, исходил вовсе не из него. Того Наки, что знал Джимми, давно поглотило животное желание, и теперь именно оно рычало из самой глубины треснувшего человеческого естества. Парень едва сдерживал себя ровно до этого момента и как только услышал столь заманчивую просьбу, тут же выпустил из лёгких мелодичный, медовый стон, окропивший губы Наки полупрозрачными драгоценностями. Тот в полном удовлетворении слизал всё до последней капли и вернулся к низу живота; ведя дорожку от пупка к массивным пуговицам брюк, шумно дышал, наконец полностью усевшись на корточки перед расплывшимся в удовольствии парнем. Джимми глядел на Наки, взмыленного, но не лишённого своей утончённости и строгости, и его пронзительные глаза, в которых так блестела гладь пуговиц, проникали куда-то глубоко в душу.        — Попросишь меня?        — По… — звуки едва вылетали из разинутого рта. — Пожалуйста…        — «Пожалуйста, Наки».        — Пожалуйста… — еле-еле. Казалось, ещё мгновение, и можно сойти с ума. — Пожалуйста, Наки…        Томпсон одарил парня одобрительной улыбкой и расположил пальцы на пуговицах, расстёгивая их; в этом опять была какая-то святость и таинственность, завораживавшая до желания задержать дыхание. Джимми приподнял задницу, позволяя мужчине стянуть с себя штаны, и остался перед ним в одном нижнем белье. И только сейчас он задумался о том, что происходит. Ровно до этого момента всё казалось правильным и само собой разумеющимся, не вызывавшим вопросов. Но что Дармоди думал об этом теперь? Чувствуя, как чужие пальцы проникают под ткань трусов и ведут по линии резинки, он всё ещё думал о том, что это — то, что должно было произойти. Он не ощущал ни стыда, ни липкости в груди, ни проевшего в сердце дыру греха. Наблюдая за тем, как педантично и издевающеся неторопливо Наки снимает с него трусы, Дармоди мечтал сделать это сам, лишь бы приступить как можно скорее, но не мог и пошевелиться. Весь вид сидевшего перед ним на корточках мужчины вынуждал упасть в его вязкие сети, путаясь в бесконечных нитях, связывающих между собой самые разнообразные вещи. Джимми мерещилось, что он займёт почётное место в центре как самый интересный экспонат, Наки же был в этом уверен. Оголив эрегированный орган приятного розового цвета, Томпсон никуда не торопился, словно истинный гурман поглощая все эмоции Джимми. Тот впился пальцами в ручки кресла, и до ушей казначея донёсся скрип кожи. Проведя пальцем по стволу члена снизу вверх, Наки остановил большой палец на головке точно в центре, обмакивая подушечку в предэякуляте, а затем обхватил орган ладонью не убирая пальца, спустя мгновение начав двигать им по кругу. Джимми мгновенно прикрыл глаза и взвыл от удовольствия, ощущая невыносимую лавину экстаза, что безжалостно набросилась на него.        — Попросишь меня ещё раз?        Дармоди едва разлепил очи, не в силах противиться ни просьбе, ни удовольствию. А Наки не прекращал движений, мечтая услышать голос парня максимально дрожащим. Он смотрел на него, голого не только внешне, но и внутренне, и не мог не упиваться возможностью, что выпала ему. Сердце отплясывало на рёбрах, обещая переломать их тяжёлыми каблуками в чечётке, ритм которой задавало сердце парня, а мелодией ей были его стоны.        — По… Пожалуйста, На… Наки… — в голове каша из всего Томпсона: глаза, губы, ухмылка, голос, касания, дыхание… Так много его одного, но так мало.        — «Пожалуйста, Наки, будь моей французской девчонкой». Сможешь, парнишка?        А Наки всё издевался. И Джимми знал это. Потому согласился.        — Пожалуйста, — стон, закрытые глаза, — Наки, — снова стон, но глаза едва открыты, — будь моей… — закусанная нижняя губа в попытке сдержать очередной стон, — французской девчонкой…        Мужчина глубоко вдохнул, поглощая каждое выроненное слово. Наклонившись лицом, поцеловал головку члена и очертил её языком по кругу, спустя мгновение смыкая на ней губы. Тепло липкое и влажное, обхватившее напряжённую плоть, невероятно требовавшую разрядки, выбивало последнее ощущение реальности происходящего. Дармоди запрокинул голову, выгибаясь в спине и пытаясь влиять на размеренный ритм минета. В этот раз Наки уступил. Видя, что с его желаниями считаются, парень расположил руки на голове мужчины, зарывая пальцы в уложенные гелем волосы. Джимми гладил по голове аккуратно, нежно, точно как в мечтах о том, что однажды ему отсосёт какая-нибудь девица подобно одной из тех французских девчонок. Накреняя голову ниже, ощущая, как стенки горла соприкасаются с членом и кутают его в тёплую негу, Томпсон и сам готов был кончить. Но как-нибудь потом он попросит Джимми об этом.