///
— Проходи, не стесняйся, чувствуй себя, как дома, — улыбался встречавший гостью парень. Он вышел за ворота с зонтиком специально для того, чтобы довести Миляеву до дома в сухости. — Да ты что, какой джентльмен, — улыбалась девушка в ответ, снимая с себя джинсовку. — Да-а-а, — гордо дернул головой Юра, — а ты пиццу с ананасами ешь? Я заказал нам перекусить и только потом подумал о том, что не все могут понять этот гастрономический эстетизм. — Я разделяю твои вкусовые фетиши, не переживай, — они оба прошли в зал. — Господи, родственная душа, — парень протянул руку и Лиза дала ему пятерню, — ты же знаешь, где тут что находится, правильно? — Конечно, — насмешливо фыркнула девушка, — не впервые же, — рассмеялась она. — Вот и я об этом, — он усмехнулся в ответ, — так зачем ты пыталась пробраться в наш дом? Или что все-таки между вами произошло? Миляева остановилась и как-то подозрительно глянула на Юру: — Пыталась уличить твою мать в коррупции. Парень как-то неловко улыбнулся, непонимающе глядя на гостью: — В коррупции? — переспросил тот. — Ты разве не знаешь? — Лиза удивленно вскинула бровями, — у них там в университете целая система ставок или что-то типа того. Она же отчислила меня, потому что я была организатором митинга против коррупции. Юра с секунду смотрел на девушку, не в силе что-то сказать, а затем выпятил желваки и прошипел: — Меркантильная сука. — Воу-воу, полегче! — искренне удивилась девушка подобной реакции. — Она всегда была такой! Мало того, что трахалась со всеми направо и налево, изменяя папе, так еще и воровала! — Миляевой стало не по себе. Перед глазами вдруг пронеслась недавняя картина, в которой женщина так тоскливо рассказывала об отношении единственного сына к ней и внезапно почувствовала желание защитить ее, — ты хотела ее застукать на горячем? Я тебе помогу. Сегодня же. Потом пойдешь в полицию и напишешь на нее заявление, закрепляя его доказательствами. Лиза растерялась. Она хотела этого, безумно хотела. Да что там, это ведь был ее первоначальный план! Но почему сейчас она цепенеет и не может кивнуть головой в ответ? Что за странный ступор ее охватил и вызвал непреодолимое желание отказаться от собственных амбиций во имя глупого сочувствия? — Какой у нас план? — еле выдавливает из себя девушка, встречаясь с коварной ухмылкой Юры.///
Входная дверь хлопается, женщина скидывает с себя туфли и встречает на пороге сына. — Поздно ты сегодня, — сложив руки на груди, говорит он. — Много работы было, — устало отвечает Гофман. — Что планируешь делать сейчас? — он пропускает мать вперед и следует за ней по пятам в ванну, наблюдая за тем, как она смывает макияж. — Работать, — грустно усмехаясь, отвечает Александра Аскольдовна. — Даже не поужинаешь? — вскидывает бровями парень, — там пицца еще есть. — Спасибо, но ты знаешь, что я не предпочитаю есть то, что убивает меня, — говорит женщина, после чего умывается и заправляет мокрыми руками волосы назад. — Что страшного в простой пицце? — хмурится Юра. — Мы уже не раз говорили с тобой на эту тему и ни один разговор не принес плоды, — Гофман натянуто улыбнулась, прежде чем аккуратно вытереть лицо полотенцем. — Ты помешанная, — фыркнул сын. — Хорошо, — спокойно отвечает женщина, направляясь в собственный кабинет, — если ты хочешь дальше говорить со мной об этом, то, будь добр, придержи свои импульсы при себе, у меня много работы, — не оборачиваясь, говорила она парню, что следовал за ней. — Много работы? — хмыкнул Юра, — ты имела ввиду, что еще не всех студентов обчистила до копейки? Гофман хотела сесть в кресло, но остановилась на полпути, сурово глядя на сына: — Тебе эта девчонка мозги промыла? — Какая разница? — плюется парень, — факт остается фактом! Я возвращаюсь из Канады, в надежде, что ты изменилась. Я стараюсь забыть то, как ты поступила с папой, пытаюсь даже оправдать тебя, а ты делаешь все только хуже! Я правда пытаюсь тебя простить, но то, как ты себя ведешь, вся ты – это невыносимо, такое нельзя прощать! Взгляд женщины перестает быть суровым – он пустеет, – и она наконец садится в кресло: — Зато я тебя простила. — В смысле? За что меня прощать? — Я понимаю, что тебе удобно винить меня. Я знаю, давно поняла, что дети неблагодарные и не ценят ничего, что ты даешь им в жизни. — Я типа должен сказать тебе «спасибо» за то, что ты выполняла свои материнские обязанности? Гофман опускает взгляд и криво улыбается: — Ты типа должен сказать «спасибо» за то, что я подняла тебя сама, пока твой любимый отец налаживал личную жизнь, прикрываясь рейсами, — парень открыл рот, чтобы возразить, но тут же его закрыл, — мне не хотелось, чтоб ты вырастал из иллюзий о том, какая у нас прекрасная семья, но так как матрица, по видимому, уже дает сбой, то пора прекращать это. Добро пожаловать во взрослую жизнь, сынок, — женщина подняла взгляд на Юру и развела руками, — в жизнь, где ты в семнадцать залетаешь от парня, старшего тебя на пять лет. В жизнь, где ты остаешься одна, потому что он «еще не нагулялся» и раз в месяц скидывает тебе подачку на еду. В жизнь, где ты тяжело вынашиваешь этого ребенка, пытаешься его поднять на ноги, делаешь для него все, а он даже таблетки не может тебе купить, когда ты борешься с онкологией. Парень оступается. Ему тяжело переваривать все услышанное, он не верит, не хочет верить в правдивость сказанных слов: — Я не помню такого. Гофман ухмыляется: — Конечно не помнишь. У тебя на носу были экзамены, мне не хотелось, чтобы у тебя был еще один повод для стресса. Ты помнишь, как я попросила тебя купить таблетки, скинула на них деньги, а ты пришел черт знает когда, потому что прогулял все эти деньги с друзьями? — Юра краснеет. Ему бы хотелось что-то ответить, но тот лишь кивает головой, складывая два плюс два, — но это ничего, — она отмахнулась, — была начальная стадия, я переборола. О, ну конечно я переборола, мне же нужно было жить ради сына, чьей мечтой было обучение в Канаде! Он не знал, что сказать. Несколько раз открывал, а потом закрывал рот, глядя в глаза матери, что теперь казались ему стальными. Они не слезились, в них даже не было тоски. Скорее, Юра нашел в них разочарование: — Если бы ты мне сказала… все было бы по другому. — Я не хотела, — быстро нашла себе оправдание женщина, — твоя бабушка умирала у меня на руках от рака. Думаешь, я была счастлива знать, что мое рождение является причиной развития папилломы? Моя юность закончилась, так и не успев начаться. Я не хотела, чтобы тебя постигла та же участь. Мне хотелось, чтобы ты брал от жизни все и не боялся в любой момент остаться один, — она выдержала паузу, — что ж, если это моя благодарность, — Гофман указала рукой на парня, — ну и хер с ним. Значит заслужила. Нужно было воспитывать тебя в бедности и любви, чтобы потом, когда ты считал себя хуже всех остальных, я говорила тебе «Главное, что у тебя есть семья». — Мам… — его голос дрогнул, — прости меня, — все, что смог выдавить из себя Юра, после долгого молчания. — Я же говорю, я простила, — женщина натянуто усмехнулась, — ты всегда был единственным и самым дорогим, что у меня есть. Парень сделал несколько шагов навстречу матери, но та его остановила жестом поднятой руки, вслушиваясь в тишину. Юра замер – он тоже слышал едва уловимую вибрацию. Александра Аскольдовна нахмурилась, поднялась со своего места и, дойдя до шкафчика, откуда по видимому доносилась вибрация, вдруг перестала что-либо слышать. Она с подозрением глянула на сына, а затем открыла дверцу шкафчика, встречаясь лицом к лицу с перепуганной Миляевой. — Ну конечно, — зарычала она. — Я просто думал… — попытался оправдаться Юра, но был перебит. — Думал нарыть что-то на собственную мать, а после сдать ее полиции? — скривившись, обернулась на сына она. — Я… я не знал… — он растерянно пожал плечами. — Уходи, — холодно сказала женщина, — прямо сейчас. — Нет, пожалуйста! Давай поговорим. — Я не хочу тебя сейчас видеть, — чуть строже произнесла Гофман, — а с тобой мы еще поговорим, — обернулась она к девушке, после чего захлопнула шкафчик и выпроводила сына. Лиза дернулась, когда дверца с грохотом захлопнулась перед ней. В ушах все еще звучал треск, а сердце билось так быстро и так громко, что казалось, будто уже и никакая вибрация была не нужна, чтобы выдать местоположение девушки. Она пытается отдышаться, смотрит на экран телефона, видит пропущенный от Сережи и шипит про себя, называя парня настоящим идиотом, который все испортил. Миляева пытается вслушаться в звуки: сначала она слышит крики Юры, потом хлопок двери, а после тишина. Когда ей выходить? Гофман сама придет за ней или Лизе нужно подобрать удачный момент? А может лучше просидеть в шкафчике и не высовываться, а после десяти тихо выбежать на свободу? Через минуту девушка уже оказывается в гостинной и застает картину в которой ректор, достав из собственного бара какой-то дорогущий коньяк, хлебчет его с горла, словно воду. Женщина делает последний глоток, ставит стеклянную бутылку на стол и кривится от сильно обжигающего горло алкоголя. — Ты надоела мне, Миляева. Нет, ты меня просто достала уже, — вперемешку с одышкой от крепкого коньяка, шипит Гофман. — Извините... — осторожно говорит Лиза. Она смотрит на дверь, что ведет в коридор и не может понять, что внутри заставляет ее стоять на месте. — Знаешь, я ведь могу тебя понять. Отчаянная студентка, борющаяся за справедливость. Ты молодец, я не врала тебе, когда говорила, что хотела бы видеть таких людей в своем университете. Но он, — ректор указала пальцем на ту самую дверь и девушка заметила тремор рук, — господи, это такое предательство! — Он ведь не знал, как оно все на самом деле, — Миляева переминалась с ноги на ногу, не зная куда себя деть, — Вы ведь сами говорили, что мы похожи. Александра Аскольдовна вопросительно глянула на девушку: — Я такого не говорила. Лизу как током ударило. Ну точно же, сон. Сон… в нем Гофман была такой нежной и уязвимой, отчего внутри царило желание стать для нее всем, чтобы женщине было спокойно. — Вы выгнали его? — ректор сделала еще глоток коньяка и пошатнулась, кивая. Миляева пересекает комнату и оказывается рядом, осторожно берет ее за локти и ведет со спины до дивана. — Я еще не настолько беспомощная, — хмыкнула Гофман, падая на подушку, — что с тобой происходит? — она хмурится, разглядывая девушку, что села перед ней на присядки. — Что Вы имеете ввиду? — Лиза аккуратно, боясь реакции, берет женщину за руку. — Ты делаешь все, чтобы моя жизнь стала невыносимой, а потом любезничаешь. Это какая-то часть твоего коварного плана, да? Миляева тут же качает головой: — Нет! Конечно нет! Она и правда не думала ни о каких планах. Все, что беспокоило Лизу сейчас – немного пьяная и разбитая Гофман, которую девушка почему-то боялась отпустить. Миляева лишь на миг попыталась разглядеть в хозяйке дома ту сволочь, за которой она охотится, но так и не смогла. — А, знаешь, спасибо тебе, — хрипло говорит Александра Аскольдовна, — иногда я забываю о том, как полезно смотреть правде в глаза. — Я уверена, что вы еще помиритесь. Поговорите и обязательно все решите, — Лиза поглаживала большим пальцем тыльную часть ладони Гофман, что иногда подрагивала. — Конечно помиримся, — грустно усмехается женщина, откидывая голову назад, — я же ему учебу оплачиваю. Куда он денется? Миляева тут же подорвалась, поставила одно колено на диван так, чтобы она могла нависать над ректором и придерживать ее голову. Несколько секунд Гофман лежала с закрытыми глазами, а затем вдруг открыла их встречаясь взглядом с Лизой. Последняя же была обеспокоена и вызывала тем самым вопросы у женщины. Правда та была слишком уставшая и пьяная, чтобы задавать их. — Твой парень не будет переживать? — спрашивает Александра Аскольдовна, рассматривая юношеские черты лица. — Не хочу сейчас о нем, — честно признается Миляева. — Поругались? — преодолевая себя, подняла брови женщина. — Можно и так сказать. — Странно, что Юра позволил тебе отвлечься на него. Он же у меня такой борец за справедливость. — Я хотела отвлечься не на него, а на Вас, — заявляет девушка и Гофман вдруг чувствует, как у нее начинает болеть голова от смеси алкоголя и внезапных откровений, — ну, не в том смысле, — говорит Лиза, считывая удивление на лице ректора, — наверное, — тише добавляет Миляева. Александра Аскольдовна смотрит сначала в глаза девушке, затем на ее губы, а после осторожно обхватывает рукой внутренний сгиб колена ноги, что еще стояла ровно на полу, и тянет ее на себя, вынуждая девушку разместиться на бедрах Гофман. Лиза тихо и смущенно ойкает, а женщина слегка приподнимается. — Ну это уже какой-то анекдот получается, — она качает головой не веря тому, что все это сейчас происходит на яву, — так я тебе все это время нравилась? Еще не поздно бросить все и побежать на улицу, вызвать такси и извиниться перед Сережей за то, что она так плохо поступила с ним сегодня. Еще не поздно дать себе пощечину и отрезвиться. Еще не поздно сказать «Нет, не нравитесь». Еще не поздно слезть с колен. Еще не поздно перестать пялиться на полные и влажные губы. Еще не поздно… — Да, — выдает Миляева, не веря в то, что всерьез говорит это, — Вы снитесь мне последние дни регулярно. — Как мило, — ухмыляется Гофман, проводя ладонью по щеке Лизы. Она знает, что ведет себя неправильно – она делала это уже десятки раз. Александра Аскольдовна дает отчет своим действиям, понимает, что сейчас ею руководит алкоголь и желание снять стресс, но не хочет этому сопротивляться, поэтому позволяет Миляевой наклониться и неуверенно сомкнуть губы. Целуется Лиза робко и даже как-то неумело, несмотря на то, что имела уже большой опыт. Ей было неловко – она все еще не верила в то, что сейчас чувствует языком чужой, тот, который выгнал ее из университета, тот, которого она больше всего ненавидела в жизни. По телу разливается жар, когда женщина задирает платье и останавливает руку на ягодицах, совсем немного сжимая их. Миляева не сдерживается, выгибается и тихо стонет в поцелуй. А Гофман это лишь раззадоривает – она проводит пальцем по белью и, чувствуя мокрую насквозь ткань, ухмыляется. Шлепок заставляет девушку встать на коленях ровно и упереться руками в спинку дивана, позволяя Александре Аскольдовне стянуть белье вниз и нырнуть под платье, чтобы оставить парочку влажных следов внизу живота. Лиза реагирует на каждый поцелуй, мурашки покрывают тело, а бедра начинают невольно подниматься вверх. — Слезай, — вдруг говорит женщина, выбираясь из под платья. Миляева в недоумении. Ей не хочется думать о том, с чем связана такая резкая смена настроения, она просто слушается приказа и слезает с Гофман. Та, в свою очередь поднимается с дивана и, толкнув за плечи девушку, размещается на коленях перед ней. — Что Вы… — не успевает спросить Лиза, как женщина задирает ее платье к верху, открывая для себя оголенные бедра и лобок. — У меня длинные ногти, я не хочу сделать тебе больно, — почти шепчет Александра Аскольдовна в губы, а после накрывает их своими. Поцелуи от губ переходят к шее, находят чувствительные зоны в области ключиц, что заставляют Миляеву стонать и прижимать женщину к себе. Гофман опускается ниже, цепляет языком сосок и улыбается, когда девушка реагирует на ее манипуляции. Влажная дорожка опускается к клитору. Александра Аскольдовна кончиком языка проводит вверх, затем по сторонам, а после и вовсе начинает двигаться хаотично, меняя свой курс время от времени в зависимости от того, как громко стонет Лиза. Раскрасневшаяся Миляева прикрывает лицо руками. Она лишь раз осмелилась глянуть вниз и, тут же встретившись с холодным, помутневшим взглядом, подняла голову, прикрывая глаза. Первое время она старалась себя контролировать, но спустя неопределенное количество минут уже не могла сдерживаться. Особенно характерно это проявилось в конце, когда мышцы сократились, а ноги предательски начали трястись. — Ты в порядке? — спросила Гофман, поцеловав внутреннюю часть бедра девушки. Та в ответ ничего сказать не смогла. Она поднялась с колен и села рядом, проводя пальцами по плоскому животу. — Как мы до этого дошли… — прошептала Лиза, все еще прикрывая собственное лицо. — Да черт знает, — Александра Аскольдовна равнодушно качнула плечами и поднялась, забирая со стола бутылку, — я собираюсь в душ. Тебе вызвать такси или ты останешься у меня на ночь? Миляева наконец убрала руки от лица и, широко открыв глаза, посмотрела на ректора: — Останусь на ночь. — Хорошо, — женщина кивнула головой, а затем перевела внимание на вновь вибрирующий телефон Лизы, — скажи ему уже что-то, — она указала на телефон, а после качнула головой в сторону выхода, — надеюсь, ты знаешь, где ванная.