Ш-ш-шипение чувств

Дождливая ночь передала эстафету утру – капли без остановки барабанили по окнам, их монотонный стук будил и тут же убаюкивал. Впрочем, омега не от метания дождинок по стеклу пробудился, но ощущая теплое, щекотавшее плечо, дыхание спящего мужа. Нежно-сиреневая футболка была теперь на теле Юнги и источала тонкий аромат лаванды, расслабленная рука обнимала омегу, ладонь несильно прижималась к его груди. Чимин взглянул на часы, понимая, что оба они безнадежно опоздали на работу. – Юнги, – позвал тихонько, – но альфа не отреагировал, продолжая усердно сопеть в плечо младшему. Чимин чуть отстранился, задумался. Его муж – дома. И спит крепко, хотя в это время обычно подъезжает к своему омуту-офису, что засосал его по самую макушку. Что же изменилось за минувшую ночь? Может, слезы не успели высохнуть на омежьих ресницах и щеках до того, как Юнги вернулся? Или прижатая к груди футболка рассказала лучше любых слов, что творится в душе у омеги? Или всегда возбуждающий, привлекательный природный аромат младшего теперь настолько безразличен альфе, что превращается в свой же бледный отголосок. И это ощутил даже забивший на семейную жизнь Юнги? И все вкупе заставило, наконец, старшего понять, что муж нуждается в его внимании не меньше, чем корейские генералы и арабские толстосумы? Не поэтому ли Юнги лежит, прижимая к себе, и, возможно, даже на работу решил не идти, но провести день со своим омегой? «Ладно. Хватит пустых ожиданий. Все намного проще. Альфа устал и уснул так крепко, что впервые, наверное, не услышал звонок будильника. Устал…» Чимин поворачивается к Юнги, отводит невесомо упавшую на глаза прядь, нежно ведет кончиками теплых пальцев по лбу, щеке, осторожно касается краешка губ. Замирает. Он хочет к ним, чуть полуоткрытым сейчас, своими… Прильнуть? Нет, впиться, влететь, вмазать! Обхватить, сминать, пощипывать и прикусывать. До боли, до крови! И в шею вонзиться тоже. Зло, напористо клычками-клинками прошить. Укусить этого толстокожего альфу так, чтобы от боли он думать не мог ни о чем, но постоянно вспоминал о муже. Хотя бы так вспоминал. «Больно тебе, Юнги? Мне тоже. Легче мне от этого станет? – вздыхает тяжело, уголки губ опускаются. – Нет». Да и в самом ли деле он хочет сделать Юнги больно? «Да… Нет… Не знаю…» Чимин проводит теперь уже по изгибу своей шеи. Там, где она в плечо переходит. Касается двух чуть выпуклых шрамиков – метка мужа, поставленная несколько лет назад и не похожая ни на одну из тех, что он видел у других омег. Чимин погружается мгновенно и с удовольствием в короткие, но чудесные счастливые воспоминания и не может сдержать улыбку – мягкую, романтичную, довольную. До свадьбы оставалось совсем немного, но Юнги все еще не поставил будущему мужу метку. Омега не торопил и не спрашивал. Он просто был готов. Ему хотелось, конечно, какого-нибудь романтического флера: розовых лепестков, горящих свечей и атласных простыней. Или лучей закатного солнца на берегу Хана. Или залитого глухим алым светом многолюдного танцпола в крутом ночном клубе Razer. Ну, как-то же да будет. Чимин просто ждал, когда его альфа сам выберет время. И место. За две недели до свадьбы Юнги посадил жениха в машину и увез в неизвестном направлении, ничего не объясняя. Омега, в свою очередь, ничего не спрашивая, задремал по дороге, а проснулся на руках у альфы и под усилившийся почему-то многократно природный юнгиев аромат – обычно мягкий и неяркий. Открыл глаза, встречаясь взглядом с улыбающимся женихом. Тот поставил его тут же на траву перед крохотным домиком, рядом с которым росло несколько старых липовых деревьев, сейчас почти отцветших. Их запах Чимин ощущал слабо – все перебивал теперь любимый аромат любимого альфы. Омега повел ноздрями, с удивлением потянулся к ароматической железе Юнги. Тот улыбнулся, отрицательно покачал головой, говоря безмолвно, что не там находится источник запаха. Взял Чимина за предплечья, развернул. Бледно-голубое небо в небольших стальных облаках, черные, в синеватой дымке горы вдалеке и – сколько видно глазу – огромное поле цветущей лаванды. Юнги вновь, ни слова не говоря, взял жениха на руки, сделал несколько сотен шагов вглубь фиолетового «океана». Опустил осторожно рядом с заранее приготовленным кем-то сиреневым мягким покрывалом и тут же, выпуская клыки, припал к омежьей шее, где в окружении свежей прохладной лаванды так притягательно, так сладко распускался теплый тягучий липовый аромат. И потом, минутами спустя, посреди этого безбрежного океана так остро-сладко было снова и снова брать и отдаваться, и отдавать себя, один другому, каждой клеткой. И потом долго, обнявшись, лежать на фиолетовом, смотря в бездонное голубое. И молчать от счастья, от близости, от того, что рядом и вместе. И в гостевом домике на лавандовой ферме Хани в Канвондо, куда для самого важного предсвадебного ритуала и привез своего жениха Юнги, теплым вечером за маленьким столиком под старыми липами пить чай, вдыхая свежий, прохладный аромат лаванды с поля и едва-едва слышный липовый. Две недели спустя, когда отек рядом с местом укуса спал и исчезло окружавшее его багрово-фиолетовое облако, Чимин и Юнги были очень удивлены: небольшая аккуратная метка не бесцветно-бледной стала, но словно вобрала в себя цвет того волшебного «океана», посреди которого и была поставлена. Два шрама от альфийских клыков на шее омеги навсегда остались лавандового оттенка. Еще одной неожиданностью стало и то, что у Чимина-кобры на капюшоне тоже отлично виднелась пара небольших фиолетовых отметин. Юнги, закатив глаза и смеясь, просил мужа быть хорошим змеемальчиком и ни в какие гадюшники, ни человеческие, ни змеиные никогда не соваться. Хотя обещал благодаря поставленной собственноклычно метке отличить Чимина от всех иных кобр и вытащить, если что, из любого змеиного клубка. Чимин выныривает из воспоминаний – реальность смазывает улыбку с губ. Омеге нужно немедленно позвонить Намджуну и срочно собираться в лабораторию. Несколько дней до отпуска, и не то, чтобы у него дел было больше обычного, но мелкие рабочие хвосты подчистить надо. И, прежде всего, у Бэкхена хвост-обрубочек обработать специальным обеззараживающим раствором и заживляющей мазью. Чимин вновь улыбается, качает головой, глаза закатывает: что вообще за дурные манеры у королевских кобр из королевства Бутан – откусывать себе в порыве недовольства хвост. Пару лет назад Джисон отличился, теперь вот Бэк. Впрочем, Чимин чувствует все же некоторую вину перед этим трехметровым бутанским аспидом, поэтому сам ухаживает за ним и лечит. Бэкхен попал под опеку омеги аккурат накануне половозрелости. Но и ее достигнув, на самок не реагировал. И не эрегировал, похоже, тоже. На всех подряд шипел недовольно, отворачивался и бессовестно мерился ростом, головой касаясь сверху макушки очередной «невесты», показывая таким образом, что он выше, круче и в любовных утехах с этой красоткой вообще не заинтересован. Чимин связался с коллегами-серпентолгами из Бутана и после сложнейших переговоров те пообещали привезти привередливому аспиду королевскую кобру прямиком с его исторической Родины. Мало ли, у Бэкхена патриотический стояк и сексуальное влечение только в отношении соотечественниц? Едва явно заинтересованная в партнёре кобра была подпущена к засранцу Бэку, тот вытянулся столбом, шмякнул девушку по плоской голове и, раздув для пущей важности капюшон, оскорбленно залаял. Очередную несостоявшуюся невесту отправили домой, а Намджун с Чимином задались вопросом: подозревать ли в Бэкхене гея или он, в самом деле, привередлив, как незнамо кто? Ученым пришлось изрядно повозиться, чтобы найти самца кобры, в точности соответствующего параметрам Бэкхена, дабы тот, на хвосте стоя, не подавлял и не унижал партнеров, стуча им по макушке, но наравне был и проникся, наконец, теплыми чувствами. Пока суть да дело – весна пришла. Самая что ни на есть брачная пора. Под эту сезонную дудку Бэкхену привезли для уточнения его сексуальных предпочтений симпатичного парня, который также без видимых причин не мог обзавестись парой, игноря всех потенциальных невест. Чимин, едва самца поднесли к террариуму Бэкхена, но не выпустили пока, обратился и заполз в смежный, чтобы понаблюдать за взаимодействием двух особей мужского пола, по толщине и длине совершенно одинаковых. Боковое стекло между змеиными домиками имело множестве отверстий, а кобра-Чимин, по весне обратившись, источал мощнейшие дамские феромоны. Что Бэкхен чертов привереда, а не гей, стало понятно, едва перевоплотившийся омега оказался в террариуме. Бэк язык вывалил, кажется, на полметра и только что слюни не пустил. Подался к стеклу, откуда шел бомбический, дразнящий, возбуждающий дамско-кобрячий аромат, любезный его сердцу, душе и обоим членам. Зашипел-залаял любовные серенады, мелко завибрировал всем телом, раздул капюшон больше обычного, засиял-запереливался всеми чешуйками, хвостом забарабанил, а потом пошел наворачивать круги по террариуму, демонстрируя всю красоту и силу своего тела новоиспеченной пассии. Сделав с десяток кругов, пополз к Чимину, извиваясь, клубясь и шипя, с совершенно явными плотскими намерениями. И уткнулся в стекло. Уразумев, что доступа к желанному телу не получит, впал в ярость: вопли разгневанной, неудовлетворенной кобры наполнили серпентарий. Самец шипел, крутился, то сдувал, то раздувал капюшон и на стекло бросался с такой силой, что Чимину пришлось немедленно ретироваться из смежного террариума от греха подальше. Увидев, что несостоявшаяся супруга слиняла вместе с запахом, Бэкхен впал в еще большую ярость, которую направил на себя же, укоротив собственный рост на пару десятков сантиметров. Рана телесная, как, видимо, и сердечная, заживала плохо. Несмотря на тщательный за ней уход то затягивалась, то открывалась вновь, но за несколько месяцев, кажется, почти зарубцевалась. Герпетолог Джисон, тот самый, что лечил аналогичную рану своего тезки, осмотрел недавно Бэкхена, и, назначив последнюю дозу лекарств, признал кобру практически здоровой. Смазывая накануне вечером обрубок змеиного хвоста, омега подумал, усмехаясь иронично: «Вот ведь, твои душевные терзания, Бэкхен, я оплачиваю теперь собственными. И что б такого мне откусить у себя, дабы мой муж обо мне вспомнил и тоже нежно позаботился?» Чимин осторожно убирает расслабленную ладонь Юнги со своей талии, ощущая, как пальцы и рука напрягаются мгновенно, давят на живот, притягивая и прижимая крепко к телу: – Куда это собралась моя кобра? – мягко мурчит альфа, пощипывая теплыми сухими губами шею, вдыхая липовый цвет, с облегчением понимая, что природный аромат мужа ожил и звучит несравнимо ярче, чем накануне. Чимин тихонько шипит, руку Юнги отводя от живота – крохотному пузожителю от таких отцовских прикосновений, определенно, ничего не сделается. Но у Чимина, наверное, пробуждаются вместе с беременностью какие-то особые инстинкты, и едва-едва наметившийся животик хочется оберегать от любых сколько-нибудь сильных прикосновений. Альфа в этот момент резко перехватывает мужа, закидывает на себя: – Юнги, отпусти, пожалуйста, – Чимин, который от таких «закидонов» обычно восторженно визжит, сейчас говорит ровно, спокойно и безэмоционально. – На часы посмотри. Мы оба опоздали сегодня на работу. И соскользнуть пытается, извиваясь всем телом. Юнги вздыхает тихонько, говорит уверенно: – Чимин, ты никуда не опоздал, и это совершенно точно, – закусывает губы, шепчет едва слышно. – И я, надеюсь, тоже. – Не опоздал? – У тебя отгул сегодня. Намджун вчера вечером просил передать, мы разговаривали с ним… Чимин кивает, соскальзывая с кровати: – Ладно, я умоюсь только и завтрак приготовлю, и соберу ссобойку. Юнги следом поднимается: – Я завтрак сделаю сам... А лучше давай вместе, но первое блюдо за мной. Я дома сегодня. И я… очень боюсь опоздать. А ты поговорить хотел. Чимин стоит некоторое время молча. Он услышал, но, кажется, не до конца осознал: – Ты дома сегодня? – переспрашивает неуверенно, пока Юнги кивает, подходя, целует и направляется в кухню. Через четверть часа Чимин заходит туда же. Кофе, печенки и конфеты уже стоят на столе, а Юнги выкладывает на тарелки яичницу и тонкие ломтики поджаренного бекона. Омега молча садится на стул, стараясь не думать о том, что стало причиной утреннего, иначе не назовешь, чуда. Неужто, в самом деле, вчерашний вечер и эта сиреневая футболка в руках Чимина, которую Юнги забрал из рук спящего мужа, надел и не снял после ночи? Юнги вывел омегу из размышлений, протянув плотный конверт. Посмотрел неуверенно, даже голос дрогнул: – Чимин, это аперитив. В просторной кухне воцаряется на мгновение тишина. Тяжелая, удушливая, давящая. Тишина напряженного ожидания, когда ни один, ни второй впервые, наверное, не знают, чего ожидать друг от друга. Тишина запредельно натянутая, разрываемая на куски… звонком мобильного альфы. Чимин знает эту мелодию, выучил за несколько месяцев. Так звонит его мужу арабский работодатель. И омега прямо сейчас с обреченной горечью думает, что она его альфу превращает в… кобру. Ту, что слушая флейту факира, становится безвольным абсолютно существом и лишь раскачивается монотонно, внимая колдовским звукам. И все так очевидно и предсказуемо: сейчас Юнги извинится и уйдет. В другую комнату, а потом из квартиры. Альфа берет телефон в руки и… выключает звук, кладет мобильник на подоконник, возвращается к столу. Чимин поверить не может. Он открывает медленно зеленый конверт: два авиабилета до Денпасара и обратно на имена супругов Мин и договор с турагентством. На его и Юнги двухнедельный отпуск на Бали. Сидит, опустив голову, плечи чуть подрагивают. – Чимина-а-а, – альфа зовет тихонько, – полетим? Вместе? Омега резко поднимает голову – безуспешно сдерживает рыдания, облаком и искрами себя укутывает, и вот уже кобра уползает за холодильник с бешеной скоростью. Юнги наливает молоко в блюдце, ставит под окном, сам рядом садится, затылком упираясь в стену, одну ногу сгибая в колене, выпрямляя другую. Сидит, переживая, перемалывая, вспоминая события последних дней и вчерашний разговор с Намджуном. Ну, надо же, как легко, оказывается, перестать думать о том, что казалось главным… Как страшно осознавать, что ты на волоске, возможно, от того, чтобы потерять подлинно главное… Он поговорит с Чимином, объяснит, что в эту неделю постарается максимально решить все задачи, которые лежат в зоне его персональной ответственности. Что он нарушит свое же отпускное условие и вынужден будет взять с собой рабочий ноут. Но Феликс и коллеги обещали обращаться к нему только в самом крайнем случае. При этом Юнги едва ли сможет отказаться от ежедневных планерок и консультаций, потому что должен быть в курсе того, как идет завершающий этап работы над проектами. И переговоры с заказчиками, возникни у них такая необходимость, игнорировать не сможет тоже. Он не поставит Чимина перед фактом, но попросит. Как попросит понять, простить за слепоту и нечуткость, за каждую слезинку и ночь, проведенную на кухонном полу. Юнги не знает, сколько он сидит так, почти не двигаясь, погрузившись глубоко в собственные мысли и переживания. А в себя приходит, ощущая под ладонью гладкость, упругость и легкие пружинистые движения в ответ на его неосознанные автоматические поглаживания. Чимин, его драгоценная Шипучка, плоской змеиной головой доверчиво улегся ему на колени, и тихонько подрагивает, едва извивается телом, хвост оставив между холодильником и стеной. Юнги аккуратно снимает с ног змею, ложится, вытянувшись на пол, укладывая осторожно легкую холодную чуть влажную голову мужа-перевертыша себе на грудь, погружаясь немедленно в облако и золото искр, ощущая мгновенно тяжесть, мягкость, тепло и тонкий липовый аромат человеческого тела, тела его омеги. Они по-дурацки сейчас, наверное, выглядят: двое молодых мужчин молча, не двигаясь, лежат на прохладном полу. Видимо переплетаясь пальцами, невидимо – надеждой. Так много вертелось слов в голове, а поступки оказались важнее. И бездействие Юнги, который демонстративно не ответил на важный телефонный звонок. И действие Чимина, который, перемолов вновь обиду, выполз из своего убежища, доверчиво пристроившись рядом с мужем, ожидая его незатейливой ласки и принимая ее. Потом уже альфа перенесет омегу на диван в гостиной, и, прижимая к себе, расскажет обо всем, без чего невозможен будет для него полет и отпуск, и предстоящая тому неделя. Мягко попросит о понимании, рассчитывая на него и сразу получая. А потом, лежа на бедрах младшего, ощущая настойчивую нежность его прикосновений к коже, извинится за холод двух прошедших месяцев и за тот, от которого не сможет, но постарается уберечь мужа. И не станет скрывать: – Я не хотел быть слабым, не хотел, чтобы ты знал, но я тоже устал и вымотался. И теперь уже Чимин станет просить прощения за то, что не разглядел и не понял. А когда Юнги попросит рассказать то важное, о чем супруг, кажется, порывался поведать не раз, омега своими налитыми губами-вишнями коснется сухих альфийских и попросит подождать немного, до отпуска, до того момента, когда весь мир останется где-то далеко за пределами острова и огромного океана. И Юнги не станет настаивать. Неделя пролетит быстро, и оба сделают все, чтобы сохранить тот хрупкий мир, что вернулся, кажется, в семью. Юнги будет приходить по-прежнему очень поздно, зато его рабочий ноутбук останется на эту неделю в офисе. А Чимин после работы станет терпеливо ждать. И будут недолгие ужины с разговорами, интересными обоим, и альфа теперь начнет мыть посуду, а Чимин благодарно урчать ему в ушко и массировать шею и плечи. И засыпать они будут вместе. И Юнги будет непременно прижимать к себе младшего, и вдыхать ощутимый липовый аромат, и загораться, и гореть, и ласкать упругую сейчас и очень чувствительную грудь мужа, и маленький уютный животик, и изящный член. И нежно, неторопливо входить в глубину – такую бархатистую, необъяснимо чувствительную, так удивительно скоро реагирующую на ласки и проникновения пиком всего тела. И сам альфа, соединяясь с омегой, казалось, погружался целиком в теплую густую тягучую негу, которая проникала и под кожу тоже, растекалась медленно, но заводила и на вершину возводила мгновенно. И осторожная радость, которая накануне отлета поселилась в глазах омеги, и Намджуна заставляла улыбаться, тихонько вздыхать и сжимать на удачу пальцы за лучших друзей. 🐍🐍🐍 Юнги заканчивает очередную видеоконференцию с коллегами и представителями Минобороны, отставляет компьютер в сторону. Снимает галстук, пиджак и рубашку, которые пришлось взять с собой на Бали таких вот официальных ситуаций ради. Улыбка сползает с лица, альфа хмурится, закусывает губы. Он едва выдержал этот час, едва смог включиться в работу, сосредоточиться, более-менее внятно ответить на вопросы. И спасибо коллегам, которые плавно смещали внимание заказчиков на себя, когда Юнги, впервые, наверное, в жизни «плавал» в некоторых нюансах темы. Как топор, а не как рыба в воде. Что же, он, честолюбец и перфекционист, руководитель, который привык быть в курсе всех офисных дел, разбираться в них до тонкости и дорогим коллегам помогать, отпустил сейчас ситуацию на самотек и отдыхает, в самом деле, больше чем работает. Между тем, его команда и в отсутствии шефа – ну надо же! – справляется на отлично. И это когда Мину все время казалось, что без его участия вся работа остановится или косяки косяками будут плавать во всех проектах. Переодевшись в простую белую футболку, выглядывает с веранды бунгало, улыбаясь. Его Шипучка, то раздувая, то пряча капюшон, висит, уцепившись хвостом и частью тела, вниз головой, на ветке эбенового дерева, что растет рядом с домиком. Юнги берет блюдечко и тетрапак с кокосовым молоком, подходит, аккуратно касаясь блестящей чешуи на голове, поглаживая. Омега лениво открывает один глаз, тихонько шипит, тут же изо всех сил раздувает капюшон и, подтягиваясь гибким упругим телом, мгновенно исчезает в густой листве. Вытягивается теперь в длину на ветке, свесив вниз хвост, которому места на ней не хватило. Альфа мягко трогает кончик, слыша грозное шипение. – Да-да, оч-ч-чень страшно, Чимина, с твоим липовым ядом-медом иначе и быть не может, – говорит громко, улыбаясь при этом. И тут же голова с раздутым капюшоном оказывается строго на уровне его лица. – Нечего злиться, гурман хвостатый. Кто же знал, что ты за предыдущий день два литра миндального молока одолеешь. Сейчас Феликсу позвоню и сходим в поселок. А пока угощайся кокосовым. Открывает тетрапак, наливает в блюдце полупрозрачную жемчужно-белую жидкость, ставит на траву. Слышит недовольное шипение. Но выпрямляясь и вновь оказавшись на уровне головы кобры, получает поцелуй раздвоенным язычком в щеку. – Я пошел. Пей, давай, и приползай. Или приходи. Голышом, – смеется. – Это тебе мой ответ за буёк и розовые шортики. Кстати, я, кажется, сам скоро буду ходить, в чем папа родил. Ума не приложу, куда засунул две свои футболки, шорты и белую легкую рубашку. Все чемоданы перерыл. Ну, не в Сеуле же я их оставил, в самом деле! Придется не только молока тебе купить, но и себе вещей! После этих слов подхватывает омегины брифы и улепетывает под грозное шипение. Кобра же, перестав показательно ругаться, неторопливо уползает чуть выше. Туда, где между веток скрыто большое брошенное птичье гнездо. Чимин обнаружил его случайно, будучи в человеческом облике. Сейчас он заползает туда, скручивается колбасным колечком на… двух футболках, шортах и легкой белой рубашке своего мужа. Шипит от удовольствия и вместе с тем несколько ядовито. Мол, ты мои транки утащил, а у меня улов побогаче. Омега так и не поведал пока Юнги о беременности. Хотелось сделать это как-то необычно, запоминающе. А тут как раз ему гнездо на глаза попалось. Уж такой будет жирный намек на интересное чиминово положение, да и мило довольно. И совпадение вдобавок забавное: и кобры, и омеги, пусть на свой лад, незадолго до рождения малышей строят гнезда. Чимин использовал птичье, обустроил его наподобие омежьего, вещами супруга наполнив и его запахом, но использует в облике кобры. Осталось только выбрать удачный момент и Юнги отправить к эбеновому дереву, предварительно заняв нужную позицию. Пока же он лежит тихонько в гнезде, удовлетворенно шипя и пофыркивая. 🐍🐍🐍 Мин, хмурясь, набирает своего зама, чтобы поболтать спокойно. – Юнги, – смеется Феликс, – я понять не могу, ты вот чего злой такой? Тебя уровень компетенции собственной команды не устраивает? Переживаешь, что все мы такие же талантливые, умные, креативные, как и наш шеф. И в его отсутствие можем работать тоже. И на вопросы заказчиков отвечаем не хуже. Или предлагаешь нам включить идиотов, дабы тебя не смущать? Юнги слышит смех своей команды, смущенно улыбается: – Ребята, да я готов лопнуть от гордости за вас. Ну, и за себя тоже. Что с такой командой работаю. В такой команде, – последняя реплика вызывает одобрительное, в десять альфийских глоток, урчание. – Вы точно спасли сегодня мою ленивую задницу. – Так она и должна быть такой в отпуске. Релаксируй. – Спасибо, с меня по приезде Kopi Luwak каждому. Феликс задумывается, морщит нос. – Это кофейные зерна, что вошли в рот того самого лювака, а вышли из его задницы. Нет уж, уволь, – смеется зам. – У ребят спрошу, конечно, но мне лучше местного шоколада из балийских какао-бобов. Юнги кивает и чересчур резко меняет тему: – Феликс, а что там наш араб? Все никак не угомонится? Все ищет в идеальном неидеальное? Ли замирает на секунду, но тут же и улыбается широко: – Кажется, он готов подписать документы о том, что работа выполнена в соответствии со всеми требования контракта. – Отлично, – Юнги выдыхает с видимым облегчением. – Тогда все. Держи меня в курсе. А мы с Чимином за молоком и на пляж. Видеозвонок завершается, и Феликс теперь хмурится и вздыхает тяжело. Оба непростых проекта почти закончены: в предотпускную неделю команда Мина пахала, кажется, с запредельной скоростью и при этом невероятно продуктивно. Однако если в ситуации с корейскими военными все идет как по уставу – четко, ясно, внятно и в рамках тех условий, что были заранее оговорены, то строительный магнат сам не знает, чего на излете хочет, и придирается по пустякам. Его заместитель, господин Ариф Мехта связывался вчера с Феликсом, извинялся, сказал, что новый программный продукт невероятно удобен, прост в применении, функционален и облегчает задачи безопасного и качественного строительства в непростых геоклиматических условиях Ближнего Востока. Начиная с возведения фундамента, заканчивая крышами, выполненными из высокотехнологичных материалов, способных десятилетиями выдерживать мощное воздействие палящего над эмиратами солнца. Но, кажется, господину Арифу со товарищи удалось убедить своего упрямого шефа признать сделку состоявшейся. Для этого выполнение только одного условия потребуется, вероятно, в ближайшие несколько дней. И Феликс пока категорически не хочет ставить в известность Юнги. Ясно же, что не самое простое время переживают супруги Мин. И связано это, вне всякого, именно с беспросветной занятостью Юнги в последние месяцы. Между тем, арабский предприниматель хочет, чтобы офф-лайн презентацию проекта ему организовали и провели представители компании-разработчика. И непременно в Дубаи. Такой пункт оговаривался и в контракте. А это значит, что Юнги в любой момент должен будет прервать свой отпуск. Феликс спросил, на всякий случай, обязательно ли присутствие именно господина Мина в Дубаи? Ибо у Ли есть генеральная доверенность на то, чтобы подписывать любые документы, да и презентацию он готов провести самостоятельно, поскольку всеми нюансами проекта владеет досконально. Ариф вздохнул тяжело и уточнил – «строго между нами» – что вообще не видит никакого смысла в этом визите, но коли уж он состоится, то и шеф, и его зам прилететь должны непременно оба. Компенсацию всех расходов, как было сказано, принимающая сторона брала на себя. Обещала роскошный прием, и, помимо бизнес-встреч, массу интересных экскурсий и мероприятий с местным колоритом. Мин накануне отлета сказал осторожно своему заму, что у них с Чимином, кажется, дела немного пошли на лад. И вот сейчас Феликс задался безмолвно-безответным вопросом: кто и как компенсирует Юнги вновь замаячившие на горизонте Индийского океана цунами-неприятности в семейной жизни, если альфе все же придется прервать отпуск. Но промолчал, конечно. Объяснил господину Мехта, что его шеф нынче отбыл по неотложным делам в труднодоступный корейский регион. – Но я всегда на связи, набирайте меня, если наше присутствие в Дубаи все же потребуется, – уточнил с робкой внутренней надеждой на обратный исход. И, мучимый совестью, но поддерживаемый чувством такта и острым желанием не отрывать Юнги лишний раз от мужа, передавать ему содержание разговора с Арифом Мехта не стал. 🐍🐍🐍 Альфа и омега прилетели на Бали четыре дня назад, поселились в том маленьком, полюбившемся им бунгало, в котором провели на этом острове уже не один отпуск. Юнги неожиданно для себя уделяет работе совсем немного времени, и, еще более неожиданно, весьма умеренно парится по этому поводу. Лайвы с партнерами и коллегами, в самом деле, показали, что он может смело рассчитывать на свою команду. Юнгиева невостребованность сейчас, чего уж там, несколько ущемляет его же самолюбие и честолюбие. Но мозговитость-деловитость им же подобранной и сохраненной команды радует очень. Что ж, похоже, это будет почти полноценный для них с Чимином отпуск. Альфа и омега за эти три дня уже загорели прилично. И в океане накупались, и приятными физическими упражнениями в воде позанимались, и на пляже тоже. На закате и на рассвете. И под луной, что выстилала по воде от иссиня-черного горизонта и до черного же, из вулканического песка, пляжа, широченное серебристое полотно. Луна как раз набрала почти полную силу, и Чимину непременно хотелось теперь любви под холодным ночным светилом на теплом пляжном песке. А Юнги просто хотелось. Он работе отдавался слишком долго. И сейчас бы повторил, что кайф от решения сложных задач ловил офигенный. «Только делать это надо было в рабочее время, – вновь и вновь упрекал себя. – А оно у меня, безумие какое, однажды перманентно таким стало. И если бы не Нами…» Думать дальше ему не хотелось – очень уж страшно становилось. Он шел искать омегу, если тот был не рядом. А находя, обнимал, урча то тревожно, то радостно, и целовал, и гладил, и метку вылизывал, или просто сгребал мужа в охапку, к себе прижимал и сидел молча. И Чимин, словно чувствуя все переживания Юнги, понимая, что тот, наверное, не может развидеть ужасные альтернативные картинки будущего, в котором они были не рядом, сидел тихо, обнимая, или мягко урчал в ответ, или целовал до тех пор, пока альфу не отпускали переживания. И тогда он отпускал омегу. 🐍🐍🐍 Альфа в который раз перерыл все чемоданы, даже в чиминовом учинил обыск, пока омега хихикал тихонько у него за спиной, подумывая, не стащить ли еще вдобавок к имеющемуся, и единственные оставшиеся альфийские купальные шорты, но отказываясь от этой идеи: они ночью только голышом в океане и плавали, но днем альфа себе такого категорически не позволял. А вот Чимин в первый день прилета чуть не позволил. Случайно получилось. Они, едва разобрав чемоданы, пошли к океану сразу. Поначалу просто рядышком, потом пальцами сплетясь, потом Юнги крепко за плечи обнял младшего, и, наконец, на руки взял, прижимая к груди изо всех сил. Он за сотню метров от воды в песок проваливался, и идти было непросто, но едва омега попытался выскользнуть, рыкнул сердито и еще крепче сжал, опуская, но отпуская только у самой кромки теплой, кажущейся чуть мутноватой из-за вулканического темного песка на дне воды. Вечность плескалась у ног, лаская-целуя горячие ступни, приглашая войти. Но Чимин прислонился к груди альфы, а тот свои руки уместил на омежьей талии, и оба стояли молча. Вместе и рядом. Омега всхлипнул тихо-тихо, альфа к себе повернул его: у обоих глаза блестели. Юнги сглотнул тяжело, прервал молчание, хотя голос чуть дрожал: – Чимин, скажи, ты, в самом деле, готов был улететь один? – Нет. Но улетел бы. И сейчас, уверен, чувствовал бы себя еще более одиноким… И несчастным… И до последнего бы ждал, что ты бросишь все и полетишь со мной. А ты… отпустил бы меня одного, хен? Юнги молчит долго, вздыхает тяжело: – Я был слишком слеп, Чимин… Но Намджун открыл мне глаза. Если бы ты продолжал молчать обо всем, и поставил меня перед фактом в день отлета, не объясняя причин, я, не стану врать, наверное, отпустил бы тебя… Чтобы остаться в одиночестве, подумать, прозреть и назавтра прилететь следом. Чимин, – альфа морщится болезненно, – а ведь мог и не прозреть, не понять. Потерять мою Шипучку… – Хен, я ведь тоже молчал, хотя мог и должен был говорить. И, даже переживая и обижаясь, я понимал, что ты работаешь для того тоже, чтобы твоя семья не нуждалась ни в чем. Наши дети не нуждались. Мы, так или иначе, оба виноваты в том, что происходило в эти месяцы. Забыть не сможем, да и не надо, но давай попробуем быть внимательнее друг к другу. Целует, целует, целует, улыбается счастливо, смешно подпрыгивает от нетерпения: – Люблю тебя, давай уже купаться. – Я тоже лю… Юнги не успевает договорить. Омега хватает его за руку и тащит в воду. И оба падают в нее, и тысячи сверкающих брызг взмывают вверх. Они из океана не выходят долго, катаются на небольших волнах, устраивают заплывы, ныряют. Полчаса спустя уставший Чимин доплывает, наконец, до буйка и, обхватив его ладошками, расслабляет тело и ноги, блаженно жмурится. Юнги подплывает, хватаясь за буй с другой стороны, кладет ладони поверх пальчиков мужа. – Чимина, возвращаемся. У моей кобры плечики уже розовые. Чимин вплотную подвигается к буйку, проводит язычком по пухлым лепесткам: – А губы? Розовые? – мурлычет низко, бархатно, смотрит лукаво, глаза щурит, тянется к губам мужа, целует, язычок ненадолго вглубь толкает, ласкает. – Соленые… – Иди сюда… – в голосе омеги бархат просто зашкаливает, низких нот – запредельно. Юнги подплывает, сзади прижимается, и омега тут же потирается ягодицами о пах мужа, а потом отстраняется и прижимается вновь, дразнит, ощущая неяркое возбуждение, и снова толкает, и трется, и урчит. – Ну что ты творишь, мелкая кобра, – тихонько выстанывает Юнги, заводясь и отвечая. Чимин же ныряет резко, снимая с мужа шорты, закидывая их на буек, свои скидывает, отправляя туда же. А потом цепляется за поплавок, держится крепко и альфа руки подводит под подмышки омеги, пощипывая твердеющие под пальцами соски, ноги переплетает с чиминовыми, истово трется и толкает ягодицы мужа искрящей теперь страстью, той, что и вода не погасит. И чуть постанывает сам, и ловит тихие стоны младшего. Быстрее, быстрее, быстрее. К пику. Омеге же больно и невероятно хорошо одновременно. Грудь ноет, но мягко сжимающие, массирующие ее пальцы старшего и удовольствие, особое, болезненно-приятное, дарят тоже. Чимин ощущает свою и нарастающую эрекцию мужа. И на толчки отвечает толчками, и движением бедер дразнит, и, выгибая и напрягая длинную шею, голову откидывает назад, на плечо мужа. Движение, которое неизменно сводит Юнги с ума. И, держась одной рукой за буй, вторую опускает под воду, надрачивая себе. Он во время близости сейчас, как оголенный нерв. И ему нужен минимум ласк, чтобы получить максимум удовольствия. Руки мужа, его толчки, стоны и движения собственных пальцев помогают быстро достигнуть пика. Чимин в воде вытягивается всем телом, чуть выгибаясь, замирая на мгновение. А потом – к Юнги, который теперь вцепился руками намертво в чуть подрагивающий от слабого волнения воды буй и сам подрагивает от накатывающего, волна за волной, океаном удовольствия. И омега прижимается к телу, скользит вверх-вниз, стимулируя старшего. Теснее, теснее. Так, чтобы двое, как одно целое. А потом рывок в воде – и уже к спине мужа прижимается, рукой обвивая его грудь, второй лаская альфийский, вот-вот готовый семя выплеснуть член. Скользящие, чуть замедленные под слоем воды движения руки, но большая сила сжатия. Пальцы давят на плоть, вода давит на пальцы. Альфа стонет, выгибается и кончает в тот момент, когда вблизи раздается и глохнет тут же звук мотора. Спасательный катер останавливается в паре метров от возбужденной, обо всем забывшей парочки. – Господа, у вас вообще все в порядке? – высокий крепкий альфа в солнцезащитных очках выглядит и звучит очень сурово. И пока Юнги переживает посторгазмическое блаженство и на все внешнее реагирует вяло, Чимин, телесный рай посетивший несколько раньше, невинно-недоуменно бросает: – У нас, э-э-э, все очень, очень хорошо. – Вы почему не реагируете на требование перестать мучить буёк, – переводит взгляд на слегка зефирного Чимина, абсолютно зефирного, с густой поволокой в глазах Юнги и… поплавок, что скрыт теперь под шортами-плавками, – и выйти из воды? – Мы не слышали, простите, – Чимин смахивает с буя шорты, зажимая кромки ткани в кулаке, второй рукой держа поплавок. Альфа хмыкает едко: – Да где уж вам, в самом деле, было слышать. А потом спрашивает невозможно заботливым тоном – ну папа, ни дать, ни взять: – Сил-то хватит до берега доплыть, деточки? Давайте довезем вас. Юнги пришел в себя и цветом щек схож теперь с красным буйком. – Нет, мы уж как-нибудь сами… – тщетно старается скрыть смущение в голосе. – Точно? И шортики сами наденете. А-то мы с коллегой, – кидает взгляд в сторону худощавого, загорелого до цвета обжаренных кофейных зерен альфы, сидящего в катере, – можем помочь. У нас опыт знаете какой имеется. – Спасибо, господа, мы справимся, – хохочет Чимин, барахтаясь в воде. Спасатели вторят омеге, и только Юнги продолжает пребывать в молчаливом смущении. Впрочем смех альфы прерывают очень резко, и резким же, безапелляционным тоном один из них рявкает: – Чтоб на берегу были, – на часы смотрит строго, – через семь минут. Иначе в катер затянем и отвезем сами, даже спрашивать не будем. Спасатели отъезжают, переговариваясь: – Как же задолбали эти туристы-авантюристы: мало того, что за буйки вечно заплывают, так еще любовью на них занимаются. Раскачают, крепежи повредят, ищи-свищи потом поплавок в океане. Неужели, других мест нет? Да залюбитесь вы и в воде, но только к берегу ближе! И безопаснее, и, опять-таки, буй цел. А вот интересно, как они выбираться будут? Видел, что случилось, пока омега смеялся? – Видел. Кому-то из двоих придется, как минимум, задницей светить на глазах у туристов. – Или альфа омегу на руках понесет? – Не вариант: перед прикрыт, но попа у всех на виду. Хотя если у этого омеги она такая же прелестная, как личико… Хм, я бы с удовольствием глянул. – Аналогично, сейчас посмотрим, как оно на самом деле будет. 🐍🐍🐍 Едва катер отъезжает, Юнги отмирает и, глядя на мужа, выдает со смехом: – Герой-любовник, верните мне шорты, пожалуйста, и сами примите достойный вид. Мы и так опозорились если не на весь пляж, то перед этими двумя точно. Две пары шорт на буйке, знаешь ли, явно не о том говорят, что мы тут горизонтом любовались. Чимин, не глядя, протягивает Юнги кулачок с зажатыми в ней шортами: – Забирай, хен. – Чимина, – голос Юнги напрягается, – а мои где вообще? – То есть, где? – Чимин смотрит на зажатые в кулачке веселенькие милые розовые в зеленые пальмовые веточки плавательные шорты. Его шорты. – Омега, где мои?! Чимин смотрит растерянно, а потом хихикает: – Э-э-э-э, очевидно, нарушили требование спасателей и уплыли за буек. Вот же непослушные. – И как я теперь из воды выйду? Сверкать голым задом на глазах туристов и спасателей мне абсолютно не в кайф! Из океана не выйду, пока ты не принесешь мне из дома вторую пару, – рычит Юнги. – Да ни за что. Я устал, хочу в бунгало и прилечь срочно, – томно выдает Чимин. – К тому же всегда мечтал посмотреть, как на тебе розовое смотрится. – Не смотрится никак! Принесешь мне шорты, а я в воде посижу. – Не посидишь, хен. Чимин свои розовые цепляет за буй и под раздраженное альфийское рычание перевоплощается мгновенно. Альфа с досады пытается ухватить за хвост юркого омегу, как будто, словив его, и свои свободные черные шорты заставит вернуться из дрейфа по Индийскому океану. Чимин отплывает подальше от хена, резвится в воде, движется то замедляясь, то ускоряясь резко. Заплывает с азартом, удовольствием и вопреки всем запретам за буек – кобре можно. Лег-ко! Разбрызгивает сотни крохотных капель, которые под солнечными лучами блестят алмазами, и сам эффектно сияет-переливается каждой влажной чешуйкой. И очень собой довольный гоняет теперь вокруг буйка и уцепившегося за него, от безысходности натягивающего на себя розовые омежьи шортики мужа. Толкает его мордочкой игриво то в руку, то в бок, телом потирается о тело, язычком щекочет. – Чимина, отстань, – сердится альфа, никак не могущий уместить свой мокрый зад в узкие шорты и извивающийся теперь похлеще Чимина в образе. Едва ему это удается, омега шустренько устремляется к берегу, впрочем, поворачиваясь постоянно, чтобы убедиться, что и альфа плывет следом. Когда до пляжа остается совсем немного, подплывает к Юнги и чинно, как самый послушный, почтительный супруг, плывет рядом. – Без молока останешься на неделю…– шипит старший, получая в ответ нежнейшее шипение и легкое ласковое прикосновение к шее язычком. И ворчит теперь совершенно беззлобно. – Ой, и не подлизывайся даже, не поможет. Через несколько минут альфа Мин Юнги выходит из воды в сильно облегающих и чересчур подчеркивающих его филейную и паховую области милых омежьих шортиках. А Чимин задерживается в воде. Он заметил на мелководье какую-то маленькую рыбку, поохотился удачно и теперь выползает, зажав добычу во рту, пока его муж общается с подошедшими спасателями. – Надеюсь, вашего спутника не унесло в океан следом за плавками и буйком? – несколько раздраженный тон альфы в очках сменяется насмешливо-ироничным. – Буек тоже уплыл? Все-таки? – в голосе Юнги раскаяние, но в глазах черти скачут. – Жаль, хороший такой, крепкий. – Что значит тоже? Где вообще ваш спутник? Вы же в одиночестве плыли на берег, мы наблюдали. – Я с мужем плыл, вообще-то… Легкое шипение раздается снизу, и кофейного цвета с глянцевитыми чешуйками кобра, что на полметра поднялась от матового черного, с вкраплениями переливчатой слюды песка, замирает доверчиво у ног мужа, потираясь о его лодыжку. Спасатель вскрикивает от страха, а Юнги присаживается рядом, гладит и змея, положив на голые ноги мужа свой «богатый» улов, мягко проходится по его щеке язычком. – Не волнуйтесь. Чимин совершенно безопасен. Ну, вы же пятнадцать минут назад смеялись вместе в океане. – Гибри-и-и-ид, – тянет альфа, опасливо косясь на аспида, что заполз уже Юнги на плечо, свесился на грудь и лениво болтается, подобно стреле останавливающегося маятника, поднимая голову, слабо раздувая капюшон и подслеповатым глазом косясь то на мужа, то на спасателя. – Правильнее сказать, перевертыш, – улыбается Юнги, поглаживая сияющие чешуйки мужа. – Попросите его вернуться в нормальное состояние, не пугайте туристов и их детей вдобавок. Спасатель озвучивает просьбу, глядя на альфу и его маленького сына, что проходят мимо. – Отец, хочу змейку, – тянет омежка с пушистым кроличьим хвостиком, забавным носом-кнопкой и смешными розовыми, в тонких нежных венках ушками, что торчат из густейших растрепанных волнистых кудрей на голове. – Давай у дяди ку-у-у-упим. Пожа-а-а-алуйста. Альфа сглатывает, переглядывается с улыбающимся сейчас Юнги: – Чонгуки, змейка не продается. – Почему-у-у? – А пусть тебе папа расскажет, – смотрит в сторону, где среди густой тропической зелени расположены бунгало, – и бегом за панамой, а то влетит нам обоим. Хотя, все равно не успеем уже. Большой белый кролик с крошечным рюкзачком в зубах скачет по черному песку прямиком к маленькой раздевалке. Прозрачное облачко выстреливает из ее недр. И вот уже стройный, длинноногий с крепкими бедрами омега скорым шагом идет к семье: – Хоби, ну, что это такое! Почему Гуки без панамы?! – длинные уши омеги подергиваются, голос звучит возмущенно. – Вот оставь вас на десять минут! – Джин, ну, прости, – длинный желто-бело-черный хвост ягуара вылазит из-за спины альфы, нежно касаясь кроличьих ушек. – Гуки захотел посмотреть змейку. Омега смягчается от этой ласки, переводит взгляд на Юнги и кобру, что тянется осторожно к мальчику, тихонько шипя, едва раздувая капюшон с фиолетовыми отметинами. – Он неядовитый, малыш, можешь потрогать, – говорит Юнги. Омежка протягивает пальчики, гладит осторожно аспида, пощипывает чешуйки. – Какой гладенький, упругий! Папа, ну давай, пожалуйста, купим его у дяди. – Сынок, – омега присаживается перед ребенком, обнимает, – помнишь, ты чуть не подрался с маленьким альфой, который просил купить меня? Кричал, что это твой папа, и он не продается. Вот эта змейка тоже чей-то папа, наверное. И, скорее всего, муж, – бросает взгляд на обручальное кольцо Юнги, чуть кланяется, – аджосси. – Ух-х-х, вы на кобре женаты, круто, – омега покусывает чуть выступающими вперед верхними зубками нижнюю пухлую губу, а потом сыплет вопросами и эмоциями. – А почему он не перевоплощается? А он красивый, когда перевоплотится? А он точно неядовитый? Я ядовитого хотел вообще-то. Противных мелких альф пугать, чтоб не дразнились. Думают, раз я омега и гибрид кролика, так отпор не смогу дать. А я боксом уже год занимаюсь. А если у меня еще собственная кобра будет... Вот, где все альфы у меня будут! – Гук сжал кулачки, потрясая ими в воздухе. – Хоби, – горестно взвыл Сокджин, – наш сын никогда не женится! На нашем сыне никто никогда не женится! Мы не дождемся внуков... – Прекратить истерику! Оба! Он – перерастет, мы – доживем! – рыкнул Хосок, а его хвост отвесил по кроличьим ушкам мягкую воспитательную затрещину, после чего Гуки немедленно замолчал. – Женим его на Тэхене. Гибрид ежа все же. Будет нашего мелкого в ежовых рукавицах держать. Гуки помолчал, но улыбнулся даже как-то жеманно, зарозовел ушами и щечками, затеребил пушистый хвостик и сказал нежнейше: – Тэхен устроит... Наверное... Я, конечно, подумаю еще... – Думай, сынок, лет пятнадцать в запасе есть у вас обоих, – Хосок улыбается, извиняюще смотрит на Юнги. – Кто же знал, что у гибридов кролика и ягуара получится такая гремучая и крайне болтливая смесь? – Так а что ваш муж, аджосси? Точно неядовитый? Не кусается? А почему не перевоплощается? – Гук едва дожидается пока замолчит отец и тут же сыплет вопросами, мило улыбаясь, будто и не было минуту назад взрыва эмоций. Юнги отмирает: – Неядовитый, Гуки, точно, иначе я бы не разрешил тебе до него дотронуться. Но иногда... ммм... кусается, да. И пребольно... Чимин при этих словах выгибается, мордочку устремляет в лицо Юнги, обиженно шипит и наподобие ожерелья перехватывает гибким телом шею мужа, голову и хвост свесив у него за спиной. Юнги поглаживает Чимина нежно: – Ну, не обижайся, моя Шипучечка, – и кобра, сделав победный круг по телу Юнги, устраивается вниз головой на миновом правом плече. – У него вместо яда липовый мед в зубах. Правда. А не перевоплощается потому… Э-э-э… Пытается подобрать слова. – Сынок, я зачем забежал в раздевалку с рюкзачком? – Сокджин приходит на выручку альфе. – Трусики одеть, чтобы не смущать отдыхающих голым… – Правильно, – перебивает быстро омега, – а у кобры, видишь, рюкзачка нет и трусиков тоже… Поэтому она не перевоплощается. Верно? Юнги кивает. – А где кобрины трусики? – Кобра их на буйке оставила, когда дурью маялась. И они в океан уплыли, с буйком вместе, – сердито рыкает альфа в очках, отходя с коллегой в сторону спасательной станции. – Папа, это как у вас отцом? – омежка теребит розовое ушко, смотрит внимательно, наивно-трогательно. Отец наливается красным, папа облизывает губы. – Сынок, ты о чем? – Я позавчера днем проснулся, смотрю, а отец несет тебя в кроличьем виде на руках и говорит, что оставлять плавки на буйке было не самой хорошей идеей. Трое взрослых, улыбаясь смущенно, переглядываются. Гуки морщит лоб: – Что я не так сказал? – Сынок, ты все правильно сказал, – хвост гепарда нервно дергается за крепкой альфийской спиной, раковина тонких ушей омеги, как и щеки, наливаются темно-розовым. – Но иногда лучше молчать, чем говорить. – Все в порядке, господа, – тихонько смеется Юнги. – Мы с мужем, как и вы… оставили на буйке шорты. И с моими случилась аналогичная неприятность. Супруг, – нежно поглаживает разомлевшего Чимина, – любезно одолжил свои, но для этого перевоплотился. – У вас красивая кобра, то есть муж красивый, – Гук касается фиолетовых отметин на капюшоне Чимина пальчиками, на подушечках которых растет нежная белая шерстка. И омега жмурится от удовольствия, шипит нежнейше, глаза закрывает. – А у папы тоже отметинки есть. И не на шее, как положено. А знаете где? – Гуки-и-и! – Сокджин подхватывает на руки сына, – хватит задерживать господина… – Мин Юнги, а мужа зовут Чимин… – А можно посмотреть на Чимин-щи, когда он человек, – тут же встревает Гук, и его маленький хвостик, и длинные нежные ушки подрагивают от любопытства и нетерпения. – Гуки, ну, что за невоспитанность? – сердится Хосок. – Это любопытство, отец, а ты говорил, что любопытство – не порок. – Небо Омегаверсное, чистое наказание нам с тобой, любознательный кролушек! Откуда ты такой на наши головы свалился? – улыбается папа. – Рассказать, откуда? Могу в подробностях, мне Тэхен рассказывал…– проявляет инициативу маленький гибрид. – Юнги-щи, у вас, наверное, еще нет детей? – интересуется Хосок. Альфа смеется: – Нет еще, но, кажется, – подмигивает Гуку, – это весело. – Обхохочешься, – низким, исполненным напускного отчаяния голосом, выдает Хосок, пока хвост, распушившись, обмахивает его наподобие веера. Чимин в этот момент начинает беспокойно возиться на плече Юнги, тихонько шипит, подрагивает. Юнги проводит по чешуе, ощущая ее абсолютную сейчас сухость. – Извините, господа, нам пора идти. Чимин, обернувшись, плохо переносит жару. – Отлично понимаю. Я, когда перекидываюсь здесь, чувствую себя, как в печке, – активно кивает Хосок. – Но муж, отправляя меня в Прану, требует, чтобы я вернулся скорее. Перекинувшись, бегу в десять раз быстрее. Да и запахи чую на километр вперед. – Да уж, Хосок с этим своим качеством – гроза всех недобросовестных продавцов, которые стараются втюхать нам несвежие продукты. Особенно здесь. – И в работе это отцу помогает! – немедленно вставляет свои пять вон Чонгук. – В работе? – переспрашивает Юнги. – Отец – полицейский, возглавляет Сеульскую кинологическую полицейскую службу, – серьезно уточняет Гук. – Вот у вас, аджосси, все в порядке? Ничего расследовать не надо? Никто вас не обижает? Ничего у вас не пропало? Никто не пропал? – серьезно уточняет Гук. – Сынок, – Сокджин буквально воет, – ни слова, слышишь, ни слова об отцовской работе, хоть здесь, пожалуйста!!! В Сеуле ее мало что ли?! Сутки напролет мужа не вижу! – Ой, и это мне говорит реаниматолог, который из своей неотложки днями не вылазит, – с улыбкой парирует альфа, привлекая к себе мужа и нежно целуя. – Такие трудоголики оба, просто жуть, – протискивается между папой и отцом маленький умница Гуки, получая два поцелуя одновременно. – Отлично вас понимаю, господа, – Юнги вздыхает, а Чимин вновь беспокойно подрагивает на его плече, заглядывая в глаза, обвисает безвольно. – Нам пора. Чимину нужна тень и бассейн с пресной водой. – Мы живем вон в том бунгало, – Хосок указывает на домик, расположенный чуть выше жилища супругов Мин. – Заглядывайте в гости, если будет желание. Пообщаемся, выпьем… – Ага, и господина Чимина приводите. А его можно на веревочке водить, когда он кобра? – Гуки-и-и-и, сто вопросов в секунду! – рычит Хосок. – А папу твоего, а отца можно?! Мальчик заливисто смеется, ушки прижимая к щекам: – Я почему спрашиваю-то, видел один раз, как ты папе одел на шею... Хосок рыкает, воет и, хватая малыша, несется к воде. – Господин Мин… – Юнги. – Юнги-щи, – делает приглашающий жест ему, а потом Чимину, – приходите, в самом деле, с супругом. Общения тут, определенно, не хватает. Будем рады вам. – Спасибо, как-нибудь заглянем. Мы соседи, наше бунгало расположено на ярус ниже. А чем можно порадовать Чонгука? Что он любит кушать? – Мозг. Выедает подчистую, – смеется Сокджин. – А вообще, шоколад. Любой. Хоть здесь наш пятилетка от сверстников не отличается. Юнги кивает, отправляясь, наконец, с нетерпеливо ерзающим на его плече Чимином в свое бунгало…