Спи

Сердце отдавалось гулким стуком в грудной клетке. Силы были на исходе, но я продолжала бежать, пытаясь унять ноющую боль в ноге, которую я неудачно подвернула, пока перебиралась через массивные корни деревьев. Слезы скатывались по розовым щекам. На улице было где-то десять градусов, а я, дурная, выскочила на улицу в одной блузке и юбке, в которых была в школе. Хоть они и были тёплыми, но не для гуляний, а чисто побыть в школе, где по праздникам давали отопление. Под ногами хрустели сухие ветви и листья. Я не разбирая бежала куда-то вглубь леса, отбрасывая ветви деревьев, которые ударяли по лицу. Было страшно и грустно. час назад. —мам, я дома.—крикнула я, когда только зашла домой. на часах было девять вечера и пять минут, я немного опоздала, но не думала, что мама будет ругаться. я была у репетитора по алгебре, она знала это. —ты опоздала.—раздался баритон моего «любимого» отца. я подняла голову и увидела его силуэт. широкие плечи, густая борода и эти страшно-голубые глаза, которых я всегда боялась в детстве. они были похожи на кукольные, неживые и, о боже, стремные! он стоял в одной майке и трусах, из которых—чаще всего—выпадал его половой орган. мне было мерзко только от одного взгляда на него. от отца пахло дешёвой водкой и коньяком, которой ему дарили на работе. денег, кстати, у нас в семье мало водилось. а водки—как воды! —автобус опоздал.—Я выпрямила спину и подняла подбородок, чтобы казатся независимой и сильной. но предательская дрожь в пальцах не унималась, поэтому я сжала их в кулак. я посмотрела за его спину, где виновато от меня стояла мама. уже побитая.—ты опять поднимал на неё руку? —гнев уже наростал внутри, но понимание что я ничего не смогу ему сделать было сильнее, моя слабость перед этим человеком меня морально убивала, неч давая нормально жить. это, наверное, главная и единственная моя фобия. Папафобия? я понимала, что сейчас не до шуток, что мне скоро прилетит по голове или животу, но я пыталась судорожно отвлечься от нарастающей паники. — ты уже вернулся? —а ты была рада что Отец уехал?! —в его глазах мелькнул опасный огонёк, походу, он много выпил. его ноздри раздулись, а вена на лбу набухла. он сжал бутылку с каким-то месивом—скорее всего водки с пивом—в большой руке и наклонил голову, показывая свой четвёртый подбородок. как мама только выбрала этого ублюдка? —ты где пропадала, шлюха малолетняя?! —голос охрип, а это означало только одно. высшую степень его агресси. мне будет не сладко этой ночью. как назло ещё консилер закончился! —я у репетитора была, у Марии Владимировны. ты оплатил мне на месяц, вот я и хожу к ней. конечно же он ударил меня. первый удар я получила по щеке. звонкая пощечина разлетелись по всей квартире, и, под оханье мамы, на мою щеку упала первая слеза. я оторопела на первую секунду, но тут же опомнившись схватила зонт с подставки и острием протянула папе ногу. он заорал, хватаясь за пострадавших ногу, а я, не медля, выбежала в подъезд. *** я выбежала на безлюдную трассу, только сейчас осознавая, как устала. ещё и телефон посеяла в лесу. еле перебирая ногами и востанавливая дыхание, попутно вытирая лицо от недавней истерики, я все ещё всхлипыапла. в ночном городе было тихо и, на первый взгляд, даже уютно. уютнее чем дома. фонари горел, некоторые мигали мне в знак приветствия. я не знала где нахожусь, но надеялась что близко к своему населенному пункту. дождь накрапывал, передавая моё подавление настроение и разбитость. кстати губа болела очень, походу папаша разбил её, снов нерасчитав силу. кеды были испачканы, а глаза закрывались. хотелось забится кому-то в объятия и уснуть. обычно при таких ситуациях я шла к бабушке. она всегда понимала меня, давала дельный совет и нежно чмокала в макушку, нашептывая «эх, Марьяна-Марьяна.дите моё.» её сухие руки стискивали меня в объятиях, даря тепло, которое никто и никогда не смог бы мне подарить. её вкусный бергамотовый чай успокаивал, а жирные блинчики набирали живот. после этого мы громко смеялись, а потом тихо пытались унять этот смех, слыша стук соседей в дверь девятой квартиры. она умерла совсем недавно, я ещё помню её синию кожу во время похорон. ко мне подбежал красивый пёс. он был пушистый, по виду австралийская овчарка. я поняла это, потому что у моей классной руководительнтцы был такой же на страничке вконтакте, если не точно такой же. глаза у него были разные: один карий, а другой небесно-голубой. он ободряюще гавкнул мне и сел в позу трапеции. я невольно улыбнулась виду смешного песика. настроение немного улучшилось и я потрепала его за ушком, на что он начал закатывать глаза от удовольствия. —Марьян, ты чего так поздно тут делаешь? —я подняла голову и увидела Викторию Германовну. я оторопела. в школе мы её зовём злыдней, она была там ужасно злой и нксправедливой, предирчивой. от неё никогда не дождёшься похвалы, и—тем более! —одобрения. а тут она возвышалась надо мной, с растрепаными волосами и лёгкой улыбкой. её грудь быстро вздымалась и опцскалась. походу кто-то тоже бегал. но не от отца-тирана, а с любимой собакой.—ау, Романова.—она помахала своей рукой перед моим лицом и мою кожу покрыл лёгкий румянец. как бы кто не называл её, она была чертовски красива. это говорил каждый класс в нашей школе, даже началка! —извините—виновато промямлила я, смотря в её тёмные глаза, которые озарило беспокойство. наверное, уже успела оценить мой внешний вид. на её вопрос я не ответила, конечно же. я пропустиоа мысль, что она будет насмехаться, мол: «ты что, Романова, свиньёй стала?» или «Романова, где грязевые ванны принимала» и тому подобное. но, на моё удивление, она протянула мне руку и сказала что-то про свой дом, а я как дура смотрела на неё. выйдя из транса её красоты, я с опаской вложила свою грязную и холодную ладонь в ее–чистую и тёплую. она подняла меня и приобняла, успокаяуая не зная от чего. —у меня дом тут недалеко, расскажешь мне что случилось, хорошо, Марьян? —её неожиданно мягкий голос заставил ещё туманный разум согласится. мы медленно но верно плелись к её дому, я тихо хныкала, наступает на поврежденную ногу. когда я успокоилась, тупая боль окутала все тело. Злыдня бережно гладила меня по плечу, говоря слова утешения и приободрения. через минут пятнадцать, если нк больше конечно, мы добрались до её дома. я думала, что она живёт в каком нибудь страинном замке, который окружают драконы и её верные слуги, но передо мной был весьма симпатичный домик с двумя этажами. зайдя внутрь, она загнала пса в домашний вольер, а сама отвела меня в ванну, закрывая за нами дверь. —ну, что случилось печальная красавица? —я стояла облакотившись на ванну, смотря перед собой. честно, говорить совершенно не хотелось, особенно перед ней. нос предательски защипало и я закрыла лицо чистыми и вкусно пахнущими ладонями. она подошла ко мне и прижала к груди. я чувствовала как за её тёплой кофтой билось сердце. в так моего. она гладила меня по голове, незаметно для меня перебирая мои рыжие волосы. от неё приятно пахло сладкими духами и кофе.—все, прекращай. Я рядом, все будет хорошо.—она чмокнула меня в макушку, прямо как моя бабушка. слезы полились с новой силой, на что Виктория Германовна нецензурно выругалась. она опустилась передо мной на коленку и подняла моё лицо за подбородок, убирая руки с лика и смотря в покрамневшие глаза. её очи отражала тревога за меня и надобность помочь, сейчас она казалась не моей злой преподовательницей, а милой девушкой, которая просто хотела мне помочь.—скажи.—прошептала она. —Виктория Германовна, мой.отец—сквозь мои хлипы я еле вроговорила это предложение, но слезы мучили меня и я снова зажмурилась, словно от всего мира. тут же я почувствовала поцелуй на моей щеке и, на удивление, холодную кожу лица на своём. она шептала мне на ухо всякие нежности, что было странно. что я запомнила, так это: «Марьян, ты же сильная девочка», «Марьяна-а, я верю в тебя.», «Печальная красавица, я всегда рядом.» сейчас я бы спросила, почему она все зовёт меня «печальной красавицей», но мысли были явно не об этом. немного успокоившись, я ответно обняла её и устало произнесла: —я опоздала домой на минут пять, у меня автобус задержался, а отец домой раньше времени приехал. Я пыталась объясниться! он ударил меня. сне так мерзко, понимаете? —я вцепилась в её кофту, боясь, что она может испортится, боясь, что она убежит или высмеет. но она не перестала меня удивлять. —марьян, сегодня переночуешь у меня. Пойдём, я тебе в своей комнате кровать расправлю, вставай.—Я не отцепляясь от неё, словно ребёнок от конфеты, пополелась в её комнату. Не раздумывая, я плюхнулась на кровать и потянула за собой Райдос. Оказавшись в её объятиях, я свернулась калачиком, а она оторопела. Конечно, не каждый же день ты посреди ночи, на улице находишь грязную и зареванную ученицу, тащишь ее домой, а потом она хочет (?) заснуть в твоих объятиях! Но я её удивила больше! —Виктория Германовна, спойте мне колыбельную.—сонно и неразборчиво промямлила я. Она начала тихо исполнять «колыбельную Медведицы», и под её нежное пение я быстро уснула, слыша напоследок: «спи, печальная красавица.»