***
Сглотнув, Тан Пэ смотрел на такого Тан Чжаня, своего младшего брата; слабого, растрёпанного, нуждающегося; конечно, он знал, что ему, как старшему ребëнку в семье, следует сделать: отвести своего тонсэна в павильон для омег во время течки; но он также не желал ему столь ужасной участи — лежать прикованным к кровати без возможности уйти или облегчить течку. Их семья не считала, что омегам, носящим фамилию Тан, стоит давать даже обезболивающие или подавляющие, оставляя всё, как есть. Когда Тан Чжань оказался на его руках, Тан Пэ быстрыми шагами прошёл несколько комнат обратно в покои брата, следя за тем, чтобы их не поймали. Заперев дверь и уложив его Чжань-а на кровать, полную его запаха — черт, очень сильный запах; очень сладкий — он ощупал его лицо; горячее. Он подумал о том, что ему нужно выделить несколько дней в следующем месяца, на которые выпадает течка Тан Чжаня. — Пожалуйста, хён… — просят его снова, и Тан Пэ думает: разве он не должен чувствовать сопротивление к запаху, раз они одной крови? Если это чувствует он, то могут ли другие? Ревность заставляет его прикусить внутреннюю сторону щеки до крови. — Хён… хён-хён-хён… — бездумно зовёт его Чжань-а, едва ли понимая, чего желает; верно, это его первая течка. И Чжань-а зовёт его. Тан Пэ, к своему и других сожалению, не столь праведный или сдержанный человек, когда отвечает на зов, который вряд ли мог игнорировать ещë дольше, наклоняясь к губам своего тонсэна; мягкие и сухие, очень горячие, как и всё тело; великолепные.***
Очень медленно и неуверенно Тан Чжань приоткрывает свои губы и размыкает ряд зубов, позволяя своему разуму отключиться, а телом полностью принадлежать своему хëну, когда тот проводит своим языком по его губе, когда проникает глубже, сплетаясь с языком, и заставляет задыхаться от окружающего его запаха. Его тело выгибается ещë до того, как он успел понять, что его вставшего члена коснулись; ах, так вот, что так болело. Он низко заскулил, извиваясь и вздрогнув, когда штаны попытались стянуть, мучаясь от неприятного ощущения холодного и сухого воздуха на нежной и чувствительной коже. Его руку мягко отводят в сторону, заставляя отпустить ткань, и Тан Пэ успокаивающе поцеловал тыльную сторону притянутой к их лицам ладони, пытавшейся удержать штаны. — Я не буду входить, Чжань-а, — пообещал он. — Просто помогу. Своими влажными глазами Тан Чжань смотрел на него с полным доверием, когда он стянул мешающуюся ткань, вновь коснувшись кончиками пальцев истекающего члена — слишком невыносимо. Хён обхватывает полностью его член рукой, сжимая и разжимая, ведя вверх и вниз, очень сухо, очень натирает, и он жалостливо стонет, все еще думая, что этого недостаточно. Тан Чжань хочет… чего-то еще. Его бедра липкие и влажные, и он чувствует, как что-то стекает вниз; точно, медленно доходит до его разума, он — омега, и он хочет, чтобы его наполнили. — Хён, пожалуйста… пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — молит он, не говоря ничего конкретного, пытаясь сосредоточиться, но ощущение горячей сухой руки отвлекает его каждый раз; ему хочется плакать от этого ощущения. Его хён целует его щеки; наверное, он всё же плачет; это больно, это приятно, это горячо. Тан Чжань кончает один раз со всхлипом, держась за сильные плечи своего хёна, альфы, и ему чертовски мало. Когда силы вновь находят его, он тянется к Тан Пэ, чтобы вновь поцеловать и притянуть ближе, пытаясь закинуть на него ослабшие ноги, но безрезультатно, поэтому он трётся, трётся и трётся, надеясь, что его хён сжалится над ним, проявит к нему ту заботу, которую он всегда получал больше, чем другие, и войдёт. Но, когда Тан Пэ отстранился, разрывая их поцелуй, его сердце упало, и он вновь промямлил: — Хён, пожалуйста… Его наполненные слезами глаза и поджатые влажные губы не могли не откликнуться в сердце его хёна; Тан Чжань знает это, хён никогда не мог ему по-настоящему отказать; поэтому Тан Пэ раздвигает его ноги чуть шире, вводя два пальца. Они входят легко и быстро, пальцы прохладные внутри него, и жар чуть спадает, когда он стонет слишком громко, и хён закрывает ему рот своим. Тан Чжань едва помнит, что их не должны бы заметить; омега внутри него не согласна, он жаждет, чтобы их увидели, он хочет, чтобы все узнали, что он принадлежит только своему хёну, единственному альфе, которого он хочет видеть в себе. Спина упрямо выгибается дугой, что он слышит хруст суставов, когда пальцев становится мало, но Тан Пэ продолжает его бережно растягивать изнутри, сгибая костяшки и попадая в комок нервов. Тан Чжань, цепляясь за одетую спину брата, хнычет в поцелуе: — Х-хё-ё-ён~ Хён, которого он так звал, только снова целует его щёку. — Прости, Чжань-а, я не могу сейчас, — пальцы снова сгибаются в нём, и он пытается поддаться бёдрами вверх, но у него едва получается от слабости, — ты сам знаешь, что это небезопасно, — он знает, он так хорошо это знает, что от родной крови они не получат хорошего результата, но омеге внутри него плевать; он плачет от того, как ему не хватает узла альфы внутри. Его хён целует его в другую щеку. — В следующий раз, — говорят ему, как обещание, и он кончает во второй раз с облегчением. Это была его первая течка, прошедшая в ясный знойный день рядом с хёном.