Потри еще раз

      Раньше Шастун думал, что «объебос» – это когда тебе в «пятерочке» вместо десяти рублей дают рубль, но оказалось, что «объебос» – это если тебе в наследство достается потрясающий загородный дом и десять соток земли, а на деле ты приезжаешь за тридевять земель от Москвы в покосившуюся развалюшку. Нет, вообще Антон был доволен, недвижимость – это прекрасно, и спасибо огромное какому-то там родственнику, которого Шаст в глаза ни разу не видел, за такой подгон, но хотелось бы что-то менее древнее и кривое. Парень стоял на дороге, даже боясь заходить на участок, который был огорожен низеньким заборчиком из железных прутиков. Деревня – круто, а когда затрахался постоянно ездить на метро в толпе людей и дышать выхлопными газами шумной столицы, так вообще – сказка! Антон окинул взглядом окрестности: такие же низкие заборы, маленькие уютные домики, пахло навозом и скошенной травой. Где-то вдалеке лаяла собака и гоготали гуси. Наверное, Антону здесь понравится. Он вновь бросил взгляд на развалюшку, именуемую теперь его пентхаусом, и тяжело вздохнул. — Дорово, — Шаст дёрнулся и обернулся. За ним стоял невысокий парень с лёгкой щетиной. Он щурился от яркого солнца, которое отражалось в его очках, — Ты что ль теперь тут живешь? — Здравствуйте, типа того, — кивнул Антон, разглядывая мужчину. Заношенные шорты, галоши, футболка с дурацкой надписью: «Сексинструктор» и потертая полосатая рубашка с закатанными рукавами, ну прям карикатурный сельский житель. Антон немного принюхался, от парня исходил запах леса и мокрой собачей шерсти – оборотень, к гадалке не ходи. — Купил или родственник Ивана Матвеевича? — Троюродный племянник, — кивнул Антон. — Ничего себе, а у него что поближе родственников не было? Ну ладно, не мое это дело. Меня, кстати, Дима зовут Позов, я твой сосед, — парень кивнул, широко улыбаясь. — Антон, очень приятно, а ты давно здесь живешь? — Да, сколько себя помню. Ты заходи вечером, мы с женой моей, Катькой, сегодня шашлыки будем жарить, у меня наливочка есть – просто мёд, дядьку твоего помянем. Иван Матвеевич мужик был хороший. Если чем помочь надо, так ты тоже зови не стесняйся. Мы тут в деревне все одна большая семья. Пока парень не вступил в наследство, дом был закрыт, да и у Антона не сразу появилось время, чтобы приехать сюда и посмотреть на масштаб трагедии. Честно говоря, он в принципе не собирался сюда приезжать. Когда ему позвонил нотариус и рассказал о том, что он теперь обладает участком и домом в ебенях, он уже мысленно выставил это все на продажу и подписывал документы, внося первый взнос по ипотеке, но потом получил письмо от дяди:       "Здравствуй, Антоша! Ты меня не помнишь, виделись мы с тобой последний раз, когда ты еще ходить не умел, но уже тогда я понял, что ты тот самый. Я долго жил в затворничестве, насколько это позволяло мое положение. Нет, ты не подумай, я не был отшельником. Просто, таким как мы, места в то время не было в мире. Я говорил еще тогда, когда ты был младенцем, что ты особенный, такой же как и я, но мама твоя не верила, надеялась, что тебя минует «проклятие». Не миновало. Ты, думается мне, и сам был не рад, когда почувствовал силу, долго скрывавшуюся, но всегда имеющуюся в тебе. Не печалься, мой друг! не все, как твоя мать, относятся к магам, особенно сейчас. В ваше время магов любят и уважают. Мне же пришлось тяжело. Я скрывался, скитался по баракам, бегал от охотников и только здесь, в этой богом забытой деревушке, я нашел для себя пристанище. Пророс корнями, подобно розе, и расцвел. Для тебя, наверное, сложно понять меня, надеюсь, что ты никогда и не поймешь какого это – лишь на старости лет обрести спокойствие, а уже сейчас счастлив. Если же нет, я могу лишь попытаться подарить тебе немного счастья. В наследство я оставляю тебе свой дом и все, что в нем есть… Антон, я оставляю самое дорогое. Заботься о нем, пойми его и попытайся приручить, у меня, как ты понимаешь, не получилось. Он своенравный и заносчивый, но почему-то мне кажется у тебя получится. Оберегай его, ведь он, несмотря на всю стать, очень нуждается в защите. Прощаюсь. Пишу тебе и чувствую, как силы покидают, но это ничего, главное сохрани то, что мне удалось спрятать. И еще три его почаще, он сначала будет фыркать. Но ему это нравится, поверь.» У Антона после этого письма рука не поднялась продать дом. Он дядю может и не знал никогда, но мать часто рассказывала, как тому пришлось тяжело. Он был сильным магом и помог бы многим людям, но родился не в то время. Всего за пару лет до рождения Антона, магов признали в обществе, перестали бояться, отлавливать и истреблять. Сейчас действительно проще. У Шастуна престижная работа, много друзей, даже мать, не смотря на то, что до сих пор не любила магов, гордилась сыном. Способности у парня открылись, когда ему было двенадцать. Вообще это поздно, ко всем приходят приливы ближе к девяти годам, но Антон не расстроился. Расстроилась мама. Она магов на дух не переносила, хотя сама была рождена от ведьмы. Бабушка часто говорила, что это из-за того, что мама – обычный человек, говорила, что она всегда мечтала в детстве быть магом, но как-то не срослось. Она и Антона против была отдавать в магическую школу, надеялась подавить в нем способности, Шаст ее за то не винил, но был бесконечно благодарен бабушке, что та настояла и Антона отправили обучаться магии. Шаст мечтал работать в полиции или медицине, но как-то не сложилось и он пошел на журналистику. Вообще он не жаловался. Профессия прикольная, а с его способностями у него неплохо получалось с ней справляться. Он работал в приличной газете, писал большие статьи, правда пока все только про какие-нибудь казусы на улицах или негромкие новости, но это ничего. Он верил, что придет время и ему попадется очень интересная история, благодаря которой к нему придут и деньги, и признание, может быть даже материала хватит, чтобы написать свою книгу. *** Шастун наконец зашёл в дом и ему резко в нос ударил запах затхлости и пыли. Тут явно никто не проветривал со смерти дяди и не убирался тоже. Он провел по небольшой тумбочке, стоящей на террасе, пальцем – пыльно и грязно. Дом был маленький, одноэтажный. Небольшая терраса, которая использовалась как кухня и столовая сразу, и две маленькие комнаты: спальня и зал. В зале во всю стену стоял шкаф с книгами, баночками, вазочками, статуэтками и другими прелестями деревенского интерьера, глубокий мягкий диван, из которого торчало пару пружин и письменный стол у окна. В спальне кровать, шкаф с одеждой и тумбочка. Всё как у всех. А что еще нужно одинокому магу в деревне? Первым делом Шастун раскрыл все окна, впуская свежий воздух, и плюхнулся на диван. Вообще Шаст ехал расслабиться, посмотреть дом и отдохнуть, но, еще раз окинув взглядом пыльное помещение, осознал, что вместо отдыха он будет мудохаться с уборкой все выходные. Антон решил начать со спальни, потому что проходить с улицы в комнату по грязному полу он мог, а вот спать на старом и страшном дядькином постельном белье, на котором возможно тот и отдал коньки – нет. Он специально из Москвы, для такого случая, привёз и простынь, и наволочки, и пододеяльник – старые, все из разных комплектов, но для деревни сойдёт. Парень быстро скинул белье в мусорный мешок, вытащил сырые подушки, одеяло и матрас на улицу, чтобы они проветрились и просохли. Перебрал шкаф, так же выкинув оттуда практически всё, оставляя лишь парочку винтажных рубашек, которые он хотел привести в божеский вид и носить и длинный кожаный плащ. В нем дядька, наверное, больше походил на Ван Хельсинга, чем на мага. Но Антон такое на работу носить не собирался, а вот на какую-нибудь костюмированную вечеринку вполне себе. Да и вообще вещь явно была с историей, такое выбрасывают только бессердечные. Шаст кое-как нашёл в сарае ведро, которое было явно не для пола, но довольно чистое, в нем точно не цемент какой-нибудь мешали. Кран на кухне не работал, во дворе тоже и Шастун, немного помявшись, вышел на дорогу, подходя к забору Диминого участка. Позов стоял посередине огорода на небольшом пятачке и рубил дрова огромным топором. Футболка его взмокла на спине, а шорты сползли, открывая практически половину задницы. Антон неуверенно покашлял, привлекая внимание, и замахал рукой. — Ну что, Тох освоился? — подтягивая шорты, проговорил Дима и подошёл к забору. — Честно говоря, не очень. Ты случайно не знаешь, где у дяди вода включается? А то я хотел полы помыть, а воды нет. — Как же не знаю, знаю! Мы вместе с твоим дядей трубу и тянули мне на участок и ему, пошли, — кивнул Позов и с одного удара воткнул топор в землю. Антон даже вздрогнул. Хотя сосед казался ему добряком, обычный деревенский мужик, хоть и оборотень. Дима прошёл за сарай и практически полностью скрылся в огромных кустах крапивы. — Ну вот и все, давай сюда своё ведро, — напор воды был настолько маленький, что, если бы Антон туда начал ссать, наполнилось бы оно и то быстрее, — вентиль совсем зарос, ты б скосил, дядя твой косой косил, но, у меня есть косилка, если хочешь. — Буду тебе благодарен, я с косой не особо умею управляться. Ты прости, — виновато опустил глаза Шастун, оглядев Диму в крапиве. — Тебе, наверное, жжётся? — Да ты что, я ж оборотень, мне это все не страшно. Я думал, что ты как дядя — маг. — Маг, — кивнул Антон, — Просто не знал, что оборотни не чувствуют крапиву. — А ты к нам вообще, как? На пару дней или навсегда? — Ну вообще я на выходные приехал. Ну и планировал приезжать сюда отдыхать, как на дачу. — Ну и зря, — Дима достал из кармана пачку сигарет и прикурил, облокачиваясь на корявую стенку сарая. — У нас тут хорошо, дяде твоему нравилось. — У меня в Москве работа. Да и вообще, мне кажется, я не смогу постоянно жить в деревне. — А я не могу в городе. Шумно, народа много, Катьку вот уговорил вернуться, ну мы тут и поселились. — Катя – это же твоя жена? — Ага, дочку мне родила, Савиной назвали, сейчас вот опять на сносях. Ты приходи к нам вечером, я вас познакомлю. — Да, как-то неудобно. — Неудобно какать стоя. — А они тоже оборотни? — Катя – вампир, а Савина – да, оборотень. Она взяла лучшее от папочки. Я, может чересчур сентиментален, но семья самое дорогое, что у меня есть. У тебя есть кто-то? — Нет, я вряд ли создан для семьи. — Ну, я тоже так думал, а потом Катьку встретил и все изменилось. Так что ты просто ещё не встретил свою Катьку. Ведро наполнилось, Дима закрыл кран и выполз из крапивы. На его теле не было ни единого волдырика и Антона это поистине поразило. Он вообще знал много всего, но, из-за своей детской впечатлительности, порой вот такие мелочи радовали и удивляли. Он вспомнил, как в детстве упал в крапиву, жутко чесался и распух, как-будто в пчелиный улей залез. Его потом целый день бабушка обмазывала какими-то мазями, настоянными на травах и читала заклинания, а Диме хоть бы хны. Он протер в комнате пыль, перевесил шторы, помыл полы и перестелил постельное белье. В принципе жить тут можно было. Антону даже начинало нравится. Он плюхнулся, раскидав руки и ноги по кровати, и вдохнул свежий воздух, который клубился по комнате из открытого окна. Как там говорил Есенин: «Хорошо в деревне летом…»? Так вот, Антон его прекрасно понимал в этом плане, ему реально было хорошо. За окном вечерело. Красный закат спускался огненной дымкой на землю и окрашивал комнату в ярко оранжевый. Темно-бордовые стены спальни приняли практически кровавый оттенок. Мужик с картины смотрел грозно, как-будто пытался напугать или приструнить, а обшарпанный дровяной потолок давил. Антон глубоко вдохнул ощущая, как от свежего воздуха начинает кружиться голова и прикрыл глаза. Запарная неделя, длинная дорога в душном автобусе, уборка – выжали его. В животе заурчало, и он сжал его рукой, чувствуя, как желудок слипался. Все бутерброды, которые он с собой собрал, он сожрал ещё в автобусе, а другой еды у него не было. Идти до небольшого магазинчика, который находился через несколько улиц от его дома у него не было сил, да и тот, скорее всего, был уже закрыт. Поэтому, он просто перевернулся на бок, поджимая к себе ноги и начал представлять, что он уже поел. Помогало это плохо, от представлений жареной курицы и макарон, которые Антон бы с огромным удовольствием съел, засосало под ложечкой, а рот непроизвольно наполнился слюной. — Антон! — Послышался Димин голос. Парень выполз из домика. На улицу уже опускалась ночь. Холодало и было слышно, как вокруг роем вьются комары. Дима стоял около калитки и мило улыбался. — Пошли ужинать, — махнул парень рукой. — Мне правда очень неудобно, да и я не голоден, — подходя к калитке проговорил парень и его живот заурчал, явно несогласный со своим хозяином. — Неудобно спать под потолком, пошли тебе говорят, — Антон ссутулился и поплёлся за Позовым. Катя и Савина оказались милейшими созданиями. Девушка обхаживала Шаста, как родного, а Савина, только увидев Антона, сказала, что у неё ещё никогда не было такого длинного друга и, в момент уместившись на коленках парня не слезала с них, пока не пошла спать. Позов, как и обещал достал наливку, и она действительно была хороша. Антон, кажется ещё никогда так быстро не пьянел. Буквально пара рюмок и он в говно. Катя, собрав грязную посуду и оставив парням закуски, ушла отдыхать, а Антон с Димой продолжали сидеть в беседке, курить и разговаривать. — Вот ты меня уважаешь? — спросил Дима, еле ворочая зыком. — Конечно, уважаю, — Кивнул Шастун и затушил практически целую сигарету в пепельнице – уже не лезло. — Тогда хватит страдать хуйней. Переезжай к нам. У нас тут природа, ты посмотри какая, — он раскинул руки, но вокруг была сплошная темнота, только в некоторых окнах домов горел свет. — Да ты не понимаешь, у меня же там всё. Работа, друзья… — Баба есть? — Нет бабы, — расстроено помотал головой Шастун. Она ему в принципе была не нужна, потому что Антон был больше по мужикам, чем по бабам, а если откровенно, то сильно был по мужикам, на все сто процентов. Но после пол литра наливки всё уже смешалось в его голове. — Найдём, — кивнул Позов. — У нас тут бабы знаешь какие, ух! — А ты Катю тоже тут нашёл? — Нет, с Катей мы в городе познакомились. Я учиться поехал, думал стану известным стоматологом, а потом встретил ее и как-то закрутилось. Она забеременела, уже было не до учебы, в Москве мне было трудно, многие до сих пор боятся оборотней, да и работу без образования, на которую можно прокормить семью, я не нашёл, и мы вернулись сюда. Здесь хорошо, я работаю в местной больнице, тут не престижно, работать не едут, а я учился хорошо, вот меня и взяли местным фельдшером. Платят немного, но нам хватает. Хозяйство у нас своё, огород, соседи хорошие. Не жизнь, а сказка. — А я журналист. Кому я тут нужен? — А себе? Себе ты тут нужен. Иван Матвеевич рассказывал, как он по всему свету скитался, как бегал от охотников, а тут нашёл пристанище. Тихо тут, хорошо, спокойно. — Не знаю, может быть когда-нибудь я сюда и перееду насовсем, а сейчас у меня амбиции. Опять же, если переезжать, то как ты, чтобы семья… — Так мы тебе тут и найдём. Вон, у нас доярка есть незамужняя, Иркой зовут. Девка она красивая, тебе понравится. Антон пьяно кивнул. Он не был согласен знакомиться с какой-то дояркой, просто рот уже совершенно не работал. Клонило в сон и голова начинала гудеть. Дима что-то говорил, но и у него язык не ворочился. *** Шаст проснулся в своей кровати с первыми петухами. Не то, чтобы он этого хотел, просто эти гребаные петухи орали так, что и мертвого бы подняли. В голове флешбеками вспыхивали картинки прошлого вечера и ночи. Они пили, пели, разговаривали, Дима много говорил про доярку и плюсы жизни в деревне, что Шаст кажется даже согласился… или нет. Антон приподнялся на локтях, ожидая, что его голова расколется на две половинки, но этого не последовало. Голова не болела, его не тошнило, немного сушило рот и было желание зарыться обратно в подушки и проспать весь день, но ожидаемого похмелья не было. Все-таки Димина наливка – восьмое чудо света. Он кое-как сполз с кровати и медленно поплёлся на кухню. Зачерпнул ковшиком из ведра воду и, даже не воспользовавшись кружкой, опустошил половину. На улице громко лаяли собаки, мычали коровы, гоготали гуси и кудахтали куры, жужжали насекомые и было в этом во всем что-то прекрасное и романтическое. Как-будто на симфоническом концерте, но вместо музыкальных инструментов – природа. Антон выперся на улицу в одних трусах и глубоко вдохнул. Солнце нежно согревало своими лучами, ветер ласкал кожу, стоял запах всё того же новоза и травы. – Антох! — Позвал его Позов, который выводил корову на верёвочке. — А я уж думал идти тебя будить, ну что пошли!? — Куда? — Как куда? С Иркой знакомится. Я ей корову на дойку веду, как раз познакомлю. Мы ж вчера договорились. — Да я как-то… — замялся Антон. Он про этот договор ничего не помнил, да и честно говоря, знакомиться с ней он не хотел. Во-первых, ему было не интересно знакомится с девушкой, как с девушкой. А во-вторых ему вообще бы ещё поспать и продолжить уборку. — Давай, давай, нехрен прохлаждаться. Антон помялся, но всё-таки кивнул и медленно поплелся одеваться. Не знакомится же ему с дояркой в трусах. Они шли долго, Позов опять рассказывал как славно жить деревенской жизнью, про семью и работу, и про то, как оборотням непросто в мире. Шаста невероятно расстраивал факт, что, в их веке технологий, до сих пор люди обращают внимание на такую мелочь как раса. Ну, подумаешь, оборотень – он же не первобытный человек, чтобы жрать людей, питается сырым мясом в полнолуние, пьет таблетки, которые подавляют жажду крови – обычный такой человек. Они дошли до большого коровника. Запах парного молока плотным облаком стоял и от него в животе урчало. Дима загнал корову в большой загон к другим рогатым и повёл Антона в небольшой покосившийся домик, явно давно не ремонтируемый. Краска на нем облупилась, ставни гуляли туда-сюда от утреннего ветерка, а из самого дома доносился громкий женский смех. Шастун прошёл в здание, если, конечно, его можно было так назвать, и на него уставились шесть глаз. В домике за небольшим столом сидели три женщины. Две из них были крупные, дородные, зрелые, а третья худенькая и тоненькая, словно березка в хвойном лесу. Она была довольно мила и красива, увидев Антона, она потупила на парня с пару секунд, широко раскрыв глаза, а затем засмущалась и опустила взгляд. — Ну что, бабоньки, — громко начал Дима, — Знакомьтесь, это Антон, он племянник Ивана Матвеевича. Женщины оживились и зашушукались, а потом одна из них, та у которой большая и пышная грудь лежала практически на столе, подошла к парню и Антон учуял от неё до боли знакомый приторный запах, который тотчас же влюблял в себя и тянул ближе к его обладательнице – Сирена. Сирены были прекрасны. Их аромат манил, голос завораживал, а взгляд влюблял. Стоило сиренам стрельнуть в глаза кому-то, как те, тотчас же падали перед ними на колени и готовы были сделать все что угодно, лишь бы поиметь их. Эта же сирена явно не стреляла глазами в парня, не пела, скорее всего она вообще была не настроена на него. — Здравствуйте, Антон, а вы к нам насовсем или…? — Или, — перебил Антон и сделал шаг назад, потому что уже не мог чувствовать сильного влечения, с которым, несмотря ни на что, тянуло к женщине. — Я на выходные, буду дом в порядок приводить, ну а потом иногда приезжать сюда, отдыхать. — Как интересно, — улыбнулась сирена, делая шаг вперёд, всё еще влечимая какой-то, кажется, игрой с парнем, — А вы сами откуда? — Из Москвы, — кивнул Шастун, но отходить не стал, задерживая дыхание. — Ой как совпало, а у нас вот Ирка очень хочет побывать в Москве! — Кивнула она на стройную девушку, все ещё прятавшую взгляд в кружке чая, — Может быть, Вы свозите девочку на экскурсию? — Да, конечно, — натянул подобие улыбки Антон и неуверенно пожал плечами. Она была симпатичная, но… — А Вы… — уже обратился он к девушке и сделал к ней пару несмелых шагов, — Кажется, Вы… - он всмотрелся в лицо и в голове тотчас же родилось слово, — Полудница? Кому-то полудницы казались самым идеальным вариантом для отношений. Они представали в виде прекрасных девушек, иногда, конечно, и парней. Антону бы этот вариант сильно больше подошел, но любили их все за то, что те имели способность обернуться в кого угодно. Если, к примеру, человеку нравились зеленоглазые брюнеты, то полудницам не составило бы труда тут же превратиться. Или вот, влюблен ты в Меган Фокс, тоже не сложно. — Да, — кивнула она, — Но я почти не превращаюсь. Всегда в своём родном обличии. Не вижу смысла в этих масках. А Вы, когда в Москву? — Завтра утром поеду, на первом автобусе. — Может я с тобой? — Не уверен, что у нас будет время пройтись по Москве. У меня на этой неделе много работы, может, как-нибудь в другой раз… *** — Не понравилась, значится, тебе наша Ирка? — Дима бодро шел с большими бидонами молока обратно, а Антон плёлся сзади. Жара изматывала и убивала. — Не то что бы не понравилась, она, кажется, хорошая, но… — Но не понравилась. — Скажем, она не в моем вкусе. — Да? Ну это не страшно, она ж может обратиться кем угодно, кем захочешь… — Вряд ли я такого хочу. Мне важен человек, что у него внутри, понимаешь, неважно кто, будь хоть собакой Баскервили, мне плевать будет, если я почувствую, что мне подходит. — Он осекся, смотря на Димин суровый взгляд, и тут же понял, что ляпнул глупость. — Ой, ты это прости, я не это имел в виду. Вообще ничего не имею против собак и тем более… — Да, забей ты. Не зацепила значит, ну ты не переживай, у нас тут баб знаешь сколько, мы тебе обязательно кого-нибудь подберем. — Да это вряд ли, — замялся Шастун. — Почему это? — Ну понимаешь, Дим, — Антон не особо любил говорить с малознакомыми людьми о своей ориентации, но и знакомься со всей женской частью населения этой деревушки тоже не было в его планах. — Мне не особо девушки в принципе нравятся. — Так что ж ты мне голову то морочил? Найдём тебе… блин, а кого ж мы тебе найдём, тут у нас таких нет, да и не было никогда. — А дядя? — Дядя твой уже стар был, да и, кажется, он давно решил жить в одиночестве. Или не совсем в одиночестве… — Дима поставил на землю бидоны, прикурил и призадумался. — О чем ты? — Мы как-то сидели с ним, выпивали и он рассказал, что однажды встретил кого-то, кого-то очень важного, и что без него жизни у него нет и быть не могло больше. Воды, конечно, налил, понимаю, но от твоего дядьки было конкретики добиться, — проще с обрыва прыгнуть и выжить. Короче, говорил он, что до сих пор любит его, что до сих пор трясётся, когда тот на него смотрит, но прикасаться не смеет. — У дяди был кто-то? — Я никогда никого не видел, но он всегда готовил на двоих, кто-то мылся в душе на улице, в тот момент, когда Иван Матвеевич был на охоте или в огороде… Антон пришёл домой и прошёлся ещё раз по огороду и постройкам, но никого так и не нашёл. Наверное, тот… тот, в кого дядя был влюблен, ушёл или умер вместе с ним. На Шаста напала какая-то вселенская тоска и грусть. А вдруг он, как и дядя, не сможет найти… или, если найдёт, его не полюбят, а вдруг дядя никогда не был счастлив, вдруг, и он никогда счастлив не будет. Сил и желания убираться не было абсолютно, да и настроение парня сильно испортилось. Антон пару часов еще повалялся в кровати в попытке уснуть, но сон уже давно попрощался с ним. Шаст перевернулся на другой бок и уставился на портрет мужика. Антон дядю не знал, не помнил, но по старым фоткам в бабушкиных альбомах знал, — это точно был не он. Парень на картине был еще молод, пусть и суров. Хотя, кажется, он всего лишь хотел таким казаться. Растрепанная челка, которая прядками стекала по лбу, голубые глаза, в них, кажется, от солнца ходили темные ниточки, как-будто он не нарисованный, а живой и вот-вот моргнёт. Губы, стянутые в тонкую линию, и брови, сведенные к переносице, Шаст был не уверен, но почему-то ему казалось, что парню не нравилось, что его рисуют. Вообще, это было странно: в доме не было других картин или хотя бы фотографий, большинство вещей были явно поношенными, старыми, а эта картина… Рамка была дорогая, явно позолоченная или даже золотая, вычурная, она совершенно не вписывалась в убранство этого захолустного домика. Антон встал с кровати и подошел ближе, он хотел дотронуться кончиками пальцев до картины, но его в момент ударило, как-будто током, а по контуру рамки скользнула тонкая ниточка магии. Дядя заколдовал или заговорил картину. Наверное, она была для него важна, возможно этот парень и был тем самым его возлюбленным. Шаст еще долго вглядывался в картину, а потом быстро оделся, покидал вещи в сумку, закрыл дверь дома и, даже не попрощавшись с Димой, уехал обратно в Москву. Ему повезло, как только он подошел к остановке, подъехал нужный ему автобус, и в метро он недолго ждал поезд со свободным вагоном, даже нашел место, где мог сидеть, как-будто сама вселенная подавала ему знак, что дома явно лучше, чем в деревне. *** — Шастун, я статью для нового выпуска, когда увижу? Никогда? На пороге небольшого Шастуновского кабинетика стоял Белый. Вообще, Руслан был мужик хороший, веселый, понимающий, даже денег в долг давал Антону, когда у того было туговато с финансами, но это в свободное от работы время. А в офисе он был самой настоящей акулой пера и занозой в заднице… Многие связывали это с его природой, ведь Белый был вурдалак. Он чуял хороший материал, как свежее мясо, шёл всегда по точному следу и, именно поэтому, уже много лет занимал место главного редактора их газеты. — Я почти закончил, — кивнул Антон, пялясь в пустой вордовский документ, открытый на рабочем столе ноутбука. — В этом месяце мы должны выстрелить, Шаст. Не отдашь годный материал – премию не увидишь. Шаст натянуто улыбнулся и махнул рукой, как бы говоря, что у него уже все готово и премия в кармане, но как только закрылась дверь, Антон взвыл и упал головой на сложенные на столе руки. Новой статьей у него в мозгу и не пахло, да что там, даже материала, из которого можно было бы что-то выжать, даже на обычную статью, не претендующую на премию, не было. За это утро понедельника он перелопатил все новостные сводки, все паблики в соцсетях и, честно говоря, уже мысленно попрощался с хорошим отношением руководства к себе. У него частенько бывали вот такие творческие кризисы. Но не от бесталанности, а скорее от неимения материала. Москва большая и тут всегда что-то происходило, но не всегда это что-то подходило для Шаста.       О крупных мероприятиях и происшествиях в их газете писали Белый, Бебур и Лазарев. Руслан писал и мог писать, о чём угодно, везде он был как рыба в воде. Бебуришвили был завсегдатай ночных клубов и всяких тусовок. Как он мог, в говнище пьяный, брать интервью у самых влиятельных людей Москвы, – для Шастуна до сих пор оставалось загадкой, но, он дракон и как истинный дракон пил одной головой, думал другой, а интервью брал третьей. А Сережа Лазарев, ну он на короткой ноге со всей эстрадой, тут даже и объяснять нечего. Он когда-то и сам пел, имел кучу фанатов, а потом впал в депрессию и понял, что вот такое пристальное внимание к его персоне ему не нужно и он вполне себе прекрасно существует в этом богемном мире без непосредственного участия. Поэтому, по своей природе – феникс, Лазарев переродился и пришел работать к ним в газету, где Белый, наслышанный о его связях и сфере деятельности, взял его без какого-либо резюме и собеседования. А если Антон позарится на гороскопы Матвиенко, то Матвиенко с присущей ему вампирской любовью к крови выпьет его и даже не подавится. Можно было бы попробовать сходить к Варнаве, поплакаться на жизнь, у неё точно был какой-нибудь неказистенький материальчик, за который, конечно, премию бы не дали, но и не уволили, но это самый крайний случай, так можно поступить, если Шаст вообще ничего не найдет, а до сдачи статьи останется одна ночь, а пока надо было еще раз прошерстить интернет, полистать новостные сводки, позвонить знакомым из других издательств, может быть что-то, да и выплыло бы. Но за день Шастун не написал ни строчки, он даже не ходил на обед, перечитывая в миллионный раз новости, в попытке найти хотя бы намек на статью, но все было тщетно. Рабочие часы тянулись, подобно патоке, буквы плыли, глаза красные, слезились, боль давила на виски, сродни железным тискам средневековых пыток. Но парень даже и не думал применить обезболивающее заклинание, отдаваясь в руки мазохистическим наклонностям, которых у него, вроде, никогда не было, но отчего-то и мысли облегчить свои страдания не было. Он хотел прочувствовать этот момент. Вообще, Шастун верил, что только в страданиях можно отыскать что-то гениальное. Ко всем известным людям грандиозное приходило в моменты боли и страданий. Нет, Антон не рассчитывал, что из-за головной боли на него свалится какой-то эксклюзив или стоящая тема, которую можно было бы развить хотя бы на пару абзацев, но, что в его голове появится хотя бы одна здравая мысль, – это да. Пикнув пропуском, Шастун вышел с работы, так и не написав ни строчки. Голова все так же болела, глаза слипались от усталости, да и вообще общее состояние парня больше напоминало что-то болезненное, как-будто кто-то подсосал у него энергии, что запрещено законом уже многие века. Раньше маги и другие существа, способные высасывать силы, активно промышляли этим, может быть, именно поэтому их и стали ненавидеть и охотиться на них. Но это было давно, сейчас-то уже время другое, мир не стоит на месте, все живут в мире и согласии… ну, почти все. Конечно, остались еще те, кто считает магов высшими созданиями, которым должны все остальные подчиняться. Вообще, Антон считал это полнейшим бредом. Он придерживался теории, что все люди равны, а все эти магические поверья – полнейший бред, который изжил себя. Бросив свое костлявое тело на кресло, пока еще, не заполненного вагона метро, он окинул взглядом пространство. Все хмурые, суровые, уставшие, разве их интересовало что-то кроме самих себя? Разве им интересно читать о чем-то, что не имеет к ним никакого отношения, что их не касается. Они могут, разве что, –позавидовать тому, кто лучше них живет, или же наоборот — порадоваться, что у кого-то всё хуже. Взгляд парня задержался на невысоком мужчине, у которого полицейский проверял документы. Мужчина выглядел прилично, опрятно, кажется, даже стильно и со вкусом, рядом с ним стояла маленькая девочка лет пяти и, крепко вцепившись в его штанину, смотрела испуганными покрасневшими глазками на мужчину в форме. Антон вытащил один наушник и прислушался. В вагоне шумно, еще и форточки открыты, отчего гул стоял приличный, но всё равно что-то парень смог разобрать: – Вы на таблетках? – Строго спросил полицейский и принюхался к мужчине. Ноздри его раздувались так противно и шумно, что, кажется, перебивали весь шум метро. – Да, как и всегда, – рявкнул мужчина и Шастун еще раз окинул его взглядом. – А девочка? – Ей шесть лет, – заметно зверея рыкнул мужчина, – Какие таблетки? Она еще не перешла в период мутации. Они оборотни, осенило Антона, он быстренько подскочил и встал рядом, с видом: «Я тут не подслушиваю вас, мне просто выходить на следующей». Чуйка журналиста и логическое мышление не подвели Шаста – мужчина был самым настоящим оборотнем. Запах мокрой псины, от которого практически не избавиться особям его вида, резко бил в нос. — Она ваша дочь? – Спросил полицейский, продолжая вертеть в руках паспорт и какую-то справку. Скорее всего, это была бумага о том, что именно этот оборотень прошел курс гормональных, от которых жажда крови и плоти стихает и он не опасен для общества. Такие выдают всем существам каждый год после прохождения курса, начиная с пубертатного возраста – когда мутация берет верх над разумом и человек превращается в зверя. — Да, она моя дочь, — всё так же недовольно фыркнул мужчина и прижал девочку к себе. — Ладно, держите, — полицейский практически бросил в лицо оборотню его документы и стремительно двинулся дальше по вагону. Мужчина тяжело вздохнул, свернул справку и сунул ее, вместе с паспортом, во внутренний карман куртки. Он был раздражён, зол, но это была какая-то привычная злоба. Как-будто он испытывал такое каждый день и уже свыкся со своей участью. Мужчина так же озлобленно зыркнул на Шастуна, который пялился практически в упор и, взяв девочку за руку, отошел к следующим дверям вагона. Шастун вышел не на своей станции, долго стоял в холле метрополитена, формируя увиденное в голове, потом бросил взгляд на часы и быстро открыл расписание автобусов до деревни. *** – Дим, а тяжело быть оборотнем? – Антон даже не зашел к себе в дом. Прямо с автобуса, последнего, между прочим, на который он еле успел, прибежал к Позову. – Ну, вообще-то нормально, – пожал плечами мужчина, подозрительно осматривая запыхавшегося Шаста в дверях своего дома. – Вас же принижают, да? — Ну, принижают – это громко сказано, скорее, просто не принимают и не любят. Мы - хищники, кому захочется стать жертвой? – Но ведь сейчас все оборотни еще в школе начинают принимать гормоны. – Тяга к свежему мясу от этого никуда не девается и в полнолуние мы звереем и шерсти от нас потом пол хаты, затрахаешься пылесос чистить, да и вообще… — Дима тяжело вздохнул, снял очки и устало потер переносицу, — Мы же всё-таки звери. Всегда ими были. Даже если кто-то из нас спасет мир от апокалипсиса, всё равно все будут помнить наших предков и как прятались по домам, в страхе быть съеденными. А чего это ты оборотнями заинтересовался? – Да я сегодня в метро видел, как мент у парня документы проверял, он оборотень и он с ним как… как с животным, понимаешь. — Как же не понять. Антон, ты думаешь у меня такого не было? Все через это проходят. — Но это же несправедливо. — Шаст, ты говоришь о какой-то справедливости? Её не существует, тебе повезло родиться в это время. Сейчас, поверь, мир намного справедливее, чем был раньше. Я, может, и не намного старше тебя, но застал еще те времена, когда и за оборотнями, и за магами гонялись с вилами, а тогда уже телефоны были и интернет. — Я хочу написать статью, — отрешенно произнес Антон, прокручивая в голове картинки, которые им показывали в универе, когда таких как он жги на кострах и это было лет двадцать назад, — Мне кажется, людям пора понять, что… — Это похвально, Антон, что ты хочешь изменить мир и я уверен, что кого-то тронет то, что ты там напишешь, но не многих. Остальные даже читать не станут. — Ну и пусть, — фыркнул Шастун и побрёл к своему дому. — Шаст, может хоть поужинаешь с нами? — Я не голоден, — фыркнул парень, не оборачиваясь на Позова. Антон нашёл в закромах дяди тёплую дутую куртку, через которую его бы точно ни один комар не покусал. Вытащил на улицу письменный стол и стул, протянул удлинитель, достал ноутбук и сел писать на свежем воздухе. Строчки в голове рождались сами собой, а на экране ноутбука быстро бегали строчные и заглавные буквы. С рассветом, огромная статья страницы на полторы, вылизанная настолько, что, кажется, даже Варнава бы ахнула, была готова. Парень прикурил и откинулся на спинку стула. В деревне было действительно хорошо. Антон тут только второй раз, а уже начинал понимать почему Дима решил жить именно тут. Было в этой деревне что-то волшебное, какая-то своя атмосфера, энергетика здесь особая. Антон невольно вспомнил письмо дяди и тяжело вздохнул. Тот приехал сюда от безысходности и, скорее всего, просто свыкся с мыслью, что здесь ему и место. Он не Дима, у него не было никого… Антона вдруг как кипятком ошпарило. Точно, у дяди же кто-то был. Антон бросился в дом и уставился на картину, висевшую на стене в комнате. Тонкие линии, родинки, длинные густые ресницы… Нет, это точно был дядин избранник, странно, конечно, что Дима его не видел, но, возможно дядя, как и Антон боялся осуждения еще и за ориентацию, он как человек, за которым всю жизнь охотились, вряд ли бы стал открывать душу кому-то, даже такому хорошему Диме. Несмотря на бессонную ночь, наполненную творческими метаниями, Антон совершенно не хотел спать. Он сидел на кровати и уже минут сорок пялился на портрет мужчины. Он был красив, хорош собой, дяде явно повезло. За окном уже орали, как ненормальные, петухи и, кажется, Дима ругался с коровой. Антона это немного развеселило и он поплёлся на улицу. Позов действительно пытался вытащить рогатую с участка, тянул её за верёвочку, но ей, очевидно, не особо куда-то хотелось идти. Она упиралась, мычала и мотала своей массивной головой, может быть, ей, как и Антону, не нравилась эта доярка Ира. — Помочь? — Прикуривая и выходя из калитки, спросил Антон. — Совсем от рук отбилась, привыкла, что с ней доярки, как с королевой носятся, а она корова! — прикрикнул Дима, грозно смотря на парнокопытное. — Написал свою статью? — кряхтя спросил Позов. — Да, — довольно закивал головой Антон, — Как по мне, она достойна первой страницы. Прочтешь? — Да, почему бы нет, только вот корову отведу. Сгоняешь со мной? Посмотришь еще раз на Ирку, вдруг… — Дима! — Да шучу я, понял я, что не понравилась она тебе. Вот странное дело получается, симпатичная девка она, плюсом кем хочешь может быть, что хочешь может сделать, а никого у нее нет. — Будет ещё, какие её годы. — У нас тут другие жизненные ценности. Это у вас в городе карьера, саморазвитие, а тут, если в двадцать пять еще не родила парочку карапузов, тебя все местные бабульки начинают жалеть. — Её жалеют? — На неё смотрят как на прокажённую. Родители её обычные люди, а она родилась вот такой. Ещё и замуж никак не выйдет. Был у неё один, который обещал небо в алмазах, но как-то не срослось. Он сбежал от неё к другой, в соседнюю деревню. — Ну, вы здесь добрые, поддержали её, наверное, как она это пережила? — Да вряд ли у кого-то было время за неё переживать. У нас в тот год какая-то хрень весь урожай пожрала. Пару дней походили, покачали головой, а потом уже и не до Ирки было. — Ужасно, — расстроенно повесил голову Антон. — Да ладно тебе, такое бывает сплошь и рядом. Не одна она такая, кого бросают. За этими разговорами они дошли до коровника. Ира стояла на крыльце и, подставив симпатичную мордашку солнцу, попивала что-то из кружки. На её шее ярко блестел кулон, кажется, это было солнце. Сделанное, возможно, на заказ и каким-то очень сильным магом. Огранить сгусток чистой энергии под силу не каждому. Она действительно была ничего, но у Антона Белый или Лазарев бы вызвал больше эмоций, чем эта девушка. Он быстро провёл по ней взглядом и отвернулся, осматривая бескрайние поля. — Здравствуйте, Антон, — встрепенулась Ира. — Вы снова к нам? — С Димой, за компанию, — фыркнул парень, всматриваясь вдаль. — А у меня вот парочка выходных выпала, я хотела в Москву съездить, вы, кажется, обещали показать мне её. — Может быть, — пожал плечами Антон. — Дашь мне свой номер? — Голос Иры дрожал. И вся жалость, которая только могла существовать в Антоне, сконцентрировалась на девушке. Он вздохнул, взял её телефон и вбил туда номер. Девушка засияла и, неловко закусив губу, быстро юркнула в домик. — Она ж тебе не нравится, нахрена это всё? — Подошёл к парню Дима. — Жалко её. — Жалость – плохое чувство, Антон. — Я знаю, но вряд ли она осмелится мне позвонить. *** Дима долго вчитывался в статью Антона, кажется, даже дольше нужного. Антон успел скурить две сигареты, пока накручивал круги вокруг парня, следил за реакцией, за тем как Дима хмурил брови, как дёргались его губы. — Антон, спасибо, — подняв, наконец, взгляд на парня, проговорил Позов. — Это очень хорошо, но…. — Всё-таки есть какое-то «но»? — Это слишком глубокая статья, вряд ли кому-то понравится это. Нет кому-то, конечно, понравится, таким же, как и я так точно, но вот все остальные освистят тебя. Мой тебе совет, Антон, оставь её. Не время пока для таких откровений про оборотней. Дима встал со стула и, не сказав больше ни слова, ушёл к себе. Антон тронул его за живое, разве, не в этом суть журналистики? Говорить о насущных проблемах, о том, о чём никто больше не хочет говорить. Антон решил пока не трогать Диму, дать ему переварить это, поэтому, не придумав ничего, он поплелся убираться в доме. В зале всё ещё царила разруха, пыль и грязь, которая копилась с дядиной смерти. Узелки с какими-то тряпками Антон даже не стал разворачивать, просто покидал их в мусорные пакеты, мало ли что дядя в них хранил, сухие травы он решил оставить, вдруг что-то бабушке бы пригодилось для настоек или зелий. У Шаста только к вечеру руки дошли до большого книжного шкафа. Библиотека дяди была поистине уникальной: книги на разных языках, разных годов написания и изданий, парочка из них была чуть-ли не из мезозоя, скорее всего, он собирал их всю свою жизнь. На полках стояли различные статуэтки, рисунков на которых даже не было видно из-за слоя пыли. Антон взял в руки небольшую старинную лампу, похожую на ту, которая была в мультике «Аладдин» и провёл по ней пальцем. На ней были выбиты какие-то странные символы. Когда-то, в школе на истории им показывали что-то похожее, но вспомнить это сейчас, о чём вы, Шаст школу закончил так давно, что помнил из курса истории только имя учительницы. Лампа дрогнула в руках и Шастун её чуть не уронил, он провёл по ней ладонью, и лампа затряслась, комната залилась голубым светом, носик лампы задымился и огромное голубое облако заструилось из неё. Антон раскрыл рот и стоял не дрогнув, пока облако трансформировалось в красивого мужчину… абсолютно голого. Он хрустел костями и постанывал, а под бледной, практически голубой, кожей ходили ходуном кости. С появлением каждого позвонка на голубом облаке, существо всхлипывало и взвизгивало, как-будто от боли. Когда этот сгусток энергии уже походил на человека, стоны становились громче и жалобнее, как-будто он ощущал как прорастает каждый волосок на его теле, появляется каждая мышца. Как-будто его кости не проявлялись, а ломались под кожей. Зрелище, честно говоря, такое себе. Антона даже передёрнуло, в момент, когда уже человеческое тело громко хрустнуло костями сводя лопатки. Сбитые бёдра, мускулистые руки, плечи, которыми мужчина двигал, кажется, в попытке размять. Упругие ягодицы, по которым так и тянуло провести ладонью и сжать, в идеале, конечно, шлёпнуть, но хотя бы сжать. — Ну наконец-то, — выправляясь, проговорил мужчина и обернулся на Антона. Он впечатался взглядом в Шастуна, зрачки его расширились, учащённое дыхание остановилось, он, кажется, вовсе перестал дышать. Это был тот самый мужчина с картины. И линии, и родинки, и ресницы. Парень старался не смотреть мужчине ниже пояса, во-первых, это неприлично, во-вторых он мог неправильно его понять. Большой и красивый член, усеянный венами, болтался между ног. Антон скользнул взглядом на рельефный живот, на ярко-розовые соски, которые больше походили на кнопки, которыми прикалывают плакаты и фотки на стену, на шею, длинную, точно лебединую шею, на которой, кажется, от волнения ходил кадык взад-вперед и, наконец, дошел до лица. Тонкие губы слегка дрожали, это было заметно даже в плохо освещенной комнате, нос, кнопкой на кончике, смешной такой, и глаза. Как-будто, слезами вымытый голубой оттенок: смесь небесно-голубого и серого, бегали по комнате, еле заметные золотые нити, растворявшиеся в этой серо-голубой бездне. Черный, как ночь, зрачок дёргался от волнения или даже страха. Он хлопал своими длинными ресницами и, кажется, Антон понял, о чем пели «братья Гримм» он действительно мог сейчас взлететь. Мужчина испуганно посмотрел на Антона и сделал шаг назад. — Ты джинн? — Еле выговорил Антон, даже не пытаясь отвести прикованный взгляд. — Что? — Испуганно проговорил мужчина. — Нет, — замотал он головой и попятился назад. — Ты чего? Не бойся, — Антон двинулся к мужчине, на что тот сделал ещё несколько шагов назад, впечатываясь спиной в стену и вжался в неё, как-будто Шастун какой-то маньяк. — Кто ты? — еле выговорил мужчина. — Я Антон, племянник Ивана Матвеевича, он оставил мне в наследство этот дом и… — мужчина выдохнул, но всё так же настороженно смотрел на Шастуна. — Ты можешь меня не боятся, я не причиню тебе зла. — А я и не боюсь, — фыркнул мужчина и двинулся в спальню. — У тебя есть имя? — стараясь не пялиться на зад мужчины, спросил Антон. — Арсений, — надменно бросил джинн, даже не оборачиваясь на парня. — Очень приятно, — плелся за ним Шастун. Мужчина подошёл к комоду и, открыв верхний ящик, недоумевающе уставился на Антона. — Где мои вещи? — Вещи? — Переспросил парень, который, наконец, скользнул взглядом чуть ниже по телу Арсения и лучше бы он этого не делал, потому что отвести теперь взгляд было невозможно. — Хватит пялиться! Здесь были мои вещи, — фыркнул мужчина, явно злясь. — Я их выбросил. — Ты выбросил мои вещи? — Тон Арсения вдруг сделался рассеянным, он, как-будто, не ожидал, что такое возможно. — Я не знал, что это твои вещи, я думал что дядя жил один и.. — Ясно, — фыркнул джинн. — Я вообще не знал, что джиннам нужна одежда. Я даже не знал, что у вас есть ноги. Во всех мультиках… — Мультиках? Сколько тебе лет? Пять? — Нет, просто… — Мне не интересно, — фыркнул Арсений и, вытащив из нижнего ящика простынь, повязал ее на бедра, кажется, его напрягал взгляд Шаста. — Ты жил тут с дядей? — Арсений даже бровью не повел на вопрос Антона. А Шастуну наоборот хотелось побольше узнать об этом джинне. — Он был твоим хозяином? — У меня нет хозяина и никогда не будет. — Но как? Ты жил здесь, значит твоим хозяином был мой дядя, он умер и передал мне этот дом со всем содержимым, значит теперь твой хоз… — Только попробуй это сказать, и я заколю тебя розочкой, — он дёрнул взглядом в сторону вазы с полевыми цветами, которые Шаст принёс утром, стоявшей на прикроватном столике. — Тебе не нравится слово «хозяин»? — Открою большую тайну, что рабство запрещено, а крепостное право отменили давным-давно. — Да, но это у людей, а ты джинн. — И что с того? Я не вещь какая-то которую можно купить или передать по наследству. Арсений высокомерно, с выпрямленной спиной, прошел мимо Антона, делая вид, что его в комнате больше не существовало. Он зашёл на кухню, оглядел пространство и, зачерпнув в ковшик воды, достал из шкафчика самый красивый бокал, кажется, он был единственный в этом доме – для вина. Он перелил туда воду и жадно, но не теряя самообладания, осушил его до дна. — Ты голоден? — Спохватился Антон. — Конечно, голоден, — фыркнул Арсений и открыл холодильник, в котором даже повешенная мышь сдохла от голода. — У меня был «дошик»… — Что? — Ну, это такая лапшичка, её заливают кипятком и… — Я знаю, что это лапша быстрого приготовления, но я не питаюсь таким, я же себя не на помойке нашёл. Вообще, это звучало обидно, потому что Антон себя тоже, вроде, не на помойке нашёл, но «дошики» любил больше жизни. — А что ты ешь? — Я стараюсь правильно питаться. Тут где-то у Ивана Матвеевича был кускус. — Я все выбросил. — Пожал плечами Антон. — Тогда тебе придётся сходить в магазин. — Ну пошли. — Пошли? — Глаза Арсения округлились. — Ты сходишь один. — Ты не хочешь идти со мной? Я думал тебе надоело сидеть в этой банке. — Антон поставил, наконец, на стол лампу, которую до этого прижимал к себе, как какой-то артефакт. Арсений сглотнул и как-то рвано вдохнул. То ли Шасту показалось, то ли в его взгляде и в вправду был страх. — Ты хочешь, чтобы я шёл так? — Двинул бёдрами мужчина и Антон ударил себя рукой по лбу. — Блин, прости, хочешь, я дам тебе свою одежду? — На данный момент я хочу пойти в душ и что бы ты пошел в магазин и купил мне нормальной еды. Арсений написал Антону целый список. Там был и низкокалорийный творог, и шпинат, и, даже, авокадо, которое сам Антон терпеть не мог. Он, однажды, попробовал эту безвкусную хрень, которая стоит, как палка колбасы и больше не собирался даже притрагиваться ко всяким авокадам, но раз джинны таким питаются… — И да, отнеси меня, пожалуйста, в душ. — вытаскивая кипельно-белое полотенце из шкафа, сказал Арсений. — У тебя есть ноги, ты же не… — Нет, ты не понял, — фыркнул Арсений, всучив парню в руки полотенце и лампу, быстро растворился, просачиваясь голубым облаком в носик. Антон простоял с минуту, ничего не понимая глядя на простыню, соскользнувшую с бедер Арсения, и теперь валявшуюся на полу, но разбираться во всём этом пока не стал. Было интересно, до жути, но, кажется, Арсений не готов был сейчас откровенничать и рассказывать почему он такой странный. Он отнёс его в душ, поставил на табуретку и спокойно вышел из небольшого помещения, снаружи больше напоминающий сарайчик для тяпок. Как оказалось, магазин тут был такой себе, не было ни авокадо, ни шпината, а женщина-продавщица посмотрела на него, как на умалишённого. Вообще, правильно, на что он рассчитывал, идя в маленький деревенский магазинчик за булгуром и сельдереем? Он купил то, что ему казалось правильным питанием. Когда-то, Антон жил с Варнавой, которая вечно худела и сидела на ПП, поэтому, приблизительно понимал, что можно брать. Он притащился домой и, кинув на кухне пакет с продуктами, начал обходить комнаты. Арсения не было, тогда он двинулся в сторону душа, шума воды не было слышно и он тихонько зашёл, но и там было пусто. Только на том же месте одиноко стояла лампа. Антон тронул её, и она дёрнулась, будто живая. Парень провел по ней ладонью, и лампа заходила ходуном. Шаст взял ее в руки и осторожно, кончиками пальцев, провёл по носику. Вновь, густое голубое облако засочилось и перед ним, как и в первый раз, разминая кости, предстал Арсений. — Ты что идиот? — фыркнул мужчина, отбирая у Шаста лампу. — Что я опять не так сделал? — Ты нахрен меня тут оставил? — Ты же сам хотел в душ. — И как же я, по-твоему, в лампе должен был мыться? — Так ты не можешь вылезти из неё без меня? — Ты реально тупой или прикидываешься? Ты вообще понимаешь кто такие джинны и как мы устроены? — Ну, честно говоря, не очень. Арсений простонал, запрокинув голову к потолку, а потом посмотрел на Антона очень сурово, кажется, даже зло. — Выметайся отсюда, мне нужно помыться. Придешь за мной минут через сорок. Только, пожалуйста, не усни там и не заставляй меня ночевать в душе. Антон виновато кивнул и выперся на улицу. Вечерело. Парень достал сигарету из пачки и прикурил, переваривая в голове все то что произошло. Получается, что дядя был влюблен в джинна или нет? Может это просто его какой-то джинн, а любил он кого-то другого. Тогда зачем в спальне висел его портрет? Нет, это точно был тот самый дядин возлюбленный. Во что бы то ни стало, Антон решил с ним подружиться. А что? Джинн – это хорошо, может, Антону повезет, и этот парень исполнит его желания. Их, правда, у Шастуна не было, он жил по принципу строчки из песни Макса Коржа: «Я задолбался строить планы, они не сбываются никогда». Если просто плывешь по течению, меньше расстраиваешься. Нет мечт – нет и разочарования от их неисполнения. Пока Арсений намывался, Шаст приготовил подобие ужина. Пожарил без соли и специй куриную грудку, так удачно презентуемую еще вчера Димой, сварил гречку, салат нарезал из овощей, которые ему принесла Катя. Антон даже своим парням таких ужинов не устраивал, так что надеялся, как минимум, на похвалу от Арсения, а как максимум, что тот объяснит, что тут происходит. Ровно через сорок минут, парень забрал джина из душа, точнее забрал он только лампу, потому что Арсения уже не было, а вот лампа отвечала на его прикосновения. Он поставил ее на кухонный стол перед тарелками и осторожно провел по металлу ладонью. Арсений вмиг материализовался перед парнем, выглядел он расстроеннее, чем прежде, но старался сохранить невозмутимость. — Ты, кажется, предлагал мне одежду? — Всё тем же сдержанным тоном проговорил мужчина, даже не поднимая на парня глаза. — Да, конечно. Антон метнулся в комнату и достал из шкафа чистые трусы, футболку и большие спортивные штаны, в которых гонял еще в студенческое время. Арсений с присущей ему брезгливостью принял одежду и скрылся в комнате. Вообще, поведение этого джинна Антона сильно задевало. Он тут старается всячески, и так перед ним и эдак, а он нос воротит. — Спасибо, — проронил Арсений, входя на кухню. Штаны были ему велики, а футболка и вовсе болталась половой тряпкой на худощавом и жилистом теле мужчины, но даже в этом барахле он походил на кинозвезду или принца какой-нибудь династии. Он спокойно прошел и сел за стол. Немного скривился, разглядывая тарелку с едой, но все-таки взял вилку и принялся есть. — Надеюсь, ты меня не отравишь, — проговорил он, отрезая кусок курицы ножом, который, кстати, сам и достал для себя. — С чего бы мне тебя травить? Ты же должен исполнить мои три желания. — Плюхаясь напротив и начиная есть, проговорил Антон. — Что? Нет, я не буду этого делать. — В смысле? Ты же джинн. — И что? Это не значит, что я должен… — он замолчал, поднимая всё-таки свой надменный взгляд на парня, — исполнять твои желания. Антон хотел было возразить, но мужчина выставил руку вперёд, как бы показывая, что не намерен больше разговаривать и принялся есть. Доел он, кстати, быстрее Антона и, даже не убрав в раковину тарелку, встал и, демонстративно забрав лампу, скрылся в комнатах. Антону всё это не особо нравилось. Он вообще не понимал какого хрена он нянчится с этим джинном. Не понимал его отношения к себе. Возомнил тут. Он быстро помыл посуду и направился в комнату. Ему нужно было рано утром на автобус – обратно в Москву, если он не сдаст статью Белому, то тот точно его четвертует. Парень зашёл в комнату и окаменел. На его кровати, развалившись, дремал Арсений. Вообще, Шастун был не из пугливых и ему было все равно с кем спать, особенно, если считать, что Арсений был очень даже ничего, спать с ним было бы даже приятно. Но только он попытался приземлить пятую точку на кровать, как Арсений открыл глаза и, вскрикнув, забился в угол. — Ты что охренел?! — Завопил Арсений. — Ты чего пугаешься? Я же тебя не съем. Я просто спать хочу. — Ты, что, тут собрался спать? — Ну, да, я тут других кроватей не вижу. — Вообще-то, в зале есть диван. — Ты хочешь, чтобы я спал на диване? — А где ещё? Не в моей же постели. — В твоей постели? — Да. Это моя кровать. — Но… — Никаких «но», твой диван. Антон уже хотел возразить, но просто тяжело вздохнул и, взяв одну подушку, вышел из спальни. Он, за недолгую свою жизнь, научился уходить в нужный момент. Антон вообще не любил конфликтовать, а тем более с каким-то джинном, которого он первый раз в глаза видел. *** Шаста поднял Дима, который тряс его за плечо, пытаясь разбудить. На улице как обычно во всю орали петухи, утреннее солнце жарило через приоткрытое окно так, что испарина на лбу Антона стекала каплями. — Шаст, ты едешь? — спросил Позов, явно затрахавшийся будить Антона. — Что? Куда? — Ну, я в магазин еду на машине, могу тебя подкинуть до остановки. Автобус через двадцать минут. Антон вскочил и принялся рыскать по дивану в поисках телефона. Кажется, он вчера вырубился и забыл поставить будильник, хотя точно помнил, что ставил его. Он быстро собрался, даже зубы не почистив, прикидывая в голове, что ему явно нужно будет заехать в квартиру и принять душ, и уже хотел было выбежать из дома, как вдруг вспомнил про Арсения. Он осторожно, практически бесшумно, чтобы не разбудить его, зашел в спальню, но там никого не было. Только смятая постель и приоткрытое окно, из которого гулял легкий ветерок, тревоживший старую тюль. Антон пожал плечами и, закрыв окно, быстро выскочил из дома.