пожалуйста, не надейтесь.

тэён, опустив вниз голову, плачет. надрывно, взвывая. складывает руки в просящем жесте и не может перестать молить. когда джисон, окликая его, тянет свою бледную, почти высохшую руку, тэён приникает губами к костяшкам и шепчет, что все будет хорошо, что еще не время. *** ченлэ подносит стакан к иссохшим паковым губам и хмурится, смаргивая слезу. у чжона рука трясется хаотично, и джисон крепко сжимает запястье, снимая сильный тремор. сколько нервов ченлэ стоит держаться. сколько нервов ему стоит стирать со лба мокрой тряпкой выступающий пот, пока джисон бьется в лихорадке. сколько нервов ему стоит сжимать чужую руку, пока тело потряхивает в явном недостатке кислорода. но даже если бы чжону предложили оставить это все, задышать полной грудью и просто забыть, просто взять и забыть, он бы не согласился. никогда. *** утро выдалось каким-то скомканным и непонятным, глаза слиплись от сухости, и джисон, с трудом разлепив их, оглядывается. голова, словно камень, неподъемная, повернуть ее просто не получается. пак чувствует ноющую мышечную боль, понимает, что глаза все же опухли, и прокашливается, снова прикрывая их. джемин спит, уложив голову на его бедре, джено устроился где-то рядом на полу, макушкой задевая туловище на. ченлэ копошится на стуле, даже во сне ощущая неудобство своего положения, и все таки просыпается, сразу припадая к паковой кровати. — как ты? — ченлэ не нужно ответа, он знает, что ничего хорошего точно нет и уже не будет. он сам себя пытается успокоить, сам себя пытается убедить. он лишь шмыгает носом, поджав губы, всхлипывает отчаянно и опускается лбом к джисоновой груди, начиная плакать тихо, почти просяще. — пожалуйста, ченлэ, пожалуйста…— у пака голос охрипший, еле слышимый, от которого чжон нервно дергается. он спешно вытирает мокрый нос и кивает, подняв взгляд к потолку. — ты хочешь чего-нибудь? принести тебе поесть? мы вчера купили столько эклеров, твоих люби…,— ему не дают договорить, джисон останавливает его исхудавшей рукой и только потом произносит: — просто будь со мной, здесь. и ченлэ этого хватает, чтобы остаться. он оставляет на щеке долгий поцелуй и сжимает руку пака, переплетая пальцы. такие сокровенные минуты джисонова спокойствия, были желанным глотком воздуха. той самой надеждой, что все будет в порядке. ченлэ помнит, как, закрыв дверь этой комнаты, мистер ким шептал еле слышно и с такой грустью, что не поверить чжон не мог: «пожалуйста, не надейтесь.» в голове поток мыслей странный, и чжон не сразу понимает, что лежит уже где-то на джеминовых руках, донхек крутится рядом, хлопает по щекам и зовет, почти кричит. иногда кажется, что терять близких больно. смерть…она, знаете, казалось бы, настолько старая, пробирающаяся в новое время через множество людей уже столько веков и эпох, но для каждого она нова, не испытана. живой мертвому не товарищ. это не понять, не прочувствовать. устами мертвеца не сказать, каково это. и нам бы хотелось верить в то, что так легче, что так проще, так спокойней. ченлэ бы принял всю боль на себя, лишь бы избавить любимого от лихорадки, от недомогания, от болезни. чжон готов встать перед лицом этой самой смерти, если ему нужно защитить своего человека, но увы, сейчас он может только шептать слова любви и просить прощения, потому что больше он ни на что не способен. *** — он спит уже третьи сутки. просыпается на долю секунды, чтобы посмотреть на меня и снова заснуть. он слабеет на глазах и даже от воды отказывается, — джонни сжимает шепчущего ченлэ в своих руках и позволяет тому вещью повиснуть, испачкать толстовку своими слезами, стуча кулаками по крепким плечам. чжона потряхивает, и он скручивается клубком на чужих коленях и еще больше рыдает, не понимая, за что человек получил столько страданий. джонни застает джисона плачущим и скрутившимся на своей кровати. он подмечает, что постельное белье стоит сменить, потому что взмокшая подушка под паковой головой не есть хорошо. он садится рядом и гладит успокаивающе, передавая все свое тепло, всю свою любовь через эти касания. ему невообразимо больно смотреть на своего друга и понимать, как сильно тот мучается. — хён. хён, скажи мне. я ведь не умру, хён? не дай мне умереть, — пак не может говорить громче, хрип смешивается с кашлем, и джонни нависает сверху, стискивая того в руках. со понимает, что джисон вновь лихорадит, он трясется, словно лист на ветру, и зовет ченлэ. кричит о своей боли, когда ноги схватывает судорогой, и мечется по кровати в поисках тепла. родного, любимого. ченлэ не пускают, не позволяют видеть это, он тяжелым грузом оседает на пол, а джено держит крепко, целуя в висок. гладит светлые волосы, напевает какую-то песню, нежную, ту самую, которую они пели вечерами, попивая пиво и заедая чипсами с крабом, и слизывает с кончика губ почти скатившуюся на подбородок слезу. ему тоже больно.