Вера, дарующая свободу

      Босые ноги протаптывают дорожку по талому снегу, оставляя после себя кроваво-грязные следы, что, кажется, тут же растворяются, не давая и шанса на преследование. Дрожащее дыхание срывается с губ, растворяясь в воздухе белым паром, пока его обладатель перебежками скрывается за очередным деревом.       Никто не знает, что предвещало идее пройтись столь темным вечером. Была ли это случайная бессонница после крепкого травяного отвара, или же уже не первая одинокая ночь в бесконечном потоке дурных мыслей.       Все в округе знают, что выйдя в поле ночью - можно столкнуться с нечистой силою.       - Глупый, глупый мальчик. Что же тебя привело ко мне? - Он выглядел, как мечта: сильный, смуглый, но его белые волосы заставляли думать, что перед тобой не просто человек - самый настоящий ангел. Его большие глаза смотрели неотрывно, и от них хотелось смущенно отвести взгляд; его руки тянулись к телу, трогали плечи, гладили шею, пальцы запрокидывали подбородок, заставляя смотреть в темные омуты гипнотизирующих глаз. Мальчишка думал, что вот он - его спасение!       - Вижу. Терзают моего мальчика дела сердечные. Ты так молод, и так слаб. - Пальцы нежно оглаживают холодные щеки, и от этого полуобнаженного смуглого тела средь снежных просторов исходил самый настоящий жар. Юноша ощущал всю силу человека перед ним, и от того, с какой аккуратность тот притрагивался к его коже, тело крупно передёргивало, мурашки превращались в дрожь, а она - в мурлыканье, с которым хотелось к чужим рукам ластиться, класть в широкие ладони свою маленькую, глупую голову.       Мужчина голову в бок наклоняет, и все понимает. Ему не нужны слова - нужно лишь посмотреть разок в зеркально-чистые глаза, наполнены слезами, горем, болью. И до чего же людское сердце искреннее, и какое же слабое - разбивается одним ударом, распадаясь на крошку из осколков, что течет по венам, забирается в грудь, пылью оседает на легких, заставляя задыхаться, заставляя страдать. И мужчина на голову чужую надавливает, совсем легко, почти обыденно, зарываясь длинными пальцами в пушистые тонкие волосы. И юноша падает на колени, опуская голову и начиная плакать.       И мужчина, коего повстречал этот мальчишка темной ночью в поле, ему поможет. Да только не спасатель он для светлой души - он его погибель.       Больше сердца в груди нет - его унесла стая воронов, чье карканье разносится по уснувшей деревне. В пепел крошится грудь, превращая остатки души в песок, и в легких кончается кислород, заменяясь языками синего пламени. на месте красного юноши остается лишь талое место, украшенное кристально-чистыми слезами и угольно-черной пылью, что все еще пахнет огнем. жизни в этом поле больше нет, как и не было до прихода того, кого здесь не ждали, но с теплотой приняли.

***

      Красные капли падают на снежный сугроб, и пораненный палец тут же прикладывается к губам.       - Не думал, что вы столь нежный! - Почтальон смеется, роняя пожелтевшие конверты из рук, и те разлетаются, перьями оседая вокруг нахмурившегося парня, над коим смеются.       - Все режутся о бумагу, это нормально. - Фыркает, но никакой обиды не держит, на самом же деле сам сдерживает улыбку: порезаться бумагой мог только Ким Тэхен, которого, кажется, всю жизнь преследуют мелки неудачи. он собирает конверты, но все вокруг резко перестает быть интересным, ведь взгляд цепляется уже за знакомое сочетание букв и характерную печать конверта.       Он прощается со старым мужчиной, закрывая тяжелые решетчатые ворота собора святого Аарона. Поправив уж слишком длинный вязаный шарф, что будучи закрученным на шее все еще волочился по земле, парень неловко поспешил внутрь семинарского крыла.       По каменному светлому коридору, украшенного в период зимней темноты свечами, раздаются быстрые шаги, шелест писем и совсем тихий шепот; парень подбегает к заветной двери, но останавливается, прикладываясь ухом к приоткрытой двери.       - Холера в городе перешла всевозможные рамки. Мы отправили последний отряд инквизиторов, если и это не поможет, нужно будет писать ЕМУ…       Тэхен прикрывает рукой рот, что приоткрылся в удивлении и, помявшийся с ноги на ногу, открывает дверь своего начальства. Пара глаз тут же обращает на него внимание, и минувший разговор, очевидно, прекращается. Сидящий за дубовым столом монах поглаживает свою бороду, наблюдая за тем, как пшеничновласый юноша проходит в по кабинету,       Передвигаясь по погрузившемуся в тишину кабинету так же тихо, парен подходит к пустой корзине из витиеватых железных прутьев, опуская туда стопку не распечатанных писем.       - Что у тебя там? - И хоть юный парень не желал выдавать свои эмоции, но, кажется, получалось у него как всегда плохо. Он пересекает кабинет, разрезая умиротворенную тишину полутемного помещения своими шагами, после чего показывает раскрытый конверт.       - Твоя тяга все знать всегда меня удивляла. - Мужчина удрученно вздыхает, после чего протягивает исхудалые ладони к парню, позволяя вложить едва помятую бумагу.       - Я хочу поехать. Я могу. - Уверенности юноши не занимать, но по голосу слышно - волнуется; и ведь поводов для этого действительно много: поездка сложная, дальняя, а вдруг и не разрешат?       - Ты же знаешь, в соборе и так мало людей. Как мы без такого смышлёного семинариста? А как люди тебя любят. - Второй мужчина, что все это время стоял у стены и не подавал признаков своего присутствия кроме тяжелого дыхания, наконец-то, начинает говорить, привлекает внимание больших карих глаз. - Да и инквизитором ты никогда не был.       - Я лишь узнаю об остановке. У них люди пропадают, а если Государь узнает? - Тэхен жует собственные губы вкуса вишневой пастилы, что угостился он за завтраком, и ладони в широком рукаве бежевого пальто прячет. - Я не буду никого судить, но виновного найду. Здесь явно сила нечистая замешана. И церковь их пуста, я подарю им веру.       Пары глаз смотрят друг на друга, и Тэхен между ними. Он не знает, на кого смотреть, не знает исхода, но всем сердцем верит, что он будет положительным. И положительным не для себя самого, а для людей, коим он имеет большое желание помочь.

***

      Ощущения были не обычные. Тэхен никогда ныне не ощущал это щекочущее легкие чувства, кое преследовало его весь путь. Ехал он ровно три дня и две ночи, периодически посматривая в окно и удивляясь, каким образом сюда попали люди: город - далеко, торговый путь - подавно. Чем дольше он преодолевал расстояние, тем выше были сосны и гуще лес.       - Церковь наша давно пустует. даже и не думали, что нам пошлют кого-то для просвещения. Знаете, вы такой молодой, как бы наши ведьмы вас себе не забрали.       - А у вас их много? - Юноша спрашивает с улыбкой, беспрерывно разглядывая хвойные пейзажи. И хоть картинка за окном особо и не менялась, почему-то к себе магнитила, завораживала, заставляя желать поскорее выйти, вдохнуть полной грудью, заполнить свежестью все легкие.       - Все знают, что выйти ночью в поле одному - можно и нечисть встретить. А кого, если не этого посланника Сатаны? Мы народ маленький, мирный, по нашу душу сам владыка не спуститься. - Уже преклонных лет мужчина смеётся, сверкнув давно почерневшими зубами и ставшими вдруг глубокими морщинами у смеющихся глаз, и Тэхен натягивает улыбку, заглядывая в эти омуты и уже после молча отворачиваясь обратно к окну.       Поправляя вязанный шарф, наматывая тот на собственную голову, скрывая большую часть копны пшеничных волос, парень ступает на ступени церкви, опуская рыже кожаные чемоданы на деревянный пол, ни разу не ожидая, что единственная церковь на центральной площади деревни - полностью из дерева. Запрокидывая голову к небу, парень видит почерневшие деревянные купола, контрастирующие с наплывшими плотным слоем белыми облаками.       - Кого вы ждете? Бога нет дома.       Юноша оборачивается в сторону детского голоса, наблюдая за румяным мальчиком, что похож, на самом то деле, на самого настоящего мишку: шубка в пол, шапка-ушанка, красные маленькие ручки, что сжимались в еще более маленькие кулачки.       - Его дом - в нашем сердце. Ты веришь? - Тэхен улыбается, подходя к краю деревянного возвышения, присаживаясь на корточки. Его бело лицо сияло в редких лучах солнца, не показывая и намека на красноту от мороза.       Тэхена действительно полюбили в его местной церкви не за умение вещать, а за, в большей мере, его обаяние: безупречно гладкая белая кожа, глаза, в которые посмотришь - и сразу хочется слушать, внимательно, не разрывая зрительного контакта. Его голос хотелось слушать, к рукам - прикасаться, и ко всему этому хотелось перед этим светлым юношей душу свою открыть, о всех грехах рассказать. Сам же парень никогда с грехом не соприкосался, не хотел, не мог; когда большую часть собственной жизни ты проводишь под присмотром грозных жителей святого собора, когда с малых лет все, что ты мог делать - служить Богу, запятнать свою душу обыденными людскими пороками было проблематично. И это видно в невинных, порой наивных глазах, в скромных жестах, в скромности и, вообще-то, в желании соприкоснуться к соблазну. Все знают, что одна из главных страстей юноши - любопытство, и оно, когда-нибудь, обязательно обернется ему боком.       Мальчишка же, видно, не знает что ответить на вопрос незнакомца, но смотрит прямо, уверенно, без капли скованности и стыда. Тэхен же наклоняет голову в бок, к плечу, почти заигрывая с маленьким ребенком.       - А правда, что в других церквях бьют в колокол? - Вопрос, и с лица Тэхена спадает улыбка. Сердце пропускает удар от осознания, что мальчишка, коиму лет 6 отроду, никогда ныне не слышал звон колоколов. Местность не разбавлялась звонким звучанием, никто не собирал людей на проповедь перебивающимся трезвоном. Парень поднимается на ноги, оттряхивая свое пальто от снега, и подходит обратно к воротам, открывая тяжелые двери.       - Правда. И в вашей тоже будем “бить”