О мелочности, тенях и мести

      Она императорскому магу не понравилась с самого начала. Это было более чем ясно: что по презрительного изогнутому уголку губ, что по залегшим морщинам между бровей, что по небрежности движений. Мэйла смотрела на раздраженно-покровительственные взмахи темных рукавов почти зачарованная. Ей самой он казался любопытным, его неприязнь — не столько забавной, сколько увлекательной. Дом Тарнов находился в запустении, фамилия потеряла былой вес, и возможные крохи величия ей выскребал и выцарапывал Джагар Тарн с его невероятной карьерной лестницей заядлого трудоголика и перфекциониста. Как она догадывалась, её саму он считал девушкой с золотой ложкой во рту; наследница недавно погибших богатых родителей, купивших дворянский титул, владелица поместья и близлежащих земель; её магические таланты были скромны, и всё же она была при дворе, словно бы что-то смыслила в политике или чарах, с кольцами на каждом пальце, в винного цвета совершенно непрактичной, сделанной на манер магической, робе. Выскочка, ничего не сделавшая для своего положения. Мэйла думала: у Тарна, должно быть, от злости скрипели зубы и крошились ногти. Что же: разубеждать его она не собиралась, выставлять напоказ своё горе — тоже. Но исчезать из виду только потому что императорскому магу нечего ей предъявить и потому что он тихо её ненавидит, она была не намерена.       Смеха ради пару раз она даже пустила слух, точно бы она совершенно без ума от придворного чародея. Рия, спокойная, старательная, талантливая женщина, с пышной темной копной волос, с которой Мэйла познакомилась случайно, пару раз даже пыталась ей посочувствовать. Он, Джагар Тарн, мол, профессионал — даже в том, чтобы быть моральным уродом; хуже, если он с тобой даже не говорит, а здесь, стало быть, он даже видит смысл в том, чтобы на тебе отыграться. Рия слегка вздрагивала всякий раз, как Тарн проходил мимо, и в нелепом порыве защитить, Мэйла ухмылялась вслед чародею самым раздражающим образом, отвлекая внимание.       Шаг, в сторону, шаг, разворот, они двигались в такт музыке. Она не помнила зачем и почему это вообще подстроила, но Джагар Тарн никогда раньше не смотрел на неё с таким гневом как сейчас, когда от шелеста юбок и ритмичного перестукивания шагов по мраморному полу кружилась голова. Мэйла смотрела ему в глаза: человеческая выскочка, имперская собака, торгашка, пародия на знатока магических искусств; она ему завидовала, а он, должно быть, завидовал ей, потому что он был упрям достаточно, чтобы смотреть на неё в ответ. Он ей отомстит, она знала, только не знала как; слишком упрямая, чтобы отступить. Их ладони не касались — и она отдёрнула бы свою, если бы даже это произошло случайно; но она чувствовала холод, исходящий от руки Тарна, видела, как вокруг него танцевали тени. Иллюзия или нет, но, завороженная, она едва не сбилась. Шаг, ещё шаг, и тени незаметно обогнули её со спины, где она уже не могла видеть, что происходит. У Мэйлы перехватило дыхание, страх стиснул сердце, сжал грудь, и она забыла, что нужно сделать вдох, но не забыла сделать шаг. При дворе не ошибаются, даже если от страха хочется броситься прочь. Тарн смотрел ей в лицо, будто ловил каждый жест; маленькая месть, но, должно быть, приятная.       Он пригласил её ещё на следующий танец.       — Леди, — вкрадчиво, со своей фирменной насмешкой, прошелестел Тарн. — Ваши… таланты, конечно, не ставятся под сомнение, но я вынужден вам напомнить, что придворным магом и советником императора всё ещё остаюсь я.       — Вам не пришлось бы мне это напоминать, если бы проблема, о которой я вам сообщила, была решена раньше, — Мэйла полуулыбнулась с выражением лица человека, которому приходится упражняться в парировании колких комментариев каждый день при дворе: пусть попробует удивить.       Тарн прислонился спиной к столешнице. Тёмная материя его мантии покачнулась у его ног, на мгновение напомнив ей хвост раздраженного кота.       Он стар, подумала Мэйла, даже по эльфийским меркам. Красные глаза слегка сощурены, у уголков залегли морщинки, седые волосы очерчивали гордые, острые черты лица, на котором отпечатались следы долгих лет жизни. Она почти почувствовала легкий укол стыда за небрежность в своих словах, пока не вспомнила, каким самодовольным был Тарн. Они стояли так какое-то время; он ждал, пока она уйдёт, она не могла решиться сказать то, из-за чего изначально затеяла эту встречу. Когда колдун открыл рот, чтобы, в конце концов, прогнать её, она заговорила прежде, чем он успел прошипеть что-нибудь грубое:       — Я хочу к вам в ученицы, — Мэйла потерла рубин, заключенный в кулон на её шее. — Вам разве нужна эта совершенно бессмысленная придворная игра? Вы считаете меня бесталанной дурой, подтекст Ваших слов уловить легко, но учусь я быстро; вы относитесь ко мне с пренебрежением из-за моего происхождения? Зря; я умею обращаться с деньгами и людьми как раз потому, что моя семья не получила даром наследства от когда-то великих предков. Я могу быть полезна, а вы можете быть полезны мне, если сумеете оставить эту неприязнь позади.       Тарн вздернул бровь, а затем ухмыльнулся — снисходительно. Мэйла проглотила так и норовящее соскользнуть с губ ругательство.       — Что же, — он нарочито помедлил, — желание учиться похвально, хотя, не знаю, полезно ли для Вас, леди.       Мэйла сцепила руки за спиной.       — Покажите, что умеете, — наконец сказал он. — Что-нибудь простое хотя бы.       Она замешкалась, поднимая ладонь, вызывая знакомое ощущение жара на пальцах, оборачивающегося в ладонь. Её магия была инстинктивной, она её не понимала, контролировала едва ли; иногда ей казалось, что магия дремала где-то глубоко внутри неё и ждала своего часа — какой-то цели покрупнее; семья считала её магию маленьким даром, забавным, но в целом бесполезным. Она неожиданно почувствовала обжигающий щёки стыд, но, вместо каких-либо комментариев, Тарн, словно бы инстинктивно, подвинулся к ней, поправил ей руку, хлопнул ладонью по спине, повернул ей голову, его когти — иначе и не назвать — впечатались ей где-то у затылка. Он посмотрел на неё сверху вниз, словно бы видел впервые.       — Приходите завтра ко мне вечером. Если научитесь хотя бы тратить свою магию правильно, может быть, при дворе станет на одного полного идиота меньше.       Глаза Мэйлы широко распахнулись.       — Учитель, — она попыталась изобразить реверанс.       Её не стали даже обыскивать, только, должно быть ради забавы, сорвали с шеи украшение. Особым указом императора её поймали прямо посреди коридора.       Утром она думала, что просто волнуется, но должна была послушаться предчувствия и не приходить. И всё же пришла, с заполошно колотящимся сердцем, полным непонятной надежды. Когда её тащили, яростно отбивающуюся, она слышала, что стражники не говорят ни на одном знакомом ей языке, но обмениваются почти шипением. Она тихо взвыла, зная, что нет смысла предлагать деньги.       Мелочный урод, подумала она, ударившись головой о холодный сырой пол. В темнице жутко смердело, а в дальнем углу у стены остались засохшие багровые следы. Она прижалась к прутьям, и у её ног заплясали в безумном танце тени. Мэйла почувствовала тошнотворную панику, стиснувшую горло, и закричала, просто чтобы не завыть, просто чтобы услышать в этой жуткой, капающей, скребущей тьме эхо своего собственного голоса — последнего, что у неё здесь осталось.       После того, как она выбралась из темницы, в конце концов, её учителями стали сны, в которых Рия и Джагар попеременно пытались порвать её на части — одна ради спасения империи и своей личной мести, второй — из насмешки и страха. Она чувствовала его пальцы, сжимающиеся на её шее всякий раз, как проваливалась в сон в очередной крохотной гостинице, всякий раз, как беспокойно ютилась в сооруженном при долгом переходе лагере.       Мэйла училась медленно. Она стояла так, как научил её Джагар Тарн, она двигалась так, как подсмотрела у Джагара Тарна, она держалась так, как видела, держался Джагар Тарн, она рассекала мир во имя его крушения, и магия, словно бы чувствуя цель, злое течение судьбы, струилась сквозь её руки и пальцы.       Она видела его во сне каждую ночь; она не помнила, когда последний раз отдыхала, когда последний раз спала без кошмаров, когда её за закрытыми веками покидал взгляд алых глаз придворного чародея; она не помнила, когда последний раз позволяла себе остановиться, потому что знала — тогда страх поглотит её с головой.       Тени шли за ней по пятам, и все они принадлежали Джагару Тарну. Он держал её судьбу на ладони, а она хотела жечь, жечь, жечь, выжечь его дотла, растоптать его империю и остаться последней, кто будет смеяться.       У неё ничего не осталось — их едва созданное родовое гнездо, доставшееся от родителей, сожжено, её земли отданы другим; всё, что было создано её семьёй, растоптано в прах. Она не знала, сможет ли она построить себя заново, станет ли она, победив дракона, огнедышащей злобной тварью сама, ей было плевать.       Ночами она стала касаться кончиками пальцев преследовавшей её тьмы, и та вдруг стала отзываться. По воле аэдра, даэдра ли, но Мэйла знала, что её судьбу и судьбу Джагара Тарна изломили так, чтобы две кривые пересеклись и мироздание затрещало.       — Мелочный урод, — улыбнулась она, когда её пальцы сжались на филактерии — она узнала рубин и узнала в глазах Тарна ту панику, которую когда-то испытала в его когтях.       Колдун с трудом шагнул к ней.       — Учитель, — она изящно склонилась, и разжала ладонь, выпуская магию.       Звон осколков и его последний крик отпечатался в её снах клеймом до конца её дней.