***
С давних времен, многие пытались обмануть смерть. Обретая власть, это желание возрастает. Сладкое чувство вседозволенности затмевает здравый разум, заставляя верить, что люди могут идти против предписанных нам на небесах законов. Правители ошибочно верят в свою мощь, выделяя себя среди серой массы. Все мы рабы Божие. Император Цинь Шихуанди прославился тем, что объединил под своим руководством разрозненные земли и основал династию, Цинь, которой, по задумке создателя, предстояло править на протяжении 10-ти тысяч поколений. Так вот, этот император очень интересовался вопросами бессмертия. С целью поиска эликсира он много путешествовал сам, снаряжал экспедиции и даже систематически принимал ртуть. Рудольф II тоже интересовался темой бессмертия. Алхимия всегда была тайной страстью одаренного и образованного императора Священной Римской империи Рудольфа II. Он искал философский камень, но даже больше этого мечтал найти эликсир вечной жизни. Поговаривали, что до смерти его довели игры с потусторонними силами. Однако официальная причина смерти императора - сифилис. История одной из самых старых аптек в Петербурге началась в XVIII веке. От ее первого владельца она досталась некому Василию Васильевичу Пелю. Особенность аптеки Пеля — так называемая Башня грифонов. Сооружение во дворе дома появилось давно, ещё во времена самого учёного. Поговаривали, что аптекарь не только занимался созданием лекарств, но и алхимией, то есть поиском философского камня, дарующего бессмертие. Якобы в башне был открыт портал в параллельный мир, откуда в Петербург попадали грифоны — причём невидимые, но местные жители слышали их.***
В помещении дознании стоял спертый воздух, хранивший в себе запах сырости и крови. Свет от проезжавших машин попадал внутрь, освещая часть стола. Гоголь жадно выкуривал сигарету, смотря на впереди сидящего в наручниках мужчину. Лицо, которое не раз придет ему в кошмарах. — Так и будешь молчать? — в десятый раз спросил белокурый и потушил сигарету об пепельницу. Молчание подозреваемого начинало надоедать и он вскочил с места, хватая того за воротник рубашки. — Знаешь, что с такими как ты делают в тюрьме?! — возгласил он, до скрипа сжимая зубы. — Твою жопу на британский флаг разорвут, сука! Николай продолжал его трясти, но все тщетно, мужчина продолжал молчать и пялиться на свои колени. Тогда белокурый пнул по ножке стула и он повалился на пол, недовольно хмыкая. — Ему было восемь лет! — Гоголь ударил его в живот ногой, снова хватаясь за воротник уже мятой рубашки. — Восемь, сука, восемь! — продолжал Николай, пытаясь достучаться до него. Снова молчание. Тогда опер не выдержал и врезал тому кулаком в челюсть. — Как тебе спится то? Хорошо? — иронично прошипел он и снова нанес удар. — А мать твоя знает, что ты детишек поебывать любишь?! Николай продолжал его избивать, чертыхаясь себе под нос. Когда мужчина начал кашлять кровью, он на секунду остановился и понял, этого мало. Все эти гематомы, синяки и раны заживут, но в памяти навсегда останется крик матери, которая только спустя мгновение осознала, что случилось с ее ребенком. Она только что потеряла часть себя, часть, которой она отдала все и отдала бы еще больше. Родители не должны хранить своих детей. Работники правоохранительных органов должны быть сдержанными, хладнокровными. Они должны судить только в рамках закона. Но что насчет справедливости? Он продолжал наносить удары, пока кожа на костяшках не была содрана и открытая рана слегка щипала. Гоголь поднял избитого мужчину, прижимая его к стене. Он тяжело и прерывисто дышал, пытаясь набрать силы для новых ударов. Глаз избитого покраснел от лопнувших сосудов, бровь была рассечена, губы разбиты. — Хватит... — еле слышно шепнул он сквозь боль. Ярость белокурого возросла до небес. Хватит?! Он надавил локтем на его кадык, перекрывая вход воздуху. — Хватит?! — переспросил Николай, ядовито усмехаясь, не веря в наглость этих слов. Он продолжил. Тело и руки работали словно на автомате, словно он выполнял что-то должное. Звуки глухих ударов и стонов наполнил комнату. Одежда медленно покрывалась чужой кровью. Наверное, прошло около 25-ти минут, когда Гоголь опомнился что бьет мертвую тушу. Он оцепенел, отскакивая назад. Его зрачки сузились, а колени подкосило, когда он увидел, что натворил. Кадык мужчины был выбит и кровь еще хрипела внутри, словно он пытался сделать вдох. Остальные увечья белокурый не заметил из-за количества крови. Он оперся на стол, смотря на свои окровавленные руки. Что теперь будет? Он теперь тоже убийца?! В легких словно закончился весь запас кислорода, а стены начали давить. Запах крови стоял в носу, начиная вызывать тошноту. Стоило ли это того? Это был осознанный поступок? Конечно нет. Просто эмоции взяли вверх, затуманивая здравый рассудок. Этот самосуд–капля в море. Таких, как он– миллионы и с каждым днем их больше. Всем не помочь. Он закричал, до боли в горле. То ли от безвыходности, то ли от испуга. В глазах начало темнеть...***
Николай резко пробудился от сна из-за собственного крика, на который не раз жаловались соседи. Он вскочил с кровати, покрытый холодным потом. Белокурый сполз на пол, пытаясь отдышаться и каждую секунду проводя по волосам, пытаясь прийти в себя и понять, что это был сон. Сон, повторяющийся снова и снова. Это стало еще одной причиной выпивать. После алкоголя сны не снятся, потому что ты отключаешься и открываешь глаза уже утром.***
Опустив руку, краем глаза Гоголь заметил что-то красное. На волосах остался неприятный липкий слой, который склеил пряди волос, прилизывая их. Он поднял руку, которая была покрыта алым сгустком крови. Николай снова завопил, испуганно поднимаясь на ноги и оглядывая кровать. Белая простыня была вся покрыта чей-то кровью, которая сочилась из-под подушек. Он почувствовал ногами что-то неприятно теплое и опустил голову вниз. Пол был заполнен как минимум на сантиметр кровавой жидкостью.***
Снова подскочив на кровати, Гоголь закричал. Тяжело дыша, он судорожно огляделся и убедившись в реальности происходящего, он сел обратно на кровать, слегка дрожа. Горло пересохло, волосы на лбу и шеи слиплись из-за пота. Протирая глаза и полностью просыпаясь, белокурый слез с кровати, на всякий случай еще раз окидывая ее взглядом. Переместившись на кухню, он опустошил бутылку застоявшейся воды и облегченно выдохнул. Николай потянулся, слегка разминая спину и зевая. Он подошел к холодильнику, в надежде приготовить хоть сегодня сытный завтрак. Внутри было пусто, за исключением просроченного сливочного масла и бутылки вина. Отхлебнув с горла вино, белокурый вернулся в спальню. События прошлого дня словно стерли, оставляя пару проплешин в виде нескольких моментов. На часах виднелось время 5:58. Переместившись в коридор, Гоголь опустился к стационарному телефону, набирая уже наизусть заученный номер. 6:00 Трубку взяли сразу, потому что звонок был ожидаем. — Свободу пацанам, хуй мусорам... — повесив сразу же трубку и возвращаясь в спальню, начиная собираться на работу, параллельно вспоминая отрывки вчерашнего дня.***
Сигма продолжал постанывать, все время ерзая на сиденье машины и крепко сжимая сломанные пальцы. Тело продолжало дрожать, ноющая боль терзала всю руку. Он смахнул холодный пот со лба, откидываясь на спинку кресла и делая глубокий вдох, моля время идти быстрее. Гоголь чуть надавил на педаль и машина ринулась вперед, направляясь в городской травмпункт. Белокурый обернулся на напарника, закатывая глаза. — Может хватит комедию ломать? — от этих надоедливых вопросах Сигме становилось только хуже. — Ты что, никогда руку в детстве не ломал? Сигма отрицательно покачал головой, снова зажмуриваясь и крепче сжимая пальцы. Спустя 30-ти минут машина подъехала к травмпункту. Охранник сонно потер глаза, смотря на непрошенных гостей. Ветки деревьев податливо склонялись назад и вперед в направлении ночного ветра. Желтый свет у входа в здание слегка мигал, лампочка еле слышно жужжала. Внутри стоял запах уже знакомого фенола. Этот специфический больничный дух психологически подавляет, вселяет мысли о бренности жизни даже у здорового человека. Сильный антисептик, которым по старинке дезинфицируют медучреждения. Микробы в этом месте не живут и их можно понять. Усевшись на пошарпанную лавочку, Николай стал ждать пока его напарника подлатают. По коридорам никто не ходил, только периодически боковым зрением можно было заметить белые халаты. Эта больничная обстановка ассоциировалась лишь с одним призраком прошлого.***
Попав в детдом, маленький Никоша пытался завести товарищей по несчастью, но никто особо не горел желанием общаться со странным беловолосым мальчишкой. Но по обыкновенной случайности, ему удалось сдружиться с еще одним местным отшельником. Наверное, он стал его первым и последним другом. Раньше Гоголю казалось что его лишь платонически влечет к приятелю, но со временем это перешло и к физическому плану. Как бы он не старался, мысли о Федоре все больше занимали его голову, но он так и не решил признаться. Он ведь верующий, не поймет. Запрыгнув к окну больницы на первом этаже, Коля ввалился в палату к другу. Федор был болезненным ребенком, часто пропадал в больницах и приносить всякие сладости уже стало дружеской привычкой. Украденные яблоки с заднего двора детдома покатились по полу. Достоевский уже ничуть не удивленный неожиданному приему, захлопнул книгу и перевел взгляд на запыхавшегося товарища. — Я принес тебе яблоки! — восторженно начал Николай, добродушно улыбаясь и кидая пару яблок на койку к больному, усаживаясь рядом. — Правда они немного кислые, но так ведь полезней? — Я ведь говорил, что не люблю яблоки. — он тяжело вздохнул и перенес фрукты на прикроватную тумбу, кладя их рядом со стопкой книг. Гоголь чуть надулся и полез в карман, вытаскивая украденную в столовой пастилу. — Знаю... — он протянул пастилу другу. — Виноград мне не удалось одолжить. Одолжить. Слово "украсть" не особо нравилось белокурому. Он ведь не крадет, а делает доброе дело–помогает другу поправится скорее, кормя его всякими витаминами. И пусть это никогда не работало, зато причина по которой он всегда к нему пробирался была. Федор надкусил пастилу и распробовал вкус. — Напомни, с какого момента ты решил что будет хорошей идеей приносить мне украденные сладости? — поинтересовался темноволосый, но лакомится пастилой не закончил. — С того момента как мы подружились конечно! — еще шире улыбаясь, Николай стал хихикать. Официально Достоевский даже не соглашался на эту навязанную дружбу, но иногда приятного поделиться с кем-то своими безумными идеями насчет уничтожения грешного мира, хоть потом и приходилось выслушивать тираду про "свободных от забот" птиц. Заметив запекшуюся кровь на разбитой коленке приятеля, Федор чуть нахмурился. — Что с коленом? — его тон стал более серьезным и это никогда не нравилось Гоголю. В такие моменты его друг становился похожим на вечно злых взрослых. Махнув беззаботно рукой, белокурый потянулся, разваливаясь в ногах у друга. — Упал, пока за яблоками лез... — он скучающе зевнул, намекая что не хочет выслушивать очередные наставления от друга. Все таки, Федор волновался за него, хоть и скрывал это, но от себя ведь не скроешь. Узнал ли он в том священнике друга? Узнал, но не подал виду, ведь его друг мертв. Может, это просто совпадение? От 16-ти летнего Феди не осталось и следа в острых чертах того пугающего священника. Он ведь умер еще давным-давно и его невозможно воскресить. Хотя, если бы это было возможно, он бы с радостью отдал все ради этого. Это не его Федор. Тот Федор никогда бы не забрал чужую жизнь. Тот Федор не лишил бы его той косы. Ему нравилась коса друга, поэтому Коля не срезал ее, продолжая отращивать. Николай предполагал, вряд ли организм Достоевского протянет чуть дольше. Так и случилось. Однажды его друг просто не вернулся с больницы. Гоголь не нашел в себе силы прийти на похороны, зато он навещал его могилу каждый день. Он делился с ним всем: часами мог говорить о птицах, о свободе, травить выдуманные анекдоты, но его друг больше никогда не посмеется с них. Хотя такой конец и не очень плох, белокурый желал освобождения своему другу, но после его смерти ему не стало легче. Почему он всегда теряет тех, кто ему дорог? Переживая все стадии неизбежного, в порыве истерики он срезал свою косу, но потом пожалел и долго плакал, извиняясь на могиле друга. Ему было до боли обидно, что он не узнал его поближе.***
Голос Сигмы развеял воспоминания, возвращая Гоголя в реальность. На правой руке Сигмы красовался гипс мизинца и безымянном пальцах. — Идем... — еле слышно пробормотал Сигма, ковыляя к выходу. Ничего не ответив, опер пошел за ним. Всю дорогу он молчал, размышляя о событиях дня. В какой момент жизни он стал таким жестоким? Может, он всегда таким был? То воспоминание словно снова по новой заставило его взглянуть на жизнь. Ему вдруг стало жаль Сигму. Ему стало стыдно за слова в казино, но какая разница, это же не его друг. Такое невозможно! Мысли разрывались, метаясь из крайности в крайность. Если это он, то любит ли он все так же пастилу и виноград? Любит ли он читать свои "скучные" книжки на лавочке в саду? Он все так же хочет отчистить этот мир от грешников? Интересно, смогли бы они снова побегать по полям, покупаться в летней речке? Тот Коля смог бы снова обнять того Федю и поцеловать его в щеку от прилива нежности? Смогли бы они так же пролежать на сене, смотря на причудливые фигуры облаков и летающих птиц в дали. От одной лишь мысли о нем глаза начинали слезиться и мотнув головой, Гоголь потер глаза, чтобы Сигма ничего не заметил. Он переместил свой фокус внимания на дорогу.***
Оказавшись на работе, белокурый сразу же зашел в кабинет. Сигма уже сидел на рабочем месте, ища что-то в ноутбуке и не обращая внимания на вошедшего напарника. Иногда казалось, что Сигма мог молчать целыми днями, не замечая ничего и никого вокруг. В голове Гоголя промелькнула мысль, что он бы тоже не отказался владеть такой способностью. Не выдержав и 10-ти минутной тишины, Николай ее прервал. — Не хочешь позавтракать? — беззаботно поинтересовался он у напарника. Сигму поражало что иногда его товарищ никак не аргументировал свои действия, делая вид что ничего не произошло. Его тон был таким учтивым, что, казалось, вчера не он заставлял Сигму ломать собственные пальцы. Он оторвал взгляд от экрана, безразлично кивая. Ну а что, вдруг он просто хотел извиниться? И на что только Сигма надеялся, всякий раз его оправдывая. И вообще, почему он его оправдывал? Почему ему не все равно?***
Единственное, что могло иногда скрасить серые будни Гоголя–никому не нужная бургерная, где редко появляются люди. Здесь всегда так спокойно: еле слышно играет джаз; официанты не суетятся по всему заведению, разнося спокойно заказы; освещение слегка приглушенное; наслаждение в компании одиночества и своей еды; панорамные окна, через которые можно наблюдать за людьми. Смотря отсюда на них, суматошных и вечно куда-то спешивших, становится смешно. Может, если Бог и существует, то ему тоже смешно с людей? Их проблемы кажутся ему никчемными, по сравнению со всей Вселенной? Сигма надеялся, что когда подадут заказы, то у него появится аппетит. Но этого не случилось. Сигма смотрел на заказ, который Гоголь сделал на свое усмотрение. Он поднял верхнюю булочку бургера, разбирая его по частям. Он отложил мясную котлету и вернул булочку на место. Николай выгнул брови, наблюдая за ним. — И что это значит? — спросил он, прожевывая свою еду. — Я веган... — впервые за день подал голос Сигма. На самом деле, он не был веганом: он не отказывался от освежающей кружки молока или тарелки творога. Просто в последние время его уже не радовал вкус еды, как раньше. Сигма перестал есть мясо, к нему у него появилось отвращение. Чтобы аргументировать свою неприязнь к полноценному рациону питания, он выдумал историю с веганством. Так было проще. На это заявление, белокурый тяжело вздохнул. — Веганство–такой бред. Ты же без мяса загнешься! Сигма был не против такой участи, но больше его поразило как теперь Гоголь "заботился" о его здоровье. После вчерашнего случая это казалось очень странным. — Я на это и рассчитываю... — отчужденно ответил он. Белокурый прожевал свой завтрак, около минуты пялясь на гипс напарника. — Ты левша? — уточнил тот, продолжая смотреть на загипсованные пальцы правой руки. — Нет... Правша. — Сигма немного понурил плечи, тоже переводя взгляд на руку. — Зачем тогда по правой руке бил? — выгнув бровь, возмутился Николай. Сигма сглотнул ком в горле, зажмуриваясь от резкой боли в области висков. Перед глазами всплыла картина вчерашнего вечера. Он мотнул головой, выкидывая эти мысли и пожимая плечами.***
Сигма откусил бургер. Вкусовые рецепторы подвели, превращая пищу внутри рта в безвкусную кашу. Сигма начал ей давиться, в горле он почувствовал наступающую тошноту. Перед глазами мелькнула картина вчерашнего вечера и сломанных костей. Сигма отвернулся от стола, не в силах остановить рвоту. Остатки еды и желудочный сок оказались на полу. Николай слегка отвращено поежился и отложил свой долгожданный завтрак. Телефон в кармане бомбера завибрировал. Ловко достав его, белокурый прислонил телефон к уху, отворачиваясь к окну. — Есть продвижение по делу... — начал Виктор Горский. — Мне сейчас из тюрьмы звонили, говорят у них есть какой-то Александ Пушкин и он что-то знает про убийства ваши. Сигма на секунду остановил рвоту, язык болел, по телу пробежала легкая дрожь. Гоголь молча вникал в слова начальника, периодически поддакивая в трубку. — Адрес я скинул. — с другого конца трубки послышались гудки. Помято выпрямившись, Сигма откинулся на спинку кресла и вытирая руковом пальто рот. Он перешагнул через лужу своей рвоты, виновато смотря на официанта и удалился в уборную.***
Тюрьма – это место, где сталкиваются противоположности: страх и надежда, утрата и возрождение, тьма и свет. Здесь каждый день – это испытание, вызов, возможность выбора между обреченностью и свободой. Стены здесь казались пропитанными горечью и страхом, а запах плесени и испражнений создавал ощущение угнетающей тесноты. Лица заключенных были выжженными горем и утратой, их глаза выражали отчаяние и обреченность. Нет никакой уверенности в завтрашнем дне, только страх, апатия и надежда на чудо. Пройдя по душным коридорам, напарники оказались в комнате с маленьким столом, за которым их уже ожидали. Лысая макушка блеснула в желтом свете, когда Пушкин поднял голову, сжирая взглядом прибывших. Его лоб был напряжен, хотя он сам не замечал, как с каждым днем его лицо становится только хмурей. В тюрьме он скинул лишние килограммы и от былой пухлости остался лишь еле видневшийся второй подбородок. Усевшись напротив, Сигма полез в карман за блокнотом, пока Николай удобнее устраивался на скрипящем стуле. Он вальяжно раскрыл папку дела Пушкина, изучая его. — Ну-с, Александр Сергеевич Пушкин, рассказывай... — он хлопнул папкой, закрывая ее и наклоняясь к столу.— ... Что ты там хотел рассказать? Пушкин отзеркалил позу Гоголя, ставя локти на стол, его наручники характерно звякнули. Звон отразился эхом по комнате и тот, облизнув губы, заговорил. — У меня есть одно условие... На такое заявление белобрысый иронично усмехнулся, прищуриваясь и склоняя голову на бок. — Перед тем, как рассказать я должен убедиться, что мне предоставят потом личную охрану. — без доли сарказма потребовал Александр, его тон не был шутливым или насмешливым. Гоголь не выдержал и звонко рассмеялся, откидываясь на спинку стула. Сигма повернул голову в сторону товарища, смотря как его кадык поднимается вверх и вниз от заливистого смеха, который отражался от старых стен тюрьмы. Сам не зная, почему, но Сигма периодически засматривался на него, просто ради интереса. Ему нравилось смотреть, как он разминает плечи и спину, если долго сидит на одном месте или как его тонкие пальцы держат сигарету. Сигма отмахнул эти мысли, неловко ерзая на стуле и резко отворачиваясь. — С чего это вдруг? — немного успокоившись, отсмеялся Николай. — Вы не понимаете с кем, имеете дело... — тон Пушкина стал мрачнее, он оглянулся и придвинул стул ближе. Александр тяжко выдохнул, собираясь с мыслями. Когда Пушкин начал говорить, лицо Гоголя помрачнело и он стал намного серьезнее. —Дело было так...***
Два года назад я работал в одной лаборатории, но меня уволили. Я решил устроиться в школу химиком, но уволился уже сам. Не найдя нормальную работу, пришлось пойти уборщиком в какой-то перво попавшийся клуб и там я предлагал свои услуги в качестве химика. Ну там, ковры почистить реактивами или пятна какие-нибудь бытовые вывести. На одной смене ко мне подошел этот урод и предложил мне почистить его ковер. Он сказал что не может вывести несколько пятен, но выбрасывать не вариант из-за высокой стоимости. Как оказалось, ковер его стоил почти миллион! Я вообще хотел отказаться, вдруг испорчу, а он меня засудит потом. Но когда он озвучил цену... 200-ти тысяч за одну чистку! С учетом того, что он платил за материалы.***
Рассказ прервал Сигма. —Подожди, то-есть тебя вообще не смутило сколько он предложил денег? — выгнув бровь, возмутился он. Пушкин хотел возразить, но его опять перебили. Николай повернулся к Сигме. Он опустил руку к бедру, вытаскивая из кобуры пистолет и беззвучно кладя его на стол, направляя дуло на Сигму. — Вопросы задавать буду я... — этот тон был до тошноты знаком Сигме, как в тот вечер, только еще мрачнее. —Дай ему договорить. Сигма сжал челюсть и опустил голову, замолкая. Рассказ Пушкина продолжился.***
Мы приехали в дом Пеля на Литейном. Такое ощущение, что там ремонта даже не было в этой квартире, я словно оказался в XIX веке. Ковер, к слову, реально дорогой! Он был очень грязным, но самое большое пятно– пятно запекшийся крови на середине ковра. Он предложил мне еще 200-ти тысяч за молчание.***
Сигма не выдержал и повысил слегка голос. — Ты серьезно?! Ты в курсе, что ты бы пошел как соучастн... Сигма не успел договорить, чувствуя как к его виску прижался холодный металл. Он сглотнул ком в горле, никак не реагируя. Гоголь посмотрел сквозь Сигму, надавливая дулом в его голову и спуская курок. Громкий выстрел и помещение заполнилось мертвой тишиной. Безжизненное тело замертво упало со стула на пол. На стене остались следы крови, которые стекали вниз. В голове напарника красовалось сквозное отверстие, а его глаза были широко раскрыты. Зрачки Сигмы смотрели в ни куда. Повернувшись к Пушкину, белокурый полез в карман за сигаретами, слушая рассказ дальше.***
Он оплатил чистку и я стал на него работать. Я не знаю, откуда у него столько денег, но платил он очень щедро. Я больше не чистил ковры, я готовил ему различный яд, который при вскрытии не обнаруживался экспертизой. Иногда он просил замешать химический состав для вскрытия замков или маленькие дымовые шашки. Он так и не назвал своего имени, все обращались к нему как Хозяин. Он вообще очень своеобразный. Никогда свой этот крестик деревянный не снимал, вечно от него кровью пахло. Однажды я от его шестерок услышал что-то про трупы и какой-то обряд... Когда дело начало пахнуть жареным, я попытался сбежать в Крым, но он раскрыл меня первым. Он подкинул мне наркотики, сдавая меня полиции. Меня засудили за их сбыт и производство.***
Докурив сигарету и потушив ее об пепельницу, Николай задумался, окунаясь в свои мысли. — Когда он звонил в полицию, это... — Это был анонимный звонок. — предугадывая вопрос Гоголя, отрезал Александр. — Зачем тебе охрана? — поинтересовался белокурый, чуть щурясь. — Он не доберется до тебя в тюрьме. Пушкин горько усмехнулся, потирая переносицу. — Он? — иронично переспросил Пушкин. — Он может все...***
Покинув здание тюрьмы, Гоголь вдохнул свежий вечерний воздух, пряча руки в карманы от резкой смены температуры. По коже пробежали приятные мурашки, заставляя спину чуть выгнуться. Сигма выбежал за напарником, оглядываясь на тюрьму в последний раз и следуя к машине Николая. Расслабившись на пассажирском месте, Сигма сонно зевнул. Наблюдая за проезжающими машинами в сон клонило сильнее и Сигма прикрыл на минуту глаза, чувствуя нахлынувшее расслабление. На этот раз машина ехала плавно, не спеша и Сигму даже не укачивало. Мысли о прожитом дне стали теряться и сонливость полностью поглотила парня.***
Ото сна его пробудил резкий толчок, когда машина остановилась и тело Сигмы по инерции ринулось вперед. Немного потерев глаза,Сигма поерзал на сиденье. — Я зайду к тебе водички попить? — весело предложил Гоголь, заглушая двигатель. — Ну зайди... — еле заметно пожал плечами, отозвался Сигма. — Ну зайду-зайду... — слегка улыбаясь, по-доброму передразнил его белокурый и покинул машину. Пройдя в квартиру к товарищу, Николай восторженно потянулся, вытягивая руки к высокому потолку, довольствуясь пространством и оценивая его. Они прошли в гостиную и Сигма расположился на своем излюбленном диване, пока Гоголь хозяйствовал на кухне. Он открыл холодильник, в поисках чего-нибудь покрепче водички. Предугадав намеренья беловолосого,Сигма обернулся, приструняя напарника. — Можешь не искать, у меня нет алкоголя. — деловито отрезал парень. Николай закатил глаза, захлопывая дверцу холодильника и выходя из кухни. Он остановился за диваном, упирая руки в бедра и снова задумываясь. — В туалет то хоть можно? — съязвил белокурый. Сигма указал пальцем на дверь, ведущую в ванную комнату. Покинув товарища, Николай закрыл за собой дверь, но не на замок. Остановившись перед зеркалом, он пригладил взъерошенные волосы. Гоголь не любил красоваться перед зеркалом, особенно когда приходилось наблюдать прогрессию его усталости. Он полез в карман, нащупывая маленький пакетик. Белокурый достал телефон, собираясь высыпать на экран белую полоску, но дверь резко распахнулась. Сигма недоуменно уставился на напарника, соображая что к чему и начиная хмуриться. Он перешагнул порог, делая шаг навстречу Николаю. — Ты серьезно? —разочарованно протянул Сигма и сделал резкий выпад вперед, пытаясь выхватить пакетик. Гоголь ритмично сделал шаг назад, упираясь в бортики ванны и вытягивая руку за голову, чтобы Сигма не достал. Само сопротивление еще больше разозлило хозяина квартиры и недовольно хмыкнув он ухватился за запястье белокурого. Отшагнуть было некуда и под весом Сигмы Гоголь начал терять равновесие, падая в ванну и утягивая за собой товарища. Во время падения Сигма зажмурился, задевая ногой кран и из душа полилась ледяная вода, остужая гнев парня. Съежившись от резкого холода, Сигма полностью упал на Николая, все еще держа того за запястье, лежа на нем сверху. Одежда начинала мокнуть, неприятно прилипая к телу, которое уже дрожало от холода. Сигма медленно открыл глаза, сразу сталкиваясь со взглядом беловолосого, который покорно лежал под ним, ничего не меняя в своем положении. Казалось, он даже на холодную воду не обращал внимание. Сигма почувствовал его горячее дыхание на своем лице и шеи. От этого по телу пробежало еще больше мурашек. Сердце начало биться в унисон. Сигма опустил взгляд к обветренным губам Николая, все мысли и сомнения улетучились в один миг. Он склонился ближе, примыкая к его губам. Грудь сжалась от нехватки воздуха, легкие сократились до предела, отчего Сигма чувствовал только отбивание ударов сердца. Воздух вокруг замер. Он сильнее сжал его запястье, жмуря глаза крепче и углубляя поцелуй, пытаясь добиться ответного от партнера. Но Гоголь лежал смиренно, не отталкивая и не отвечая на поцелуй. Сигма отрешенно разорвал слияние их губ, в замешательстве смотря на опера. Гоголь ухватился за плечо Сигмы, скидывая его с себя и перелезая за бортики ванны. Вода начала капать с него на пол, он остановился перед дверью и обернулся. — Скоро бабочки покинут живот и все увидят твои кишки...***
Последнее, что услышал Сигма– это звук хлопнувшей двери, когда Николай сбежал с его квартиры. Сигма просидел в холодной воде около 5-ти минут, осознавая случившиеся и начиная чувствовать вину и стыд за нахлынувшие эмоции и чувства. Как ему может нравиться этот ненормальный?! Одна сторона внутри твердила, что это бред, напоминая о случае в лесу, а другая молчала. Сигма вышел из ванной комнаты, потерянно стоя на пороге и снова чувствуя холод. Он все таки решился и выбежал из квартиры, чтобы догнать Гоголя. Пока он бежал по лестнице его мокрая одежда чуть подсохла. Запыхавшись он вышел из подъезда, оглядываясь по сторонам. Уже стемнело, но фонари еще не включили, поэтому Сигма полез в карман за телефоном, чтобы включить фонарик. В этот момент он услышал шорох за спиной и не успев обернуться получил чем-то тяжелым по голове. В глазах потемнело и последнее, что Сигма увидел была чья-то бледная рука, выглядывающая из-под черного пальто.