Gitchy, gitchy, ooh la-la Do run-run, you won't get far I'm machine, obsolete The land of the free lobotomy I wanna suck, I wanna lick I wanna cry and I wanna spit Tears of pleasure, tears of pain They trickle down your face the same It's how you look, not how you feel A city of glass with no heart If I had a tail, I'd own the night If I had a tail, I'd swat the flies If I Had a Tail, Queens of the Stone Age
***
Её глаза уже в который раз открылись в том же гостиничном номере, где блокирующие солнечный свет шторы создавали ощущение ночного сумрака. В поле зрения по обыкновению попала несуразная люстра-канделябр. Её изогнутый каркас был выкрашен в цвет слоновой кости, а пять нижних плафонов украшены маленькими изящными хрустальными подвесками. К потолку она крепилась на цепь, окрашенную в тон каркасу, и её обвивал белый провод, лишняя часть которого была скрыта за позолоченной чашечкой, вплотную прилегающей к потолку. Хана жила в этом номере уже месяц — это недорогой, маленький, малоэтажный отель в четырех станциях метро от центра города и в трёх от ближайшего торгово-туристического района. И каждый раз, когда она возвращалась сюда или просыпалась, ей на глаза попадалась эта самая люстра. И не понимала, почему именно эта, а не другая? Ведь интерьер в отеле очень минималистичный: небольшая комната, заполненная сплошными прямыми углами, параллельными и перпендикулярными линиями — здесь не было ни пышных кресел, ни круглых столов, ни помпезных изголовий. Всё вокруг либо белое, либо серое, либо чёрное. Даже лампы на прикроватных тумбах больше напоминали абстрактные палки. Но в центре потолка по каким-то необъяснимым причинам красовалась эта люстра. Какой-то дизайнер ведь проектировал весь интерьер, просматривал каталоги потолочных осветительных приборов и, увидев этот несуразный предмет интерьера… влюбился? Другого объяснения она просто не смогла подобрать: эта нелепая люстра, похоже, настолько покорила его сердце, что он закупил целую партию и установил такую в каждом номере этого отеля. Хана специально заглядывала в другие номера, когда представлялась такая возможность, и во всех с потолка свисала сестра-близнец её люстры. Все гости отеля были вынуждены просыпаться и засыпать с видом на эту «красавицу». Впрочем, Хана рада за эту люстру: она совершенно не вписывалась в декор, но всё равно кому-то нужна. Она довольно странная, совершенно не подходит под интерьер, однако кому-то понравилась, и, несмотря ни на что, хозяин отеля повесил её в каждый номер. Удивительно. Хана взяла свой телефон и разблокировала экран: пятница, полдень. В последние несколько лет ей хотелось лишь изо дня в день лежать и смотреть в потолок без мыслей, без желаний и без воспоминаний. Сейчас она, конечно, не бедствовала и могла себе это позволить, но деньги, к сожалению, имеют свойство быстро заканчиваться. Поэтому нужно было начинать каждый раз новый день. Встав с кровати, Хана подошла к окну и отдернула шторы, но это не сильно улучшило ситуацию с освещением, так как номер — дешевый, отчего окна выходят прямо в стену соседнего дома. Вздохнув, она направилась в ванную комнату, чтобы приготовиться к выходу, и, проходя мимо выключателя, включила ту самую люстру, которая осветила всю комнату. Ну, хотя бы задачу свою выполняет исправно. Приведя себя в порядок и убрав волосы в высокий хвост, она выбрала стандартный комплект одежды: черную футболку с надписью «I wanna have a tail», чёрные джинсы, чёрные кеды и чёрную сумку. А затем покинула ничем непримечательные номер и гостиницу. Выходит, та самая люстра, выбивающаяся на фоне общей безликости отеля — единственное, что делало его уникальным и запоминающимся. Возможно, так и было задумано изначально? Хана быстро преодолела расстояние от отеля до станции: спустившись в метро, она почувствовала, как кожа покрывается мурашками из-за разницы температур. Она даже не успела взглянуть на таймер, как из тоннеля хлынул мощный поток прохладного сырого воздуха, ознаменовавшего скорое прибытие поезда. В такие моменты Хана обычно представляла, как кто-нибудь случайно толкает её под поезд, который, не успев затормозить, разрубает её. И она, словно кукла, разлетается на части — кишки разматываются по рельсам, а на платформе визжат люди. Потом выходит сюжет о том, как поезд раздавил нелегалку из Метеор-Сити, и его бы показали в вечерних новостях. Кто-то бы тогда воодушевлённо кричал, тыча пальцем в экран телевизора: «Я был там, когда её раздавили! Столько кровищи было! Вот это жесть!». Ей почему-то казалось весьма ироничным, что мир, скорее всего, заметит её лишь из-за до омерзения нелепой смерти, поэтому она часто рисовала в воображении подобные сценки «самоубийства», раздумывая над тем, как бы хрустели её кости тут и там. А каким бы было ощущение полёта? Стал бы мир иным хоть на миг, если бы она оказалась вниз головой? Внезапно открывшиеся двери выдернули её из размышлений о счастье падения, и она, быстро протиснувшись в вагон, схватилась за поручень рядом с выходом, чтобы не упасть, когда поезд тронется, и рефлекторно напрягла каждую мышцу в теле, чтобы больше ни до кого не дотронуться. Ей не нравились прикосновения незнакомцев, да и сама она не любила трогать их: от случайных прикосновений без её разрешения она впадала в ужас и ступор. Через несколько минут Хана аккуратно покинула вагон поезда, остановившегося на нужной станции, и быстро зашагала на поверхность. Снова оказавшись на улице, она направилась в кофейню: ей срочно нужен кофе. Не то чтобы у неё была зависимость от кофеина: вовсе нет. По крайней мере, она себя в этом убеждала. Это мог быть любой кофе: декаф или даже растворимый. Для неё больше важен сам ритуал: первая чашка кофе ознаменовала начало нового дня. Зайдя в ближайшую кофейню, Хана подошла к стойке, из-за которой её с улыбкой поприветствовал жизнерадостный бариста с голубыми волосами: — Добро пожаловать в «Stardust Coffee»! В каждом глотке нашего кофе — энергия одной взорвавшейся звезды! Хану всегда забавлял их слоган: разве у неё были бы трудности с тем, чтобы просыпаться по утрам, если бы она каждый день заливала в себя в качестве топлива энергию гибели одной звезды? — Да, э-м-м, здравствуйте. Мне, пожалуйста, один средний «Флэт Уайт» на соевом молоке без добавок и веганский круассан с собой, — протараторила она свой привычный заказ. — Будет исполнено! — звонко ответил бариста. Он немедленно приступил к исполнению заказа: упаковал один круассан в бумажный пакет и положил его на стойку, а затем начал готовить кофе. Хана, погруженная в свои мысли, в это время наблюдала в окно за прохожими, которые пробегали мимо, уставившись в свои смартфоны. Неужели кого-то всё же сбил поезд? Устав от наблюдения за людьми, она снова бросила взгляд на бариста. Он симпатичный. Пока он готовил кофе, Хана решила рассмотреть его получше: высокий и стройный, с голубыми яркими волосами, которые убраны в высокий хвост, а кепка-козырек удерживает остальные пряди от попадания в еду. Его довольно миловидное лицо украшала одна дерзкая деталь — пирсинг в брови. А голубые глаза подчеркивали стрелки в цвет волос. К сожалению, фигуру полностью скрывала оверсайзная форма, но заметно, что плечи у него широкие. Наконец, закончив, он надел крышку на стакан, поставил его на стойку и начал двигать его в сторону Ханы, но потом резко отдёрнул в свою сторону и сказал: — Меня, кстати, Мидзу зовут. — Да, это написано у вас на бейджике, — Хана потянулась за своим кофе, но он придвинул его ближе к себе. — А Вас? — спросил Мидзу, улыбаясь. — Извините, Мидзу, я не знакомлюсь без причины. — Без причины? А разве для знакомства нужна причина? — Мне — нужна, — отрезала она коротко. — Мы могли бы, например, погулять, — не успокаивался он. — Как Вам такая причина? Хана глянула в окно, ненадолго задумавшись, а затем вновь бросила короткий взгляд на Мидзу: — Я подумаю. До свидания, — протараторила она. Резко схватив свой пакет с выпечкой, она вырвала у него свой кофе и сбежала. — До встречи! — прокричал он ей вслед. Хана вылетела из кофейни. Боже, какой настойчивый тип! Её совершенно не интересовали знакомства, прогулки и общение: ей хватало этой псевдо-романтической обстановки на работе. По правде говоря, все её силы уходили на то, чтобы поддерживать свой внешний фасад. По пути в отель она поглощала свои круассан и кофе, отмечая начало нового дня. Уже на подходе к отелю Хана закончила быстрый завтрак, после чего выбросила стакан и пакет в контейнер для сбора мусора и направилась в отель. Вход в Йорк-Нью-Плаза роскошен: учтивый портье в стильной униформе открыл перед ней высокие двойные двери из массивного дуба, за которыми развернулся величественный холл, украшенный мрамором и хрустальными люстрами. В холле стояли диваны с обивкой из шелка, а стены были украшены драгоценными картинами. Помпезно. Богато. На сумму, вырученную за одну такую картину, можно было кормить не один десяток детей из Метеор-сити целый месяц. Хана подошла к мраморной стойке ресепшена, за которой её встретила улыбчивая сотрудница: — Добрый день! Добро пожаловать в Йорк-Нью-Плаза. Чем я могу вам помочь? — У меня предоплаченная бронь на имя Мороу. — Сейчас проверю, подождите минутку, пожалуйста. Девушка посмотрела в экран монитора и, звучно клацнув несколько раз по клавиатуре, подняла голову и снова улыбнулась: — У вас бронь номера с видом на город для двоих на одни сутки, верно? — Да, мы с мужем в городе проездом. Пока что он на деловой встрече и подойдёт позже, — по скрипту соврала она. — Поняла вас, — сотрудница вложила ключ-карту в конверт, написала на нём номер и положила его на стойку. — Это ваш ключ, номер «2001», двадцатый этаж. Ваш муж сможет получить второй ключ на ресепшене. Лифт находится слева от стойки. Комфортного времяпровождения. Кивнув, она взяла конверт и направилась в номер. И, пока она ехала в лифте, проверила время на телефоне: до встречи было четыре часа. Она зевнула, — кофеин всегда делал её немного сонливой перед тем как взбодрить, — закусила губу и решила, что по приходе в номер вздремнет перед встречей. Лишний отдых никогда не повредит, ведь так?***
Набравшись сил и оставив контракт на столике в крохотной прихожей, Хана удобно расположилась у окна, провожая взглядом вяло падающее за горизонт солнце. Багряная заря разлилась по небосводу и окрасила заоконный мир в золотисто-оранжевые цвета, а автомобильный смог, разрываемый мягким светом и скрывающий часть горизонта, превратил вечерний город в компьютерную игру, текстуры которой ещё не загрузились. Разглядывая совсем игрушечных на вид людей, спешащих по своим далеко не игрушечным делам, она крутила маленькие рубиновые камешки своего ожерелья между подушечками пальцев, а потом рассеянно сжимала их. Ей нравилось, как острые, ограненные драгоценности впиваются в мягкие ткани — слабая боль хоть как-то выдёргивала её из состояния полной апатии. Свою длинную, изящную шею она украсила широким ожерельем: изысканное плетение из белого жемчуга было намеренно нарушено рубиновыми камнями, которые стекали стройными линиями к ключице, словно кто-то разорвал ей шею и бросил истекать кровью. Волосы, как обычно, она убрала в высокую прическу, оставив несколько длинных прядей вокруг лица, а губы выделила помадой под цвет драгоценных камней. Решив подчеркнуть свою фигуру, выбрала бархатный бордовый корсет с вышивкой в виде чёрных сердец и краями, отороченными чёрным кружевом. Этот предмет одежды она получила в подарок от одного из клиентов, который уже давно к ней не обращался, поэтому вещь попросту занимала место в багаже. Ей показалось, что такая атрибутика как раз соответствует образу нового клиента. Уже в нижнем белье и чулках Хана отдала предпочтение чёрному синтетическому шёлку: чёрный цвет часто соответствовал её настроению. Умопомрачительный закат вернул её мысли к образу Хисоки: лицо, его острые черты, плавные движения — всё в нём вызывало ощущение дежавю. Да, точно, в особенности лицо! Будто она уже встречала кого-то очень похожего на него, возможно, он и правда артист, но она не посещала цирк из-за животных, а театры — из-за своей любви к уединению. Неожиданно щелчок дверного замка и последовавшие за ним шаги оборвали её мысли. Поднимающийся камнем к горлу конфликт между опасением и любопытством заставил её подавить желание обернуться и натянуть гостеприимный фасад, и она приняла решение ждать. Однако ожидание лишь усиливало фоновую тревогу и шум крови в её ушах. По ощущениям Хана томилась словно целую вечность, пока наконец не почувствовала ауру Хисоки за спиной. Помрачневший вид за окном перекрыла бледная рука с острыми, как когти, чёрными ногтями, державшая подписанный контракт, который Хана после короткой заминки взяла в руки и внимательно прочла, а затем свернула и спрятала под корсет — поближе к телу. Он отказался делиться своими сокровенными желаниями да и сейчас продолжал игру в несокрушимую молчанку, не сказав ни слова с тех пор как появился. Ей бы нужно повернуться к нему лицом и начать действовать, ласкать его, наблюдая за каждым нано-движением его мимики, ловя любую его реакцию. Но это лицо… В конце концов, решившись предоставить ему полную свободу действий, она не обернулась. Сделав шаг назад, прижалась спиной к его торсу, а бедрами — к паху. В ответ он обвил руку вокруг её талии и притянул к себе. На этот жест её тело отреагировало мгновенно: волнующая дрожь пробежала по телу, и она моментально разбила её глубоким вдохом. Словно он говорил: «Будешь дышать, когда я позволю». И длинные изящные пальцы сдавили её шею, выдавив стон на выдохе. Несмотря на попытки Ханы отчуждаться от ощущений, что-то в процессе удушения всегда, как собаку Павлова, заводило её, а его присутствие делало эту игру ещё более возбуждающей. Продолжая сжимать её шею, он начал целовать нежную кожу за ухом, пока другая рука бродила по её телу: все эти сладкие манипуляции закручивались в обещающий блаженство клубок внизу живота, который она отчаянно пыталась размотать. Нечто притягательное в нём неодолимо влекло. Хана сосредоточилась на воспоминаниях о своем родном городе, а именно о Великой помойке: представляла копошащихся в мусоре крыс, голодных, грязных детей, бегущих по лабиринту в никуда. Однако, все её попытки отвлечься разбились, когда его рука скользнула под деликатную ткань, и он начал массировать клитор: от неожиданности она не сдержалась и взвизгнула, на что Хисоки ответил всплеском тут же подавленной ауры. Этот короткий импульс будто приказывал упасть перед ним на колени, а затем и умереть ради него. Хана свои-то эмоции предпочитала игнорировать, а его беспризорные чувства лезли к ней без спроса и были настолько яркими, разрушительными и противоречивыми, что она с трудом вынесла их. Ей показалось, что она уловила в его поведении стремление к контролю и технически уже позволила ему управлять своим телом. Но его жадная до власти аура отразилась в ней воинственным нежеланием принадлежать кому-то, словно бы в её сознании из пепла восстала та юная она, которая наотрез отказывалась подчиняться кому бы то ни было. И если раньше она с легкостью скрывалась в мире своих фантазий с другими клиентами, игнорируя ту независимую субличность, то теперь близость Хисоки, его мощного тела, его горячих пальцев на коже, звуки страстных стонов в ухе и опаляющее дыхание на шее — казалось, что он подбрасывал поленья в разгоравшийся внутренний костер. Возможно, намеренно: в ответ на этот огонь невероятно чувствительный мужчина у неё за спиной толкнул её бедрами, прошептал что-то неразборчивое и впился губами ей в шею, будто пытаясь клеймить, навечно подавив волю к свободе. Его эрекция упёрлась в её ягодицы, и даже через несколько слоев одежды она ощутила, как пульсирует его член. Её сознательная профессиональная идентичность мгновенно подавила бессознательное стремление к независимости, вынудив сосредоточиться на удовольствии, которое ему доставляет эта игра. Он же, как истинный фокусник, лишь отвлек её своим перформансом и, застав врасплох, запустил один когтистый палец во влагалище. Внезапное проникновение заставило её подсознание вновь разбить ледяную корку профессионализма, а глаза раскрыться. Пришло время возвращать контроль. Она схватила его утончённые когтистые лапы и потянула, чтобы высвободиться из этой удушающей хватки, и, как ни странно, он позволил. Повернувшись к нему, она впервые за этот вечер взглянула на его лицо, которое было лишено всякой «клоунской» маски: прямые волосы, а чёлка, падающая на лоб, частично перекрывала глаза, пока чувственный рот был слегка приоткрыт. Почему-то сегодня он был полностью в чёрном, и некоторые детали его одежды придавали ему вид мрачного сияющего подарка. Каждый элемент был идеально подобран. Хане нравился чёрный цвет — он казался ей самым естественным: цвет мира, в котором погас весь свет. В таком виде Хисока был уже совершенно иным зверем. Особенно бросался в глаза чокер с обсидиановыми стразами на шее, словно бы он сам надел на себя поводок. Казалось, это было умышленно, и он хотел подразнить её. Она пристально посмотрела ему в глаза: платиновая чернь зрачков практически полностью выдавила холодное золото, превратив радужки в изящные кольца из драгоценного металла. Желание? Правда, если бы он хотел обычного секса, с такой внешностью ему не составило бы труда и даром найти кого-то. Чего он вообще хотел от неё? Хотел, чтобы его удивили? Хотел раздвинуть рамки скудного набора плотских утех? Как если бы он пришёл к стилисту-парикмахеру и попросил удивить его новой стрижкой? Это была лишь игра. Покер? Добавь в колоду Джокера, и количество комбинаций возрастет многократно. Что ж, она тоже знает несколько карточных игр, поэтому она поднесла его правую руку к своему лицу, загнула все пальцы, оставив только указательный и средний, которые облизала один раз от основания до кончиков, а затем, взяв их полностью в рот, принялась сосать. Положила руку ему на пах и, нащупав эрекцию, начала водить по ней ладонью вверх-вниз. Её глаза на мгновение расширились: он оказался намного больше среднего. Параллельно движениям своей руки она начала двигать головой вперед и назад, демонстрируя тем самым, чем она планирует развлечь его позже. От увиденного он стал только ещё твёрже, и головка члена уперлась ему в ремень — дискомфорт из его глотки вырвался змеиным шипением. Она облизывала его пальцы, проходясь языком по мозолям между фалангами: удивительно, что, на первый взгляд, такие ухоженные руки манерного, утонченного мужчины оказались рабочими. Эти руки скорее подходили ей, которая вечно натирала и сжимала, нежели ему. Он же своими острыми когтями, казалось, нарочно раздирал внутреннюю поверхность её щёк и языка. Однако это было даже приятно: каждая оставленная им ранка помогала мысленно сбежать от нарастающего в ней ответного вожделения. Рациональное вновь взяло верх. Нужно будет потом прополоскать рот с антисептиком. Он задвигал бедрами в такт, запрокинув голову назад, и его рука начала двигаться навстречу её губам. Он абсолютно точно наслаждался собой в этот момент. Откуда такое умение наслаждаться? Едкая зависть начала закипать в ней, вернув стремление быть главной, и Хана увеличила частоту движений — слюна стекала по его руке. Ещё несколько фрикций, и она полностью прекратила всё, освободив свой израненный рот. Хисока, издав неодобрительный стон, резко поднял голову и вопросительно посмотрел на неё. О, теперь всё твоё внимание на мне. Он снова начал хватать каждое её движение взглядом, словно придумывая контратаку для всех её будущих нападений. Пришло время для второго акта. Хана расстегнула его брюки: член наконец покинул тугой плен, и Хисока облегченно выдохнул. Она вытянула его рубашку из брюк и принялась расстегивать её, всё больше оголяя точёный торс. Показалась светлая, почти прозрачная, алебастровая кожа и соски нежно-розового цвета, будто какой-то постмодернистский художник, решивший разрушить образ античного Бога, взял баллончик с краской и двумя идеальными пшиками привнес немного реализма в безжизненное мраморное изваяние. Покончив со всеми пуговицами, Хана потянула за ткань и стянула рубашку, словно фантик с конфеты, полностью освободив его мускулистый торс от надоедливой обертки. Хана положила обе руки ему на грудь и начала массировать соски большими пальцами, подняв голову и увидев его самодовольную ухмылку, которая так и кричала: «Я знаю, тебе нравится то, что ты видишь». И вновь, сучьей личности внутри захотелось стереть с его лица эту напыщенную физиономию. Чтобы отвлечь, она коснулась его шеи своими губами так нежно, будто это был невероятно ценный, самый хрупкий яппонский фарфор. Затем совершила свою неожиданную атаку, прикусив, и из горла зверя вырвался удовлетворенный стон: он крепко прижал к себе Хану. И вновь он наслаждался блюдом, словно совершенно непривередлив в еде. Проверяя на ощупь границы его наслаждения, она продолжала вонзать клыки до тех пор, пока не почувствовала кровь на языке: тогда она разжала челюсти и отстранилась. У него что, совершенно нет границ? Ощутив на губах прикосновение пальцев, Хана внимательно посмотрела на него, а Хисока, словно под действием дурмана, собрал капли собственной крови и слизал их с наслаждением. А говорил, нет особых пристрастий. Воздух в помещении уплотнился в очередной раз — казалось, даже слабое освещение поглотил мрачный туман, наполненный алчной жаждой господства, испускаемый одним из них. И всё же он заплатил ей, отчего зов долга потянул её часть эго, вымученную годами рабского труда, к исполнению прямых обязанностей покорной наложницы. Раз его жизненная сила так страстно желала власти, то она временно коронует «его клоунское величество». Подавив в зачатке внутреннего Аника-воина, она убедила себя, что маленькая иллюзия сословно-классового сообщества, где она снизу, а он сверху, в пределах одного гостиничного номера, никак не повредит воинствующей части её эго. До сих пор имея лишь поверхностные представления о его вкусах она, покончив с предварительными ласками, перешла к проверенному годами акту — оральному сексу. Её клиентская статистика указывала на то, что большинство мужчин его обожают, даже если не признаются в этом: сам процесс настолько же связан с доминированием, насколько со слепым доверием. С одной стороны, кто-то доверяет тебе и встает перед тобой на колени, полностью преклоняясь и даря невероятное ощущение власти — ты можешь полностью контролировать: скорость, глубину, а также частоту. С другой стороны, ты тоже вынужден довериться, помещая самую деликатную часть себя кому-то в рот, словно в капкан. Оргазм и целостность твоего достоинства полностью переходит под ответственность другого. Пустая профессиональная личина внутри неё, вновь одержавшая верх, взяла его за руку и подвела к постели, предложив довериться без остатка. И он доверился: было ощущение, что сейчас он открыт любому предложенному опыту. Хисока занял место на кровати и, откинувшись назад, опёрся на локти. Опустившись на колени между его ног, Хана продолжила раздевать его и делала всё максимально аккуратно, чтобы не вызвать страх или отторжение, если таковые вообще имелись в его эмоциональном диапазоне. В ответ на её деликатность он лишь с интересом наблюдал за её действиями. На головке его эрегированного члена выступила капля предсеменной жидкости, и под действием бессознательного импульса Хана наклонилась, чтобы попробовать его на вкус. Она провела языком от основания пениса до головки, и это, кажется, очень взбудоражило его. Опыт сделал её очень внимательной, и ей показалось, что он выглядел каким-то зажатым, возможно, резкий переход от жестокости к нежности смутил его. Чтобы расслабить, она кое-что придумала: достала из-под борта одного из чулок лубрикант, выдавив каплю себе на ладонь, одну часть она распределила по его длине, а другую оставила на указательном пальце. Его, кажется, позабавило это: он поднял одну из своих идеально оформленных бровей и ухмыльнулся. Он явно догадался, что она будет делать, и не имел ничего против. Не желая вызвать дискомфорт в процессе, Хана аккуратно согнула ему ноги в коленях и поставила их так, чтобы тот пятками опёрся на край кровати. Стремление угодить своим клиентам уже давно стало частью её личности, ведь они обращались к ней не просто так: им чего-то не хватало, и за этим они приходили к ней. Языком она ласкала головку его члена, при этом стимулируя длину одной рукой, пальцем же другой массировала его анальное отверстие, продолжая внимательно прислушиваться к каждой реакции. В ответ на стимуляцию у него перехватило дыхание, а затем он стал неглубоко и часто дышать, и его полузакрытые глаза наблюдали за тем, как Хана управляется с доверенным ей телом. Продолжая стимулировать его головку ртом, она решила оставить длину в покое и уделить внимание мошонке, начав массировать её. Почувствовав, что он расслабился, она попробовала войти одним пальцем. В ответ он закатил глаза и облизал немного подсохшие от частого дыхания губы. Растянув его немного, она ввела второй палец, после чего нащупала предстательную железу и начала массировать её, параллельно продолжая остальные ласки: при оральном сексе всегда проще контролировать оргазм, а ей это важно — особенно сейчас. Почувствовав, что его мошонка натянулась, она вернула левую руку на его длину и увеличила частоту трения. Полностью откинувшись на спину, Хисока застонал. Он схватил её за волосы и притянул к себе, подав бедра вперёд. Хана попыталась расслабиться и принять его, но это оказалось не самой простой задачей, так как он был слишком большим. Прежде чем он снова попытался проникнуть в неё на всю длину, она зажмурила глаза, поменяла угол и подавила позыв к рвоте. Когда он вновь погрузил свой член ей в горло, она оставила на основании пениса поцелуй губами, который отозвался у него протяжным стоном. Несмотря на то, что он продолжал засовывать свой член как можно глубже ей в рот, она открыла глаза, чтобы воровато понаблюдать за ним: она обожала украдкой подглядывать за чужими оргазмами, к тому же, ей показалось забавным, как он отчаянно гнался за пиком своего наслаждения, будто у него были сложности с тем, чтобы ухватиться за него. Это зрелище и его жадные движения вновь пробудили в ней маленького садиста, который пожелал украсть у него это блаженство буквально на мгновение — слегка потянув за мошонку, она отсрочила оргазм, получив в ответ недовольное рычание. По-видимому, это пробудило уже его внутреннего садиста, если он вообще когда-нибудь спал, и Хисока вонзил свои острые когти ей в кожу головы. Продолжая наказывать её, он увеличивал частоту и амплитуду фрикций.***
Активировав свою способность, Хана освободила рот и отстранилась, наблюдая за тем, как прекрасен его оргазм. Она всегда завидовала оргазмичности мужчин, но он побил все рекорды и выглядел, как абсолютная фантасмагория. Каждая его мышца сокращалась в процессе борьбы двух непримиримых состояний: экстатического расслабляющего блаженства и болезненного подавляющего напряжения. Словно бы клетки его тела, подчиняясь принципу неопределенности, не могли выбрать конкретную точку в координатном пространстве: боль, удовольствие, расслабление. Голосовые связки, поддаваясь охватившим его вибрациям, превращали воздух, покидающий легкие, в сладкую патоку, которая заполняла всё окружение и заливалась ей в уши, не позволяя другим, казалось уже лишним и чужеродным звукам проникнуть в них. Всё это внутреннее напряжение внезапно начало покидать его тело, извергаясь семенем на живот и грудь, приводя Хисоку к состоянию стазиса. Наконец, когда его нервная система нашла тот самый баланс, Хисока погрузился в себя и затих. Сосредоточенные глаза ещё какое-то время пытались ловить расширенными зрачками малейшие детали окружения, однако, потеряв всякую надежду, сомкнулись, превратив его в подобие манекена. Если бы можно было, она бы сделала видео, а потом продала на NFT-бирже. Хана поднялась, подошла к шкафу, в котором на нижней полке лежал её сумка, и расстегнула карман и достала аптечку. Спрятав сумку обратно в шкаф, Хана направилась в ванную. Подойдя к раковине, она налила немного антисептика себе в рот и начала полоскать горло, считая до тридцати, затем повторила процедуру для полости рта. Разумнее и безопаснее, конечно, было делать минет с презервативом. Противоречивое эмоциональное состояние привело к ошибке, которую она старалась себе простить. Теперь в приоритете была забота о нём: взяв два полотенца для лица и смочив их в теплой воде, она вернулась в комнату и одним полотенцем протёрла ему живот и грудь, убрав семенную жидкость, а вторым — его пах и промежность. Затем она обработала антисептиком укус на его плече и заклеила лейкопластырем, чтобы рана не загноилась от попавшей туда слюны. Она ополоснула полотенца и бросила их в углу ванной комнаты. Убрав аптечку обратно в сумку, она наконец решилась сосредоточить свое внимание на нём и рассмотреть повнимательнее. Такой расслабленный и статичный, он выглядел очень безмятежно. С его белёсым оттенком кожи он больше походил на фарфоровую куклу, нежели на живое дышащее существо. Она села рядом и протянула руку: захотелось прикоснуться к нему, чтобы убедиться, что он реален, почувствовать его. И всё же она замялась, ей казалось чем-то криминальным касаться человека в таком уязвимом состоянии — когда он спит. Однако, любопытство взяло верх и осторожно проведя кончиками пальцев по его предплечью, она растерялась и сначала не поверила тому, что почувствовала: точнее тому, чего не почувствовала. Чтобы убедиться, она наклонилась и провела ладонью по его голени. Нет, и здесь нет. У него совершенно не было волос на теле. Нет, не то чтобы сам факт отсутствия волос её удивлял — каждый человек сам вправе решать, как ему обращаться со своим телом. Просто было ощущение, как будто они были удалены очень скрупулёзно. Возможно, Хана лишь проецировала свой опыт, но когда она попала в индустрию, ей было всего двенадцать лет, её половое созревание началось как раз в это время, у неё стали развиваться вторичные половые признаки, и волосы были в их числе. Чтобы её тело дольше выглядело юным, все волосы на нём были удалены. Не то чтобы это было неудобно, но мысль, что её по наивности лишили выбора, причиняла ей боль. Я спрошу его позже. Хотя уместно ли такое вообще спрашивать? Почему ты бреешь всё тело? Если он сделал это сам из-за практических соображений, то это не её дело. Но если кто-то лишил его возможности выбирать, как должно выглядеть его тело? Что его тело должно соответствовать каким-то нелепым канонам моды, которые меняются каждое десятилетие, если не каждый год. Или еще хуже: кому-то хотелось, чтобы его тело не менялось вовсе. Взгляд скользнул к его бёдрам, и при виде его огромного, хоть и уже обмякшего, члена, её изнутри сожгла зависть. Вот уже действительно «зависть к пенису». Плоскоземельщики и сторонники сферической Земли уже веками спорят о форме планеты, на которой мы живем. Но Хане казалось, что она точно знала, Земля вовсе не шар, и даже не плоскость — это огромный эрегированный член. Даже отель, в котором они сейчас находились, по форме напоминал обрезанный стояк, словно у планеты была эрекция на другие космические объекты. Количество привилегий, доступных мужчинам, поражало её. Нет, разумеется, эти привилегии шли в комплекте с обязанностями, но статистика говорила о том, — нет, даже кричала! — что вторыми обычно пренебрегали. Например, Охотники так вообще имели в основном только привилегии. Да и каков процент женщин среди Охотников? Мизерный по сравнению с количеством мужчин в ассоциации. Естественно, среди её клиентов тоже были в основном мужчины. С годами ей стало казаться, что она уже точно живёт на огромном фаллосе. Что её бесило ещё больше, так это термины. Например, если сделать в поисковике запрос со словосочетанием «детородный орган», то большинство ссылок приведут на мужской половой орган. Словно мы все не из матки вылезли. А «вагина» и «влагалище» — что это за слова вообще такие? Вагина — слово, обозначающее футляр или ножны, как и влагалище. Получается даже терминологически, женские половые органы лишь футляры для мужских? Это казалось несправедливым, даже обидным ощущать себя исключительно приложением к какому-то «сильному парню». Это оскорбительно для Ханы. Впрочем, разве не как футляр она сдавала в аренду себя? Решив отвлечься, она, наконец, окинула его взглядом с головы до ног. Это идеальное тело: идеальные бёдра, идеальное всё. Теперь она ненавидела своё тело только ещё больше. Посмотрев на свои бедра, она сжала участок между пальцами, и тот покрылся уродливыми бугорками. Ей вновь захотелось всё это отсечь: ляжки казались гигантскими. Ей же всегда хотелось быть более незаметной, а лучше — вообще раствориться. Её желание слиться с толпой всегда затягивало в пучину ненависти к своей физической оболочке. Тогда, чтобы не провалиться, она посмотрела на свою грудь, пожалуй это было единственное, что останавливало её от разрушительных диет, потому что она бы просто пропала. Ей нравились её сиськи, ей нравилось их трогать, и вообще нравилось, что они у неё были. Было бы так с остальными участками тела. Но её отвращение к себе не его вина, поэтому она переключила внимание на его лицо и заметила, что его выражение вовсе не было счастливым. У неё были разные клиенты, но мало кто из них под действием её способности был несчастен. В основном все были, как Рэй: были счастливы почувствовать безусловную любовь. Но это и работало далеко не на всех. Многие действительно способны на любовь, нежность, преданность и так далее. В нашей природе — размножаться и реплицировать свою ДНК, а потом защищать своё потомство, чему так называемая «любовь» очень способствует. Но есть и те, кто по тем или иным причинам подобные эмоции испытывать не способны. Честно говоря, Хане сложно уловить подходящий импульс в его сознании. Словно он намеренно пытался выжечь всё из своей памяти. Однако, с таким подходом можно потерять не только воспоминания, но и часть себя — она знала это как никто другой. Если бы она тоже имела возможность найти безопасное место, чтобы прожить свою боль… Она прекрасно знала, что в их мире безопасность — это роскошь. Как и образование. В тот момент, когда Хана осознала, что её способности позволяют ей управлять биохимическими процессами в мозгу, она начала читать книги, посвящённые тому, как устроены люди. В её голове поселилась наивная фантазия о том, как она смогла бы помочь кому-то, например, стать врачом. Мечта разбилась о суровую реальность, ведь для того, чтобы открыть врачебную практику, необходимо было получить лицензию, а для этого — необходимо закончить университет. Ирония судьбы заключалась в том, что образование оказалось менее доступным, чем безопасность: она накопила приличную сумму денег за время своей работы. Теоретически этого должно было хватить на четыре года обучения в университете Королевства Какин, но она презирала эту страну за империализм, узурпацию власти и чудовищное отношение к женщинам и секс-меньшинствам, а также за огромное количество публичных домов. И была знакома со всем этим не понаслышке. Помимо этого, образование доктора не заканчивалось четырьмя годами, а значит, все её накопления были, что слону дробина. Но деньги были еще не самой значительной причиной, по которой она не могла позволить себе образование. И, как результат, она просто застряла и балансировала в этом состоянии нерешительности уже много лет, просто живя по инерции. Да и заслуживает ли она нормальной жизни? Для неё уже поздно пытаться: куда её пнули, туда она и летела, ожидая неминуемого удара об землю, который бы прекратил её бессмысленные мытарства. И всё же, непримиримый завистливый взгляд вновь украдкой скользнул на тело, лежащее рядом. У него есть ресурсы и желания. И она хотела быть, как он. Нет! Она хотела быть им! В мгновение ока она возжелала себе это тело, возжелала заместить его разум своим — представила, как бы это освободило её. Быть богатым, красивым, прийти к проститутке и обменять один миллион дженни на пятнадцатиминутный отсос, а потом лежать так в неге, ничего не боясь, не думая о последствиях. Хотя, откуда ей было знать какой на самом деле была его жизнь? Весь вечер она объективировала его, будто он не человек, а прекрасный предмет интерьера: завидовала ему, словно он сам сделал выбор родиться таким. Желала наказать его, как будто он был виноват в её неудачах. И радиоактивные чувства испепеляли её изнутри, сводя на нет и так с трудом накопленную энергию. Она задумалась над тем, чтобы вернуться в свой отель, однако усталость тянула камнем к земле, не давая сделать и шага, и она передумала. Ну и зачем куда-то бежать, если здесь уже есть, куда кинуть усталые кости? К тому же он не выглядит опасным и, возможно, вообще не проснётся до утра. Она поможет ему принять более комфортную позу для сна, потом примет душ и ляжет спать. Не самый лучший план, но и не самый худший.***
Отель у Арены.
За окном уже давно царил мутный полумрак, и лишь одинокая прикроватная лампа пыталась пролить свой тусклый оранжевый свет, интенсивности которого не хватало, чтобы разбить стену отчуждения между двумя удаленными друг друга фигурами. Хана нервно перебирала пальцами край своего ярко-красного платья из искусственного шёлка. Признаться честно, хоть и не вербально, в своих слабостях довольно сложная задача для любого. А признаться в зависти? В желании владеть другим человеком? Не любить, а именно владеть, как например, владеют красивым статусным автомобилем. Это стыдно. У неё вообще длительные отношения со стыдом, но, если раньше она стыдилась лишь своего тела, своего существования как материального объекта, то, начав общаться с людьми, другими думающими живыми существами, она начала стыдиться и духовного: своих чувств и мыслей относительно других. Гораздо проще было игнорировать тот факт, что у всех остальных тоже есть самосознание. Но нет, теперь это уже невозможно: откатывать своё развитие на шаг назад было поздно, поэтому она оторвала нервный, застенчивый взгляд от своего соблазнительного, не оставляющего ничего воображению платья и устремила его на объект своего тогдашнего и теперешнего вожделения. Она, как и прежде, всё еще восхищалась его красотой, но уже осознавала, что перед ней сидит не машина, а живой человек — со своими желаниями, своими страхами и своим стыдом. Она точно знала, что стыд есть, но пока не знала про него деталей. Хисока встретился с ней глазами, и его рот растянулся в глуповато-торжественной улыбке: — Значит, ты завидовала моему пенису? — с насмешкой протянул он. К щекам Ханы прильнул жар и она стыдливо отвела взгляд, еле разборчиво протараторив: — Ну, не буквально, а больше фигурально. Он звонко рассмеялся: его ребяческий хохот отразился от стен и ударился о её перепонки, заставив их бешено вибрировать. Она сжалась, ей и правда стыдно, но почему? Это так глупо — она точно знала, что он над ней посмеётся, но не знала, что это вызовет какую-то ответную реакцию у неё. Он резко замолк и потянулся рукой, чтобы поправить брюки. Хану всегда удивлял этот модный мазохизм с чёрными брюками, отчего она подняла брови и спросила: — Зачем ты их носишь, если они тебе жмут? — Во-первых, это мои единственные чёрные брюки, — он отвёл взгляд и, помедлив, ответил, загнув указательный палец: — Во-вторых, я не планировал так долго в них находиться, — загнул он средний палец, затем пристально посмотрел ей в глаза, словно хотел пристрелить её взглядом и, загнув безымянный палец, продолжил: — Ну и в-третьих, я уж точно не собирался читать про то, как мне в прошлом отсасывали, в таких детальных подробностях. С моим темпераментом противопоказано делать это в таких узких штанах. — Бедный, — сказала она насмешливо, — я не просила тебя их надевать. К тому же, после стольких лет знакомства я уже не завидую, — Хисока озадаченно посмотрел на неё, и она продолжила: — Я всё ещё считаю, что у женского пола привилегий меньше, чем у мужского, и это правда, но внутренние половые органы дают, как минимум, одно очень значимое для женщин преимущество. — Это ещё какое? — с неподдельным интересом спросил он. — Например, приватность, — ответила она коротко, но по его недоуменному взгляду поняла, что стоит пояснить детальнее: — Я не думаю, что мой сексуальный темперамент так уж сильно отличается от твоего, просто… никто никогда не узнает, что я возбуждена, если я не скажу об этом прямо. Как никто никогда и не догадается, получила я оргазм или нет. В общем, я могу не стыдиться, если меня будоражат прикосновения совершенно незнакомых мне людей. Она могла, но всё равно стыдилась, поэтому предпочитала не трогать незнакомцев — казалось, будто собственное тело подвергало её насилию по каким-то не до конца очевидным причинам. И это вызывало панику, ощущалось чем-то ненормальным и отвратительным, парализовывало. В любом случае, сейчас это уже не так сильно беспокоило её, и она отложила анализ этого поведения в долгий ящик. — Я точно знаю, когда ты возбуждена, и когда у тебя оргазм, — на выдохе прошептал он. Очень самоуверенно. Хана всё ещё безуспешно пыталась разглядеть хоть что-то в скрытом полумраком взгляде своего собеседника: ей даже почудилось на мгновение, что радужки его глаз задрожали. А может, это всего лишь хроматические аберрации из-за недостаточного освещения? Продолжающаяся пауза наращивала в ней желание одним прыжком преодолеть двухметровое расстояние, чтобы в упор уставиться ему в глаза. Ей даже казалось, что это стремление ответно, словно он и сам тянулся к ней до тех пор, пока его телефон не завибрировал и не разрушил этот мистический момент. Он разорвал связывающие их взгляды нить и посмотрел на свой телефон. — Телефон сел, а зарядки у меня нет, — победно афишировал он в надежде, что игра, которую он сам начал, наконец закончится. Хана была готова и к такому повороту, поэтому триумфально потянулась к прикроватной тумбе и без лишних слов достала из ящика блок питания и шнур с тремя разными типами коннектеров для самых популярных разъемов. Свободные розетки в комнате были почему-то только у кровати, поэтому, вызывающе похлопав ладонью по кровати, она пригласила его присоединиться к ней на ложе, а затем с упоением наблюдала за колебанием на его лице. Наконец, найдя баланс, он принял её приглашение и молча занял предложенное место без каких-либо намёков на эротическую близость. Впрочем, на этот раз исключительно такая близость её уже не устраивала. Её всё еще удивляло, что Хисока до сих пор не сбежал при первой же сложности, так что она приняла решение дать ему время на отдых.