Куртизанка и нацист.

       Метро слишком большое для того, чтобы не найти в нем места для себя. Хочешь жить в равенстве и братстве — тебе на красную линию, хочешь чистоты нации и гарантированно здоровое потомство — тебе в Рейх, хочешь быть свободным — добро пожаловать в содружество станций кольцевой линии, которое в простонародье зовут «ГАНЗой». Ну а если ты вдруг из культурно развитых — тебя с руками оторвут в Полис.               Во всяком случае, не пропадешь.               И Элисон об этом факте знает так же хорошо, как и любой другой житель метрополитена. Знает, потому что проверяла на себе. Сама она родом с Севастопольской, но жизнь помотала ее так, что трудно сказать, будто она не обошла все метро вдоль и поперек.               Свой след она оставила на таких станциях, как Серпуховская и соседняя ей Добрынинская, которые принадлежали ГАНЗЕ и были самыми безопасными в ее маршруте, Павелецкая, Новокузнецкая и Третьяковская, которую тогда еще не затопило, Театральная, с которой красные выгнали ее как предателя, не решившись нацелить автомат на беззащитного ребенка; побывала она и в Четвертом Рейхе, чудом избежав рабства. Концом ее маршрута становится Цветной бульвар — общеизвестный бордель с неплохой клиентурой.               Сказать, что секс за патроны — это мечта Элисон, означает нагло соврать и опорочить честь маленькой девочки, но и сказать, что она сопротивляется подобной жизни, тоже нельзя. Рейнольдс со смирением принимает свою участь, даже не пытаясь бороться. Возможно, дело в том, что и других вариантов, которые бы не привели ее к внезапной смерти от обвала туннеля или от голода, у нее нет, и единственным подходящим оказывается именно этот; а может быть, дело в Гордоне, что слишком часто пользовался ее услугами и в итоге поселился не только на соседней станции, но и в ее сердце?               Именно так. Сэт в короткое время заполоняет собой все вокруг нее. Пятнадцатилетняя Элисон не ожидает подобных ухаживаний со стороны того, кто должен пользоваться лишь ее телом, но никак не затрагивать душу, поэтому долгое время на провокации о совместном ужине или прогулке по станции не ведется. За время, которое проведет с ним, она могла бы заработать куда больше, поэтому нет смысла тратить драгоценные минуты на Сэта.               Тот быстро раскусывает эти мысли. За прогулку предлагает докинуть пятнадцать патронов. Недолго думая, Рейнольдс соглашается. Во всяком случае, эти пятнадцать патронов могут кормить ее в течение недели, а то и дольше, если затянуть пояса.               И все проходит чересчур идеально. Слишком вылизано и шаблонно для тех, кто уже второй десяток лет не выглядывает на поверхность, уткнув взгляды в плитку, которой обложены подземные станции. Элисон даже кажется, будто все происходящее — сон, а ее бедное тело, что сейчас, возможно, лежит в небольшой каморке, которую ей выдали для работы с клиентами, подвергается зверскому насилию, и в скором времени она очнется ото сна, разбившись о суровую действительность. Иначе подобное везение описать нельзя.               Под конец прогулки Гордон даже дарит ей небольшую бумажную розочку. Если вглядеться в нее, то видно, что сделана она не из абы чего, а из каких-то Рейховских документов. Спрашивать о безопасности хранения у себя подобного подарка Элисон не решается: во всяком случае, это не ее за распространение государственных тайн посадят.               — Еще свидимся? — Гордон сводит руки за спиной, глядя на Элисон. Та на две головы ниже него, поэтому Гордону однозначно придется мучиться от боли в шее после их прогулки.               — Я не могу тебе ничего обещать, ты же знаешь, — Элисон слабо улыбается и смотрит в ответ. Не отводя взгляда. Кажется, подобная наглость позволена только девушкам с притонов — любая другая, нормальная, которую обычно берут в жены и вместе с ней растят грибы до самой старости, давно бы взгляд потупила, пытаясь показаться хрупкой и чувственной. — К тому же, это зависит и от тебя.               Гордон кивает. Он тоже не может ничего обещать. Внезапно начавшаяся, но давно ожидаемая война с красными не щадит никого. Любого, даже мирного жителя Рейха могут призвать на фронт ровно тогда, когда фюреру это потребуется.               — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы увидеть тебя вновь. — Сэт смотрит на нее с вопросом в глазах.               Можно ли? Поцеловать прямо здесь, на станции, когда вокруг десятки лишних ушей и глаз, когда любой из потенциальных клиентов Элисон может не выбрать ее как ночное развлечение, потому что будет уверен, что она уже кем-то занята, когда репутация самого Гордона упадет в разы из-за связи с «грязной» девушкой, и, вполне возможно, на него даже заведут дело, от которого очиститься будет практически нереально.               Рейнольдс кивает. Ей терять нечего, она здесь обосновалась так хорошо, что вырвать ее отсюда, из этого гадюшника, кажется абсолютно невозможным. Она, словно цветок, уже пустила корни в эту станцию, приросла к ней и стала с ней единым целым, не иначе. И даже если возможный клиент заметит это — она не расстроится. У нее есть пятнадцать лишних патронов и, кажется, что-то похожее на любовь.               И Сэт, не медля, целует. Нежно, легко, да так, что у Элисон бабочки в животе начинают порхать. Ее целовали бесчисленное количество раз: в порыве страсти, чтобы заткнуть, да хотя бы просто потому, что заплатили за это, — но никогда она не чувствовала себя так, как сейчас. Как в эту короткую секунду, что отведена им на поцелуй.               — Спасибо, — Сэт отрывается первым и опускает свои ладони ей на лицо. Большими, огрубевшими от вечного держания автомата в руках пальцами поглаживает еще нежную, подростковую кожу. Подростковую кожу девушки, что ментально уже давно не дитя. Кажется, в душе она раза в два старше самого Гордона, а то и во все три. — Я буду скучать.               Элисон не отвечает. Она, вероятнее всего, скучать не будет — по профессии не положено, — хотя вспоминать будет не раз.               — Прощай. — Проговаривает Гордон шепотом.               — Будь аккуратен. — Шепчет Элисон ему в ответ, когда тот уже удаляется от нее. Смотрит ему в спину несколько секунд и, прижав к груди бумажную розочку, мысленно читает молитву. В Рейхе сколько угодно могут говорить, что Бога не существует и это все рассказы для тех, кого не может обеспечить правительство, но Рейнольдс точно уверена, что именно он, великий Творец, был ее путеводной звездой все это время. Именно благодаря ему она сейчас тут, дышит, работает и, возможно, чувствует?               Во всяком случае, это не имеет значения, ведь Гордон умрет от пуль красных, а Элисон забудет его так же быстро, как и узнала. Последним напоминанием станет та самая роза, но и она проживет недолго, потому что этот мир погиб еще тогда, двадцать лет назад, под пеплом ядерного огня, а все, что почему-то осталось живым, вынуждено в скором времени умереть, — и неважно, человек это, животное или любовь.