Verrà la morte e avrà i tuoi occhi (Придет смерть, и у нее будут твои глаза)

Работа в фоторедакторе частенько казалась ему рутинной. Поначалу она сильно увлекала его, но в последние месяцы сильно раздражала. Машина, делающая все то, что делает человек. Это казалось забавным. Он покосился на фото у себя на столе - он не мог удержаться. Он оставил его здесь. Не мог не оставить. Это была слабость - одна из многих его слабостей. Таких же, как периодические партии в азартные игры и алкоголь. Впрочем, жизнь - сама по себе уродливая штука, так что приходилось как-то справляться. Отец, мама, Стефано, Пина. Интересно, что бы они сказали ему сейчас, когда он сидит в этом скворечнике и водит стилусом по планшету, перекраивая прекрасное изображение? Мариза Сарраторе - одна из его любимых моделей. Она часто заказывала фотосессии - да и платила тоже щедро, вернее, конечно, платил ее богатый хахаль, у которого она числилась секретарем. Впрочем, Альфонсо был не против. Почему бы не снимать красивую девушку? В чудесных нарядах, в разном антураже - в темной комнате или на природе. Мариза была красивой, Мариза была фотогеничной, Мариза прекрасно смотрелась в кадре, как будто интуитивно понимала, что ей надо делать. Альфонсо почти не давал ей указаний. Альфонсо нравилось играть с куклами своей сестры, за что над ним часто насмехались Стефано и отец. Мать только закатывала глаза, а Пина и вовсе была не против - ей нравилось иметь партнера для игры. Их семья держалась особняком в квартале - отец не разрешал сближаться с другими детьми, да и вряд ли взрослые позволили бы своим детям играть с «отпрысками этого огра Акилле». Акилле Карраччи официально владел продуктовым супермаркетом, однако вел дела и не совсем законные - половина квартала его просто ненавидела. Он давал деньги в долг тем, кому отказывали банки - под бешеные проценты. И отбирал все, что мог отобрать, если должник был не в силах гасить долги. Стефано это одобрял, а мама с Пинуччей делали вид, что все в порядке. А Альфонсо… Альфонсо был обычным маленьким мальчиком, который ходил в школу. Он нещадно кроил и перерезал прекрасное изображение, придавая Маризе ужасающие черты, выворачивая саму женщину на фотографии наизнанку. Вместо глаз - дырки, вместо летящего кремового платья - кровавые разводы. Вместо волос - погнутые военные жетоны. Он совершенствовал ее. Придавал смазливой модели черты лафркратоподобного существа. С искаженной челюстью, переломанными руками. От Маризы почти ничего не остается. Альфонсо не зарабатывал на этом почти ничего - несколько арт-директоров приобрели его работы для каких-то локальных рекламных мероприятий, но это разовые акции, впрочем, Альфонсо и не стремился на этом заработать. Он стремился заглушить внутреннюю боль. Такое себе средство, но на наркотики садиться не хотелось. Маризу пугали конечные результаты, как и других девушек, которых он снимал. Но это было его условие. Они получают свои отполированные, как называл его сам Альфонсо, «вычищенные хлоркой» фотографии. А он использовал изначальные, неотретушированные фото для своих коллажей и прочих «фотохудожеств», как их называл один из его приятелей. Совершенствовал Альфонсо не только моделей на фото. Он совершенствовал себя. Красил губы, глаза, одевался в коротенькие платья, напяливал юбочки и блузки. Конечно, он не сразу пришел к идее о том, чтобы наряжаться в женские вещи. Нет, не так - чтобы пытаться стать женщиной. Так-то он, конечно, понимал, что мужчина оставался мужчиной в любых шмотках и при любом макияже. Но ему нравился процесс перевоплощения, ему нравилось ощущать себя кем-то другим. Самому себе Альфонсо казался симпатичным - как молодой мужчина, хоть и немного угловатым. Мариза даже какое-то время клеилась к нему, пока он открыто не рассказал, что гей. Не то чтобы Маризу это сильно огорчило. Но стоило ему завить волосы, накрасить губы и глаза - его почти не отличить от женщины. Сейчас особенно. В первые разы, конечно, он был больше похож на клоуна - но практика взяла свое. Тут как в сексе. Просто нужна практика. Ну и желание, куда без этого. Спать с асексуалами Альфонсо принципиально не хотел. Секс не входил в число жизненной необходимости для него - но время от времени хотелось. Порой даже очень, до звона в ушах и ломоты в костях. Альфонсо ловил на себе разные взгляды - в женском наряде он всегда вызывал либо озадаченность, либо восхищение, либо отвращение. Поначалу его это коробило, но со временем ему даже нравилось - его образы вызывали разные эмоции. Явится в гей-клуб в таком прикиде было своего рода вызовом для него самого. Как далеко он сможет зайти, как долго он сможет так продержаться. Как долго продержатся окружающие. «Это тебя ни к чему хорошему не приведет», - говорила совесть. Совесть часто говорила голосом Ленуччи Греко, его бывшей соседки по парте, ныне журналистки одного забюрократизированного издания, матери двоих детей и жены аптекаря. Ленучча на это обычно возражала: «Мой Джино - фармацевт. Говори по форме». По форме, как же. Что же касается формы… Ленучча и ее муж держали себя в форме. Особенно Джино. О, он умел оценить красоту мужчин. Особенно в специализированных местах. Не то чтобы он часто ходил в такие места - но иногда тоска по определенного рода нездоровым вещам становилась невыносимой, и он посещал подобные заведения, даже обзавелся там приятелями. В его самый первый раз немного напрягло, что его фактически брали как женщину, но потом он научился наслаждаться разными ролями в постели, научился получать удовольствие от секса - когда брал других мужчин, когда сам отдавался другим мужчинам. У него был опыт и с женщинами, конечно, однако он почти сразу понял, что женское тело не пробуждает в нем той отдачи, того жара, который охватывал его всякий раз, когда он спал с мужчинами. Бар «Эней» он открыл для себя не так давно - Констанцо, один из его приятелей, рассказал, насколько это место было более демократичным для любителей, так сказать, экспериментов. «Эксперименты», как быстро понял Альфонсо, были ничем иным, как сексом на публике по большей части. Альфонсо сначала наблюдал, а потом и начал участвовать. Вот он сидит за барной стойкой, а через десять минут уже участвует в оргии. От вуайеризма до эксгибиционизма такой маленький шаг, в самом деле. Конечно, такие выкрутасы с сексуальной жизнью не проходили бесследно - к врачу приходилось ходить. Терпеть ехидные усмешки. К черту. Подойдя к барной стойке, Альфонсо взял меню. Для начала выпить, потом еще выпить, а потом подцепить кого-нибудь. Или присоединиться к чьему-нибудь групповому траху. - В таком виде по Неаполю ходить опасно. Могут отыметь, а потом выпотрошить, - будничным тоном прошептал голос на ухо. Альфонсо обернулся - и сразу узнал. Этого мужчину он видел в этом клубе несколько раз. Он, как правило, сидел на одном из диванов в уголке - такие частенько занимали любители трахаться посреди толпы людей, но не в этом случае. Мужчину он всегда видел в одиночестве - тот пил что-то и наблюдал за окружающими. Иногда Альфонсо ловил на себе взгляды этого мужчины - и не мог понять, хочет ли тот его отыметь или прирезать. Возможно, мужчина просто не определился - таких в гей-клубах хватало за глаза. Те, у кого встал на процедуре проверки простаты, или те, кто думал о крепких (или не очень крепких) мужских телах. Или кого перестали возбуждать женщины. Сколько их таких… Впрочем, мужчина был привлекательным. Не в смысле напомаженных красавчиков-приятелей Альфонсо или брутальных любителей нагнуть худосочных юношей. Было в нем что-то… первобытное, наверное. То, что одновременно парализовало страхом и заставляло истекать слюной в желании отдаться. - Не поверишь, но в таком виде в Неаполе я чувствую себя наиболее безопасно. Мужчина хмыкнул. - Не хочешь присесть? - он кивнул на столик в углу. - На этих каблуках долго стоять неудобно. Не думаю, что ты сюда стоять пришел. Альфонсо кивнул. А почему нет? Внизу живота уже заныло от желания. Нет, Альфонсо не спал с каждым, кто обратит внимание - но мужчина определенно того стоил. Он определенно был привлекательным. И он определенно мог дать Альфонсо то, чего тот хотел в конкретный момент времени. А именно - чтобы его нагнули, задрали эту женскую юбку, спустили женские трусы и вставили. - Я пью белое сухое. Позавчера врач запретил пить что-то другое. Ты не против? Или могу заказать тебе что-то еще. Альфонсо, до этого успевший только взять меню в руки, покачал головой. - Я не против. Он был бы рад сосредоточиться, но от музыки, которая казалась невыносимо громкой, голова кружилась сильнее, чем от алкоголя. Мужчина задавал какие-то дежурные вопросы, но Альфонсо сильно не думал над ответами. Хотелось забыться, расслабиться и отдохнуть. - Ты какой-то зажатый и неразговорчивый. Или тебя больше устраивает, когда тебя дерут в этих бабских тряпках на глазах у толпы мужиков, не размусоливая? - мужчина схватил его за волосы и резко приблизил его лицо к своему. Альфонсо хмыкнул. - О, даже не представляешь. Но могу продемонстрировать. Прямо сейчас. Не дожидаясь ответа, Альфонсо сполз с дивана и расстегнул ширинку на джинсах. Отработанная техника - когда столько лет сосешь члены, уже делаешь это на автомате. В конце концов, кому как не мужчине знать, что доставляет удовольствие мужчине. Альфонсо знал, что он делал - о, он знал. Партнер быстро подрастерял свой гонор и с силой надавил на голову. Синьор любит грубость. То, что надо сегодня. Наверное, мужчине будет даже немного стыдно за то, что кончил настолько быстро. Видимо, перевозбудился - что же, всякое бывает. Доведя партнера до пика, Альфонсо застегнул его джинсы и погладил по коленке. Предмет его внимания на сегодняшний вечер тяжело дышал, глядя на него как охотник на добычу. А потом неожиданно улыбнулся. - Ого. Не то, чтобы я ожидал… А, к черту. Трахнемся? Альфонсо охотно закивал. - Да. Можем прямо здесь. Мужчина скептически оглядел зал. - Нет. Я слишком старомодный и ценю приватность. Можем поехать ко мне. Или к тебе. - Лучше ко мне. Я живу в соседнем районе. Мужчина цокнул языком. - Хорошо. Тогда идем. Все необходимое, надеюсь, у тебя есть? - Ну да. Деловой подход, подумалось Альфонсо. До дома, где он жил, было минут пятнадцать пешком. По дороге мужчина взял его за руку - и Альфонсо не мог объяснить себе, почему к лицу прилил жар. Лифт уже который день не работал, поэтому пришлось подниматься на верхний этаж пешком. Впрочем, оно того стоило. Мужчина не озаботился тем, чтобы раздеться целиком - просто скинул куртку и футболку, толкнул Альфонсо на кровать, перевернул на живот, и, раскатав по члену презерватив, резко вошел. Это было… Экстремально. Потрясающе. Безумно. Дико. Альфонсо ощущал себя безвольной куклой, когда мужчина дергал его за волосы или кусал в плечо. Но именно с этим мужчиной это заводило и возбуждало, а не вызывало панического страха, как с другими партнерами, любящими доминировать в постели. Альфонсо нравилось это ощущение, нравилось, что он может просто забыться и отдаться. Ему нравился именно этот любовник. Когда оргазм накрыл его, ему казалось, что его резко подбросило в стратосферу. А потом он рухнул вниз. Потрясающе. - Ух. Это было… - отозвался мужчина, откидываясь на кровати и снимая с себя джинсы, явно доставлявшие неудобства. Альфонсо хмыкнул и, последовав его примеру, стянул с себя остатки женских тряпок - впрочем, в пылу страсти они все равно пришли в негодность. - О да. Мужчина присел на кровати. - Не против, если я покурю? Альфонсо покачал головой. - Не против. И со мной поделись. Какое-то время они лежали в тишине и курили. Мужчина уложил его голову себе на живот и лениво водил ладонью по его подбородку, шее и груди. - Я тебе кого-то напоминаю, да? Любовник вздрогнул и даже закашлялся. - Ты мысли, что ли, читаешь? Альфонсо усмехнулся. - Да нет, просто глаз наметан. Мужчина затянулся и выдохнул дым прямо в лицо Альфонсо. - Глаз у него наметан. Есть немного. Знавал одну девку, водила за нос нас с братом, кинула на деньги и сбежала с любовником куда-то за океан. О, теперь ясно, что он буровил его взглядом в клубе. Компенсация. Впрочем, собака в костюме кошки все равно не замяукает. Мужчине нужно было оправдание, повод, чтобы трахнуть другого мужика. Хотя Альфонсо вообще сомневался, что у партнера это первый раз с другим мужчиной. - Хрен с ней. Скажи хоть, как тебя зовут? А то я тут трахаю мистера неизвестного, - усмехнулся мужчина и притянул к себе для поцелуя. Парню нравилось целоваться с ним. И вообще нравилось чувствовать этого человека. Большое, крепкое тело. Уверенные четкие движения. Ему нравилось отдаваться этому мужчине, нравилось подчиняться ему. Он был грубым, но эта грубость заводила. Она… была органичной, как будто вплавленной в него. Юноша простонал, когда любовник вновь вошел в него. - А… Альфонсо. Меня зовут Альфонсо. - Вот как. А я Микеле. Альфонсо Карраччи задержался в школе. Родители отругают - сегодня отец заключал какую-то сделку с кем-то важным. И хотел отметить. Поэтому Альфонсо решил срезать через дворы - так в два раза быстрее, хоть и грязно. Хотя быстро все равно не вышло - местные хулиганы все равно потрепали его. Папа будет в ярости, да и Стефано тоже. Грязный и запыхавшийся, Альфонсо добрался до дома - но не было ни шума, ничего. Дверь была открыта, но родителей не было внизу. Зато кто-то копошился в подвале. Альфонсо был готов закричать, но мог только дрожать. Отец и мать лежали на лестнице в крови. Уродливая дыра в голове папы. Он хотел их позвать, хотел прикоснуться, но слова как будто застряли в горле. Мама и папа не дышали. Мир кружился перед глазами. Альфонсо тошнило. Он не помнил, как добрался до спальни - до спальни, где обнаружил Стефано и Пинучча. - Мике! - раздалось снизу. - Зачисть, кто еще остался. - Ага. Раздались шаги. Альфонсо в оцепенении сидел на полу, прижавшись к мертвому брату и прижав к себе тело сестры. Притворяясь, что они просто спят. Что нет уродливых дыр в груди. Что это просто краска, что они его разыгрывают. Что они скоро проснутся. Что он сам скоро проснется, а все это окажется дурным видением, а он просто лежит в переулке после того, как в него попали камнем хулиганы. В комнату ворвался человек. Мальчик, хотя скорее юноша, чуть постарше Стефано. А Стефано уже никогда не станет старше. Глаза у подростка горели - маленькому Альфонсо Карраччи казалось, что это и не глаза вовсе, это портал в преисподнюю, про которую он читал в Библии и страшных сказках. Подросток направил на него пистолет. Альфонсо не мог ни звука издать. Он был как будто парализован, прикован к полу этими бешеными глазами. По щекам катились слезы. Подросток напряженно смотрел на него. Пинучча и Стефано должны были сейчас встать и засмеяться, они его разыгрывают. Они ведь его разыгрывают, да? Подросток прижал палец к губам и выстрелил. Он лежал и думал об имени любовника. Впрочем, Микеле - это ведь распространенное имя. Как какой-нибудь Майкл в Америке. Или Мигель в Испании. Ничего страшного… За размышлениями он не заметил, как Микеле обнял его со спины, хотя, скорее, резко притянул. - Какой ты напряженный. Судя по всему, я плохо поработал. Любовник времени зря не терял - просто снова приставил свой член к его заднице и начал ритмично двигаться. Несмотря на приятные ощущения, Альфонсо не мог не думать. Не мог не подозревать. Боги, мужчине стоило остаться анонимным. Стоило остаться незнакомцами - он ведь так обычно и делал. Какофонию мыслей, смешанную с нарастающим удовольствием, оборвал резкий укус в плечо. Соседи точно слышали крик Альфонсо, когда он кончал. Микеле, разумеется, таким громким не был. Сколько времени они лежали без движения и в молчании, трудно сказать. Микеле лениво целовал его, а Альфонсо просто устал думать. Он просто не хотел ничего. Он слишком устал, и чувствовал себя сокрушенным бесконечными мыслями и сомнениями и отличным трахом. - Давай спать, - скорее приказал, чем предложил Микеле. И Альфонсо не хотелось думать о том, что спокойно спать он уже не сможет. Альфонсо проснулся от света изо окна - прошлой ночью он так и не задернул шторы. Не до того было. В любом случае, спал он всегда беспокойно и часто перекручивал одеяло. Но сейчас он обнаружил себя устроившимся на груди любовника, они оба укрыты одеялом. Встав, Альфонсо направился к плите и поставил кофе. Микеле еще спал - и юноша не решался его будить. Стоя под струями воды в душе, он пытался обдумать, что же делать - но толковых мыслей не было. Скорее всего, они вместе позавтракают, а после распрощаются навсегда. Так будет лучше всего. Когда он вышел из ванной, то обнаружил, что Микеле уже проснулся и потягивался на кровати. - Редко остаюсь на ночь. Но тут неплохо. Альфонсо хмыкнул. - Я поставил кофе, в холодильнике что-то есть. Ты много ешь по утрам? - По-разному бывает. Но я не сильно привередлив, особенно с партнерами на одну ночь. Если найдется хоть что-то, из чего можно сварганить бутерброды, то отлично. - Все есть. Альфонсо вытащил планшет из-под кровати, куда перед походом в клуб закинул. - Мне нужно кое-что по работе доделать, ты не против? - Не-а. Пока в душ схожу. Пока Микеле мылся в ванной, кофейник на плите засвистел. Альфонсо положил планшет на стол. Его любовники редко оставались на ночь - если не хотели уходить, Альфонсо сам их выставлял. Но Микеле он выставить не мог. Что-то ему подсказывало, что тот из тех мужчин, что скорее сами спустят тебя с лестницы собственного дома, но останутся. - Так ты фотограф. Невероятно. Не пойми неправильно. Частенько встречал тех, чьи работы и гроша ломаного не стоят, но гордо именуют себя фотографами. Альфонсо вздрогнул. Он и не заметил, как Микеле вышел из ванной. При свете дня его тело не казалось столь совершенным, как ночью до этого - впрочем, ночью он был слегка под градусом, да и не до разглядываний было. Микеле был… крепким, но не атлетичным. Под небольшим слоем жира были крепкие мышцы, но… Альфонсо был не уверен, как описать, что чувствовал. Микеле тем временем увлеченно листал альбомы с его фотографиями - то были еще старые работы, он тогда экспериментировал со стилями. - И для этих модных изданий снимал? Внутренний голос тоном Ленуччи твердил, что стоило сворачивать лавочку: по-быстрому поесть и мягко попросить удалиться. Альфонсо кивнул. - А где я могу посмотреть все твои работы? - Мое портфолио есть на бихансе, - с этими словами Альфонсо написал свой ник на цветном стикере. Микеле тут же его забрал и положил в карман. Пока они ели, Микеле придирчиво рассматривал его работы - но не комментировал. Скорее, пытался что-то разглядеть. Впрочем, он действительно не стал задерживаться: допив кофе, он накинул куртку и направился к двери. - Я оставил свою визитку. Звони мне, если что. «Микеле Солара». Телефон, электронная почта. Ничего лишнего - ни рисунков, ни завитушек, ничего. Альфонсо почувствовал, как дрожат руки. - Если «что»? - Ну, тебе ли не знать, как с такими как ты частенько поступают в Неаполе? Даже сейчас? Конечно, не восьмидесятые, но кто знает. Альфонсо кивнул. Тут Микеле был прав - на геев частенько совершались нападения. Особенно толпой против одного. Перед уходом Микеле крепко поцеловал его. Альфонсо старался не показывать вое волнение. Но как только за любовником закрылась дверь, он сполз по стене и зарылся руками в волосы. Таких совпадений не бывает? Или бывают. Воспоминания девятым валом нахлынули на него - хотя большую часть жизни он занимался тем, что прятал их глубоко, где-то на периферии сознания. Альфонсо не мигая смотрел на полыхающий дом. Он едва помнил, как, пуля была всажена в его мягкую игрушку, как подросток вышел из комнаты и закрыл дверь. Как беззвучно плакал, прижав к себе мертвую Пинуччу и вжимаясь в бездыханное тело Стефано. Как, едва почуяв запах дыма, открыл окно второго этажа, и, не заботясь о последствиях, выпрыгнул. «Особняк огра», как называли дом семьи Карраччи местные, был практически уничтожен. Ему на плечо легла рука - дядя Винченцо, дальний родственник его мамы, тихо позвал его. - Альфонсо, я тебя отвезу в надежное место, в деревню в Катандзаро. Это, конечно, глушь, но там будет безопасно. Запомни только одну вещь - Альфонсо Карраччи умер сегодня, застрелен вместе со своей семьей. Его тело, как и тела его родных, сгорело до тла. Запомни это. И забудь о фамилии Карраччи. Альфонсо в этом момент был настолько оглушен происходящим, что был в силах только кивать, как китайский болванчик. Весь мир перед глазами мальчика расплывался, слезы безостановочно текли по щекам, и он не смог вымолвить ни слова. Он хотел позвать маму, папу, Стефано или Пину, но не мог. Бесконечное горе, одномоментно ставшее его миром, поглотило его. Мама больше не обнимет его, не расцелует его щеки. Не поругает за то, что он втихаря ест шоколадки. Не поставит в угол, не сварит ему куриный суп, когда он болеет. Его отец не будет трепать его по волосам, нахваливая за успехи в школе, не накричит за то, что Альфонсо берет мамины украшения или кукол Пинуччи. Сестра больше не накрасит его маминой помадой, Стефано больше не прокатит на своем мотороллере. Их просто больше нет. Маленькому Альфонсо Карраччи хотелось кричать, хотелось крикнуть так, чтобы услышали все, чтобы все на мгновение замолкли и замерли, разделив с ним его горе. Он достал со стола фотографию, уже выцветшую и многократно измятую. Но он не видел лиц родителей, брата и сестры. Как будто из другой жизни, из других времен, из навеки утерянного детства на него смотрели глаза Микеле Солара. В залитой светом комнате он чувствовал, как единственным источником тепла были четверо окровавленных мертвецов, крепко обнимавшие его, говорившие, как сильно его любят.