выше нас только звезды

      Она их пугает, это видно по глазам.       Но Саша не останавливается, лишь пытается сдержать себя и не разгоняться дальше, остановившись на том уровне, на котором она находится сейчас.       С каждым новым шлепком ладони о ладонь головы экстрасенсов, и не только, все сильнее вжимаются в плечи, но это им мало помогает, потому что так приобрести невидимость от ненавидящего взгляда Шепс никто и никогда приобрести не сможет. Особенно сильно пытается слиться с фоном бледный, как мел, Башаров, и это несмотря на количество навешанной на него защиты.       В голубых глазах нет ничего, кроме холодной тихой ярости, грозящейся перерасти в полноценный ураган, который снесёт крышу здания и унесёт их всех куда-то в небо, где не будет никаких шансов на выживание.       Добром это не кончится, ой не кончится.       Губы начинают кровоточить, по белому подбородку стекает первая капля из прокушенной губы — тёплая ладонь Сакова мгновенно стирает кровавый след с девичьей кожи и накрывает своими ладонями её, призывая успокоиться и Саша слушается. Очень неохотно, но слушается, неосознанно придвигаясь чуть ближе к деревенскому колдуну.       Здесь и сейчас, он — её сдерживающий фактор, который не даст натворить делов, о которых после придётся сильно пожалеть.       Или не пожалеть, зависит от степени этих самых «делов».       На глаза будто ложится пелена то-ли слез, то-ли ярости, не понятно. Она тяжело дышит, в груди давит с такой силой, будто камень весом в несколько тонн уронили и ничто не может помочь справиться с эмоциями, даже просто разложить их по полочкам, чтобы не сводили с ума своей мешаниной.       Обида, отчаяние, ярость, специфическое веселье.       Голова идёт кругом, ноги наливаются свинцом.       С Сашей такое впервые — её словно в ледяной воде добрые пятнадцать минут продержали, а теперь вытащили и заставляют полноценно функционировать. Бред, блять, какой-то.        — По итогам голосования наблюдателей, худшим экстрасенсом недели выбрана вы, Молли. — бледный ведущий дрожащими руками достаёт из чёрного конверта фотографию китайской ясновидящей, расстроено поджавшей губы.       Шепс все ещё находится под толщей воды.        — Александра, это первый раз, на моей памяти, когда Шепс становился номинантом на чёрный конверт. Ничего не хотите сказать?       Она моргает несколько раз, пытаясь хоть немного придти в себя, но выходит плохо — у Саши заложило уши, пелена перед глазами никуда не собирается пропадать, а дышать все также тяжело. Ей просто не хватает сил на то, чтобы вдохнуть полной грудью. Болит и тянет, словно под прессом сжали.        — У меня только один вопрос: зачем? — хриплым голосом выдаёт Саша, скрещивая руки, чтобы было не видно, как сильно дрожат ладони. Она резко побледнела, тело бросило в дрожь.       Медиум сглатывает, чуть морщится от спазма в горле — подступившие к глазам слезы становится сдерживать все сложнее.       Это ведь несправедливо.       Почему?        — Что, «зачем»? — Башаров возвращает себе возможность говорить и вести шоу дальше, как и полагается на Битве. С криками, скандалами и проклятьями. Осталось только добиться от Шепс той самой ярости, которую хорошо в прошлом году демонстрировали её ближайшие родственники.       И сделать это очень легко: нужно всего лишь подтолкнуть победителя двадцать второй Битвы к паре громких неосторожных слов.       Только как это сделать?       А стоит ли это вообще делать?        — Зачем мы здесь все стоим? —поясняет медиум, поджимая губы.       Она прекрасно понимает, что все это сейчас делается исключительно ради рейтингов, но неужели мужчина правда готов так рисковать, доводя расстроенного, разозлившегося практика до той самой грани, когда контролировать себя уже не представляется возможным?       Саша просто не сдержится и начнёт кидаться проклятьями направо и налево в лучших традициях Череватого, это к ясновидящим не ходи.       Доведут. Видит Бог, доведут.       Саков вон, из соображений безопасности успел немного отодвинуться от медиум, пусть и все ещё продолжал её безмолвно поддерживать.       Но этого мало, она хочет крови.       Теперь точно.        — Для того, что бы этот человек выгоднее смотрелся на нашем фоне? — намеренно делая акцент на некоторых словах, Саша чувствует, как слезы начинают быстро отступать и возвращается негатив. Чистый, незамутненный гнев. — Я пришла проходить испытание, как и любой другой участник проекта, это моя прямая обязанность. И что в итоге?       Шепс на мгновение замолкает, оглядывает тяжёлым взглядом участников и старательно избегает ищущую её внимания Певчую, потому что сейчас ей не нужно успокоение, она хочет высказаться и плевать, что за всех разом. Саше не сложно, наоборот, даже в кайф.       По больше части, они все не более, чем стадо овец, которое умеет только блеять время от времени, а когда наступает время выступить со всей серьёзностью, языки в жопу засовывают.       Пусть потом смешивают с говном, ей все равно.        — Меня даже не порог не пустили: Андрей согнал меня с крыльца, как дворовую плешивую псину. — не знавшие мелких подробностей, эзотерики удивлённо переглядываются друг с другом. Арти, пару часов как посвящённый во все мелкие и не очень детали, прикусил нижнюю губу и с долей сочувствия посмотрел на распалившуюся Сашу. — И ладно, если бы я была одна такая счастливица, но ведь нет!       Шепс вытирает вспотевшие ладони друг о друга, облизывает пересохшие губы.        — Наблюдатели отказались приехать на встречу с человеком, который уже начал ритуал и его нужно было только закончить. Это нормально, по вашему? — Саша неосознанно повышает голос, отчего по помещению начинает разноситься небольшое эхо. — Вы и представить себе не можете, сколько силы нужно вложить практику, чтобы отменить ритуал!       Уровень злости практически достигает критической отметки, после которой от экстрасенса можно ожидать только одного — срыва. Бесповоротного, после которого останется лишь пепел и хрупкие кости, на которых можно будет станцевать чечетку и наслаждаться их хрустом.       Деревенский колдун, понимая, что речь сейчас начала заходить о нем, пытается что-то сделать, чтобы медиум не заступалась за него, ведь он сам вполне способен высказать свои претензии Левину, но её глаза до того ярко горят, что он вполне ясно видит свою смерть, которая будет более чем незавидной, — очень мучительной и жестокой, наполненной болью и кровью — если мужчина продолжит свои тщетные попытки если не успокоить, то хотя-бы охладить пыл. Чужая, внезапно враждебно настроенная против него сила, придавливает мужчину к месту, не позволяя пошевелить и пальцем.       Поэтому он отступает. Почувствовшая его смирение сила медиум потеряла к нему всякий интерес и перевела свое внимание на кого-то правда его заслуживающего. Он просто закрывает рот, для уверенности прикусывает язык и опускает взгляд в пол, складывая ладони в замок за спиной, чтобы удержать себя от соблазна в очередной раз коснуться тонкой девичьей спины.       Черт возьми, он никогда не думал, что придётся столкнуться с взбешеным практиком. Что придётся ощутить себя объектом чужого раздражения, учитывая то, что ещё вчера они вполне спокойно пили с одной бутылки и разговаривали на все темы, какие только смогли подобрать.       А Шепс со всем этим может справиться самостоятельно, она не маленькая девочка и сейчас вполне успешно это доказывает, потому что суть претензии вполне себе обоснованная и чёткая.       Теперь бы только не выдали её за истеричку, которая раздувает из мухи слона.        — Я не понимаю, почему двадцать четвёртый сезон вообще таковым считается. Давайте переименуем… Там, не знаю, в «школу экстрасенсорики имени Левина». И проходить испытания там будет целиком и полностью только он — солнце русской эзотерики. — стоящие в отдалении экстрасенсы на это хмыкают, пытаются сдержать ухмылки и только Краснов не утруждается, а вполне себе демонстративно улыбается, глядя на Левина, чьё эмоциональное состояние тоже было пленено негативом. Интересно, кто из этих двоих взорвётся первым? — А мы, так уж и быть, можем приходить и хлопать, время от времени. Раз уж так сильно нужно.       Красивые сашины губы безобразно кривятся и это совсем не напоминает усмешку. Скорее что-то до того жалкое, что невольно чувствуешь отвращение при первом же взгляде.       Её уже не остановить, поэтому остаётся только смириться с положением дел и наблюдать, молчаливо соглашаясь с каждым словом.       Поджавшая губы Певчая цепляется свежими красными ногтями в ткань чёрного платья, чтобы не сорваться с места в отчаянно попытке привести Сашу в чувства, потому что такое её состояние пугает до чёртиков.        — Каждый из нас потратил время на то, чтобы добраться до Калининграда. Каждый из нас потратил средства, чтобы не окоченеть там от холода. Те, кто шли уже под вечер, по нескольку раз могли себе шею свернуть, потому что, блять, темно, как в жопе.       Шепс тяжело вздыхает, на секунду задумываясь — а для чего, собственно говоря, нужна вся эта тирада, если никто не примет её слова ко вниманию. Только покивают первые дни, а потом все вернётся в привычную для проекта колею, где всем друг на друга плевать, а дорогую редакцию волнуют только рейтинги и возможность собрать побольше денег с сезона.       Может, в таком случае, не стоит тратить нервы?       Но остановиться уже не предоставляется возможным, да и сашин монолог все равно почти подошёл к концу. Основное дерьмо уже вылилось, осталось только дожать последние капли, если никто, конечно, не решит раздраконить её ещё сильнее, чем есть сейчас да и, кроме самого виновника конфликта, вряд-ли найдётся такой смельчак.       А если и найдётся, то пока что за место топора можно будет потаскать с собой чугунную советскую сковородку, которую в качестве небольшого бонуса оставили отцу бывшие владельцы квартиры, после оформления ипотечного кредита. Хорошая вещь — тяжёлая, с железной ручкой и ведь даже если сильно постараться, все равно не пригорает!       Вот, что оно значит, качество!       Если старушка много лет выдерживает над собой издевательства со стороны двух вечно голодных Шепсов, — одна из которых, кстати, нормально управляться на кухне так и не научилась — то и удар по двум особо охреневшим рожам переживёт, ещё и жарить, как обычно, не перестанет.        — То, что произошло вчера на испытании, было нечестно. Было грязно и бессовестно, вполне в стиле этого человека. — воздух в груди заканчивается быстрее, чем Саша рассчитывала, из-за чего приходится быстро заткнуться, чтобы привести с бешеной скоростью застучавшее о ребра сердце в норму.        — Ты…        — Не надо мне тыкать! — она смотрит озлобленными ошалевшими глазами на сделавшего небольшой шаг вперёд Левина, сжимая ладони в кулаки. Острые глянцевые ногти впиваются в нежную кожу, оставляют следы и наверняка, если не ослабить давление, то кожа просто лопнет, а длина обломится, доставляя немалый дискомфорт, но какая нахрен разница? Неужели будет лучше, если она прямо сейчас пропишет ему в табло, устроив потасовку? — Я не Ваши дружки с зоны, с которыми Вы заварку делили и картишки раскидывали! Нашелся блять, отец мошеннической демократии. — Саша громко хмыкает на это, перекатываясь с пятки на носок. — Когда говорите Вы, все молча стоят и слушают, так может стоит поучиться и хоть раз закрыть рот? Когда к Вам обратятся, тогда и говорите, перебивать меня не надо: я не закончила.       Если в мужчине присутствует хоть немного здравого смысла, то он перестанет доводить Шепс…        — Ваша наглость…       … Но похоже что мозги ему, все-таки, отбили на нарах. Хотя, если судить по двадцать второму сезону, то он таким был всегда, вне зависимости от обстоятельств и просто продолжает быть гандоном.        — Моя наглость касается только меня и выслушивать Вас у меня нет никакого желания.       Они разве что не рычат друг на друга, как дикие звери, которые не в состоянии поделить добычу и хотят отобрать наиболее аппетитный кусок себе, оставив второму только косточки.       Но Саша была против того, чтобы отдавать ему даже это.        — Александра, я могу представить, что Вы сейчас чувствуете. — подаёт голос Башаров, когда терпеть установившееся между колдуном и медиум напряжение стало просто невыносимо. В Готическом зале только разве что молнии не летали из угла в угол и не проливалась кровь, но он, отчего-то, был уверен, что это пока. Если Шепс продолжит наращивать свой гнев, а Левин её доводить, то вполне вероятно, что один из них уедет с Басманной в карете скорой помощи.       И будет это отнюдь не девушка.        — Нет, Марат, не можете, потому что с Вашей зрительской стороны нельзя почувствовать все то, что было вчера. — моментально возражает, возвращая взгляд к ведущему. В нём уже не горит ненависть, только отвращение: к нему самому, к Левину, к проекту в целом и оставался лишь один открытый вопрос — знают ли братья Шепс о случившемся вчера инциденте? — Это. Был. Пиздец. Полный и мне не хватит слов чтобы все описать.       Марату кажется, что знают, причём во всех подробностях и сейчас наверняка ошиваются на одном из московских кладбищ.       Он понятия не имеет, что все прошлые годы уберегало Кислицина от какой нибудь мерзости, накинутой на него с лёгкой руки вечно весёлого Череватого, но в этот раз так просто мужчина отделаться не сможет. Хотя-бы просто потому, что в этот раз чернокнижник будет не один.       А значит, мужчине нужно срочно уходить с проекта, — по крайней мере, пока тут присутствуют Шепсы, а учитывая их семейную плодовитость, лучше и вовсе не возвращаться — и искать себе замену, чтобы Сотниковой не пришлось вести все испытания в одиночку, потому что Илье вряд-ли получится совмещать сразу два проекта.       Может попросить Сафронова вернуться, хотя-бы на один сезон? Пусть он и выглядел весьма болезненно после встречи с дочерью старшего Шепса на багажнике, все же, он знает, как правильно работать с этим семейством так, чтобы особых конфликтов не возникало. Ну и пусть взятки берет за подсказки на испытаниях, будет ему в счёт компенсации за моральный ущерб от столь близкого нахождения Шепса рядом.       Зато внимание переключится и у Андрея будет хоть какое-то время на поиск хорошего экстрасенса, который может поснимать порчи, которые наверняка уже потихоньку начинают свое воздействие.       Дай да бог, все получится и никаких трупов, кроме Левина, отсюда не вынесут. Хотя, если колдун будет молчать, то и ему выдастся шанс на выживание.        — До этого момента я думал, что Александра — не более чем зарвавшаяся девчонка, решившая похайпиться на своём родстве с Шепсами.       Ведущий вздрагивает, на секунду прикрывает глаза, когда по залу разносится звук голоса победителя двадцать второй битвы и молится всем известным богам, чтобы он поперхнулся собственной слюной и заткнулся. Ему же Шепс прямо сказала — закрой рот и не отсвечивай, пока не спросят. Так какого хрена он тут распизделся? Медиум же только начала брать себя в руки, вон, уже не трясётся от злости и не пугает своей энергетикой Сакова, решившего, что раз негатив в ней поутих, то можно вернуться на свое место.       Но в голубых глазах опять зажглись опасные искры.       Похоже, пиздец придёт не только непосредственно виновникам происшествия, но и даже ни в чем неповинным эзотерикам, которые только пять минут как узнали, что Шепс нагло продинамили.       Господи, спаси их и сохрани.        — А сейчас? — обреченно спрашивает ведущий, уже предвкушая, что мужчина вот-вот ляпнет какую-то хуйню.       И он не ошибается.        — А сейчас вижу, что она такая же, как её папаша. Целиком и полностью дочь Александра Шепса — такая же наглая, бесцеремонная и мерзкая. Корона на голову не давит, девочка?       Такая же, как папаша?       Наглая? Бесцеремонная? Мерзкая?       Этот пробник человека назвал её отца мерзким?        — Было невероятно мерзко наблюдать за работой, так называемого, «короля» экстрасенсов и все, чего хотелось, это плюнуть ему под ноги, потому что такой человек, как он, подобного звания явно не заслуживает.              В повисшей тишине раздаётся скрип зубов, заставивший Певчую сделать взволнованный шаг вперёд — она примерно представляла, какие мысли сейчас крутятся в голове Шепс и во что все это сейчас может вылиться, из-за чего становилось правда страшно, но крепкая рука вампира хватает девушку за локоть и удерживает подле себя, не позволяя приблизиться к озверевшей медиум.       Он, как наиболее тонко чувствующая натура, может со сто процентной уверенностью заявить, что все то, что исходило от Саши раньше, не более чем детские шалости, — даже не цветочки, а скорее почки — которые не имели сильной нужды в постоянном контроле.       Клубящаяся, стягивающаяся в одном месте сила девушки заставила колени задрожать — то-ли от настороженности, смешанной со страхом, то-ли от предвкушения чего-то такого же яркого, как северная звезда на небосклоне. Хотелось приклониться перед этой силой, сделаться её рабом, лишь бы не задела в порыве слепого гнева.       Артём впервые в жизни ощутил такое на своей шкуре и честно признаться, не хотел бы снова лезть на подобный аттракцион.       Лицо младшей представительницы именитого семейства то бледнеет, то краснеет и эти метаморфозы никого не заставляют смеяться, наоборот, вселяют лишь больше ужаса. Ее всю буквально перекашивает, то-ли от гнева, то-ли от отвращения, а может и ото всего вместе. Сейчас она сама на себя не похожа.       Александра Александровна Шепс — это смесь тёмных буйных волос, светлых голубых глаз и миловидной улыбки, обещающей все блага этого мира.       Этот человек кто-то иной: у него острые скулы, нечеловеческий разъяренный взгляд и вообще сама по себе она напоминает большой сгусток плотной тьмы, который не развеет ни одна свеча в этом мире. Той самой тьмы, которая накроет весь мир непроницаемой пеленой, из которой не выбраться, от которой не спрятаться и которая никого не отпустит живым.       Она выходит из шеренги и стуча каблуками по паркету, стремительно приближается к сложившему за спиной руки Левину, а на лице прекрасно читается одно единственное желание — убить.       Растоптать, уничтожить, унизить, выпотрошить и оставить гнить заживо на солнцепеке, в окружении мух и опарышей, которые не побрезгуют ядовитым мясом.       Когда до Левина остаётся буквально пара шагов, перед девушкой вырастает высокая фигура Краснова, преградившая ей путь и сложившаяся руки на хрупкие плечи. Он держит её на вытянутых руках — не потому что опасается за себя, а потому что невольно законнектился с Башаровым в даре предвидения и слишком яркой была картинка с приехавший скорой помощью, которая экстренно везёт одного из них в больницу или на кладбище.       Хотя чего греха таить, ему все равно не по себе.       О существовании такой медиум он никогда не подозревал, все считая, что она не более чем пушистый кусок облака, отколовшийся от основной массы, вечно улыбающаяся и бесконечно добрая личность. Оказалось, что может быть и другой — захваченной эмоциями, тёмной и такой безупречно опасной, что невольно во рту скапливалась слюна от желания.       Она пахнет так привлекательно, что у него сейчас крышу снесёт.       Хотя скорее колени подогнутся и он больше никогда не сможет стоять с ровной идеальной осанкой.       Она молча смотрит на Максима поверх широкого плеча вампира, сжимает челюсти, заставляя эмаль скрежетать, стираться под давлением и до сих пор сжимает кулаки — пара ногтей на правой руке успели треснуть.       Говорят, что тяжёлее всего смотреть на губы, которые не можешь поцеловать, но на самом деле, сложнее всего, это не разбить хлебальник человека, всего парой дней назад умудрившийся испортить своим существованием здесь всё.       Абсолютно всё.       Саша кладёт свою ладонь на плечо Артёма и отталкивает от себя — не сильно, но достаточно ощутимо, что его удивляет, потому что Шепс, на первый взгляд, казалась достаточно хрупкой.       Челюсти все также сжаты, глаза метают молнии прямо в напряжённого Левина перед ней, а кулаки никак не могут разжаться.       Позволяет себе ухмылку — злую, полную ненависти и мрачного обещания.       Саша резко подаётся вперёд и сплевывает Левину прямо на ботинки, непреднамеренно попадая и на штанину, хотя так даже лучше. Во много раз.        — Сдохнешь, как собака. Я тебе это гарантирую, падаль.       И больше не говоря ни слова, Шепс резко разворачивается и ни на кого не взглянув, покидает Готический зал. Дрожащие пальцы с трудом отцепляют от одежды микрофон, вытаскивают провода. На лице непроницаемая маска и походка, та самая, шепская, из-за которой в свое время тикток буквально взрывался от тысяч эдитов.       У Башарова по телу пробегает дрожь — где-то он подобное уже видел.       … Саша, словно смерч, проносится по коридорам Стахеевского особняка, злая, как черт. В голове туманится, её практически шатает из стороны в сторону. Взгляд рассеянный, не в состоянии зацепиться хоть за что-то.       Ублюдок, мразь, тварь.       Чтоб он сдох, гандон.       Уж она-то постарается, чтобы Левин не дожил до финала.       Никого больше его грязный рот не посмеет очернить.       Громкий скрип зубов. Каблук одной из туфель обламывается, когда Саша делает слишком сильный неосторожный шаг и она позорно валится на колени, будучи не в силах удержаться на ногах. По щекам начинают катиться слезы, которые она так усердно пыталась сдержать.       И сейчас ей нельзя было плакать, не здесь, когда каждый из присутствующих в здании может использовать её состояние против неё же.       Это слабость. Не позорная, но слабость, за которую могут с удовольствием заклевать.        — Убью. — зло вытирая горькие слезы, шипит медиум. Она стягивает с лодыжек туфли и поднимается на ноги.       Сжатая в кулак ладонь встречается со стеной, сбивая с костяшек кожу. С девичьих губ срывается тихий вскрик боли, но даже это не заставляет девушку остановиться.       Удар, удар, удар.       Вышедший следом за медиум оператор исподтишка снимает творящееся безумие. Такие ценные кадры, грех было бы упустить возможность во всей красе передать текущее по жилам Шепсов безумие, потому что ни Александр, ни Олег в прошлом, пусть и сходили с ума от терзающей их ярости, но все же пытались держать себя в руках и вполне себе успешно.       А тут, юная дочурка старшего Шепса, только второй выпуск сезона и уже такой материал!       На плечо оператора ложится твердая широкая ладонь, резко разворачивает мужчину на сто восемьдесят и он встречается взглядами с потемневшими от злобы глазами молодого шамана.        — Увижу где-нибудь эту запись, убью. — и голос такой еще, твою мать, спокойный. Которому непроизвольно веришь всей душой и даже не пытаешься сопротивляться — Понял?       Оператор на это только кивает, спешно ретируясь из коридора, оставляя Шепс и Чернышова на едине.       Чуть позже, когда придет время передавать монтажерам отснятый материал, вместо разбивающей руки в кровь Саши и злого Арти, будет лишь темный экран со сплошными помехами, вместо полноценного звука.       Пострадавшую руку резко перехватывают, мягко сжимают запястье. Медиум удивленно смотрит на чужую ладонь и не чувствует, как ее медленно разворачивают и только по прошествии нескольких секунд поднимает голову.       Арти.        — Саня… — голос молодого человека пропитан жалостью. Не той, от которой начинает кипеть кровь в венах, а той самой, которая дает какое-то облегчение. Возможность отпустить себя, выплакаться. — Сань, нафига.       С блестящими от слез глазами, она только лишь неопределенно пожимает плечами.       Артем тихо цокает, подносит девичью ладонь ближе к лицу и с осуждением смотрит на сбитые до мяса костяшки. Легонько дует, успокаивая боль. И очень жалеет, что под рукой нет ни ваты, ни даже просто хлоргексидина, чтобы обработать пострадавшую руку.       Вот ведь глупая.       Только небольшой клочок бинтов после испытания до сих пор в кармане джинс валяется, но те с покойника, вряд-ли медиум будет рада, если он их решит использовать.       Ай, будь что будет, не помрет же, в самом-то деле, иначе Череватый давно бы ее нахрен послал, сплавив отцу и дяде, даже не берясь за ее обучение.        — Сань, забей на Левина — он только пиздеть и умеет. — тихо бормочет Арти, сосредоточенно обматывая ладошку бинтом.        — Артём…        — В нем говорит страх, потому что ни ты, ни я, и даже не Ира не позволят ему второй раз забрать руку. — настойчиво продолжает шептать Арти, не позволяя Саше прервать его монолог, который странным образом успокаивает. Он завязывает милый крепкий бантик, заканчивая и убирает выпавший из незамудреной прически темный вьющийся локон. По девичьему телу пробегают мурашки. — Мы учимся на ошибках прошлых лет и справиться с нами так легко, как с Владом, ему не удастся. — для уверенности, молодой человек еще качает головой вверх-вниз, из-за чего светлые волосы забавно подпрыгивают. — Чувствует, что зря сюда пришёл и просто выебывается.       Ладонь Арти накрывает сашину щеку, стирает остатки слез.       Она грустно улыбается ему в ответ и опускает голову.       Ну вот, так хотела, чтобы никто, кроме ее самой, не увидел момента слабости и в итоге расклеилась, как слоенное тесто в выпечке.       Но ведь это же Арти.       Он же еще мягче, добрее и светлее, чем когда-либо была или будет Ирина. От него ведь такая бешенная энергетика идет, что задохнуться можно — будто кот на груди уселся и мурлыкает, как трактор.        — Он никогда не сможет стать таким, как твой отец и бесится из-за этого. — в качестве завершения своей краткой речи добавляет парень и отрывается от сашиного лица: и тактильно, и взглядом. Он опускает взгляд вниз, неловко улыбается.       А у Саши в душе расцветает все. Хочется сказать парню большое-большое спасибо, но она лишь молчит, будучи не в силах вымолвить и слова, толком и не зная, что сказать.       Шепс ожидала кого угодно — Певчую, все-таки вырвавшуюся из лап Готического зала и присутствующих, Сакова, который наверняка испытывал нежные, на подобии братских, чувства к медиум или даже того же Краснова, вряд-ли упустившего бы возможность напитать чужой силой.       Но к ней пришел только Арти. Пришел, успокоил, помог.       Она лишь благодарно улыбается, глядя в практически точно такие же голубые глаза.       … Когда Саша цепляется взглядом за ожидающего ее отца, чувство легкости, подаренное ей несколькими минутами назад Арти, стекает с нее, как с гуся вода и опять появляется этот давящий комок между животом и грудью.       Вспоминаются мерзкие слова Левина, которые ее, собственно говоря, до этого состояния и довели.       Разве её папа правда такой, каким его недавно описали?       Неужели и правда мерзкий? С наглостью и бесцеремонностью она даже не собиралась спорить — это отличительная черта каждого живущего на этом свете Шепса и обвинять их в этом было глупо, потому что они ведь заслужили. Ранее неведомая, необъятная сила поселилась в здоровых телах с абсолютно прекрасной внешностью, было бы странно, если бы разбалованные чужим вниманием Шепсы рано или поздно не словили бы хоть какую-нибудь звезду.       Но мерзкий…       Да, она согласна, поведение отца в прошлом году оставляло желать лучшего. Да, он всего за пару недель смог настроить против себя большую половину фандома. Но это ведь было не более чем игрой для поднятия рейтингов.       Чем более противоречивый персонаж появляется перед лицом, тем больше вероятность успеха.       И роль скандалиста выпала на Александра-старшего.       Левин очень сильно хотел ее задеть и у него прекрасно получилось.       Саша поджимает губы, какое-то время мнется на крыльце и не выдерживает, едва-ли не несется к отцу со всех ног, путаясь в ногах и с трудом удерживая в руках туфли.       Ей сейчас это необходимо — почувствовать родное тепло. Успокоиться, осознать, расслабиться.       Александр оборачивается на звук чужих шагов, недоуменно разглядывает летящую к нему на всех парах дочь и не может понять, что вообще происходит, ведь по идее, до конца съёмок, ещё добрых полчаса. Все, что он знает, так это то, что нужно пойти на встречу, раскинуть руки в стороны и подхватить тонкое тело.       Что он, собственно говоря, и делает.       Саша влетает в объятия отца, прижимается крепко-крепко, роняя туфли на асфальт.       Что-то случилось — родительское сердце ноет и кричит, рвется от боли, которая исходит от его ребенка, из-за чего мысли в голове туманятся и он не может адекватно оценить обстановку. Всё, на чем он сконцентрирован, это на дрожащем тельце в его руках.       Все таки хорошо, что сегодня поработать водителем решил именно он, потому что будь здесь Олег, тот бы не стал разбираться в ситуации — просто пошел бы и сделал то, что вздумалось, а именно бить морды, особенно учитывая его внезапно возросшую агрессию.       Тонкая ткань кофты намокает, когда сдерживать слезы Саше становится уже не по силам. Снова.       — Пап… — тихо шепчет она, не отрывая головы от плеча Александра. Пострадавшая рука ноет, жжёт огнём, но желаемого внимания не добивается — девушка продолжает из всех сил прижиматься к отцу и время от времени давить в груди громкие горькие всхлипы. — Я тебя люблю. Очень сильно.       Старший Шепс тяжело сглатывает, поднимает глаза к верху и уже сам пытается сдержать набежавшие слезы — что эта мразь сделала с его ребёнком?        — Я тоже тебя люблю, солнышко. — сухие дрожащие губы прижимаются к темной макушке, оставляют невесомый поцелуй, от которого становится пусть и капельку, но легче.        — Поехали домой, пожалуйста…        — Поехали, солнышко. Конечно поехали…