Поймай меня, вампир

Густой воздух витал в этой комнате. Он был наполнен чрезмерной сладостью, что оседала глубоко в легких мешая делать вдохи. Рюджин открыла глаза, моргая много раз подряд чтобы наконец заметить хоть что-то, что могло бы ей помочь восстановить последние события. Поднявшись на локтях, голову пронзил укол тянущей боли, заставляя снова упасть на подушки. Мягкость окутывала, прислоняясь к щекам и щекоча те, но вот голос ловко выдернул из этого омута. — проснулась? — спрашивает Йеджи. Ее фигура расположилась напротив кровати, сидя в мягком и удобном кресле. Тень спадала на лицо, пока фонарь был поставлен ближе к Шин, видимо, для её же удобства. Кошачий взгляд наблюдал за каждым шорохом, происходящим на кровати; фиксировал момент пробуждения, запоминал черты лица. — к сожалению, — пробормотала младшая. Волосы небрежно прикрывали её внешний вид, пока ногами она попыталась дотронуться до прохладного пола, надеясь ощутить под собой хоть что-то. — в принципе, ты могла меня уже убить, но не сделала этого. Так что, следует вопрос : почему? — потому что привыкла есть напуганный ужин, а не сонный, — Хван встала, опираясь ладонями о края кресла. Расхаживая в королевской манере по комнате, она специально сильно ударяла каблуками, намереваясь вызвать головную боль. Вампирша приблизилась к манекену, пальцами дотрагиваясь до скул и нежно поглаживая талию. Шин наблюдала с интересом, стараясь не пропускать мелкие детали. Потом пальцы начали касаться чужой ключицы, словно играя на пианино. А уже через секунду, рука сжалась в кулак около чужой шеи. — тьфу, — фыркнула Рю. — одень это, — отстранившись, старшая придвинула к кровати измученный силуэт. На нем волнами вилось черное шелковое платье, с тонкими бретельками на худых плечах. На затылке замкнулся замок тонкой цепочки, со свисающим по середине маленьким камнем. В краю комнаты Рюджин заметила туалетный столик, полный различной косметики. Тушь, тени, румяна, блеск для губ, бижутерия, плойка. Место, куда карие глаза младшей смотрели дольше минуты, было замечено и ещё одной особью. — да, ты можешь воспользоваться и этим, — рукой проведя по воздуху, она показала жестом возможности Рю орудовать со своей внешностью. — у тебя есть пол часа, милая, — и та удалилась, с силой захлопнув старую дверь. Минуту стояла тишина. В сердце младшей бушевало волнение, что разгоняла кровь по её жилам быстрее, словно специально для вампирши. Она четко ощущала свое тело, но разум контролю не поддавался. "Хочу убить её, дрярь старую!" — думала она. Когда закрытием на мгновение глаз и подсчетом до десяти, девушка заставила себя успокоится, стрелка часов вновь завершила круг. Прошла минута, и у Рюджин есть ещё двадцать девять минут на то, чтобы подготовиться. На ватных ногах она поднялась, ощущая как под стопами тысячи заостренных иголок ожидают её. Видно, сон в неудобном положении позитива и красок в жизнь не добавляет. Присев за столик, и взглянув в зеркало, она провела ладонями по своим щекам, слегка стискивая те, словно впервые их видела. — я тебе ещё покажу, Йеджи, — шептала своим мягким голосом она. Пальцами умело забрав кисть, кончик тут же набрал необходимую субстанцию, касаясь чистой кожи. Время не останавливалось, не замирало ни на секунду. Когда перед зеркалом Шин еще раз прошлась ладонью по уложенным черным волосам, она осмелилась который раз осмотреть себя. Розоватый оттенок губ красиво переливался от тусклого света лампы, пока ткани ее платья слегка обтягивали её тело, начиная свисать вольнее от бедер. Шелк блестел, лаская тело и мягкостью уволакивая в омуты нежности, которую сейчас проявлять нельзя. Девушка нырнула обратно к кровати, доставая из под подушки кое-что, что сейчас могло её спасти. Казалось бы, маленькая колба, с потресканным стеклом и множеством царапин, — а толку больше чем ожидалось. Когда подушечками пальцев она почувствовала выступы, Шин поняла, что Йеджи упустила сей предмет из виду, ибо он закрыт. Уголки губ поползли вверх в ухмылке, пока журналистка аккуратно измазывала шею. Капли воды стекали по выступающим от напряжения венам, создавая дорожку, пока жидкость медленно кончалась. Хмыкнув, Рюджин отбросила уже пустой предмет на кровать, подходя ещё ближе к зеркалу. Хищные глаза смотрел на неё оттуда, и сейчас она была опасней любого, чертового, вампира. Кулак заносится над предметом, застывая у самого края. От столкновения отделяет лишь пара сантиметров, но именно эта пара всегда становилась решающей. Итак, ударить, или отпустить? С груди вырывается вздох. Она смотрит на часы, высчитывая время, которое у неё осталось. Три минуты. Разбей она зеркало, на костяшках застынет кровь, и это будет манить безумную Хван. Но насолить так хотелось, что, казалось, последние частички мозга отказывали с каждой новой секундой. Рю схватила кисточку, острым концом наставлял ту прямо по центру. В середине зеркала была огромная дыра, трещины которой быстро расползались по площади, заставляя отражение исказится. Так и было, ведь Рюджин больше не могла наблюдать за собой там, видеть те глаза. Пальцами поправив пряди волос за ухо, она вышла, громко захлопнув дверь. Обстановка в комнате была обычной, насколько её можно такой назвать. Люстра горела прямо над столом, освещая тот во всю длину. Две тарелки были поставлены напротив друг-друга, по середине обеденного стола, со слегка отодвинутыми стульями. Для младшей были выставлены свежие приготовленные блюда, что блестели от лучей и слегка истекали соком. Подавив ком и чувство нарастающего голода, девушка оглянулась, разыскивая свою спутницу в трапезе. Йеджи смотрела в окно, удерживаясь рукой за штору. Лунный свет играл с ее лицом, наделяя глаза особым оттенком. Бледная кожа будто побелела ещё больше, и в целом девушка стала похожа на фарфоровую куклу, стоящую на старинных полках музея. — что, влюбилась? — поворачиваясь, та вновь ухмыльнулась. Её платье уже успело сменится, и теперь темно-зеленые ткани облегали её тело, пока оголенные плечи так и манили положить туда свои пальцы. — не дождешься, ты слишком стара, — журналистка ещё раз обводит взглядом помещение, присаживаясь за стул. — оу, ну, я слышала, что разница в возрасте сейчас не такая уж и странная штука, — Хван села напротив, вилкой втыкаясь в материал тарелки. — а ты ещё слышать можешь? — удивишься, но настолько хорошо, что слышала, как ты раздробила зеркало. И что оно тебе сделало? — надув губы, она наклонила на вилку кусочек торта. — тебе насолить хотелось, — Шин хмыкнула, вспоминая приятные чувства в груди от пакости. То тепло, наверное, не сравнить ни с чем. — думаешь, тебе зеркало поможет? — думаю, что это лишь начало, — черноволосая уткнулась взглядом в еду, изучая ту. Живот уткнул, когда она вновь подумала о её вкусе. — кто приготовил? — доставка, милая, — старшая улыбнулась, наблюдая смятение на чужом лице. Губы скривились в улыбке, пока младшая пыталась сложить предоставленные пазлы, крутив те и так, и сяк. — ты знаешь и о таком… — я знаю намного больше, чем ты думаешь, — вампирша вновь откусила кусочек сладости, одобрительно мыча. В уголках её губ остались сливки, которые она тут же слизала кончиком языка, что не осталось без внимания Рюджин. Охнув, она попыталась вновь сконцентрироваться на еде, поглощая ту. Время текло. Как вода — просачивалось сквозь пальцы, оставляя за собой лишь капли. Йеджи встала, в элегантной манере поправляя высокий хвост. Ее пальцы касались края стола, стульев, и проходились по шершавой поверхности, словно предупреждая. Ладони легли на плечи и ключицу Рю, начиная поглаживать кожу, нащупывая выступившие мурашки. Журналистка ощущала все и сразу. Липкий страх смешался с не менее липким волнением, склеивая два оторванных края. Что уж говорить, в полном желудке закрутился комок чего-то неразборчивого, того, что дети называют бабочками. Шин бы назвала это бессмыслицей, но сейчас согласится с младшими. Но, пожалуй, таки изменит чуть. Бабочки ненависти. Если бы нужно было давать цвета всем эмоциям, то она бы наделила это чувство самым тошным серым. Таким непроглядным и запутанным, словно туман ранним зимним утром. Запах парфюма ударил в нос, заставляя прийти в себя. Старшая чуть наклонилась, кончиком носа проводя по ранее изведанным пальцами участкам. Её холодное дыхание жгло. Прожигало. Было теплее, чем солнце в летний день. Мысли затихали постепенно, пока хватка, в которой Шин удерживала палочки, слабла. Со стуком ударившись о края посуды, предмет вылетел из её ладони падая на пол. Хван лишь хмыкнула, продолжая свое занятие. Вторая рука легла на талию, приходясь по каждому сгибу и словно рисуя на холсте дорогими красками. Рюджин встала, чуть отходя и садясь на стол. Старшая последовала за ней, приближаясь как зверь к добыче — медленно, испытывая, мучая. Пальцы вплелись в волосы, становясь вмиг приятными там. Словно правильными, с найденным законным местом. Голова была оттянута так, чтобы Йеджи могла прикоснуться губами к вене на её шее. — я сначала поцелую, — говорит она. Шин мычит, словно в бреду шепча ее имя. — Йе-йед-джи… у-убью… — омут красного вина, которое она залпом выпила, быстро убивал её спокойствие. Йеджи, как и сказала, прислонилась холодными губами к теплым, создавая контраст. Языком пройдясь по ряду передних зубов, она укусила нижнюю губу, уже услышав стон возмущения от Рюджин. Руки обвились вокруг талии журналистки, прижимая к себе силой, когда Хван резко отстранилась. — ты была лучшей моей едой, — сказала она своим голосом. Слышны были нотки высокомерия, которые отбивались от стен этого слабого замка. Губами она прикоснулись к шейной коже, подушечками холодных пальцев вновь проходясь по коже, как пианистка. Когда клыки было хотели быть выпущены, та истошно закричала. — дрянь! Мелочь! Убью! — вопли лились из её горла, пока Шин, ловко спускаясь со стола и ударяясь каблуками о пол, хихикнула. — святая вода. А, кстати, ты тоже моя лучшая жертва, — Рю посмеялась, вместе с ветром удаляясь прочь.

***

Она могла лишь предполагать, как же больно сейчас Хван. Ее губы наверняка горят, пока руками она пытается смыть эту боль с себя. Буквально содрать кожу, пока алые следы не выступят, пока та красота не будет стерта в клочья. По щеке стекла первая слеза. Воспоминания били по голове сильно, выбивая последние капли алкоголя в крови. Снова ночь и она снова одна. Снова от вампира, и снова бежит. Это неизменно, но вот теперь, она явно на шаг впереди. Старшей сейчас не до неё. Не догонит, тем более зная о оружии в чужих маленьких руках. Эти руки могут убить любую тварь, и, увы, но Йеджи явно не входила в число исключений. Скорее напротив, она была первой в списке смертников. Следуя по памяти и свету луны, девушка постучалась в новую дверь маленького дома два раза. Стук был оглушительным для тишины этого места, но даже так, если женщина спит, то она не проснется. Однако староста открыла. Держа в одной руке блюдце со истекающей воском свечей и горящим на ней пламенем, Соль была одета в длинную пижаму. Сонные глаза слипались, даже не давая моргнуть, пока длинные волосы, обычно заплетенные во что-то, сами свисали с плеч. — прошу, помогите, пожалуйста… впустите. — конечно, бедняга, проходи! Женишка закрыла дверь, проверяя, никто ли не стоит за ней. Когда замок клацнул два раза, та спокойно выдохнула. За маленькой тумбой уселась и гостья, аккуратно укладывая ногу на ногу, стараясь не задеть, возможно, ценные бумаги. Края записок торчали ото всюду, добавляя комнате своего шарма, пока простыни смялись под весом ещё одного тела. — расскажешь? — спросила Сон. Шин кивнула. На глаза навернулись слезы, которые так там и остались, пока слова выливались из уст потоком. — мне жаль, — сказала женщина после того, как все услышала. Её голова пала на другое плечо, пока веки терпеливо прикрылись. — я должна была лучше следить за деревней. Прогнать её к чертям, в конце-то. — нет, что… вы замечательный лидер! Мне кажется, вы нас скрепляете… — хах, ну, надеюсь, так и есть, — женщина улыбнулась устало, позволяя паре морщин украсить ее лицо. Спутанные седые волосы закрывали края её краснеющих ушей, когда та вспомнила очередную историю с молодости. — … да, так и было! — Госпожа, я не верю! Вблизи окна они сидели, стараясь затмить всю грусть смехом. Не искренним, а тем, который приходилось выдавливать из глубин грудной клетки, пока сердце разрывалось от страха. А когда Рюджин уснула, Сон Соль не смогла сказать нечего, кроме бесконечных извинений. Даже, если она не виновата.