red carpet

      Всё началось с простого: давай попробуем? Джисон, прочитав пару статей, заинтересовался, подумав, что и Минхо это тоже сможет заинтересовать.              Не ошибся.              Минхо действительно согласился попробовать. И к первой сессии они подошли с особой тщательностью, изучая все тонкости: всё то, что может причинить излишнюю боль для пока новичков в этом деле. Подобрали место, где стоит твёрдая оценка в четыре и восемь балла. Прекрасно, учитывая, что идеальная пять вызывала бы куда больше вопросов, так как всегда найдутся те, кого что-то не устроит.              Это было волнительно.              Небольшой отель, скрытый среди небоскрёбов, не привлекал к себе особого внимания, хоть и красная вывеска была довольная яркой. «Pleasure» — то, как называлось это место. Что ж — не прогадали.              — Минхо, уверен ты — уверен я, — сжимая в руке чуть похолодевшие пальцы, говорил Джисон.              В сессиях важна открытость. Важна честность в своих желаниях не только перед партнёром, но и перед самим собой. Нет ничего странного в том, что тебе может что-то нравиться, каким бы извращённым это не казалось другим. Если ты получаешь от этого удовольствие — не молчи. Только не перед тем, кому доверяешь. Только не там, где всё потаённое выявляется наружу.              Не ври себе.              Не ври другому.              Джисон не врал Минхо. Минхо не врал Джисону. И это не про мелкие утайки в виде загнанного под диван носка или же непропылесошенного коридора. Дело касалось честности в действиях, словах.              Не нравится — скажи.              Больно — не терпи.              Оба успели напороться на эти крайности, поэтому не хотели повторения обид, игнора, ссор. Не друг с другом. Они стараются стать лучше. Вместе.              — Страшно? — спрашивал Минхо тогда. В их первый раз в той комнате, укрытой чёрным цветом: и пол, и постельное бельё, и специальные атрибуты. Тёплый свет ламп, развешанных на стенах, лишь больше подчёркивал то, насколько там мрачно. Однако было в этом то, что успокаивало. Незаметно расслабляло, не давая глазам уставать от красок, вместо этого позволяя сосредотачиваться на одном лишь партнере.              И красном ковре.              Единственный яркий элемент в небольшом помещении.              — С тобой мне не страшно, — ответил Джисон, вселяя уверенность в Минхо. Его невозмутимое лицо было маской, которую прекрасно видел Джисон. Сам такой же. Но они просто пробуют: если не понравится, прекратят. В сердце скрёбся страх того, что осудят или посмотрят косо, но они хотят перестать быть так сильно зависимыми от чужого мнения.              Это их жизнь.              Их решения.              Поэтому каждый месяц Минхо везёт на своей чёрной машине Джисона в тот самый отель. Ночью, при свете ярких уличных фонарей и окон с не спящими жителями. В салоне дует кондиционер, чтобы температура была меньше привычно-комнатной, потому что так легче привести мысли в порядок перед очередной сессией. Это стало привычкой.              И она им нравилась.              Нравилась так же, как и предпочтения, что они в себе открывали с помощью неё.              Было интересно. А ещё — сближало. Узнавать что-то новое о собственном теле и чувствах с помощью другого было чем-то завораживающим. В том, как они касались друг друга; как делились сокровенным, и — как раньше казалось позорным — была своя романтика.              Извращённая?              Они так не считали.              — Быстрее, — Джисон не шептал. Джисон говорил прямо. — Сильнее.              Та комната за последний год услышала до постыдного много. Каждый хриплый стон от сорванного голоса; каждый всхлип от нового удара хлёсткой плёткой; каждое признание в том, чего желали давно, но боялись сознаться.              Они говорили, делились важным, обсуждали то, что причиняло дискомфорт. Разведывали те грани, через которые переступить могли или же наоборот не могли.              Неудавшаяся попытка случилась первый раз через три месяца. Джисон захотел, чтобы Минхо его унизил, опустил на самое дно, потому что острых ощущений явно не хватало. Но, видимо, ему нужно что-то другое, так как после нескольких колких фраз он заплакал.              — Красный, — стоп-слово слетело одновременно с всхлипом. Кажется, для него это оказалось слишком.              Минхо, не медля, опустился на колени, прижимая к себе. После этого случая Минхо ни разу не обронил в сторону Джисона грубости. Ни в постели, ни в жизни. Минхо всё ещё мог сказать что-то наподобие: растяпа, дурень, идиот. Однако в его интонации сквозила нежность через всевозможные щели. Джисон и сам знал, что разбивать вторую кружку за месяц может только по-настоящему растяповый человек, поэтому с Минхо соглашался. А то так и кружек не напасешься.              Минхо так же однажды напоролся на то, что ему не понравилось. Тогда он предложил Хану скрепить руки мягкими наручниками. Было возбуждающе первые минут десять, а после запястья начали зудеть не только из-за материала, что неприятно щекотал искусственным мехом, но и из-за невозможности прикоснуться к Джисону. Минхо и не знал, что ему так важно иметь чувство контроля над своим телом.              Было некомфортно от того, что сколько не дергайся — руки оставались в том же положении.              — Красный, — теперь говорил Минхо. — Хан-и, сними их с меня, пожалуйста.              Джисон провозился с ключами, что вначале затерялись в чёрной простыне, а после из-за дрожащих рук никак не вставлялись в маленькое отверстие. Дрожали, так как Хан накрутил собственные переживания за состояние Минхо на все мысли, что те стопорили его тело.              Тяжёлый выдох и взгляд на руки, что освободились от оков. Теперь спокойно.              Больше они такого не повторяли. Не с Минхо, потому что как раз Джисону такое нравилось.              Поэтому сегодня они едут воплощать одну из фантазий, что была не слишком сложной и навороченной на новые приспособления и техники. Этот день был отдыхом. Хотелось обычного: пройтись по давно изученным кинкам, чтобы без экспериментов. Возможно, таким можно было заняться и дома, раз они даже ничего не берут с собой, кроме пары мелочей, но в том месте была своя атмосфера, ради которой и можно было приехать.              Минхо всё так же везёт их по ночному Сеулу по давно изученной дороге. Стеклянные небоскрёбы возвышаются над ними, давя высотой, но в данный момент это не пугает. Скорее теплится ощущение того, что они защищены. Скрыты за холодным отблеском стекол, в которых до сих пор горит свет.              Лёгкий ветер из-за приоткрытого окна треплет каштановые волосы, что Джисон не стремится убрать со своего лица. Не мешают, если закрыть глаза. Теперь остались только ощущения чуть влажного воздуха, щекочущего нос; звуки песен из плейлиста, специально составленного для таких поездок — они с Минхо постарались для этого; а также касание на бедре, теперь согревающемся под тёплой ладонью человека, которому Джисон доверяет всего себя.              — Готов? — спрашивает Минхо перед тем, как закрепить на глазах Хана плотную повязку.              — Готов, — теперь все чувства обострятся, так как его искусственно лишают одного из органов чувств. И Джисону это нравится.              Нравится ощущение неизвестности, в которую не страшно шагнуть, потому что рядом с ним Минхо. Значит, он в безопасности. Нравится, что он может только слышать и чувствовать.              Нравится доверять Минхо.              — Пойдём, — и Джисон идёт, ведомый ладонью, мягко обхватившей его талию. Они обнажены, поэтому мурашки побежали по телу с первым же касанием.              Джисона опускают ниже, и он знает это ощущение. Не только того, что будет дальше, но и привычный короткий ворс ковра. Красного и единственного яркого элемента в этой комнате. Джисону нравится это броское пятно в середине, так и хочется сидеть на нем.              Как сейчас.              На коленях.              — Любишь, когда мы приходим сюда? — риторический вопрос, пока Минхо ведёт вдоль линии челюсти Джисона. Изучает и наблюдает за реакцией. Хоть именно этот порядок действий привычен и изучен, проверять самочувствие друг друга — важно.              Хан не отвечает, а льнет ближе.              — Ласковый, — комментирует это действие, мысленно оставляя этот фрагмент в памяти, чтобы прокручивать перед сном. Минхо любит, когда Джисон так открыт перед ним. А ещё греет осознание того, что он знает, что именно понравится его парню.              Они уже обговорили этот момент до того, как прийти сюда, поэтому через пару мгновений на шее Джисона крепится чёрный ошейник. Под стать комнате. Под стать его положению перед Минхо: покорный. Как же иногда приятно отпустить себя и быть полностью под властью кого-то, Джисон от такого получает неподдельное удовольствие.              — Хан-и, привстань немного, — не приказ, скорее просьба. Джисон, не думая, выполняет, поднимая вес, всё ещё находясь на коленях. — Умница, — хвалит.              Минхо льёт на розовую дырочку смазку, что начинает слегка стекать вниз, поэтому Ли собирает побежавшие капли по бёдрам, возвращая. А Джисон дрожит, наполняясь тысячей разрядов, которые пустил Ли одним простым движением.              — Так хорошо принимаешь, — Минхо любит говорить, какой Джисон молодец. А Джисон любит это слышать.              За первым пальцем следует второй под аккомпанемент довольных стонов Джисона и слов похвалы от Минхо. Эти звуки всегда шли бок о бок, наполняя чем-то поистине возбуждающим. Внизу живота крутилось желание, отдающее навязчивой болью, ведь так хотелось большего.              Джисон не позволяет себе ёрзать и самостоятельно насаживаться на длинные пальцы, потому что знает, что Минхо тут же прекратит растягивать его. Это своеобразная игра в выдержку, потому что Ли тоже не касается нигде, кроме тугих стенок, давящих на пальцы. Минхо лишь громко дышит ему в шею, опаляя дыханием, чтобы показать, как старается держаться.              Рядом с Джисоном это сродни испытанию.              Той самой сладкой пыткой, ради которой они приходят сюда.              Здесь свои правила, превалирующие над их обычным состоянием, когда руки живут своей жизнью, а губы имеют право целовать всегда и везде. В воздержании было что-то томительно-искушающее, потому что результат и заветный крохотный поцелуй побуждали к неконтролируемой дрожи.              Минхо ведёт носом к ключичной ямке, вдыхая родной запах. Гель для душа со вкусом миндаля — общий. И от того факта, что они пахнут одинаково, вело сильнее.              — Хан-и, настало время крохотной игрушки, — напоминает, вставая со своего места рядом с коленями Джисона. Он бы провёл там вечность, сворачиваясь клубком с человеком, подарившим ему чувство любви.              Джисон готов. Он знает, что сейчас будет. Помнит их сценарий, поэтому покорно ждёт, сглатывая накопившуюся слюну.              Было жарко. Как бы комната ни проветривалась, атмосфера, что витала в воздухе, всегда накаляла её.              — Умница, так хорошо держишься, — Минхо снова рядом. Приставляет к растянутой дырочке металлический кончик батт-плага.              Сегодня Джисон будет послушным псом.              Игра началась.              — Хан-и, оближи свои губы, давай, — Минхо диктует каждое следующее действие, а Джисону остается подчинение. Это сводит с ума, как же сильно Хан любит быть под властью любимого человека.              Джисон повинуется, обводя языком пухлые губы, и он уверен, что Минхо ни разу не отведёт взгляд.              Это представление для него, и Джисон рад быть актёром.              — Открой свой рот, Хан-и, — давит пальцами на подбородок, не сдерживаясь, обводя пальцем влажные губы. Он так любит их целовать. — Не заставляй меня повторять.              Джисон, сглотнув, размыкает челюсть, чтобы почувствовать тяжесть на своём языке: теплую и мягкую. Глаза закрыты, поэтому ощущения всё так же остры и не скупы на тысячи ярких картинок в голове. Хан не может увидеть, но может услышать облегченный вдох сверху.              Колени находятся в пушистом плену красного ковра, что явно отпечатывает каждую ворсинку на ногах. Сфинктер сжимается, чтобы каждая стенка почувствовала растяжение от уже горячей игрушки. Та начинает вибрировать.              Джисон мычит от стимуляции, медленно проталкивая член. Сосёт головку, лаская языком теплую плоть. Руками хочет потянуться к Минхо, чтобы придержать своё тело за массивные бёдра, но его одергивают.              — Сегодня ты не трогаешь, — Минхо говорит четко, с придыханием. Он не может оторваться от зрелища, которое доступно только ему, ведь Джисон опускается на колени только перед ним. В жизни глава одной из ведущих компаний сидит с завязанными глазами, послушно принимая член глубже.              Сводит с ума.              — Думаю, что пора увеличить темп, — Джисон слушает это, предвкушая. В дырочке вибрация увеличивается, заставляя поджимать пальцы на ногах, а руки стиснуть в кулаках, потому что игрушка попадает по простате. — Нравится?              В знак согласия Джисон широко мажет языком эрегированный член. Сегодня он пёс — псы не говорят, а показывают.              — Вижу, что нравится, — ухмыляется, запуская пальцы в густые волосы, чтобы контролировать и это. Минхо замедляет толчки, делая их тягуче-глубокими. Головка периодически упирается в горло, отдающее вибрациями стонов его парня. Стонами того, кто не боится власти, управляющей им.              Так хочется коснуться, что руки ломит в этом простом желании.              Минхо видит и знает про это. Однако не даёт, лишь продолжает насаживать на член, увеличивая скорость батт-плага. У Джисона давно закрыты глаза не только повязкой, но и веками, больно давящими на белки. Он жмурится от удовольствия, стреляющего током по телу.              Как душно и густо ощущается воздух.              Пот стекает по вискам к шее и по спине к поясничным ямкам. Джисон чувствует каждую каплю, которую хочется смахнуть: желательно руками, держащими его волосы.              — Хочешь коснуться меня, м, Хан-и? — Минхо дразнит, оттягивая за волосы, чтобы выпустить член из горячего плена. У Хана с губ стекает слюна и предэякулят.              Пошло и грязно.              Им нравится.              Джисон сдавленно мычит, наугад тыкаясь вперёд, чтобы носом потереться о родное тело. Не промазал, попадая в тазовую косточку, соблазнительно выпирающую, придающую Минхо вид кого-то неземного.              — Касайся, — даёт разрешение.              И Джисон тянется подрагивающими руками к любимым бедрам, которые готов целовать-целовать-целовать. Он так и делает, мягко ведя дорожку из поцелуев к внутренней стороне, чтобы пометить.              Это его.              Если он пёс, то он заявит права на своего хозяина.              Минхо открыто стонет, позволяя голосу разноситься по комнате. Джисон должен знать, что делает с ним. И он знает. Тело изучено, и даже с закрытыми глазами Хан найдёт все места, из-за которых Минхо будет позорно скулить, прося большего.              Какой бы властью не обладал Минхо над Джисоном — у Джисона её столько же.              — Хан-и, — тянет имя, потому что Джисон кусает мягкую плоть. Минхо такое любит. — Пожалуйста, — просит, не озвучивая, что именно, ведь его поймут.              Джисон давит большими пальцами на бедра, ведя их к мошонке, не доходя до конца. Оставляет это давящее и дразнящее ощущение там, а сам захватывает губами головку, чтобы насадиться как можно глубже.              Слюна нещадно течёт вниз, и Минхо собирает её пальцами.              — Хан-и, — Минхо на грани, поэтому хочет подвести к ней Джисона.              Скорость игрушки увеличивается, переваливая за середину. Джисон без ума от сверхстимуляции, затрагивающей простату, что полностью накрывает его тело лихорадочным удовольствием.              Минхо обхватывает пальцами шею, где до сих пор красуется ошейник, и сжимает. Джисон продолжает насаживаться на член, чувствуя, как ему перекрывают доступ к кислороду.              Безумно.              Минхо кончает как только горло крепко стискивает его головку. Глаза закатываются в удовольствии, пока теплая сперма льётся по стенкам в Джисона. Тот принимает всё.              И это ощущение от удовлетворения другого бьёт Хана оргазмом, неожиданно накрывающим его с головой. Член пульсирует, выпуская белесую жидкость, и Минхо проводит по всей длине, собирая её.              — Молодец, Хан-и, — Минхо выключает игрушку, бережно вытаскивая её.              Джисон продолжает стоять на коленях не в силах пошевелиться. По телу всё ещё бегают мурашки, а перед глазами лишь темнота.              Глубокий вдох и выдох.              Сознание постепенно возвращается, а плотная повязка теперь валяется на кровати. Джисон может наконец посмотреть на Минхо. Тот покрасневший и довольный.              Джисону нравится смотреть на такого Минхо.              — Можешь говорить.              Игра закончилась.              — Поехали домой, — это первое, что произносит Джисон после их сессии.              Его поднимают на ноги, мягко придерживая. Минхо целует во влажный висок, вдыхая родной запах; гладит широкую спину, что всё время держалась прямо; трется носом, показывая, что они сняли с себя роли.              — Что ты хочешь на ужин? — спрашивает Минхо, продолжая обнимать любимого человека.              — Минхо, уже ночь, какой ужин? — смеётся, тихо и слабо. Сил совсем нет, но это приятное послевкусие таких встреч.              — Самый обычный, ну, так что?              — Давай закажем пиццу, — Джисон голодный, и Минхо это знал.              — Хорошо, — последний поцелуй в щеку перед тем, как они разлепятся. Дома успеют помиловаться, а пока что собирают свои вещи и уезжают отсюда, ведь им важно засыпать в собственной квартире, нежели здесь.              Предложение, начавшееся с простого: давай попробуем? — привело их к отношениям более близким, чем они могли предположить в самом начале их пути. Минхо с Джисоном не жалеют, что решились на такой открытый шаг.              Да, такое может подойти не каждому, но конкретно их всё устраивает.              Поэтому в следующем месяце они придумают новый план, который откроет больше потаенных желаний.