шмель

      Проживание с Рацио помимо приятного времяпрепровождения было сдобрено целым сводом правил и указаний, даже несмотря на то, что квартира принадлежала Авантюрину. На каждой полке с одеждой обязательно должны были быть: ароматное саше, головки разноцветных зубных щеток, только средней жесткости, — повернуты на восток, а пушистый ковер лежать в центре гостиной, в равной удаленности от всех стен. Со многим Авантюрин смирился сразу, с остальным пришлось мириться в процессе совместного проживания, но оставалось то, чего он вынести не мог.       Открытые шторы ровно в восемь системных часов убивали всё — ленивый момент пробуждения, когда без зазрения совести можно засунуть руку под пояс чужих пижамных штанов, желание полежать еще пять минут, которые перерастут в целый час, да потянуться во весь рост, зевнув так сладко, что сила притяжения и шесть часов сна прибивали обратно к кровати, вынуждая заснуть.       Когда Веритас открывает шторы в первый раз, позволяя свету нескольких солнц Пир-Поинта осветить светлую спальню, Авантюрин готов задушить еще и его. Когда Веритас открывает шторы во второй — он клянется во весь голос, что купит квартиру, где окна спальни выходят на север. В третий — пробует маску для сна, но та моментально навевает неприятные воспоминания, поэтому приходится смириться с ранними пробуждениями.       Но даже слепящий свет не сравнится с совершенно бестактными звонками, особенно в выходные. Авантюрин морщится, откидывая телефон в сторону, ощущает как мерзнут стопы и что место рядом уже давно остыло. Иногда это радовало, но раньше, чаще всего, — до жути пугало, вынуждая сесть на кровати и панически ощупывать пустоту. Сейчас, когда все закончилось, и постоянное тревожное чувство одиночества испарилось, погребенное под тонной получаемой нежности и ласки терпеливым доктором, оставалось только принять факт пробуждения без теплого тела под боком.       Авантюрин ощущает, как спутывается разум, и он медленно погружается обратно в сон, а доспать пару часов в свой законный и единственный выходной было его законным правом как человека. В голове огромные телефоны с гипсовыми головами танцевали в аккуратном кругу, вместо голоса из их ртов доносилась мелодия звонка. Вся эта картина даже пугала, будто он снова вернулся в Пенаконию, которую поклялся огибать десятой дорогой. Хватит с него метафорических декадентских ужасов. Хватит-хватит-хватит.       Он ощущает теплое прикосновение к голому животу, до того нежное и трогательное, что становится больно в груди. Авантюрин приоткрывает глаза, смотря на склонившуюся над ним кудрявую голову, что устами осторожно касалась косых мышц живота. Пальцы Рацио аккуратно оглаживали бока, вызывая мурашки — контраст теплого света из широких окон, таких же теплых губ и совершенно варварски холодных пальцев. — Что ты делаешь? — хочется звучать уверенно, но вопрос выходит как несвязное бормотание. — Признаю поражение в попытке контролировать свои эмоции, когда вижу тебя. — губы тянутся вверх, пальцы же, наоборот, спускаются вниз, оттягивая резинку штанов. — Я думал, ты хотел чтобы я жил. Как-то не особо у тебя выходит, док, я же сейчас расплавлюсь. Мороженое. Да, как мороженое. Хочешь мороженого на завтрак? — Авантюрин чужим действиям поддаётся, думая о фиолетовых шариках мороженого со вкусом ягодной жвачки в вафельном рожке. — Нет. Я уже знаю, что хочу на завтрак. — Рацио шепчет это в тазобедренную косточку, которую тут же прикусывает зубами, и одним плавным движением позволяет атласной ткани пижамы соскользнуть с бёдер вместе с нижним бельем. Горячее дыхание опаляет уже влажные складки плоти, вынуждая Авантюрина широко раскрыть глаза и приподняться на локтях. — Ты чего удумал, Веритас? Я даже в туалет еще не сходил. — он скользит взглядом по глазам, таким похожим на знаменитые сигонийские закаты, в этот раз скрытым за линзами очков. — Ты же не хочешь чтобы я… — Хочу. — Рацио отрезает чужие возражения на корню, касается пальцами чувствительного клитора и делает первое размашистое движение от входа до своего пальца.       Язык у Рацио всегда был подвешен, но по сравнению с тем, что этот язык творил с разомлевшим после сна Авантюрином, все это стиралось в пыль. От неудобного расположения рук они затекали, но наблюдать за таким Веритасом стоило и ноющих локтей, и, может, даже жизни. Чужая ладонь сжала узкое бедро, большой и указательный палец терли клитор, пока гладкая мышца проводила вдоль входа во влагалище. Язык то сжимался в трубочку, истошно пытаясь проникнуть внутрь, то расслаблялся, делая промежность еще более влажной.       Авантюрин закусывает кулак, ощущая как ему жарко. Собственные пальцы находят несчастную пуговицу, расстегивая ее, рубашка от пижамы летит куда-то в сторону Рацио, свободно развести ноги не получается из-за сжимающих щиколотки штанов. Грудь тяжело вздымается, кажется, что даже рёбра давят ему на внутренние органы — до чего же бесполезная костяная клетка, поддерживающая скелет. Не будь этих рёбер, он бы выгнулся так, как никто бы не смог, но они есть, опоясывают туловище змеёй. Рука Авантюрина находит влажные кудри его доктора, прижимая его лицо ближе к собственной промежности.       Рацио меняет расположение, указательный и средний пальцы находят вход и проникают в туго сжимающееся отверстие. Внутри Авантюрина также жарко, скользко, тягуче подобно грешному мёду — Веритас готов поклясться, что раскинувшееся перед ним лоно отдаёт сладким мёдом, когда прикасаешься к нему языком. Язык обхватывает клитор, вынуждая восемь тысяч нервных окончаний и одного Авантюрина сойти с ума от ощущений.       Авантюрин сосредотачивается на собственных ощущениях — они накатывают по очереди то приятные, то неприятно-тянущие, язык Рацио плавно и технично скользит, периодически выпуская небольшое количество слюны для большего скольжения, зарывается в него, прикрывая веки. Его стоны вибрируют где-то в области матки, смесь собственных выделений и чужой слюны стекает вниз по ягодицам, пачкая постельное белье. А еще Авантюрину нравится чувство контроля — сжимать темные волосы в ладонях, тянуть вверх или вбок только для того, чтобы почувствовать как нервно Рацио втягивает воздух.       Локти в конце концов не выдерживают напряжения, тело падает на мягкую постель, а рука не дотягивается до чужих волос. Авантюрин позорно хнычет, когда вместо локонов хватает пустоту, и Рацио идёт ему навстречу, прижимает ноги Авантюрина к его груди, отрываясь от влажной плоти на несколько секунд. А потом еще на несколько, чтобы импульсивно потянуться вверх и скользнуть смазанным поцелуем по розовым губам. В этот момент чужой слабости Авантюрин вновь впивается в его волосы рукой, отпихивая голову обратно. — Не отвлекайся… пожалуйста… — Авантюрин дышит тяжело и сдавленно, прижимая ноги к себе.       Сводит даже пальцы на ногах, насмешливая капля пота скатывается со лба на кончик носа. Средний палец проникает внутрь, безымянный и указательный, оставшиеся снаружи, создают дополнительное трение, пока Веритас возвращается к клитору. Движения его кисти резкие, а языка — беспорядочные, что ни на йоту не умоляет всех тех ощущений.       От звуков, которые начало издавать его влагалище, становится даже стыдно — хлюпающие, в некотором роде даже позорные, Авантюрин откидывает голову назад, не стесняясь громко стонать. Как он мог не, когда Рацио так отчаянно и нуждающееся вылизывал его, будто от этого зависела его жизнь? Эта разница между обычным Веритасом бубубу-все-тупые-я-один-умный Рацио и тем Веритасом, что стягивал с него нижнее белье, расцеловывая бледные веснушки на лице, сводило с ума, вынуждая глупо хихикать, будто ему снова пятнадцать и это его первая летняя любовь, распустившаяся под кронами ароматных белых акаций. Рацио и сам был акацией, восхитительной, да с острыми шипами, что раздирали пальцы в кровь.       Внезапный порыв ассоциаций отвлекает Авантюрина и Рацио вовсе не мягко возвращает его в реальность, надавливая рукой на живот. Авантюрин тут же пытается вывернуться и оттолкнуть его — внезапное давление на мочевой пузырь вовсе не то, чего он хотел сейчас. Веритас усиливает хватку на чужих бёдрах, не позволяя избежать грядущего. В моменты сильного возбуждения, когда Рацио также ублажает его пальцами и ртом, Авантюрин, чаще всего, заливается нервным смехом — прямо как сейчас.       Он смеётся, бёдра мелко потряхивает от смешанных ощущений. Мочевой пузырь давит на матку, средний палец внутри влагалища продолжает входить непозволительно быстро, а слюней становится больше. Авантюрин предпринимает еще одну попытку освободиться, теперь, когда возбуждение превысило все мыслимые нормы, всё это начало казаться очень плохой идеей. — Веритас, мне правда… очень хочется в туалет. Давай ты отпустишь меня, и я вернусь, а? — Авантюрин и сам знает, насколько жалко звучит его голос, но придать себе уверенности было слишком сложно. — Не-а. Хочешь справить нужду — делай это здесь. — Рацио отпускает бедра Авантюрина всего на несколько секунд, чтобы поправить очки, всё также сидевшие на переносице. — А ты всегда был таким вредным? — спрашивает Авантюрин, откидывая влажные пряди со лба, сдаваясь чужому напору.       Рацио хмыкает и возвращается к делу, ставшим не иначе как делом чести — довести его до…. Какой ужас. Рука с бедра плавно перемещается на низ живота, медленно начиная круговые движения, язык всасывает в себя клитор, средний палец входит в лоно настолько свободно, что это даже смешно. Авантюрин закусывает кулак, ощущая как волна накатывает снизу, широко расставляет ноги и на секунду зажмуривается от преждевременного стыда.       Так внутри него всё и взрывается. Он громко стонет, выгибая позвоночник, палец внутри заменяется на гладкий язык, когда из него вырывается бесцветная струя. Веритас трет клитор быстрым движением, не останавливая движения языком. Смесь эякулята и мочи попадает на его лицо, волосы и язык, но не останавливает от процесса. Авантюрина трясёт как в припадке, тело беспорядочно дрожит от ощущений, от картины снизу, от того, что они вообще до этого дошли.       Струя медленно замедляется, Рацио чуть отодвигается, позволяя остаткам мочи вытечь на кровать и атласную пижаму, которую так никто и не убрал подальше. На стеклах очков у него насмешливо остались капли, которые Рацио даже не думает стирать. Авантюрин скрывает лицо в сгибе локтя и раздраженно спихивает Веритаса с кровати, ощущая стыд, неловкость и еще целый ворох эмоций. — Я тебя ненавижу. — сипло говорит он, приподнимая локоть и смотря на Рацио одним глазом. — Ты испортил мою пижаму. — Это ты её испортил. — Рацио наконец снимает очки, протирая стекла сухим краем испорченной пижамной рубашки. — Нет, ты. Придётся возместить. — Авантюрин приподнимается на локтях, брезгливо отползая от образовавшегося пятна. — Хорошо. — он пожимает плечами и напускает на себя безразличный вид. — Так и скажу, когда пойду просить аванс, мол, мой парень хотел в туалет, но я как настоящий варвар вынудил его обмочиться на моё лицо. Пойдёт?       Лицо Авантюрина багровеет, он тушуется и хмурится. Рацио вздыхает, опускаясь на корточки сбоку и тянется к Авантюрину за поцелуем, но теплая ладонь останавливает его, отпихивая от себя. — Помойся хотя бы, это же не гигиенично. — говорит он, закусывая губу. — А потом можем и нацеловаться, пока губы не отпадут.