Про губные помады и белые пятна

Блитц категорично посмотрел в сторону крутящейся перед зеркалом Луны. — Ну вот кто, скажи мне, придумал на свидание мазать губы помадой? Ты знаешь, какая она противная на вкус? Она вздохнула. — Конечно не знаю, я всего лишь постоянно ей пользуюсь. Он был не в себе полдня. Даже больше, чем обычно. Хотя не удивительно: его жёстко осадили фактом, что его дочь идёт на встречу с каким-то непонятным чечиком, и это не обсуждается. Лицо беса вытянулось в прямоугольник от жгучего осознания сразу двух фактов: Луна тайком нашла ухажёра, да ещё и не попросила разрешения на недо-свиданку у него — между прочим, отца! Ей пришлось выслушать по этому поводу целую лекцию (с особым упором на то, какое поведение считается рэд флагом и с какой силой бить по яйцам, если запахло жареным), а теперь она, к тому же, вынуждена была терпеть его придирчивый анализ своего образа на вечер. Именно в такой форме. — Она как шампунь с текстурой спермы. Октавию перекосило. — Блитц, фу! Она здесь вообще-то должна была выполнять функцию, которую нагло взял на себя Блитц. «Подсказывай, критикуй, рекомендуй. Не хочу выглядеть, как чмо», — сказали ей вообще-то полчаса назад. Однако её мнение, зачастую совпадающее с мнением Луны, оказывалось не услышанным рассуждающим с деловитым и крайне недовольным видом бесом. Как всегда, в общем: его переклинило, страдать должны все. Такое пропустить не смог даже Столас. — Но ладно ещё это, а когда она потом по всему ебалу мажется? — продолжил он, несмотря на восклицание. — И ты сидишь не знаешь, чем уже оттереть эту ебучую красоту! Вот романтика, да? — Так, во-первых, это первое свидание, — гончая отвернулась от зеркала, чтобы важно покрутить помадой в воздухе перед ним, словно пытаясь пристыдить. — Мы не будем целоваться. — Не аргумент, Луна. Знаешь, сколько таких «первых свиданий» у меня в своё время закончилось еблей? Она всплеснула руками. — Ну с суккубами ещё бы! Блитц насупился. — Не только с ними! — Назови хотя бы одного! — Столас! — Это было не свидание! — возразил принц, подключаясь к их перекрикиванию. Он вообще-то не собирался принимать в этом споре участие, но такое наглое переворачивание фактов прямо у себя перед лицом спустить с рук не смог. — Но ебля же была! Они встретились взглядами. Столас прочистил горло, хлопая глазками и решая, видимо, какой бы выдать аргумент. Блитц поднял брови в ответ, мол, что, поспоришь со мной? правду сказал, между прочим. В итоге никто так ничего и не выдал: принц только цокнул, принимая поражение. Луна и Октавия, привыкшие к такой их форме коммуникации, синхронно вздохнули. Отцов и либидо не выбирают, что ж. — Каким образом ты вообще встретился с проблемой помады на лице? — Вия отвлекла его от неприлично долгого взгляда в глаза. — На твоей коже не видно. Блитц хмыкнул. — Во-первых, кому, как не тебе, принцесса, знать, что эта мазалка бывает абсолютно любых цветов. И как правило эта хуйня такая плотная, что её хуй не заметишь и хуй смоешь — даже с моей кожи. Вот, например, ваша обожаемая, — он красноречиво скривился, — Веросика Мэйдей красила свои «гюбки» исключительно чёрным, чтобы, видимо, все сразу понимали, какого цвета у неё сердце и герпес между ног. — Это омерзительно, — прокомментировала совушка. — Я думала, ты скажешь, что тебя в щёчку чмокали. Но у таких всё сразу к делу, ясно. — В шрамы не целуют, Луна. Она хохотнула. — А Столас об этом знает? Блитц замялся. Взгляд его устремился в пол, и все в комнате мысленно чертыхнулись. До боли знакомый видок: когда он заглядывал в себя, ворошил воспоминания, но вид делал такой, будто всё хорошо и лучше не бывает. — Ну типа… я в целом говорю, — он дёрнул плечами, ужасно правдоподобно усмехнувшись. — Это считается противно, типа фу, обгорелый, ха-ха. Хотя иногда на определённых сайтах на такое вроде дрочат. — Блитц! — Прости, Ви, — он абсолютно не жалел. — Короче, желающих не особо было. — До Столаса, — Луна подколола. — До Столаса. Улыбка тут же стала куда искреннее, и, хотя в этом подтверждении не было ничего такого, на щеках выступил едва заметный румянец. У принца, кажется, был отдельный пунктик на пятна по всему его телу, особенно после того, как он узнал, откуда они появились. Всегда касался по-особенному, не упускал возможности погладить, поцеловать, всегда задерживал долгие взгляды, от которых даже не несло этим противным сожалением. Блитц ненавидел и обожал, когда его жалеют. Но то, что делал Столас, отличалось и притягивало сильнее, чем любые слова и поступки раньше. Он словно был очарован. Словно бес перед ним — это самый прекрасный вид из всех, словно его раны это рисунки, картины на мягком холсте. Он проводил по их краям, он шептал «какой ты красивый», и Блитц ощущал, как хочет заплакать. Может, он пострадал не так сильно, как Физз, но в принятии шрамов нуждался не меньше. И он знал, что Столас понимает, насколько это важно. И радовался даже больше него от осознания: он помогает своему возлюбленному. Но только Блитц приготовился встретиться с влюблённо-смущённым взглядом на лице принца, его тут же укололо виной. — Кто тебе это сказал? — он спросил, наклонив голову к плечу и заглядывая так глубоко в его душу, что захотелось прикрыться. — Да не говорили. По поведению видно было. Понятно же, что шрамы это не особо секс. Блитц снова криво усмехнулся, не особо желая раскрывать неприятную тему глубже. Особенно при девочках. Уловивший это Столас плавно наклонился к нему: очень близко и нежно кладя на пострадавшую щёку ладонь. — Милейшее белое пятнышко. И все остальные тоже. Чмок. Красно-жёлтые глазки забегали, не понимая, как реагировать, куда смотреть или деть теплоту, тут же вспыхнувшую в области сердца. Сраные бабочки. — Ну да, пойдёт, ха-ха. Главное, что я теперь их не ненавижу. Есть и есть. — Чудесные. Чмок-чмок-чмок. Блитц весь сжался, не в силах сдержать тупую улыбку на лице и находясь в слишком неудобном положении для побега. На свои искорки в глазах он не позволил посмотреть никому, метаясь взглядом то на пол, то на потолок, то в сторону, где совсем никого не стояло. Столас любовно провокровал, потираясь о зацелованную щёку клювом. Он рассчитывал, если честно, на куда более скромную реакцию, какую ему обычно и позволяли увидеть, но, видимо, Блитц в самом деле стал открываться ему и не бояться проживать свои чувства. Затем у него будто вспыхнула над головой лампочка, он засветился какой-то странной идеей, как это обычно бывает у Блитца, и протянул руку Луне. Жестом он попросил помаду — и она, не совсем понимающая смысл этих действий, но не особо желающая прерывать такой сладостный момент, отдала без вопросов. Тогда принц аккуратно приподнял лицо беса за подбородок и дважды мазнул по белой коже, образуя сердечко. — Это чтоб ты испытал этот экспириенс. — Ну спасибо, блять, — он засмеялся, пытаясь звучать осуждающе. Не помогало лишь то, что в этот момент он весь светился от счастья и неосознанно обвил Столаса хвостом. — Даже не пытайся притворяться, что тебе не нравится! Столас продолжил целовать его, размазывая помаду по всей щеке. Блитц не смог заставить себя сказать хоть слово против, только уж совсем по-идиотски хихикая и зажимаясь, как пубертатная влюблённая девочка. Когда они успокоились, помада вернулась её владелице. И бес, прижимая Столаса в нежных объятиях, на закатанные глаза своих дочек смог лишь выдать: — И всё равно помада на свидание это кринж. Вы меня не переубедите, Гоэтия.