***
Только попробуй полюбить человека — и он тебя убивает. Только почувствуй, что без кого-то жить не можешь, — и он тебя убивает. Колин Маккалоу "Поющие в терновнике»
Гуляя по кладбищу с Андреем, чувствуя тепло от его тела, слушая приятный бархатный голос, Миша думает, что жизнь сыграла с ним злую шутку. Она искажает реальность, вонзается в сердце клещом и жадно сосёт кровь. Вот, снова Андрей сжимает Мишу в приятных недообъятиях, смотрит на него влюблённым и светлым взглядом и не знает, как много боли причиняет одним своим существованием. А откуда знать? Миша же молчит о том, что у него на душе творится: стыдится, потому и прячет внутри себя, держится, крепится, а сердце трескается. Кладбище само по себе – место жуткое, неприятное и тошнотворно мрачное. Его не красят ни кривые кресты, ни свежие полевые цветы, ни фотографии покойников, что смотрят так пронзительно, будто знают главную и позорную тайну Миши. Он не хочет тут находиться, не хочет, чтобы луна продолжала облизывать тело, награждая то холодом. Тот проникает глубоко в мышцы, разрывает их и нервирует мозг. Спасает только Андрей, видящий в кладбище, где смешиваются контрасты: заросшие и ухоженные могилы, яркие и выцветшие фотографии на надгробьях, живые и высохшие цветы – нечто прекрасное. – Смотри, те цветы на огонь похожи, – Андрей кивает в сторону могилки, где под лунным светом пестреют ярко-красные маки, стремительно теряющие лепестки, уносимые прочь слабым прохладным ветром. – Похожи, – соглашается Миша. Он почти не глядит на цветы, не вникает в пейзаж и лишь наслаждается близостью, про себя радуясь тому, как легко и быстро Андрей переключает внимание то на другие цветы, то на истории местных, то на что-то ещё. Говорит красиво, бархатно, его слова мёдом ложатся на душу и на мгновение стягивают кровоточащие раны на сердце. Правда, стоит только Андрею замолчать, как царапины вновь принимаются болезненно ныть. У Андрея всё просто, потому он не думает о рамках морали, не вникает, насколько это аморально – расхаживать по кладбищу, шутить о смерти и размышлять, кто и при каких обстоятельствах умер. Андрей берёт от момента всё. Выжимает каждую каплю удовольствия и не загоняет себя в болото боли. Обратным занимается Миша. Он не способен долго задерживать внимание на хорошем. Мысли раз за разом бегут из Голубково обратно в Петербург, в родительскую квартиру, на кухню, где ждёт разъярённый и жутко разочарованный отец, уставшая мать и озлобленный брат, переставший видеть в Мише авторитет и хоть какую-то значимость. Там скоро-скоро разразится скандал, который коснётся всего: будущего, поведения, друзей и испачканной в сперме рубашки Андрея. Отец злится, готов орать, а Миша вновь кричит и говорит, что стащит эту рубашки с какой-то грудастой девицы. А мать молчит... Нет, ничего сейчас из этого нет. Существует только Андрей со своими рассказами. А ещё тепло от него. – А почему там яма? – Спрашивает Миша, глядя на пустую могилу, от которой тоже почему-то веет столь желанным теплом, что по ощущениям способно затмить собой пустоту и холод, оставшиеся после скандалов дома. А Андрей рассказывает про сторожа с даром угадывать смерти, пока Миша вновь мысленно возвращается в Питер, где отныне не желает даже дышать. Кажется, Фёдор Михайлович Достоевский был прав, когда называл этот город душным. Миша с горем пополам признаёт эту правоту, пусть и искренне ненавидит этого писателя. Как и семью. Как и себя. Как и свою ненормальное влечение к такому же мужчине. Оно неправильно. Оно делает Мишу ещё более паршивым человеком, чем он есть. Малолетний наркоман с глупой мечтой о музыкальной карьере, которому к тому же нравятся мужчины. Точнее, один конкретный мужчина, не знающий ни стыда, ни рамок, ни того, что значит «быть паршивым человеком». Его этому не научили, никто из Князевых не стремился получить общественное одобрение, не говорил, кто является «правильным», а кто – «неправильным». Князевы просто дорожат самой любовью и не стремятся создать рамки. – Ладно, надо присесть, а то ноги болят, – Андрей плюхается на траву, запрокидывает голову, улыбается широко и вздыхает. – Падай рядом. Миша выныривает из мыслей, покорно падает рядом и глядит восхищённым взглядом на свободного человека, каким никогда не станет, поскольку вечно будет гнаться за вниманием отца, замыкаясь в рамках «правильности». Они запрещают любить Андрея. Они не объясняют, как можно не любить единственного, кто принимает и не пытается подмять под себя, вогнать в шаблон и подавить индивидуальность. Миша смотрит на Андрея, который, кажется, светится, словно солнце и также сильно греет, потому и его хочется жаться, словно кот к ласковой руке. Близость, что воцарилась сейчас, ощущается как последнее хорошее, что осталось в жизни. Совсем скоро придётся вернуться в Петербург к скандалам и бесконечной боли. Однако монолог Андрея возвращает не в Петербург, а в уютное Голубково, принуждает раствориться и проникнуться деревенской атмосферой и ощутить то невероятное чувство собственной важности без необходимости кем-то претворяться. Миша ощущает, как «неправильная», но такая приятная и греющая любовь, расплывается по венам, смешивается с кровью и побуждает потянуться за поцелуем. Его не случается. Внезапно что-то падает. Одна из собак принимается оглушительно лаять, от чего Андрей прямо-таки отпрыгивает, Миша вздрагивает. Оба молчат, смотрят друг на друга: первый со смущением, второй – со страхом. – Пошли домой? А то чего-то засиделись, – Андрей подрывается на ноги. – Да, – коротко отвечает Миша и с прежним восторгом глядит на Андрея, на чьём лице вновь расплывается солнечная улыбка. Они бредут в сторону дома, куда тихо проникают, ложатся вальтом под разные одеяла, и Миша едва слышно шепчет: — Был бы ты девушкой, Андрей… Спящий Андрей этого не слышит. Он так и не узнает, что отвращение к собственной «неправильности» съедает Мишу изнутри. Он лежит, слушает дыхание Андрея и понимает, что не сможет быть с единственным человеком, с которым по-настоящему счастлив. Это «неправильно». Вся жизнь Миши «неправильна». И рано утром, когда Голубково ещё спит, Миша, поняв, что ничего путного из его существования не выйдет, одевается, поправляет футболку, уходит в сарай, где берёт плотную верёвку и кропотливо мастерит себе петлю.***