Когда мой голос затихнет...

Темно. Абсолютная тишина. Сколько он уже в этой темноте? Странный вопрос. Сколько? Может, год? Может, час? Может, век, а может, тысячелетие. Он не знает. Он ничего не знает, он ничего не чувствует. Он ничего не слышит. Он не чувствует ни голода, ни нужды спать. Но он всё равно спит. Просто чтобы не свихнуться. Это помогает. Хотя если сном можно назвать состояние, когда у тебя нет даже мыслей и ты не чувствуешь ни своего тела, ни земли вокруг, то тогда да, он спал. От полного отчаяния и безумия спасали воспоминания. Пусть и они не самые приятные, это лучше, чем простое нахождение в темноте. Эти воспоминания похожи на одурманивающие сознание галлюцинации, давали глоток воздуха и отдаляли от того, чтобы просто закричать. Хотя он на самом деле он был на грани. Тишина сводила с ума. Она давила на уши. В носу стоял ужасный запах крови. Кровь, этот металлический запах. Вокруг темень, и лишь едва заметное очертание сабли. Эта сабля найдена на поле резни. Призрачный юноша забрал ее себе, когда зашел на территорию, дабы совершить то, что многим не удавалось. Пройти гору Тунлу. Черные волосы развеваются на ветру, по телу бегут мурашки. На самом деле ему страшно, ему хочется уйти. Но есть тот, ради кого он это сделает. Он готов пройти это, чтобы стать сильнее. Чтобы то, что происходило, больше не произошло и во веки веков. Чтобы его страх вновь не оказался с ним. Но гора Тунлу беспощадна. Она не ведает сожаления, не ведает милосердия. Этот страх. Прокручивался в его голове раз за разом. С каждым разом всё чётче и чётче, будто это вновь происходит. Хотя это правда происходит перед его глазами будто театральная постановка а он лишь зритель что не на что повлиять не способен. Алтарь, толпа людей и кровь. Лоскуты белых одежд, что пропитаны кровью, свисают с алтаря. Весь алтарь залит кровью. Она стекает с алтаря вниз и разбивается о пол. В горле стоит ком, из глаз текут слезы, что горячими дорожками капают на землю. — Нет, нет, нет, нет, нет… Юноша раз за разом произносит это, раз за разом. — Это неправда… Нет, нет, нет.- пытаеться он закричать собственому сознанию. Но бесполезно он ведь не может даже закрыть глаз. Но его попытки хоть как-то помешать тому, что он видит, не дают результата. Ему дано лишь смотреть. Ему дано лишь наблюдать. Он не может даже закрыть глаз. Его тело такое немощное и жалкое, не дает ему хоть что-то сделать. Это тело не даст ему защитить. Его… — Ваше высочество! Нет… Нет!. Темные спины людей медленно исчезают, словно были стерты художником и стали деталями фона, но на самом деле они были сожженв, без остатка Но лучше бы они продолжали стоять Ведь то, что открылось взору юноши, было тем, что стало последней каплей, до того как бы он свихнулся. Бледное лицо, столь прекрасное и изящно. Теперь осквернено кровью. Руки висят вдоль тела. Из живота торчит очередной клинок. На животе будто расцвел цветок. Темно-бордовый с кусочками плоти и кожи с тычинкой в виде лезвия меч. Этот цветок окружали остатки белой ткани И каменный алтарь Слезы начинают глушить в носу этот чертов запах Колючий и резкий, к горлу подступил ком, когда слезы заглушились прерывистыми вдохами и кашлем Юношу тошнило, тошнило от этого зрелища, от этого цветка От этого запаха, который принадлежит неизвестно чему. В груди ярко горит злость, и ненависть, и боль Боль столь сильная, будто это ему воткнули меч. Воткнули через живот и очень медленно провели лезвие дальше, пронзили внутренние органы, пробили легкое, заливая все внутренности тела кровью, и наконец пронзили сердце, вызывая дикий кашель. Чувство это было отвратным и очень мерзким. На самом деле юношу бы вырвало, была бы такая возможность, и лучше бы было так, чем если бы эта пытка продолжилась. Кашель и приступы тошноты — чувство, как будто вместо рвоты ты можешь лишь выплюнуть слюну и вновь закашляться. Когда это началось, перед глазами все залилось темно-бордовым цветом. Будто лепестки того цветка поглотили и юношу. Кашель, что оглушал, и горло, распирающее от боли при этом ощущении. Хотел бы юноша сейчас сорваться с места, подбежать к алтарю и упасть на колени, захлебываясь в слезах, забрать измученное тело, помочь. Но его чертово тело не может ничего! Хотя даже если бы могло то ему не дали бы даже дотронуться до полога белых одежд. Что тогда, что сейчас он слишком слаб. Голову распирает от боли, душу гложут целый ворох разнообразных чувств, что будто пытаются уничтожить юношу. Ненависть к тем ублюдкам, что это сотворили с его принцем, страх и боль, ужас, что сводит с ума.И где-то за всем этим желание уничтожить всё. Уничтожить каждого человека, уничтожить этот чертов мир! Камня на камне не оставить, перерезать каждого человека, каждого демона и каждого бога. Чтобы вся земля залилась кровью, словно алые лучи раннего солнца! Чтобы после этого всего демон смог встать на одно колено перед тем, ради кого всё это сделает, и остаться так. Чтобы этот чертов мир сгорел дотла, и они остались лишь вдвоем. Чтобы не кого не было. Что бы во веки веков. Они и сами растворившись в алом закате могли закончить своё существование! Было бы чудно если бы действительно этот грязный, недостойный, отвратительный мир погряз в литрах крови криках и боли а после. А ПОСЛЕ РАССТВОРИЛСЯ В АЛОМ ЗАКАТЕ! Желание это гложило и душило всё сильнее, перекрывая собой любые остатки разума. Оно овладевало сознанием и становилось мерзким голосом, что без перерыва слышал юноша… Шепотом, что всегда был подле него. Он был на грани, чтобы не поддаться этому желанию. Выбраться с горы, схватить меч Медленно перерезать одну человеческую глотку за другой, пронзать других демонов и уничтожать богов. Потом подходить к постройкам и наблюдать, как они горят алым пламенем. Как этот мир уничтожается. Этот мир слишком прогнил, раз то, что произошло с принцем, вовсе могло случиться. На лице призрачного юноши выступила легкая ухмылка, но слезы не переставали течь. Юноша медленно дрожащей рукой снимает бинты Он ничего не видит, лишь очертания сабли, что лежит в состояние не лучше своего теперешнего хозяина. Она тоже вся в крови и грязи. В крови сотен, нет, тысяч демонов, что порубил юноша, пока пробирался сюда. В крови людей. Ведь прежний хозяин сабли убивал людей. Длинное серебристое лезвие также опоясано кровью. Когда юноша еще не попал в жерло вулкана, все было отвратительно. Эта кровь с лезвия перетекала на ручку, и капли скатывались по пальцам, что до синевы сжимали рукоять, потом по ладоням и кистям. Дотекали до локтей, оставляя за собой алый след, а после застыв отпадала кусочками. Грязный след, оскверняя и так нечистые руки. Теперь этот демон весь в крови, он грязен и недостоин. Но он держится, лишь вспоминая своего бога. Грязный недостойный жизни демон живет лишь ради божества .Насколько же страная концепция Длинные пальцы слегка надавливают на область, где была повязка. Нащупав глазное яблоко, демон вновь хихикает. И произносит столь тихо, будто это было и не наяву. — Этот мир ответит за страдания вашего высочества… — фраза слегка отразилась от стен в пещере, но юноша ее уже не слышал. А гора Тунлу будто сама радовалась тому что происходит. Адская боль в груди переместилась в голову и глазницу. Когда пальцы захватили то, что юноша ненавидел в себе больше всего. Проклятый никчемный красный глаз, он еще очень давно хотел его себе вырвать. Но сейчас у этого есть цель. Оскверненное кровью сотен демонов, клинок теперь станет демоническим оружием. Адская боль и тихий стон, и все залилось кровью. Кровь затекала в рот и стекала по рукам и одежде, впитывалась в рукава, а руки быстро оказались целиком в красной жидкости. Она хлюпала, пока юноша вырывал собственный глаз из глазницы. Царапая веко ногтями в попытке наконец извлечь проклятый демонический глаз. Вскоре тихий треск, и боль только усилилась. Она распространялась в голову и шею. Но юноша не реагировал на боль. Смысл? Его высочество страдал в разы хуже и перенес это молча. Значит, и этот никчемный демон перенесет эту боль. Вскоре уже, держа собственный глаз в руках, юноша лишь приподнял бровь. Никчемное зрелище. Кусочки мяса и весь обляпанный в крови глаз с красным зрачком. Какая же адская боль. Из пустой глазницы до сих пор сочилась кровь, и она будто слезы капала из-под длинных черных ресниц. Стекала по щеке и подбородку, попадала на губы. Ужас и боль. Ненависть и злость. Все это стелилось перед глазами. Затупляло другие чувства. Кровь затякала и в горло смешивалась со слюной и попала в желудок. В скором времени юноша вновь начал мучаться от приступов кашля. Кровь сочилась не только изо рта, но и из глазницы. Теперь он не только никчемен и недостоин жизни, но и еще получил уродство, от которого не избавиться и во веки. Кровь капала на одежды и черные одежды становились лишь темнее. Это тяжелая ноша — быть никчемным, проклетым ребенком. Вся твоя жизнь будто против тебя. Но… Лучи света попадают даже в самые глубины моря… Вот и в жизни никчемного ребенка этот лучик света появился. Он появился совсем внезапно. Это были теплые руки, что с мягкостью подхватили маленькое тельце и прижали к груди. Это были белые одежды, от которых пахло жасмином. Это была золотая маска, что, слетев с лица, открыла столь прекрасное лицо, что теперь оно до скончания веков отпечаталось в сознание того грязного ребенка. Что в тот день впервые увидел бога. Пусть и тот, кого он стал считать единственным среди всех богов, еще таким не стал. До этого маленького ребенка это было так. Теперь для этого ребенка не существует других богов, теперь для этого ребенка не существует никакого другого человека, чье лицо он бы запомнил столь досконально. Юноша, выплюнув вновь сгусток крови, откинул собственный глаз к лезвию сабли. Кровь, что еще оставалась на глазу, каплями осталась на грязном лезвии. Вместе с этой кровью боль, безумие и отчаяние впитались в клинок, перемешавшись с желанием, что охватило голову целиком. Но и то, что всегда было в глубине сердца, тоже теперь было в сабле. Вскоре, когда пустая глазница лишь болела тупой и противной болью, а кровь свернулась, отпадая темной стружкой с ресниц и волос проклятого демона, в руках он сжимал не простой меч, а впредь проклятую саблю. Длинное лезвие и алый глаз на ручке. Лезвие все так же в крови, но теперь лезвие было живым От него веяло крайней убийственной ци, как и от хозяина. Создание этого проклятого орудия пролетело как еще одна галлюцинация для ее создателя. Сколько длилось создание, он не понял. Но кровь все еще сочилась изо рта. Видимо, юноша слишком наглотался крови. Голос стихал и сжимал мертвое горло. В последний момент перед тем как провалиться в полную темноту демон вновь вспомнил ради кого это всё. **** Хуа Чен вновь открывает единственный глаз, спрятанный за повязкой, и с ужасом несколько секунд смотрит вокруг. Сознание, как и тогда, охвачено ужасом и болью. Горло вновь сжимает ком. Пусть сейчас, демон способен контролировать всё то что на душе. Но вместо темноты, что первые секунды ожидал видеть демон. В глаза ворвались мягкие лучи света из окна. Облачная погода за святилищем водных каштанов все еще не разошлась. Дул легкий ветер. В этот день, когда Хуа Чен вновь посетил принца уже в святилище, они как-то незаметно перебрались в кровать. И в итоге принц задремал, а демон остался рядом. Когда все воспоминания вновь вылезли наружу, демон, ожидая увидеть сводящую с ума темноту, немного удивился, когда увидеть потолок. Деревянный и новый потолок. С некоторыми красными деревянными досками, что были здесь после ремонта. Спустя пару секунд демон немного вздрогнул, когда почувствовал теплые кончики пальцев на щеках. Принц, не открывая глаз, аккуратно перенес руку и повернул голову Сань Лана к себе, после и вовсе заключил в объятия. — Сань… Лан, тшшш… Все хорошо, я с тобой, — тихо пробурчал принц и прижался еще крепче, расположив подбородок на макушке своего мужа… Демон хихикнул и, решив не беспокоить свое божество, обнял в ответ, вдыхая аромат белых одежд. Теперь от принца не пахнет жасмином, от него пахнет пылью и травой, ведь этот небожитель все еще странствует. Тогда в горе Тунлу, когда Хуа Чэн иногда принимал свое сознание обратно к себе, он пытался вспомнить принца. И самый большой ужас был у демона, когда он не смог вспомнить лицо своего бога… В тот день в темноте Хуа Чэн впервые изобразил образ божества. В темноте ничего не было видно, и он только при помощи обретенной сабли вырезал образ в скале и ощупывал его пальцами, стараясь довести до идеала… С тех пор каждый раз, как он забывал образ принца, он делал извояние, чтобы запечатать память. Сначала извояния были грубыми, некрасивыми и, мягко говоря, жуткими. Недостойными его бога.Но он продолжал делать их. Это тоже помогало не свихнуться С тех пор Хуа Чэн начал жить памятью о принце.Он помнил всё. Помнил, какая ямочка над верхней губой у его любви. Помнил каждую прядь волос и каждую ресничку, помнил всё. Когда принц позволил этому грязному демону остаться рядом, память была больше не нужна. Но Хуа Чэн помнил.Продолжал иногда делать извояния и рисовать фрески не так часто, как раньше. Ведь сейчас. Вместо того чтобы аккуратно накрывать все новые и новые извояния алой газовой тканью, он мог откинуть полог подобной ткани и обнаружить за ней небожителя. Даже сейчас демон аккуратно находит руку с длинными пальцами. Пусть его собственная рука грязная и осквернена, если его божество того желает, он дотронется до него. Холодная демоническая ладонь аккуратно ложится в теплую ладонь. Приплетает пальцы, и сейчас демон просто смотрит за тем, как изящные пальцы его принца отвечают и тоже сплетаются с такими грязными окровавленными руками демона. Красная ниточка на обоих пальцах натянулась и запуталась. А демон теперь спокойно вновь закрыл глаза, уткнувшись носом в грудь своего спасителя, как тогда, и вновь услышал сердцебиение. Ком отступил от горла, и то тошнотворное чувство ушло восвояси, оставив мертвое сердце в покое. **** — Ваше высочество, вы ведь знаете, почему я остался здесь? — Я не мог вас покинуть, больше не мог и не смел вас покидать, я во веки веков не обрету покоя. Я не покину этот мир, пока мой любимый человек всё еще здесь. Я не дам знать ему о своих чувствах, я останусь в тени, но я продолжу оберегать этого человека. Я не могу покинуть этот мир, покуда здесь живете вы, ваше высочество.