***
Авантюрин стоит на крыше здания Корпорации и всматривается вниз, повиснув на перилах. Холодный воздух играет с прядями светлых волос и забирается под одежду. Внизу жизнь кипит: люди спешат куда-то, шныряя туда-сюда из дверей огромного офиса. Кто-то сегодня получит премию за выгодную сделку, кто-то потеряет работу, а кто-то уйдет ни с чем после длительных переговоров. Жизнь — стремительный поток воды, сбивающий с ног и утягивающий за собой. Авантюрин слишком долго плыл навстречу течению, и порой ему хотелось позволить потоку унести его куда-то. — Только не говорите, что хотите спрыгнуть. Тогда вы окажетесь еще большим глупцом, чем я вас считаю, — неожиданно звучит знакомый голос совсем рядом. Авантюрин вздрагивает и покачивается, а потом поворачивает голову к Рацио. — Заботитесь обо мне, док? — сладко протягивает он, щуря глаза. — Еще чего, — фыркает ученый и тоже облокачивается о перила. На самом деле Авантюрин не хочет смерти. Он не дорожит жизнью, но и терять ее не желает. Иногда то, что прячется в глубинах души, выползает наружу и обволакивает его ум густой темнотой. Иногда он чувствует себя полнейшей тварью. Иногда ему хочется свернуться калачиком на кровати и закрыться от внешнего мира, не отвечать на бесконечные звонки, исчезнуть, хотя бы на пару часов. Но никогда он даже не думал о том, чтобы просто умереть. Хотя когда-нибудь его удача закончится, и он непременно проиграет свою жизнь в погоне за слишком большим куском, который придется ему не по зубам. — Да ладно вам, а зачем тогда пришли сюда? — возвращается к реальности Авантюрин, когда Веритас задумчиво начинает постукивать пальцами по перегородке. — Обычно здесь нет людей, и я могу отдохнуть от всяких идиотов, которыми кишит ваша компания, — неохотно отвечает Рацио. — Но теперь тут стоит очередной идиот, на грани того, чтобы упасть и превратиться в лепешку. Как нелепо. — Не драматизируйте, док, я всего-то наслаждался видом! И уж тем более, если я свалюсь, разве вам не будет это в радость? Вы меня терпеть не можете, — смеется Авантюрин, но замолкает. Глаза эрудита выжигают его душу дотла, вцепившись в него и словно пронзая насквозь. Впервые за долгое время становится некомфортно. — Не делайте из меня монстра. И будьте добры избавить меня от своего наигранного веселья, картежник, — хмурится Веритас. Авантюрин на секунду теряется и отшатывается, словно его ударили. Он так привык прятать чувства, что, будучи пойманным с поличным, замирает в бессилии. Но затем снова закрывается. — Не понимаю, о чем вы говорите, — отмахивается он, изображая удивление. — А у вас действительно прекрасно получается играть роль дурака, — Рацио складывает руки на мускулистой груди и отворачивается.***
Авантюрин чувствовал, как его сердце ныло и требовало увидеть Рацио, хотя бы глазком. Его образ одурманил, стал наркотиком. К Веритасу тянуло. Авантюрин и сам не понимал, почему ему до трясучки хотелось быть рядом, выводить из себя эрудита и отпускать пошлые шуточки, от которых у ученого слегка розовели кончики ушей, а глаза наполнялись раздражением. В очередной раз Авантюрин приезжает в Гильдию эрудитов, чтобы от лица Корпорации взять неоплаченные задолженности. Не успевает он пройти и нескольких шагов, как натыкается на Рацио. Тот раздраженно показывает чертежи другому ученому и тыкает во что-то пальцем: должно быть, указывает на ошибку. Он торжественно кивает, когда его оппонент наконец-то вздыхает, кидает пару слов и ретируется куда подальше. Взгляд янтарных глаз падает на Авантюрина. Они оба сверлят взглядами друг друга. — Привет, док, — подмигивает Авантюрин и подходит. Его сердце быстро-быстро стучит. Теперь уж не уйти, не сбежать: да и не хочется. — Что вас привело сюда? Неужели решили заняться самообразованием? — язвительно вопрошает Рацио, но в его голосе уже нет злости. — Ах, было бы славно. Но, вообще-то, я по делам сюда приехал, — широко улыбается Авантюрин. — А у вас, я смотрю, жизнь бьет ключом. — И не говорите… — вздыхает эрудит. Веритас вызывается проводить представителя Корпорации до главного отдела. Внезапно он начинает рассказывать о глупых коллегах, которые не могут до конца доводить свои проекты, об идиотах, названивающих ему по телефону и просящих дать интервью и о студентах, которые лажают на пустом месте. Авантюрин изумленно вскидывает брови, но слушает и иногда посмеивается. Рацио оказывается еще более интересным, чем он предполагал раньше. С тех пор границы между ними смываются. Они рассказывают друг другу что-то по частицам, постепенно выстраивая целую картину. Оба боятся сказать слишком много. Они проводят больше времени вместе, на заданиях и между ними. Расстояние между ними тает, как лёд по весне. Единственным, кто не хочет срывать с себя маску, является Авантюрин. Он снова и снова закрывается, стоит лишь приблизиться чуть больше положенного. Ему интересен Рацио, но страхи и риски слишком велики. Он боится показать себя уязвимым и слабым. Боится, что им могут запросто воспользоваться. Обычно он загоняет себя под железобетонную броню притворства, выстроенную за много лет, где каждый кусочек был выставлен болью и страхом. Эта броня — гарант безопасности. Никто не может подобраться к «живой» части Авантюрина, а значит, не может и навредить. Но доктор Рацио, проклятый гений, неведомым образом смог увидеть то, что картежник скрывал ото всех. И это пугало. Авантюрин привык, что все вокруг лжецы и лицемеры. Мир полон прогнивших людей с мерзкими желаниями и мыслями. Но Рацио до смешного прямолинеен и честен. Если он считает тебя дураком — так и скажет, если ты ему не нравишься — он об этом известит сразу. Он не юлит и не льстит, а говорит искренне, пускай и грубо. Это подкупает в нем. Его простота становится ключиком к запутанному замку на сердце Авантюрина. Тот осторожно позволяет прикоснуться к сокровенному, увидеть темноту внутри себя, узнать монстра и убийцу, сокрытого под ликом эгоистичного счастливчика. Авантюрин не считает себя достойным любви. Он мерзкий, отвратительный и явно не заслуживает ни тепла, ни заботы. Он сделал так много дерьма, что его тошнит от самого себя. Он так боится проиграть, что его руки потеют каждый раз, а ногти впиваются в кожу, но он не в силах отказаться от игр. Все или ничего. Черное или белое. Нет варианта проиграть, надо достичь успеха. Любой ценой. Даже самыми отвратительными способами, от которых потом хочется блевать. Но Рацио с этим не согласен. Он любит Авантюрина жарко, пылко, страстно. Сжигает в своей любви. Авантюрин сначала вырывается, отшучивается, избегает. Он не понимает, за что можно любить такого человека, как он. Поцелуи Веритаса отпечатываются в душе, каждый из них оставляет невидимое жгучее клеймо, но не позорное, как на шее, а разрушающее старые оковы. Рацио одаривает лаской. Он любит Авантюрина просто так, бескорыстно. Ему не нужно что-то доказывать или смывать с себя груз прошлых деяний. На самом деле, Веритас все еще не до конца знает историю картежника, но не лезет и не настаивает. Он уверен, что когда-нибудь тот найдет в себе силы рассказать все как есть. До тех пор, он лишь молча прижимает к себе светлую голову Авантюрина, гладит его по угловатым плечам и вдыхает щекочущий аромат его парфюма. Его пальцы пробегают по изгибам позвоночника, а нос утыкается в макушку. Рацио любит. Любит глаза, которые сверкают ярче звезд, игривую ухмылку и чрезмерную болтливость, от которой начинает болеть голова. Ученый не любит давать пустые разговоры и толкать возвышенные речи, но любит сидеть рядом и читать книгу, пока Авантюрин прислоняется к нему, а его голова покоится на плече. Постепенно, поддавшись искушению комплиментов и заботы, Авантюрин тоже начинает принимать себя. Пока не до конца. Мрачные мысли все еще появляются в его голове, но развеиваются, как только рядом оказывается Рацио. Он всегда знает, когда что-то происходит, но никогда не спрашивает. Он лишь садится рядом и фыркает. Быть может, Авантюрин все-таки достоин любви. — Ты в курсе, док? Скоро поедем на Пенаконию, развеемся. У КММ важное задание для меня, но я слышал, что там много увеселительных заведений, ха-ха. — Я не удивлен, что у вас на уме только веселье и азарт, картежник. — Ну почему же? Еще ты, Рацио. Веритас смущенно отводит взгляд, а Авантюрин заливисто смеется, сжимая его в объятиях.