Be My First Victory

      Сонхва в волнении поправлял свою плащевую курточку и капюшон, чтобы убедиться, что лапка кролика по-прежнему находилась в его кармане, что все пуговицы застёгнуты, а капюшон полностью скрывает остриженную голову. Страх быть пойманным в сети оборотня настигал точно огонь, лижущий пятки колдунов, казнённых с неделю назад.       — Сонхва.       Голос Отца заставил сначала вздрогнуть, а потом облегчённо выдохнуть; он слишком ушёл в свои невесёлые мысли и, потому, всё это время оказывается, сидел задержав дыхание. Сонхва вскинул голову на тонкой цыплячьей шее вглядываясь в суровое испещрённое морщинами лицо родителя. Отец кивнул ему, слегка насупив бровь и назидательно произнёс:       — Приготовься, она появится с минуты на минуту.       — Да, Отец, — послушно кивнул Сонхва, крепче сжимая обод с колокольчиками.       Отеческая ладонь — широкая, неказистая, с грубой мозолистой кожей, но столь ласковая для него — легла на макушку, приглаживая успокаивающе даже сквозь ткань плаща. Сонхва успокоил себя тем, что совсем скоро всё будет кончено.       — Как появится — внимательно на цвет меха смотри: так поймёшь, ворожеей чего она является. — глухо проговорил Отец ему заученные наизусть наставления.       Сонхва кивнул, выжидая и осматриваясь.       Он помнил, как в отчаянии один из богатейших городских купцов обратился к его Отцу: его единственный и любимый сын оказался околдован кумихо. Юноша был настолько очарован лисицей, что не видел жизни без неё: он не ел, не пил, целыми днями и ночами он стенал, плакал, кричал, умолял её показаться хоть на миг. Сын купца чах на глазах и, если не вмешаться и не сделать с этим хоть что-то, то по словам лекаря он должен был совсем скоро умереть. Однако вот чудо — иногда его плач в ночи стихал, и он спал с улыбкой на устах, спокойный и счастливый как младенец, и лишь высохшие дорожки слёз на щеках напоминали о его муках: слуги огромного особняка, больше похожего на дворец, утверждали, что в такие тихие лунные ночи они слышали дивную песню, льющуюся из глубины сада, на который выходили окна юноши.       Напрасно старый настоятель из буддийского храма увещевал их, что кицунэ не опасны, — Сонхва с детских лет, ещё с младенчества, знал, что избавление от нечисти было почётным трудом в их краях, и что нельзя было доверять тому, кто днём ходит на двух ногах и улыбается тебе как человек, а ночью встаёт на четыре лапы, примеряя на себя шкуру с острыми когтями и звериным оскалом.       Отец взял этот заказ, как брал до этого многие другие, только на этот раз на выполнение он взял с собой сына, чем тот очень гордился.       Сонхва уже исполнилось тринадцать, и он с нетерпением ждал своей первой охоты. Мир магии казался ему таким близким и знакомым из-за предостережений и наставлений Отца — казалось, лишь ступи шаг за кованые ворота их Железного города, как ты тут же очутишься в чаровничьих угодьях, о которых знаешь практически всё. Так что он, взращиваемый с малых лет в доме потомственного охотника на нечисть, предвкушал своё первое задание.       Этим вечером, ещё с заката, они с Отцом пришли к дворцу купца, чтобы выбрать нужное для засады место: они затаились в итоге у клумб розовых кустов, в тени величественных статуй коневодов, дожидаясь своего часа.       Минули тихие сиреневые сумерки — Сонхва запрокинув голову любовался небом, грея в ладонях ободок с бубенцами: нестройная мелодия из фальшивых нот вынуждала кумихо обернуться из человека в лису и обратно. Отец держал на бёдрах обнажённую катану, в чьей стали отражались плывущие по небу облака.       Постепенно начало темнеть, на небе замерцали первые звёзды, и к этому времени, Сонхва, прислонившись к постаменту статуи, начал уже клевать носом. Разбудила его рука, потрясшая за плечо.       — Не зевай… — сурово обрил Отец, вынуждая пристыженно закивать и протереть глаза. — Она уже близко…       Сонхва повторяя за Отцом, выглянул из-за камня, отмечая, что пока он дремал, свет дня окончательно померк, уступив право чёрной главенствующей ночи и её подруге — широкой белой Луне: её бледный серебристый свет заливал внутренний двор особняка. Распахнулись где-то ставни, и из глубины дома послышался тихий плач. И тут Сонхва почудилось, что он видит дивный цветок: полупрозрачные лепестки извивались где-то на лестнице, ведущей к ним. Лишь через миг, он, распахнув глаза в неверии, осознал, что то были… пять белоснежных лисьих хвостов!       Лисица-оборотень медленно приближалась ко входу в особняк купца: её лапы бесшумно ступали по плитам, коими был выложен двор, серебристая шерсть сверкала, и казалось будто вся кумихо была сотворена из воды и лунного света — шерсть её переливалась серебряными волнами, чарующе прекрасная. Сонхва с застучавшим в груди сердцем, в волнении и изумлении наблюдал за дивным зверем ночи, приближавшимся к нему, и мог поклясться, что создания прекраснее он никогда в своей жизни не видел. Плач во дворце стих, и, казалось, весь мир затих, когда лисица вдруг посмотрела Сонхва прямо в глаза.       Её синие-синие, насыщенно-яркие — будто лазурит, будто васильковая синь, будто глубины океана, — глаза с узкими чёрными щёлочками-зрачками нашли его и затянули в какое-то невыразимое прекрасное спокойствие. Длилось это меньше мига, хоть ощущалось как нечто очень долгое, и потому, наверное, когда лисица вскинула морду и вдруг протяжно запела, прерывая контакт их взглядов, Сонхва ощутил, словно что-то потерял.       Нежная песнь утешения и нежности полилась по воздуху во дворец купеческого дома, и Сонхва совсем забыл про серебристые колокольчики на ободках в своих руках, пока…       — Сонхва! — его Отец отчаянно вскрикнул, занося катану для удара по оборотню. — Музыка!..       Сонхва точно очнулся от неведомых чар и спешно ударил по колокольчикам: один, второй, третий — образ лисы на камнях начал двоиться, точно мираж. Нежная песня оборвалась, ноты точно разбились в воздухе, оставляя их в ночи с неприятно-фальшивящими колокольчиками и звуками скрежета катаны по камням. Лиса едва успела отскочить в сторону от ударов его Отца, как тут же оскалилась, оборачивая прекрасное женское лицо — человеческое! — искажённое гневом. Сонхва увидел лишь мельком, что она была красива, а потом в него полетел серебряный веер: Отец сделав резкий выпад, разрубил пергаментный аксессуар и тот упал на землю двумя половинками умирающей, но ещё извивавшейся змеи. Кумихо метнулась на крышу и лисьей тенью с пятью хвостами скользнула к Большому саду, напоследок отправив ещё один веер в охотника. Отец легко разрубил и его, и тут же кинулся в погоню, через плечо крикнув:       — Сонхва, вкруг дома — не дай ей уйти!       Сонхва послушно метнулся на дорожку, помчавшись вдоль дворца к саду на заднем дворике.       Вылетев с булыжников на траву, он едва кубарем не полетел вперёд, запнувшись о собственную ногу: колокольчики жалобно зазвякали в пальцах, однако Сонхва удержал равновесие, неловко взмахнув руками, и, остановившись, огляделся по сторонам.       В саду он пока что был один, что означало, что Отец ещё гнался за кумихо в Большом Саду. У Сонхва было время выдохнуть и подготовиться к атаке взбесившегося оборотня. Вдохнув и выдохнув, чтобы успокоить дыхание, Сонхва открыл глаза и даже ахнуть не успел.       Миг, — и из-за старых поросших мхом валунов, сваленных неподалёку от него, тенью луны взметнулась молниеносно фиалковая лисичка. Её шубка — с неровными пятнами более яркого и тусклого меха неброско мерцала в лунном свете. Сонхва на автомате ахнул и тут же ударил по колокольчикам.       Лисичка спрыгнула на другой камень, как ни в чём не бывало, и с любопытством наклонила голову, вытягивая мордочку в его сторону. Сонхва нахмурился и ещё раз ударил по колокольчикам, извлекая из них нестройную мелодию. Лисичка — совсем кроха ещё, скорее даже лисёнок, недовольно фыркнула, но затем, вдруг обернулась в круг своей оси: мягкие пушистые лапки начали вытягиваться в человеческие руки и ноги, а шерсть — пропадать. Сонхва испуганно распахнув глаза смотрел как лиса перед ним обращалась человеком: тело стало крупнее, обращаясь стройным изгибом девичьей талии, а лисья мордочка отодвинулась, сжимаясь и стягиваясь в бледное девчачье личико. Несколько десятков секунд — и перед ним вместо лисёнка уже стояла обычная человеческая девчонка примерно его возраста: лишь только пара лисьих ушей в распущенных чёрных локонах, рассыпавшихся по плечам, давала понять, что всё, только что увиденное им, Сонхва не померещилось.       И пока он, растерянный до крайности, просто стоял рядом, таращась на юную кумихо, та сложила руки на груди, из-за чего простое белое кимоно с одиноким узором папоротника пошло складками, и сердито насупила носик.       — Почему этот мужчина преследует мою маму?! — возмущённо накинулась она на Сонхва.       Только в этот миг, он пришёл в себя, ответно возмущаясь на нападки лисы-оборотня.       — Отец преследует её по заказу купца — твоя мать сводит с ума его сына! — защищая честь Отца воскликнул он, отзеркалив её позу.       — Сводит с ума?! — оторопела девчушка и неприязненно поморщилась; у неё аж ещё пухлые щёки раскраснелись. — Это он сводит её с ума своими криками и стонами каждую ночь! Влюбился и теперь требует взаимности!       — Ничего он не влюбился — твоя мама… его околдовала! — Сонхва запнулся, смутившись из-за фразы о чужом родителе, но ответил с не меньшим жаром.       — Околдовала? — девчонка вдруг насмешливо фыркнула, бросив на него жалостливый взгляд, точно на дурачка. — Она просто пела в саду у реки, а он увидел её — и с тех пор постоянно плачет. Человек влюбляется в кумихо не из-за чар, и может отказаться от этого чувства, если у него достаточно сильная воля.       Сонхва открыл было рот, но вспомнил, что говорил старый кузнец про сына купца, когда тот, очередной раз, пьяный, со своими дружками, разгромил кабак.       Слабовольный, безответственный. Лентяй.       Однако в ответ на взгляд насмешливых аметистово-синеватых глаз, в которым блестел хрустальный блик луны, и пухлые иронично-изогнувшиеся губы в ухмылке, Сонхва покраснел, отвёл взгляд, но решительно заотрицал.       — Всё не так.       Он насупился, но девчонку-лисичку, кажется, его реакция лишь позабавила: она с любопытством спрыгнула с камешка, наклоняя голову то вправо, то влево, и изучая его пытливо, точно какой-то интересный артефакт.       — А как тогда по-твоему? — наконец вполне искренне спросила она, но Сонхва смутился ещё больше — от взгляда близких сверкающих глаз, в которых точно поселились звёздные тени.       — Не делай так, — попросил он, краснея, отвернувшись и прикрывая горящее лицо локтем.       — Как так? — девчонка приблизилась больше прежнего и лёгкий ночной ветерок донёс до носа Сонхва едва ощутимый запах фиалок после дождя, лесных трав и влажной земли.       Сонхва обернулся было, что накричать на неё, но так и замер, точно завороженный.       В лунном свете юная кумихо показалась ему очень красивой — возможно, даже более красивой, чем все девочки в деревне, которых он знал. Лисичка же тем временем, самодовольно фыркнула и отстранилась, демонстративно упирая руки в бока.       — Твоя кроличья лапка всё ещё в твоём кармане. — заявила она прямо и усмехнулась. — Ну так как?       Опровергнуть её слова Сонхва не успел, так как их обоих отвлекла от незаконченного спора чья-то спешная поступь и они интуитивно обернулись, вскидывая головы.       Миг, — и у верха лестницы, ведущей с белокаменной террасы дворца, появилась большая цвета лунного света лисица на изящных лапах с пушистым хвостом. Стоило ей юрко обернуться вкруг своей оси, как тотчас на её месте возникла неземной красоты темновласая молодая женщина в белоснежном кимоно. Сонхва удивлённо распахнул глаза, когда увидел, что та бережно придерживала большой округлый живот. Прекрасные черты лица кицунэ исказил страх.       — Линг! — воскликнула она нежным голосом, обращаясь к старшей дочери, на что та лишь пристыженно прижала уши к голове. — Отойди от него сейчас же! Что я тебе говорила про людей..?       Сонхва хотел было открыть рот — хотел успеть предупредить её, — но в этот миг в тени за спиной женщины мелькнул лазурный отблеск: лунный свет на клинке катаны его отца. А дальше время словно замедлило свой ход, и они вдвоём, стоя у подножия лестницы, были вынуждены наблюдать, как острая катана вмиг рассекает изящную шею кицунэ, отделяя женскую голову с лисьими ушами от тела: голова шлёпнулась на первую ступень и попрыгала по лестнице вниз. Достигнув подножия, голова женщины по инерции упала с лестницы на землю и по траве уже покатилась к ногам Сонхва: он в ужасе застыл, точно в трансе таращась на распахнутые глаза, приоткрытый рот и… белеющую кость перерубленного позвоночника в кровавой мякоти мышц.       — Сонхва.       Голос отца вновь вывел его из мыслей, и Сонхва вскинул голову, наблюдая, как родитель медленно спускался по ступеням, протирая от крови клинок катаны. Не получив от сына ответа, мужчина нахмурился, повторно его окликая.       — Сонхва, я с тобой говорю. — отец приблизился к нему, не убирая катаны в ножны и огляделся вокруг. — Какого цвета мех был у младшей лисы?       Прямой взгляд родительских чёрных глаз неожиданно больно впился в его лицо.       Сонхва болезненно нахмурился, украдкой приметив мордочку в щели под серыми валунами: маленькая кумихо жалобно прижала ушки к голове, с опаской глядя на него бусинками-глазами из темноты. Опасаясь, что из-за долгого молчания и заминки отец может заподозрить его в… чём-то нехорошем, Сонхва поспешил взглядом вернуться к его лицу.       — Се… Серебристый, отец. — негромко проговорил он, нервничая, но стараясь сглотнуть горечь от лжи ожидающему ответа родителю. — Они… похожи. — ещё тише и горше добавил Сонхва.       К его облегчению отец ободряюще кивнул, хлопнув сына по плечу и убирая катану в ножны.       — Мать и дочь, как никак. — пробасил он, а затем наклонился за волосы подцепляя из травы отрубленную голову кумихо. — Ладно, пойдём — соберём с десяток наших ребят: надо прочесать излучину реки и сад, и будет у нас вторая лисья голова.       — Да, отец, — послушно отозвался Сонхва и с тяжёлым сердцем отправился следом за родителем.

***

      В небольшом городке у подножия гор в эту ночь на улице собралось множество мужчин: они выстроились у храма с факелами и попавшимся под руку первым орудием — у кого-то это был меч, у кого-то вилы, у кого-то тяпки и мотыги. Возле ног некоторых нетерпеливо крутились гончие, готовые к скорой охоте.       — У лисицы серебряный мех — смотрите в оба, она может притвориться лужицей или ручейком, — объяснял громогласно, стоя над молчаливой суровой толпой отец Сонхва. — При её появлении пахнет широкой водой, солью и лотосом — она будет пытаться скрыть себя возле ближайших источников воды. Мы обойдём реку по обоим берегам — нужно найти её нору. — голос отца вбивал слова в головы точно похоронные удары тайко. — Не дайте ей сбежать из города.       Неожиданно в толпе раздались рыдания и причитания: отец нахмурился, не двигаясь с места, а толпа напротив расступилась пропуская к нему раскрасневшегося мужчину с искажённым горем лицом.       — Он умер! Мой сын погиб! — прокричал он, вызывая роптания в толпе, жалостливые и хмурые взгляды.       Сонхва узнал его, в растерянности наблюдая за некогда собранным и обстоятельным господином Сумином — купцом, сына которого они должны были избавить от "чар" кумихо этим вечером.       В голове мрачно пронеслось предостережение юной лисички, и Сонхва позволил себе эту страшную неприятную мысль.       "Видимо от чувств к ней отказаться у него воли не хватило".       Отец нахмурился, глядя на причитающего купца с трясущимися плечами, и лишь суровее сдвинул брови.       — Чары этой ведьмы были сильными и слишком долго мучали безумием рассудок твоего сына, Сумин, — произнёс отец глухо наконец, вынуждая всех присутствующих прислушаться к его речи. — Мне жаль, что не сумели его спасти, однако сейчас нужно уберечь тех, кого ещё можно спасти. Выдвигаемся!       Его поддержали дружным хором, и люди с факелами в ту ночь покинули свои дома, разбредаясь по обоим берегам реки, обыскивая ниши у каналов и обшаривая в поисках лисьей норы каждый сантиметр заброшенного сада у колодца. Сонхва же отделился от общего патруля, двигаясь быстро и скрытно, чтобы добраться до края города — туда, где ещё стояла в крошечном подлеске старая плавильня. Он знал истинный цвет меха лисички и… надеялся, что это поможет ему её отыскать.       Огромные кованные ворота, впускающие и выпускающие любого жителя из города, с грохотом захлопнули на стальные засовы, и теперь кумихо оказалась заперта в городе, отрезанная от своих родных стихий, и Сонхва был уверен, что ей понадобится его помощь, чтобы выбраться за пределы этого капкана.       В подлеске Сонхва делал как учил отец: размотал сверток с фурином из хрусталя, окунул пергамент на нитке в кровь погибшей кумихо и повесил на ближайший кустарник. Через буквально полминуты ожидания, в тёмной тишине подлеска раздался тихий-тихий звон бусины о стенки фурина: подвеска дёргалась ровно в одном направлении в отсутствии даже малейших порывов ветра. Сонхва сам себе кивнул, в тревоге оборачиваясь на приближавшийся лай собак, и последовал глубже в подлесок, приближаясь к старой плавильне. И уже подходя к ней, в месте, где он когда-то обнаружил люк, ведущий к проложенным под городом трубам, Сонхва резко застыл, неверяще глядя на… фиолетовую лисичку, сидевшую в тени куста.       Пахнуло фиалкой и гвоздикой, — она повернула мордочку в его сторону, выглядя апатичной… и равнодушной? Сонхва резко зашагал к ней.       — Что ты делаешь?! — воскликнул он насколько можно было громко и возмущённо продолжил: — Ты должна скрывать свой запах! Разве мама не объясняла тебе, что в случае облавы нужно обтереться мхом и держаться в норе?! — едва эти слова сорвались с его губ, как он тотчас пожалел о них.       Мордочка маленькой аметистовой лисички исказилась, и у Сонхва сердце ёкнуло и тут же сжалось от боли и стыда — никогда в жизни он не видел у животного человеческие эмоции.       У лисички в человеческом взгляде выступил и застыл хрусталь безутешных слёз.       — Прости. — Сонхва сам не знал зачем это сказал; его извинения не имели смысла и он это отчётливо осознавал; однако затем он сел возле лаза, обтёр крышку от травы и слоя земли, с усилием подхватил край металлического люка и изо всех сил потянул его на себя, открывая перед лисичкой вход в систему труб. Из открывшегося зева пахнуло гарью, дымом и ржавчиной, рассыпался золотистый свет на его лицо и маленькую пушистую фигурку возле него, и разлился жар.       — Тебе нужно уходить. — негромко сказал Сонхва лисичке, однако она не сдвинулась с места.       Неподалёку раздались оклики и перекрикивания. Сонхва в панике, с застучавшим вновь сердцем, резво заозирался вокруг, но потом вновь обернулся к кумихо.       — Уходи! — умоляюще повторил он. — Ну, же. — он сильнее напряг занывшие от боли пальцы, чтобы удержать люк.       Притихшая кумихо всё же дёрнула ушками, распушила хвост. Ощерившись, лисичка бросила Сонхва в лицо последний взгляд, — а затем вдруг больно царапнула по обеим его рукам и молнией метнулась мимо огня в узком лазе. Крышка люка захлопнулась, и Сонхва в бессилии распростёрся на траве.