Тишина

      Возвращаться в школу после шестинедельного отсутствия было не круто. Если точнее — полный отстой. Изуку поправил лямку рюкзака. Все вокруг до смерти раздражали. Он встретился взглядом с каким-то одноклассником, чье имя не удосужился запомнить за несколько лет совместной учебы. Впрочем, его по имени тоже давно никто не называл, так что все было справедливо. Возможно, прищуренные глаза Изуку показались тому безымянному ребенку слишком ядовитыми, а может быть это новое присутствие за спиной Мидории, такое же удушающее, как полные ненависти зеленые омуты, но эффект один — он вздрогнул и поспешил отвернуться. Изуку тоже повернулся — навстречу светлым волосам и дерьмовой ухмылке. Бакуго опирался о стену, скрестив руки на груди.       — Развлекаешься? — Он ехидно спросил. За все время, проведенное в больнице, Кацуки успел сто раз извиниться и столько же раз послать Мидорию нахуй. Он приходил почти каждый день на те жалкие пару часов посещения после обеда, удушаемый виной и полный злости. Изуку в долгу не остался, ради развлечения придумывая вслух миллионы способов избить-покалечить-лишить причуды-убить дорогого друга. Потому что заслужил. Тот прятал дрожащие руки и огрызался, но судьбу принимал. Стыдно козлине.       На бесконечной злости и извращенной заботе строилась их хрупкая дружба, ведь нужно увидеть искалеченное тело своего друга детства, чтобы понять ценность бесполезной жизни.       — Конечно, безумно люблю отпугивать взглядом долбоебов. Моя новая суперспособность, — Мидория ухмыльнулся, — а может, ты был прав, причуда у меня все-таки появилась.       Бакуго закатил глаза, скривившись.       — Долбоеб здесь только ты, и шутки у тебя дерьмовые. Не стоило даже пытаться.       Кацуки забрал рюкзак Мидории, уже подходившего к выходу из школы. Даже если гипс со сломанной ноги сняли около месяца назад, Изуку все еще ходил в корсете после травмы позвоночника. Неудобно, но теперь Бакуго должен носить его учебники, а в школу можно надевать толстовки. Сплошные плюсы.       — Мама разрешила тебе прийти сегодня. Думаю, она почти оттаяла. Кстати, можно захватить вкусняшек для Псины по дороге, он обрадуется, — Изуку прищурился, подставляя улыбающееся лицо под теплые весенние лучи. Теперь его кудри казались солнечно-зелеными, как молодая листва. Он откинул челку с глаз, скосив взгляд на ждущего его Кацуки, после чего рассмеялся, стукнув его костяшками по лбу.       — Не строй такую недовольную рожу, тебе не идет. И как еще не понял за десять лет? Да ладно, ты любишь его, — Псина был котом Изуку. Его мама была против животных, но по рекомендации психотерапевта, у которого теперь наблюдался Мидория, они завели одного беленького. Предполагалось, что забота о маленьком создании поможет мальчику ускорить процесс восстановления, уменьшить тревогу и справиться с депрессией. Инко хваталась за любую возможность помочь своему сыну.       Что удивительно, Бакуго почти не выпускал из рук пушистое счастье, внезапно воспылав безграничной любовью и желанием защищать к своему новому ребенку. Изуку облегченно подумал: «Наконец-то хоть кто-то», — и старательно не комментировал мягкое поведение Кацуки, боясь обернуть вспять весь прогресс одомашнивания дикого блондина.       Который уже начал раздраженно сжимать и разжимать пальцы на лямках рюкзаков — новая привычка, приобретенная взамен вечных взрывов. Не круто угрожать причудой тому, кто по твоей вине чуть не умер, а руки девать куда-то надо. Мидория заметил нервный жест и вздохнул, поторопившись уйти из школьного двора. И правда, торчать в насквозь пропитанном негативными эмоциями месте вредно для здоровья. Они идут баловать Псинку!       Инко встретила их суматошно, в случае Каччана — несколько холодно. Конечно, она пыталась это скрыть, но Изуку все равно лишь облегченно вздохнул, когда женщина оставила их на кухне, закрывшись в своей комнате.       В отличие от нее Псина, врезавшись в дверь по пути, налетел на Бакуго и начал тереться о его ноги. Кацуки ради приличия вначале предпринял попытки его согнать, но быстро оттаял и наклонился к зверю. Кот уткнулся ему в ладонь.       Мидория заварил чай и поставил две кружки на стол. По пути к счастливому шкафчику Псинки, где хранились всякие кошачьи вкусняшки, он взъерошил волосы Каччану. Услышав легкое шуршание упаковки, зверь метнулся к Изуку, мгновенно забыв о госте. Только что обожаемый мальчик грустно посмотрел Псине вслед, вспоминая мягкую светлую шерсть под руками. Одолеваемый горем, он примостился на табурет у стены. Чай — лучшее лекарство при расставании.       — Хорош быть таким драматичным, — нарушил тишину Изуку, наблюдая, как насытившийся кот гордо упрыгивает с кухни. Он плюхнулся на соседний табурет, скривившись, когда беззаботно большой глоток обжег горло.       — Это тебя карма так наказывает. Смеешься над несчастьем других, как не стыдно, — и все-таки Бакуго ухмыляется в ответ. Примеру друга не следует — пробует напиток осторожно.       — Кто из нас еще смеется, придурок, — Мидория недовольно прищурился.       — Имею право, меня бросил собственный ребенок!       — Во-первых, он наш ребенок, во-вторых, меня он тоже бросил!       — Ну раз Псина такая сука, давай откажемся от него, сдадим на воспитание твоей матери.       Тут как тут светлое пятно врывается в комнату и мчится куда-то под стол.       — Смотри-ка, пришел прощения просить? А предложение Каччана звучало так заманчиво…       Кот мяукнул. После чего снова начал тереться о ноги, требуя ласки.       — Нет, я разочарован в тебе, сын, ты должен подумать над своим поведением, — сказано излишне серьезным тоном, — Иди приставай к Изуку, — несмотря на свои слова, мальчик протянул руки вниз, подбирая зверя.       — Мягкий, мягкий Каччан. Тебя так легко сломить.       — Я брошу Псину прямо в тебя, лучше заткнись, — угроза оказаться расцарапанным подействовала моментально — ближайшие пятнадцать минут они сидели в тишине.       Держаться дольше они были физически не способны. Изуку попытался дотянуться до чайника, не вставая со стула, после чего потерял равновесие и чуть не упал. Бакуго бессовестно рассмеялся над его неудачей. От внезапного шума испугавшийся Псина свалился с каччановских колен, царапаясь в попытке удержаться. Он неловко поднялся на все четыре лапы, раздраженно мотнул головой и гордо утопал за дверь, всем своим видом выражая презрение к нарушителю спокойствия.       Мидория поставил утешающую кружку свежего чая, наблюдая, как виноватый взгляд, посланный Псине вслед, сменяется чем-то спокойно-обрадованным.       — Мой герой! — Бакуго обхватил теплую кружку ладонями. А потом понял, какую ошибку совершил.       — Никаких героев в этом доме! И ты знаешь, я больше не хочу им быть, — сказал, как отрезал. Изуку остро взглянул на Кацуки, разозлившись от одной фразы. Нехарактерно для прошлого себя, но совершенно нормально для себя настоящего.       Чай показался слишком горячим. Бакуго только крепче сжал кружку в руках. Он попытался сказать что-то, не согласиться. Изуку был бы хорошим героем. Лучшим. Таким, каким сам Кацуки никогда бы не стал.       Он не проронил ни слова. Вина, снова вспыхнувшая где-то в желудке, заставила замереть. Холодный взгляд смягчился. Мидория слегка пнул его по щиколотке и закинул ноги другу на колени. Псина убежал — хорошее место пропадать не должно.       — Успокойся, пойду я с тобой в Юэй. Если так сильно хочешь… Но ты будешь делать мою домашку и продолжать носить рюкзак! — вернулся веселый блеск в глазах.       — Да хоть собачкой стану, без тебя героизм не имеет смысла, — голос Бакуго звучал сухо и грубо.       Он отвел взгляд и замолчал, подбирая слова.       — Я знаю, что ты не простил меня, Изуку. И сделаю все, чтобы стать лучше, доказать, что я изменился, — он прерывисто вздохнул, — Но ты должен смотреть на меня.       Изуку мгновенно стал серьезнее. Мальчик соскользнул со стула, чтобы притянуть голову Бакуго к своей груди. Он прижался к светлым волосам щекой, скрывая тоскливо сощурившиеся глаза.       — Я всегда смотрю на тебя.       Они снова молчали.