Понимание.

Мужчина громко кричал, срывая горло, оно уже болело, при каждом движении её пронзала острая боль. Он рыдал, охрипшим голосом пытаясь молить остановиться. Рука мужчины лежала рядом, её отрубили. Ещё не ясно, как он остался в сознании. Он мотал головой, с широко раскрытыми глазами он смотрел на убийцу. У него болел оставшийся глаз от вида крови. Собственной крови. Но стоило ли сокращать путь до дома ценой своей жизни? Мужчина задался этим вопросом уже много раз. Он видел мясо. Собственное мясо. Рот наполнился кровью, вкус металла был жутко неприятен. Однако выплевывать красную жидкость было бесполезно, незачем. Всё равно скоро время его смерти. И только сейчас он понимал, что убийца вполне мог отрубить ему голову сразу, но решил поиграться. Очень скоро возможность кричать перестала быть доступной. Ему отрубили нижнюю челюсть. Чем-то тяжёлым, острым, явно хорошо заточенным. Он уже не видел и никогда не вспомнит. Верно, а зачем надо было кричать? Все равно бы псих не прислушался к орам. Мужчина обмяк на окровавленном асфальте, теперь точно мёртвый. Стеклянные глаза, точно драгоценные камни, такие блестящие, закатились, волосы уже давно слиплись от крови. Мужчина умер с лицом ужаса и страха на лице. Не сможет он уже ощутить тех прикосновений, не сможет услышать слов и прочего. — Цыц, а то заметят ещё, — тихо проговорил убийца, улыбаясь. Да и тон был, вроде, слишком «дружелюбным» для того, кто только что убил человека. В добавок ко всему этому он еще и превратил голову мужчины в кровавую кашу. Невозможно было разобрать, где мозг, где глазные яблоки или, в целом, всё, что является головой. Убийца сверкнул красным глазом в темноте. Выглядел он ужасающе, в куче крови. Вскоре от трупа осталось лишь месиво из мяса и кое-где наполовину целыми, но неработающими органами. Будто жестокого растерзания было недостаточно. Но он был известен своими жёсткими убийствами, пусть и не всегда делал это по своей воле. Часто его заставляли. А после убийств по ночам, когда он спал, ему снились кошмары, раскалывалась голова и тошнило. И тогда убийца понимал, какой же он ужасный человек. Но ничего с этим он поделать не мог. Он у босса посмертно, если же попытается уйти, то он его хоть из-под земли достанет, заставит дальше выполнять его прихоти. Убийства совершать он позволял редко, но обычно была такая череда, где ему для нормального функционирования нужно больше негативных эмоций, и тогда вступает самое главное: убийства и пытки. Что может больше пугать, чем смерть? Очень скоро появился его, так скажем, «коллега». Да, его послали убивать одного, но коллегу ему всучили просто из-за того, что Алоглазый еще плохо ориентировался в этом месте, да и отправили его сюда в сонном состоянии, так что он мог бы легко потеряться. А, по мнению босса, Даст, а то есть его сыночек, отлично подходит для роли проводника. Босс не особо баловал своего сына, наоборот, к нему он был ещё строже, чем к остальным, кто находится в его руках. Пыльный был, как всегда, в куртке с капюшоном. Шарф он не носил, только хранил в своей комнате. Да и брата он знал от силы пять лет, прежде чем малыш печально умер. — Давай быстрее, босс не будет доволен, если мы задержимся, — с хриплым смешком напомнил его компаньон, подходя ближе. Его голос вывел Алоглазого из своих мыслей. Хорра жутко раздражало поведение Пыльного. Находиться рядом с ним уже было не выносимо. «Ну да, тебя-то ведь не будили в три ночи дикими криками», — про себя подумал Хоррор, хмыкнув, но в ответ своему коллеге лишь молча кивнул. Он немногословен, как всегда. *** Вскоре они были «дома», если это можно так назвать. Хоррор был слегка опустошен, поэтому, сразу после того, как помылся и перестирал грязную от крови одежду, ушёл к себе в комнату. Даст доложил об окончании задания своему отцу и поспешно покинул кабинет. Он по привычке пошёл не к себе, а к Хоррору. Дверь не заперта. Пыльный тихонечко зашёл. Его более высокий коллега сидел на кровати и глядел в окно, словно пытался рассмотреть там что-то помимо начинающего светлеть неба. Топор стоял в углу, старый, в крови. Деревянная рукоять начала потрескиваться, сам топор заржавел от крови. Хоррор лишь на мгновение посмотрел на Даста, а затем и вовсе отвернулся от него. Он не в настроении. Сероволосый закрыл дверь и тихо сел рядом с напарником. Честно говоря, Алоглазый впервые не возражал против присутствия Даста. Обычно он злился на него, часто доходило до драк. Они сидели молча. По крайней мере, до тех пор, пока Хорр не заговорил. — Чего пришёл? — Ничего, — Даст не нашёл, что сказать. Он был в некой растерянности. В ответ молчание. Через несколько секунд, которые прошли как вечность, Хоррор улёгся на кровать, положив голову на колени Даста, а тот начал перебирать крашенные в темно-красный волосы, что когда-то были светлыми, пшеничными, поглаживая своего товарища по голове. Они поняли друг друга без слов. Если же Хоррор так делал, то это значило лишь доверие и уязвимость в этот момент. И Даст относился к этому с лёгким трепетом, не желая потерять это с трудом выстроенное доверие. Его было получить непросто. И пока Даст возился с волосами Хорра, он не мог не поглядывать на его истощенное, худое тело. — Хомяк, — позвал голубоглазый своего коллегу. — М? — отреагировал он слабо. — Я лично для тебя убью любого человека, которого ты только пожелаешь. И я буду смотреть, как ты это ешь. Не будешь, то я начну кормить тебя насильно. В сердце Хоррора что-то кольнуло. Таким своеобразным способом Даст проявлял заботу. Даже среди убийц возможны такие чувства, как сострадание и доверие. Даже если с первого взгляда так не кажется. Однако эти эмоции не перебивали их жестокую и твёрдую натуру.