Над морем летела птица,
Летела, теряя перья
Одно, золотое с чёрным
Упало тебе в колыбель.
Кого эта птица боится?
К кому над волнами стремится?
Ты спи, не твои это крылья, ты спи, не твои это страхи, без них ты летаешь над морем подобно свободной птахе…
© Ahopa
Часть 1.1. Сай. Июнь, 25 лет после рождения Наруто.
Monrose — Strictly physical
+++
Сай сбегает из Конохи позорно, словно любовник от неверной жены, хотя он не удивится, если узнает, что его жена сама такая. Не то чтобы он сильно хотел жениться на Ино, но она была красивая, легкодоступная лично для него, ведь мечтала о своём Саске, с которым спала Акеми, несмотря на то, что Учиха с какого-то дуба решил затащить под венец Харуно. Они выросли, но Саю иногда казалось, что отношения между людьми так и не стали для него понятнее. Он не проникся ни нежностью, ни желанием к жене, с которой они как-то умудрились заделать ребёнка, хоть и стал чуть больше уважать за то, что в какой-то момент Яманака всё-таки смогла отпустить свою извечную привязанность к чужому мужу. Упустила, согласилась на дубликат, приняла и начала, наконец-то работать над собой. На людях они играли счастливую пару, дома в принципе всё тоже было спокойно, хоть и уныло. Они старались ради маленького Иноджина, которого Сай действительно любил. Ради сына он приостановил карьеру в Анбу. Но навсегда уйти из Анбу у него не получилось. Так что когда Данзо призывает их к себе с Акеми, он без раздумий соглашается на миссию. Предупреждает жену, прикрепляя стикер к холодильнику и позорно сваливает, надевая маску хорька. Корня больше не существует, но Шимура даже на инвалидном кресле без возможности самостоятельно передвигаться имеет какое-никакое влияние. Он тоже несколько пересмотрел свои взгляды с тех пор, как чуть не сдох от рук Учихи. Просто потому, что теперь никакого поста Хокаге ему больше не светит. Цель Сая и Акеми — какой-то дипломат с соседнего континента, решивший наведаться в Облако для заключения подпольного союза. Альянс всё ещё официально существует, но особо сильно ничего не поменялось: каждая деревня старается урвать себе кусок побольше, пожирнее и повкуснее. Найти делегацию не составляет никакого труда, они не сильно-то и скрываются. Убить охрану, состоящую из всего четырёх шиноби тоже. Захватить дипломата, единственно оставшегося в живых — проще простого. Дальше всё катится в пизду, потому что захватывают уже их. Сай давно не ходил на миссии Анбу, он не успевает даже среагировать, когда его коллегу Ящерку ловит в нутро какой-то страшной марионетки размалёванный знакомый мужик в маске мангуста. Он не понимает, как гуре Акеми могли пропустить приближение врагов. Ответ приходит секунду спустя: иволга возникает буквально из ниоткуда, выбивая точным ударом руки со светящимися когтями весь воздух из его лёгких. Вместе с сознанием. Приходит в себя Сай связанным, парализованным и с трудом ворочающим единственными доступными органами: глазами и ртом. — Ты жива? — первое, что спрашивает он у Акеми, которая мешком лежит на холодном каменном полу пещеры, в которой они решили заночевать с пленником. Акеми стонет, но не открывает глаз. В отличие от него, она может двигаться: перекатывается на другой бок, лицом к нему, точнее, маской, которую с неё почему-то не сняли. — Спасибо, — раздаётся из тёмного угла грота. — Вы за нас всю работу сделали, конохские лошары. Голос ехидный и грубый, за ним следует переливчатый женский смех. Иволга выходит на свет: оказывается, пока Сай валялся в беспамятстве, суновцы успели развести костёр. Хотя его парализованному телу вот ни жарко ни холодно. — Симпатичная мордашка, — комментирует куноичи, чьи длинные, золотые и волнистые волосы чуть ли не до рези в глазах искрятся в отблесках пламени. Сай понимает, что его собственную маску она крутит в пальцах, изящно сгибая тонкие запястья, на которые он почему-то залипает. — А девочка в твоём вкусе, Мангуст? Или мелковата? На самом деле, конечно, не намного уж брат Казекаге и эта странная девушка их старше. Самого Сая на год-полтора, Ако от силы на два. Только по жестам, грациозным движениям тел и тональности Сай понимает, что нарвались они на первоклассных убийц, про которых мало что знают, и которым никакой отпор сейчас дать не могут. Расслабились. Погрузились в свои проблемы. Решили почему-то, что… — … союз, — хрипит Сай, пытаясь сдвинуть бесполезное тело в сторону подруги. Никак. — У нас союз. Мы же вместе сражались на войне, Канкуро. — Да кому он сдался, наш союз, — Иволга кидает его маску в огонь. Фарфор пока не плавится, но краска сразу облупляется; все тщательно прорисованные самим Саем завитки превращаются в слёзы под прорезями для глаз. — Это ты тот сопливый болван, который помог уничтожить Сасори и Дея? Канкуро тоже выходит из тени и закатывает глаза, бедром пихая свою напарницу. — А что, всё ещё по ним страдаешь? — насмешливо спрашивает песчаник. — С кем тебе больше понравилось трахаться? — Пошёл нахуй, — легонько толкая кукловода в плечо, отвечает девушка игривым тоном. — В любом случае, оба сдохли. А ты мне даже не компенсируешь потерю. Саю становится неуютно, потому что он не ожидал таких тривиальных разговоров о сексе и смерти, когда они сами захвачены и непонятно, что с ними вообще собираются сделать. Просто убить или использовать как-то? И… как? Ладно он, но Акеми не выдержит ещё раз того, что с ней произошло когда она вступила в Корень. Не выдержит того, что произошло в ту ночь, когда она потеряла девственность. Тогда Саю было наплевать, но всё равно захотелось как-то её утешить. Проще всего было принести голову насильника в подарок. Или не голову. С тех пор он что-то понял о связях между людьми и определил свою привязанность к Икимоно, как братскую, пусть и не такую сильную, какая у неё была с родным сиблингом: Яхико. — Короче, сам приводи её в чувства, — бросает Иволга, наклоняясь над Саем. Канкуро куда-то утаскивает Ящерку, закидывая на плечо словно мешок с картошкой. Сай бы и рад выглядеть угрожающе, но он выглядит овощем, и, недолго думая, девушка стаскивает свою маску, закрепляя на поясе. У неё резковатые черты лица, тёмно-изумрудные с жёлтым ободком у зрачка глаза и русые тонкие брови вразлёт. На левой едва заметный белый шрам, но в остальном её светло-песочная кожа, которая не скрыта под одеждой, потрясающе гладкая и чистая. Либо ей не доводилось попадать под удар в отсутствии ирьёнина, либо… ладно, раз уж они так бездарно попались, стоит признать: она превосходный убийца. Стройное тело нисколько не напоминает Саю шикарную фигуру жены: у этой куноичи и грудь поменьше, и бёдра поуже, и ноги худее. Но всё это не играет никакой роли, когда она приближается достаточно, чтобы он почувствовал её запах — сладкий и горький, солоноватый и почти отталкивающий. Она пахнет смертью. Тыквами, цветами, морской солью и смертью. Кто вообще носит парфюм на секретные миссии? — Я ещё ничего не сделала, а у тебя сейчас уже штаны лопнут, — глумится девушка, бесстыдно кладя ему руку на пах. Сай с удивлением понимает что да, он твёрдый, несмотря на паралич. Впрочем, постепенно он начинает чувствовать что-то помимо лицевых мышц. — Что, жена перед уходом не отсосала? Ино ему никогда не сосала. Просто… ну, у них всё было по классике. В постели жена его смущалась, словно подросток. А у него не было какого-то особого желания проводить эксперименты. Что-то, видимо, мелькает на его лице, потому что брови Иволги взлетают под кривую золотистую чёлку в искреннем шоке. — Ну точно лошары, — тянет она. — Кто ж недоувлетворённым отправляется на миссии? С рыжей ты тоже не трахаешься? Сай с трудом мотает головой. И не знает, стоит ли опять напоминать про союз или просто молчать, в конце концов, его не страшат пытки. Жена, конечно, расстроится, если он вернётся покалеченный, и Иноджина не хочется лишать отца… — Давай я тебе подрочу, а ты мне расскажешь, что конкретно преследует Коноха в этом деле? — совершенно спокойно предлагает куноичи, присаживаясь перед ним в позу лотоса. Руку свою она убирает, но её запах всё ещё вокруг и дурманит похлеще яда. — Можешь даже покричать имя своей бабы, пока не добрался до неё. Она никогда не узнает, обещаю. Сай закрывает глаза и глубоко дышит, пытаясь при этом вдохнуть что-то помимо тыквы, цветов и солёной морской воды. Не получается. Ко всему прочему он слышит издалека стон Акеми, и явно не от боли. Боль появляется у него в напряжённых до предела яйцах. Почему он, действительно, не переспал с женой перед уходом? И когда в последний раз у них вообще был нормальный секс? Почему он, кстати, не пробовал ни разу изменить Ино, чтобы узнать чем так восхищались его друзья и знакомые, шёпотом делясь интимными историями? Его дыхание сбивается, когда он чувствует деликатные пальцы уже под резинкой штанов, дразняще скользящие по члену. У неё даже мозолей не так много, как ожидается от куноичи. — Так что, ты согласен? Он на всё согласен, только бы она продолжила. Эхом под высоким потолком опять отражается стон Акеми, но Сай едва воспринимает реальность, вся кровь из мозга отлила в нижнюю часть тела. Он даже не пытается высвободиться из пут, когда понимает, что может двигаться: подаётся вперёд, приоткрывая сухие губы для того, чтобы лизнуть языком дразнящий его запах. Иволга отстраняется за секунду до контакта. — Я трогаю тебя, — она кладёт указательный пальчик на его лишённый печати язык, скользя острым ногтем по слизистой и нижним зубам. — Но ты меня не трогаешь, коноховец. Твой рот мне нужен для другого. Конечно, Сай не собирается предавать деревню и Хокаге. Не собирается ничем делиться; он собирается стоически молчать до последнего и помереть в этой пещере с крошечной надеждой, что всё-таки получит хотя бы оргазм перед позорной кончиной. И он позорно быстро кончает, пачкая свою же одежду и её руку. Не произносит ни вслух, ни в мыслях ничьих имён: её не знает, жены не хочет, а никто другой ему даже не успевает прийти на ум, потому что Сай в принципе никогда никого не хотел так, как здесь и сейчас. — Блин, — Иволга смеётся, вытаскивая руку из его штанов и издевательски медленно облизывает испачканные его спермой пальцы. Он готов кончить во второй раз от этой картины. Если бы не частичный паралич и сладко-горько-солёный запах, честное слово, он разорвал бы эти пути одной силой воли. — Ну ты скорострел. Придётся тащить вас до Суны. Пусть Гаара разбирается. С этими словами она поднимается и зовёт Мангуста. А Сай трясётся в своих путах, как припадочный, не понимая зачем он покинул Коноху. Зачем опять пал под влияние Данзо и Акеми. Зачем решил вернуться в Анбу. Почему-то ему кажется, что даже если он выйдет из всей этой заварухи живым, то и для него, и для Ящерки ничего уже не будет как прежде.Часть 1.1. Акеми. Июнь, 25 лет после рождения Наруто.
Pyrokinesis — Я верю только в неизбежность зла
+++
Первое, что сделала Акеми, когда Данзо позвал ее к себе, это послала его как можно дальше. Она все еще злится на него, особенно за то, что он смеет пытаться распоряжаться ею так, словно она его собственность. Дед на ее вспышку не реагирует, дает ей высказаться, и затем начинает заново излагать суть дела. Им с Саем нужно найти и привести в Коноху дипломата, все просто. Сделать дело нужно изящно и тихо, в общем, именно так, как они умеют. Акеми меньше всего хочется идти на миссию и надевать маску, но особого выбора у нее нет, с тоской понимает она и переводит взгляд на Сая. У того теперь семья и ребенок, он вряд ли захочет пойти — Иноджина он обожает, для него он готов сделать все, и меньше всего ему нужно рисковать собой. Акеми готова принять отказ и начать уговаривать Данзо на кого угодно еще, хоть пусть Лемура привлечет, если уж на то пошло, но Сай неожиданно поддается. Коноху они покидают в своих старых масках: Хорек и Ящерка, дуэт, который давно уже нигде не появлялся. И лучше бы и дальше не появлялся, уже позже думает Акеми, когда неожиданно теряет контроль над ситуацией. Все шло как по нотам, пока с ними рядом не появились еще двое шиноби, которых она даже не почувствовала. Гуре ничего ей не передали, никак не предупредили, поэтому они с Саем попались в ловушку как два вчерашних генина. Обидно до слез, думает Акеми, оказавшись в плену марионетки. Она узнает ее почти сразу и с силой ударяет кулаком по гладкому деревянному боку. Сабаку но Канкуро, она уверена, что это он, пускай в Суне это и не единственный марионеточник. Это точно он, а она застряла в его тупой косматой кукле. Акеми пытается понять что ей делать, но на ум как назло ничего не приходит: Канкуро не убивает ее, хоть и может, значит и Сай вряд ли особо пострадает. Уже это немного приободряет ее, но не настолько уж сильно. Они все равно в руках у врагов, все равно попались и не знают, что им делать дальше. Им просто не хватило даже не опыта — мастерства, которое они подрастеряли с тех пор, как ушли из Анбу. Ками-сама, если она выживет, то пойдет к старому ублюдку на поклон. Он-то чуть Учиху не убил и это в его-то возрасте! Пора признать, что ей есть чему у него поучиться. Например, вылезать сухой из воды. Когда марионетка начинает распахиваться, Акеми думает было податься вперед и выпустить пару припасенных ею мурасаки, но ее успевают вырубить до этого. Она проваливается в забытье, из которого никак не может выбраться, хоть и слышит хриплый голос Сая. Акеми мутит, у нее не получается даже открыть глаза, но зато выходит перевернуться на другой бок. Она старается хоть немного успокоить его: она жива и умирать не собирается. Ей просто нужно несколько мгновений, чтобы прийти в себя. Посчитать ящериц. Мурасаки; сколько их у нее? Три должно быть, этого будет достаточно. Еще можно использовать кииро, но тогда есть вероятность того, что от их яда пострадает Сай. Чаиро тоже отпадают — судя по эху, они в пещере, и устраивать тут взрыв почти такая же хорошая идея, как и на заснеженной горной вершине. Да ей бы только отвлечь их, руки освободить, и тогда она отведет душу: хватит и Чисая, но лучше конечно Усуя и Атсуя, чтобы они выкачали из этих двоих всю чакру. У нее хватит своей-то на призыв? Акеми пытается прислушаться к себе, но ей как никогда дурно. От собственного недомогания она пытается как-то отвлечься, прислушиваясь к голосам, и чувствует, что во рту у нее становится кисло. Они говорят о сексе легко и непринужденно, а у нее все внутренности завязываются морским узлом. Она слишком хорошо помнит губы того проклятого нукенина на своем теле, его потные ладони и мерзкий член. Прошло уже больше десяти лет, Акеми все пережила: поболело и прошло. Только вот от перспективы пройти через все это снова ее едва не выворачивает наизнанку. И хуже всего то, что в этот раз насильник тот, в кого она глупо влюбилась в детстве. Акеми не Сакура, Ино или Хината, чтобы лелеять эту глупую привязанность на протяжении долгих лет, и мечтать о невозможном и ненужном, но жутковатый кукловод из Песка понравился ей еще тогда, когда она была невинной девочкой. Себя ребенком Акеми старается не вспоминать, чтобы не бередить старые раны, чтобы сберечь в себе хоть что-то светлое, а теперь придется не просто вспомнить — пережить. Комок желчи она кое-как сглатывает, запрещая себе паниковать. Акеми снова стонет, когда Канкуро закидывает ее к себе на плечо. Он уносит ее подальше от своей подруги и Сая, кладет — спасибо, что не кидает — на холодный каменный пол. Маску с нее снимают даже как-то бережно, но она не обращает на это внимание. С открытым лицом легче дышать, разум проясняется быстрее, но в глазах еще не немного рябит. — Неплохо, — задумчиво тянет Канкуро, рассматривая Акеми. Ей под его взглядом неуютно: он раздевает ее, примеривается и оценивает. Гадко. — Восхитительно. Брат Казекаге может трахать только связанных пленниц, — Акеми заставляет себя рассмеяться. Получается натужно и слабо, но хотя бы насмешливо. — Это у тебя только так встает, кинки такие, или иначе никто не дает? Ну, в целом, глядя на твою размалеванную рожу, я почти готова тебе из жалости дать. Говорят, что за благотворительность будет плюсик в карму. Акеми помнит его лицо и фигуру во время войны, помнит ловкие руки, дергающие марионетки за нити, помнит красивые темно-бирюзовые глаза и эту коварную усмешку у него на губах. Да дают ему и так, точно дают, но ей же надо что-то сказать, правда? Провоцировать его далеко не лучшая идея, особенно в их ситуации, она это осознает, хоть и не может удержаться от соблазна подлить масла в огонь. Она и про Сая забывает на мгновение, потому что злится. Да почему же все дерьмо всегда происходит с ней? Акеми злостью пытается вытравить страх: это просто секс, ничего такого. Это не что-то невероятное, это не что-то невиданное, это не что-то, что она уже не проходила. Ей, самое главное, уже не четырнадцать и она никакая не девственница. — Языкастая, — смеется Канкуро. Он снимает с себя маску. — Значит, знаешь кто я? — Мудак ты, — выплевывает с чувством Акеми, которая не знает, легче ей от того, что она его лицо видит или нет. — Мудак и редкостная мразь. Но ладно, что уж. Я посплю, хорошо? Все равно ты минуты три от силы попыхтишь. Канкуро щурится и вдруг переворачивает ее. Акеми неудобно в такой позе, тем более на полу, но у нее руки хотя бы связаны перед ней. Хотелось бы назвать это упущением с его стороны, но нет: она ладонями-то едва шевелит, связали их хорошо, ни одну печать не сложить. Плохо еще то, что тело ее неважно слушается, поэтому даже если она зарядит Канкуро по яйцам ногой, то вряд ли даже попадет. Призвать, что ли, Чисая? А дальше что? Она надеялась, что очухается как всегда быстро, но не похоже. Дед ее убьет. Данзо с нее живьем шкуру спустит когда узнает, как бездарно они попались. Она его даже обвинить ни в чем не сможет, потому что правда позор. — Думаешь перетерпеть? — Канкуро оголяет ее быстро и ловко, пусть и не до конца: тянет вниз язычок змейки на жилете, задирает черную водолазку, расстегивает лифчик и приспускает штаны вместе с трусиками. В пещере прохладно, от этого соски Акеми тут же твердеют. — Прости, ты будешь активной участницей всего происходящего. Акеми фыркает, нисколько не веря ему, но ошибается. Канкуро будто бы ее тело откуда-то знает, прикасается к ней так умело, что она быстро начинает плыть. Она была уверена, что ей будет противно, что ее вывернет наизнанку от воспоминаний, которые яркими образами должны предстать перед ее глазами. Вместо этого она намокает, вместо этого стонет, когда Канкуро покусывает мочку ее уха и мнет грудь. Он перекатывает ее соски между пальцами, трет и щипает их, явно наслаждаясь теми стонами, которые ему удается из нее выжать. У него это получается ужасно легко. С Неджи она едва вздыхала: он был красивым, как с картинки, она водила ладонями по его белым, перевитым мускулами, плечам и спине, царапала ногтями низ твердого живота и удовольствие получала в итоге просто от самого факта близости. С ним ей почти удавалось поверить, что она не грязная и сломанная, а нормальная. Такая же как все, не больше не меньше. То, что Акеми до сих пор хочется для кого-то стать особенной, она заталкивает куда подальше и поглубже. Спит с Саске, с которым они в чем-то похожи, и делает вид, что все хорошо, хотя толком ничего не чувствует. Не может, так бывает, она привыкла. Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо. Канкуро ловкими и умелыми прикосновениями развеивает эту иллюзию. Акеми, оказывается, может течь, пачкая внутреннюю сторону бедер прозрачной влагой. Она может хныкать от того, как ей болезненно-сладко выкручивают соски. Она задыхается от мокрых укусов и поцелуев, которые он оставляет на ее губах, когда она поворачивает голову. Его пальцы толкаются в нее тогда, когда она уже подмахивает бедрами: сразу два, и даже им узко. — Ты хоть не целочка? Нет? А узкая такая, словно тебя вообще никто не трахал, — тянет за ее спиной подозрительно довольным тоном Канкуро. Акеми бы хотелось, чтобы он просто взял ее и все, но он специально с ней возится, чтобы удовольствие у нее смешалось со стыдом и унижением. В четырнадцать ее просто грубо и больно оприходовали, не думая о ней и наслаждаясь совсем юным девичьим телом. Акеми плакала тогда только при Сае, потому что он-то был ее Хорьком, ему видеть ее такой было можно. С Канкуро она начинает плакать уже сейчас: по щекам катятся слезы, которые она пытается спрятать в своих руках. Ей хорошо, ей нравится, и уже от этого хочется выть. Да уж, три минуты и перетерпеть. Член у Канкуро толстый, не такой длинный, как был у Неджи, но больше, чем у Саске. Акеми позорно хнычет, когда он толкается им в нее, заполняя до самого основания и давая момент, чтобы привыкнуть. Это не доброта с его стороны, не вежливость, потому что Канкуро гортанно стонет раз, потом другой. Шлепает ее по выпяченной задницей и начинает двигаться. Он комментирует все: ее узость, как она сладко сжимается на его члене, свое желание искусать ее грудь, планы проверить глубину ее глотки, издаваемые ею звуки. Замолкает он только тогда, когда она кончает. С ее губ срывается пронзительный вскрик, эхом отражающийся от сводов пещеры. Сай слышит ее. Должен слышать. Стыдно. Канкуро еще трет ее клитор пальцами, чтобы она дрожала подольше, но и у него терпение на пределе. Несколько рваных и грубых толчков, которых для Акеми уже слишком много, и он замирает. — Неплохо, — кидает Канкуро, когда отстраняется от нее. Он натягивает на нее обратно одежду, которая неприятно липнет к мокрому и грязному телу. — Продолжим в Суне, ты ничего так. Акеми становится тошно, и она даже не знает от чего: от собственной беспомощности или того, как предательски сладко сводит у нее низ живота при мысли о продолжении. Да будь проклят этот союз!