Не пытайтесь покинуть Омск. Ну, пожалуйста…

             Вы всё ещё кипятите? Тогда я иду к вам стирать простыню!       У всех моих знакомых стояли обычные стиральные машинки. Здоровенный железный ящик, ещё советский, внутри которого при работе громко шумел электродвигатель. Такая же имелась и в нашей семье — только уже неделю как сломанная. Единственный на всю деревню мастер был загружен заказами до осени, городские заламывали цены вполовину стоимости машинки, отец никак не мог договориться на работе с каким-то «Васьком», а куча грязной одежды уже выпирала из корзины и грозила превратиться в капище кого-нибудь вроде японского духа грязи.       Поэтому мне оставалось лишь достать здоровенное, литров на двадцать, цинковое ведро, залить водой до половины и сунуть внутрь кипятильник. После чего сесть на табурет — ждать, положив смятую в ком простыню на пол рядом.       Да, я чистюля. Поэтому даже не подумал вывесить простыню во двор и дать просушиться: больно мне надо потом спать на белье с ароматом течной кобылы!       Оная кобыла стояла возле меня и явно пребывала в смешанных чувствах. Ушки её выдавали то смущение, то досаду.       Наконец она определилась и, отвернувшись, выдала:       — Зануда.       Хорошенькое начало!       — Ты бы предупредила, что у тебя внутри брандспойт настоящий, — буркнул я.       — Я извинилась уже! И вообще, раньше у меня столько не было.       — Значит, всё-таки было! — повернулся я к ней и в упор посмотрел на серую мордашку. — Чего сразу не сказала?       — Откуда ж я знала, что ты такой… брезгуша, — Оленька только передёрнула плечами, но по сложной цепочке ассоциаций я догадался, что она как бы махнула метафорической рукой.       — Послушай, — протянув руку, я положил ладонь ей на холку и чуть потянул, заставив пони повернуть голову и посмотреть на меня. — Да, я брезгливый, но не только в этом дело. Мы с тобой в шатком положении.       Кобылка тихонько фыркнула, но не попыталась вырваться.       — Как ни крути, мы с тобой разных биологических видов, поэтому, если хоть кто-то хотя бы чуточку заподозрит, чем мы с тобой занимаемся, то от клейма извращенцев сроду не избавимся. Пойми, это в большом городе при желании можно переехать в другой район и начать заново среди незнакомых людей. А тут всё у всех на виду, все обо всём знают, и даже пять, десять, пятьдесят лет спустя припомнят. Ну, допустим, мне наплевать, я через два года уеду в универ поступать и по возможности останусь жить в городе. А ты-то как будешь? Мало того, что тебе ещё четыре года учиться, что ты одним своим присутствием и так внимание привлекаешь — так ведь ты никуда ещё и не денешься толком из этой деревни. Хочешь, чтоб от тебя всю жизнь шарахались и за спиной шептались, называли шлюхой?       Пока я говорил, губы Оленьки то поднимались, то опускались, под конец она вовсе опустила взгляд. Да и мимика у неё оказалась богаче лошадиной, поэтому я быстро понял, что она вот-вот расстроится. Честно, мне не хотелось доводить её, но лучше резануть правду-матку сразу.       — К тому же по всем законам мы с тобой равны во всех правах. А это значит, что в теории за наши с тобой игры мне светит арест и обвинение по паре-тройке статей, — на секунду я замолчал, перебирая в памяти нужные пункты уголовного кодекса. — У меня большие планы на жизнь, и я не хочу их сходу псу под хвост пускать.       — Ну и что нам делать? — глухо спросила Оленька.       — Давай просто будем осторожнее, — я аккуратно потрепал кобылку по холке. — Я не отказываюсь помогать тебе, но всё-таки…       — Ладно, я поняла, — кивнула она. — Правда.       Связался ведь на свою голову. И только потому, что не смог в самом начале сказать: «Мне неинтересно с тобой возиться». Хотя никогда молчать в тряпочку не умел и не собирался. Даже со взрослыми. Нет, особенно со взрослыми.       Моя Номер Один как-то сказала мне, что многие в школе считают меня чуть ли не легендой. Якобы так отзывались уже давно покинувшие школу старшеклассники. Но мне до них не было никакого дела. Собственно, моих друзей среди ровесников можно по пальцам одной руки пересчитать; и со всеми я дружил потому, что они уже сейчас казались более-менее взрослыми.       В отличие от Оленьки: она-то как раз была обычной девчонкой — с поправкой на то, что пони.       Может, мне захотелось обзавестись обычным другом-подростком? Скажем, в порядке эксперимента. А что, вполне в моём духе.       — Антон? Кипит…       — А? — я вскинул голову.       — Кипит, говорю, — Оленька потыкала копытом в бодро бурлящее и парящее ведро.       — Да ёптвою!.. — вскочив с табуретки, я ринулся выдёргивать кипятильник.       Только долив пару кастрюль холодной воды, я рискнул засунуть простыню внутрь: весело побулькивая, вода поднялась почти до края, остановившись в считанных сантиметрах. Я уже собирался вычерпать лишнее, как Оленька опустила голову и ухватила ртом ручку.       — Фофли фа фафний фвор, — прошепелявила она и без видимой натуги подняла полное ведро, удерживая его лишь зубами.       Ещё одна пометка: пони удивительно сильны.       Конечно, с точки зрения физики ей было удобнее нести груз, который расположен по центру её тела, чем груз понёс бы я одной рукой с туловищем, наклонённым вбок. Но Оленька сейчас удерживала над землёй почти двадцать килограмм и только одной мускулатурой шеи!       В общем, со стиркой у нас неожиданно заладилось. Вдвоём мы устроились на небольшой, выходящей на огород веранде, где Оленька принялась бодро месить передними копытами простыню в ведре — мне оставалось только держаться подальше, чтобы не оказаться замоченным. Почему пони так любят брызгаться?       Спустя каких-то полчаса свежевыстиранное полотнище трепетало на ветру. Денёк стоял неприлично жаркий, до прихода родителей оставалось ещё пару часов… должно успеть высохнуть!       Чувствуя, как отлегло от сердца, я уселся на старом диване. Тот жалобно скрипнул, когда следом на него забралась пони, заняв всё оставшееся место. Некоторое время мы просидели неподвижно. Лично я наслаждался тишиной, а Оленька… ну тоже, наверное. Или думала о чём-нибудь.       — Так… сколько у нас там осталось? — подала она голос.       До меня же дошло, что она по-прежнему была раздетой, в одной лишь серой шубке, а я щеголял только наспех натянутыми шортами.       — А надо? — спросил я, а сам бросил взгляд по сторонам. Высокий дощатый забор отделял огород от соседей с двух сторон, с третьей находился дом, а четвёртая выходила на крутой речной склон.       — Надо, — убеждённо, даже слегка возбуждённо сказала кобылка.       — Тогда у нас ещё минут… двадцать, — с тихим вздохом сказал я. Данное слово надо держать.       — Чур, сейчас моя очередь, — наклонившись, Оленька выразительно обнюхала низ моего голого живота и пах, даже сквозь ткань я ощутил жар её дыхания.       — Валяй… — только я дал добро, как она прихватила зубками край шорт и потащила их вниз.       Чего уж таить, смотрелось эротично.       Правда, меня чуть не пробрало на смех, когда она стала пристально, словно строгая тётенька-врач, разглядывать мои причиндалы. Приблизилась вплотную и снова принюхалась, щекоча тонкими волосками на кончике носа. Поддела копытом — не таким уж жёстким на ощупь — мошонку, провела по члену снизу вверх.       А потом неожиданно лизнула самый кончик. Вот тут-то я позорно взвизгнул, одной рукой вцепившись в подлокотник, а другой — в гриву кобылки.       — Ты чего? — Оленька уставилась на меня круглыми глазами.       — А ты? Ты… — по ощущениям, я сглотнул колотящееся у горла сердце, — зубы чистила?       Клянусь, я услышал звук, с которым закатились её глаза. Потом она открыла рот, показывая белые, в отличие от обычных лошадей, зубы. Широкие и ребристые. Которые наверняка могут очень больно клацнуть.       Вот так: «Кусь!».       — И вообще, — попытался я отогнать разыгравшееся воображение. — Минет на втором свидании?       Вот сейчас пони тихонько всхрапнула, а потом тихонько заржала. Именно что заржала.       — А кто сказал про минет? — посмеиваясь, спросила она. — Ты же меня потрогал? Вот и я тебя, только языком. Копытами тебе не понравится.       Шах и мат.       — Ладно, продолжай, — проворчал я. — Только не обслюнявь…

* * *

      Я вырос на статьях из интернета. Никакой чуши, которая встречалась в бумажной литературе или журналах, вроде совета: «Для первого партнёра найдите парня постарше и поопытнее». Вот только тот, кто «постарше и поопытнее», просто лишит девчонку девственности и добавит в список побед. Хотя, насколько помню, эту журнальную статью мне давала почитать моя Номер Один. Интересно, она на что-то намекала тогда?       Как бы то ни было, статьи из просторов всемирной сети казались куда толковее. О том, как выстраивать отношения через обнимашки, поцелуи, обнажение груди и прикосновения к гениталиям сквозь одежду. О том, что вагинальный секс — не единственная форма сексуальных взаимодействий, когда оба партнёра получают удовольствие; есть множество различных форм, замещающих его: минет, куннилингус, просто мастурбация руками друг другу. О том, как подготовиться к первому анальному сексу, с очень детальным и чисто техническим описанием. И, конечно же, о том, как заняться сексом вообще в первый раз.       Всё это я и взял на вооружение.       Правда, Оленька явно намеревалась сломать все эти инструкции, но раз я решил, что ни-ни, пока не облапаю её как следует, то так и будет.       Поэтому размеренная летняя жизнь продолжалась. Некоторое разнообразие привносили занятия математикой, по которым у нас выработался определённый порядок: сначала мы вкратце повторяли предыдущую тему и занимались примерами. Нерешённые и неправильно решённые переделывали до тех пор, пока не получался нужный результат. После продолжали тему прошлого занятия или брали новую. Заодно я неустанно напоминал Оленьке, что здесь для неё не школа, и если она что-то не понимает, то пусть сразу спрашивает. В противном случае только зря время потратит, «оплачивая» мои услуги.       В отличие от занятий, характер «оплаты» не оговаривался, что давало мне большой простор для воображения.       Поэтому на первых порах кобылка часто лежала на спине с раскинутыми задними ногами и поджатыми передними, пока я осматривал её с ног до головы. Кровать едва вмещала нас двоих, так что лежали мы очень плотно.       Животик и пупок Оленьки оказались вполне человеческими, не считая короткой плотной шёрстки, в которой неподалёку от паха терялась пара сосков. А вот хвост оказался для меня настоящим сюрпризом: не просто торчащая метёлка, а настоящая отдельная конечность — очень мускулистая, толще моего запястья. Голая плотная кожа спускалась от него к чуток выпуклому анусу и абсолютно конской вульве. Спереди на ней находилась крупная складка кожи, по которой легко было понять, что кобылка возбуждена: стоило мне начать касаться её интимных местечек, как эта складка принималась сжиматься и разжиматься — «подмигивать». А иногда и «брызгать» чуть вязкими каплями, но теперь, наученный горьким опытом, я заранее подстилал под круп кобылки бумажные полотенца.       Ещё я выяснил, что мои сухие пальцы кажутся ей грубоватыми — начался поиск подходящей смазки. Моя слюна слишком быстро высыхала, сахарные сиропы или мёд были опасны из-за риска развития дрожжевой инфекции, от жидкого мыла или шампуня могло развиться раздражение. Из имеющегося в доме годилось только подсолнечное масло — в небольших количествах, разумеется, чтобы потом легче было отмыть.       Только на пятом по счёту занятии я решил зайти дальше. Ну как зайти: Оленька этот рубеж перешла ещё во время «постирочного случая».       Началось всё как обычно: кобылка закончила решать примеры, уже привычно разделась и улеглась на кровать, посматривая на меня в ожидании. Я проверил задвижку на двери, затем разделся сам, но после этого не улёгся к ней, а достал из шкафа скатанное одеяло.       — Сегодня я хочу другого, — ответил я на её вопросительный взгляд. — Хочу полизать у тебя.       Идея пришлась Оленьке по вкусу, потому что она не только быстро кивнула, но ещё и возбуждённо засопела, начав подёргивать хвостом. И вполне покорно снесла мои попытки найти нам обоим удобную позу, пока я так и эдак подсовывал одеяло ей под круп.       Наконец, я улёгся промеж её поднятых и разведённых в стороны задних ножек; на моих глазах ей вульва «подмигнула» даже безо всякой стимуляции. Проведя пальцами по половым губам, я почувствовал большее чем обычно тепло.       Решившись, я наклонился вплотную, помедлил — и лизнул самый краешек плотной кожи.       На удивление, оказалось неплохо: мягкая кожа проминалась под языком и возвращалась на место, стоило отодвинуться. Половые губки раскрылись и «подмигнули» несколько раз подряд, а от изголовья кровати послышался сдавленный вздох.       Вот только меня беспокоил какой-то слабый запах: не здорового тела и шерсти, а чего-то…       Бля, моча! Когда она мылась-то?!       Я поймал себя на том, что уже секунд десять смотрю куда-то в сторону, не рискуя сглатывать собравшуюся во рту слюну.       — Перерыв, — объявил я сдавленным голосом. — Пойду согрею воды, чтобы ты смогла подмыться.       Вскочил и быстрым шагом двинулся из комнаты, на ходу натягивая трусы прямо на стояк — когда только успел появиться?!       Вслед мне раздалось обиженное ржание:       — Зануда!