Мы умрем в один день

Хотелось убежать. Хотелось забыть кто ты и убежать, просто бежать сломя голову, лишь бы оказаться подальше от злосчастного места аварии, где посреди проспекта стоял сам Ким, так крепко ухватив за шею женщины, которая как две капли воды напоминала его мать. Но так же рационально парень понимал, что это невозможно. Его мать умерла, ее душу очистил жгучий огонь. Разве после смерти человек может стать ёкаем? Разве после смерти таким людям, как она дают шансы в мире духов? Но Сынмин не знает. Не знает, потому что потерян. Он сходит с ума, его сердце вот-вот проломит ребра, а после и само остановится, лишь бы не чувствовать тот ужас, который эта женщина вызывает у него в груди. — О, милый, а я уж думала не узнаешь родную матушку, — улыбка ее ужасающа, она больше напоминает звериный оскал, заставляя кровь в жилах застыть. — Ты не моя мать, — Ким сопротивляется. — Конечно твоя, милый... и я здесь, чтобы убить всю твою семью, — ее слова звучат как песня, точно колыбельная, но не как угроза, и именно это вгоняет парня в ужас. — Моя семья, в том числе ты, давно мертвы. — Да что ты? — широкие глаза существо переводит на Чонина, пялась по-сумасшедшему пугающе. Ян отползает дальше, но глазами так неотрывно смотрит в ответ, будто пытаясь понятно сущность напавшей на них тени. — Я стала лучше, мальчик мой, — взгляд тут же становится ласковым до боли в сердце. Она никогда не смотрела так на Сынмина. — Мы сможем вновь стать семьей. Я исполню твою мечту о тихой домашней атмосфере, я подарю тебе то, что в свое время не смогла, — Сынмин не может перестать слушать, не может перебороть себя и заставить ее мертвой куклой лежать у его ног. — Я подарю тебе материнскую любовь о которой ты так мечтал, просто возьми меня за руку и мы убежим. Слезы, что мешают смотреть трезво, катятся по щекам. Он на грани. Он корит себя за осознание того, что он бы хотел уйти, хотел поверить существу, что назвало себя его матерью, но он не может ей поверить. Он не доверяет даже себе, куда там темному ёкаю. Он хочет сломаться. Хочет скинуть с плечей груз и умереть, просто хочет, чтобы это поскорее закончилось. Но вдруг парень осознает, что опасность угрожает вовсе не ему, тень пытается навредить, подкравшись к Чонину, но осознание проходит слишком поздно. — Сынмин, это не она! — крик разносится по улице, когда Ким голову резко оборачивает в сторону направляющегося к ним Босана. Он потерял бдительность. Онрё замахнулась на него рукой, что тут же обросла пугающими шипами. Тонкий вскрик Сынмин слышит над ухом, когда его тело обхватывают тонкие ручонки. Страх пронесся перед его глазами за миг до удара, когда он осознал, что Чонин закрыл его собой в попытке спасти. И Ким в ответ обнимает крепко, вдруг чувствуя, как вокруг них возвышается золотой купол, так сильно напоминая щит. Крик онрё разносится вокруг, так сильно ударяя по голове, но в следующий миг все затихает. Блондин боится открывать глаза, боится оторваться от крепкого плеча, а Сынмин и не спешит отпускать, хотя смотрит трезво на пыль, что рассыпалась перед ними на темном асфальте. — Нинни, зачем ты сделал это? — совсем тихо шепчет Ким, потому что голос его слабый и осевший. — Я не мог по-другому! — Ян резко отстраняется, руками упираясь в чужую грудь, не позволяя приблизиться. — Она бы... она бы убила тебе и глазом не моргнув, Минни, я не мог просто смотреть... Жалостливый всхлип вырывается из груди, а дрожащие плечи пробирает холод. — Не злись на меня, — прикрыв глаз просит младший, руками вытирая слезы с бледного лица. — Прости, я не злюсь, — Сынмин, осознав свою ошибку, прижимает его к себе и гладит по волосам, целуя мягко в висок. — Просто я так за тебя испугался. Чонин цепляется за старшего, как за последний отголосок надежды, который вот-вот норовит выскользнуть из хватки и растворится в темноте. Ведь темнота уже подобралась к ним, она наступает на пятки, заставляет пятиться и убегать. У Чонина нет сил убегать, он первый попадет в ее лапы, но рядом Сынмин. Сынмин никогда не позволит этому случиться. — Минни... — вдруг голос его срывается в рыданиях, заставляя Кима напрячься и заглянуть в залитое слезами лицо. — Там... Чанбин, он... Мысль о самом страшном и непоправимом затмила разум, а стоило парню обернуться, сердце замерло. Его хватка на чужой спине ослабла, лицо потеряло всякие эмоции и краски. Босан на корточках сидит около бездыханного тела, вытащенного из груды металла. Сынмин ненавидит свою силу, потому что в такие моменты он понимает, что абсолютно бессилен. Парень отпускает Чонина и тот послушно ступает маленький шажок в сторону. Ким с лица волосы убирает и так медленно подходит ближе. Дарума кидает полный отчаяния взгляд через плечо, пытаясь что-то сказать, но если бы он только знал что. Он не станет признавать, что глубоко в душе понимает, как чувствуют себя люди, потеряв кого-то из близких. Дарума никогда в жизни не признается кому-либо, что когда-то до беспамятства давно он был таким же простым человеком. — Это все из-за меня, — Сынмин на колени падает около чужих ног и лицо роняет в ладони, выдыхая сбито. Не осталось у него слез, чтобы обмыть чужую душу слезами в последний раз, да и вряд ли бы Чанбин это одобрил. Он всегда хотел, чтобы все вокруг смеялись и он скорее воскреснет, нежели позволит кому-то горевать именно из-за своей смерти. — Это все из-за меня, я во всем виноват, — горестное чувство пожаром разрастается в груди, заставляя сгорать в чувстве вины, которое никто из присутствующих не смог бы отрицать. — Это не так, — но Босан все равно отрицает. — В этом нет твоей вины, Сынмин. В этом никто не виноват. — Я почти сдался! — во весь голос срывается парень, пытаясь до Ина донести главную суть. — Я хотел пойти с ней! А все потому что я устал, я хочу спасти всех, а получается только наоборот, — глаза его загораются ярче, чем когда-либо, лицо краснеет от злости, вены на шее светятся так же, как и на руках, весь он в тот миг превращается в звезду на грани взрыва. — Я никого не смог спасти! Злость порождает в себе силу, которой Ким никогда раньше не испытывал, а Босан, выждав нужный момент, одним лишь щелчком пальцев каждую заряженную частичку отдает мертвому телу, которое в тот же миг, словно ударенное током, вздрагивает, открывая глаза. — Мать твою! — громкие слова разнеслись по проспекту, пока Со инстинктивно выставляет руки вперед, пытаясь защититься от уже былого удара. Но вдруг осознав, что ничего ему не угрожает, а все вокруг, вроде бы, в порядке, душа отлегает. — Ким, а ты чего рыдаешь? Сынмин, слезы которого тут же останавливаются, как глупый смотрит на ожившего старшего. Крайне сильно хочется хорошенько надавать ему по шее, чтобы больше такого не творил, но будет эгоистично. — Вообще-то ты умер, — пытаясь выдавить из себя максимально спокойным голос, поясняет парень, но все равно тон его дрожит и срывается. Чанбин бровь выгибает, будто чужие слова звучат, как дешевая отмазка. Но стоит ему обернуться, увидев собственную машину, что превратилась в кучку металлолома, осознание накатывает ледяной волной. — Ой, а правда что ли? — Как бы, да, — кивает лениво Босан, поднимаясь. — Но теперь все в порядке. Сынмин выдыхает несколько раз, заставляя дух вернуться в тело, но спокойствие и даже радостность Чанбина выбивают из колеи и заставляют раздражаться. — Ты себе шею свернул, идиот! — злостно шипит Ким, уходя прочь. Со лицо кривит от представления данной картины. Искренне признаться, ему не очень интересно, парень слишком сильно горюет по разбитой вдребезги машине. Стоит подумать как он будет объясняться перед страховкой, но вдруг и мыслей парня выбивает вскрик: — Нинни? Чонин податливой куклой падает на землю. Сердце уходит в пятки. Сынмин, не находя себе места, кидается к младшему, его голову кладя на свои колени. Он по щекам несильно хлопает, пытаясь привести в чувство, но Ян не отзывается и совсем не реагирует на какие-либо попытки привести его в чувство. Чанбин не теряется, он головой понимает, что не все травмы могут быть видны невооруженным глазом. Он задирает чужую футболку и прощупывает живот, проверяет целостность ребер и именно на этом этапе зубы сжимает, растерянно шипя: — У него два сломанных ребра. И... — он глазами бегает по хрупкому телу. — Возможно внутреннее кровотечение. — Нет-нет-нет, только не это, — Ким руки прикладывает к чужой груди в попытке хоть как-то помочь, сделать хоть что-то, но дарума, стоя неподалеку, останавливает: — Ты отдал слишком много энергии на воскрешение Со. И даже если бы ты был полон сил, не удалось бы, — дух замолкает на долгий миг, заставляя наперед осознать простую, но ужасающую истину. — Он умирает, Сынмин, ты ничего не можешь с этим поделать. Его время истекло.

***

Сынмин наперекор всему решил, что ни Босан, ни кто-либо другой не станет решать, истекло ли его время жизни. Скорая доставила их в клинику, в которой Ян все время до этого проходил лечение. Йери застала Кима таким: всего в пыли, лицо и руки в царапинах, глаза опухли и раскраснелись. — Мы сделаем все возможное, — так тихо произнесла она, хотя в глазах парня девушка видела понимание того, что они бессильны. Чанбин оставался рядом столько, сколько позволили обстоятельства. Сынмин отпустил его быстро, прося как следует позаботиться в первую очередь о себе. Сам же Ким был обязан позаботиться о младшем. Разумеется, никто бы не впустил его в операционную, но знакомые после четырехчасовой операции поделились тем, что Ян получил обширные травмы и... одному богу известно, как он выжил. Сынмин не был богом, но он знал, об этом так любезно сообщило ему происхождение блондина. И если только Чонин является сыном духа, значило ли это то, что его семья была знакома с подобным потусторонним явлением? Знали ли они о существовании дарум, знали ли они о нападении онрё? А если знали, то почему отпустили Чонина на улицу этим вечером? Сынмин запутался. Он не думал, что все случиться настолько быстро. Верните его во вчерашнее утро, тогда все было так хорошо. Небо за окном медленно начало проясняться. Двери отделения распахнулись, в коридор влетели родители Чонина, по виду которых стало тут же понятно, что они все знают. — Где он? Где Ян Чонин? — так умоляюще кинулась женщина к первому же на своей дороге врачу. Сынмин встал, привлекая внимание. Джиу заметил его первым, отрывая жену от дежурного и ведя дальше к Киму, по лицу которого и так было понятно, что дела обстоят не наилучшим образом. Врачи предположили, что Чонин должен выжить, его состояние чудом чудесным стабилизировалось, а пробуждение светит через несколько часов. Ян старший заверил, что все будет в порядке и Ким может идти домой, но Сынмин стоял на своем, потому что знал намного больше мужчины и холодной головой понимал: ничего уже не будет хорошо. Чонин умирал, его силы угасали на глазах и Мин не был к этому готов. Ему в разы проще было бы принять свою смерть, нежели наблюдать за тем, как Ян медленно и болезненно покидает этот мир, а он, словно будучи за решеткой, не может сделать совершенно ничего. Все это время они играли в игру без правил и не могли предугадать ход противника, пока не поняли, что их противником были они сами. Их игра изначально была обречена на проигрыш. Чонина переместили в реабилитационную палату. Кажется, Ян Миён действительно собирается ночевать около сына и это казалось довольно простой вещью. Просто Сынмин не привык... Рядом с его пациентами никто никогда не ночевал, они всегда были одиноки. Ближе к девяти утра Ким спустился в кафетерий, им всем стоило поднабраться сил хотя бы от крепкого кофе. Отца семейства срочно вызвали на работу и Миён с чистым сердцем пообещала приглядеть за Чонином. Сынмин не завидовал возлюбленному, Сынмин был до слез в глазах рад, что хотя бы одному из них повезло. Ким поднимается по ступенькам наверх. В клинике становится больше людей, все приходят на лечение и начинают свой рабочий день, но для самого парня ночь так и не закончился. Он не хочет спать, он обязан быть рядом с Чонином до самого конца, когда бы тот не наступил. Два стаканчика кофе в обоих руках обжигают кожу, но он не обращает внимания. Его узнают многие врачи и парень заставляет себя приветливо улыбаться им в ответ, хотя сейчас хочется только скрыться в одиночной палате. Дверь за ним закрывается, парень проходит коридорчик приемной и ошарашено останавливается около прохода, потому что он стал свидетелем того, чего бы никогда не смог предположить. Глаза Миён, рука которой держала руку Чонина, светились чистым золотом. Женщина тут же отворачивается, взгляд пряча, а уже в следующий миг они вновь блестят простым темно-карим. — Вы... — Ким пытается что-то уверенно произнести. — Вы..? — Что? — но Ян делает вид, что совершенно ничего не было и встает, чтобы забрать у парня кофе. — Не притворяйтесь, госпожа Ян, я видел ваши глаза, — он вмиг серьезнеет. — Вы воскрешенная, не так ли? Чужая смелость поражает Миён, но она не спешит подтверждать. Женщина ставит стаканчик на тумбу, сама возвращается на свое место. Ее глаза мельком исследуют юное лицо сына, который сам является историей ее воскрешения. — Моя сделка была вынужденной, — тихо молвила Ян, брови грустно сводя к переносице. — Я умерла во время родов и не могла оставить Чонина, потому что кроме меня у него никого не было. Он бы остался совершенно один, а я, хоть и не горела желанием жить в трудные годы, не могла позволить себе бросить собственного малыша на произвол судьбы. Дарума, что дал мне второй шанс, наградил меня двадцатью годами жизни. Иногда мне кажется, что они заранее знали, что Чонин до двадцати не доживет, — ее губы растягиваются в грустной улыбке, но глаза все еще блестят надеждой. — Когда ему поставили диагноз, я была уверена, что это не помеха и я смогу все исправить, но потом осознала, что неспособна помочь. И тогда моя жизнь рухнула, я была готова сдаться, но... Чонин показал, что никакая болезнь не способна его сломить. Ведь он... — Сын дарумы, — договаривает за нее Сынмин, вызывая у женщины чистое недоразумение. — Откуда ты знаешь? Ким взгляд отводит, потирая кожу на руках до красных следов. — Мой дарума – его отец. Миён почти что сознание теряет от шока, который испытала в тот миг. Кажется, ее мир схлопнулся на этом конкретном моменте, на словах Сынмина, на его взгляде, который не врал. Кажется, в тот момент она осознала куда больше, чем за предыдущие сорок лет жизни. — Ты хотя бы знаешь, кем на самом деле является Ин Босан? — глаза ее сверкают искорками, а из груди вырывается тихий истерический смех, из-за чего Ким знатно напрягается. — А я хочу знать? — бровь выгибает парень, из-под лба глядя на Миён. — Он король, — сказанные слова заставляют долгую паузу звенящей тишиной накрыть палату, вгоняя Сынмина в неподдельный шок. Он был готов отрицать, был готов махнуть на все рукой и попросить замолчать, но этот факт стал для него последним элементом в запутанном пазле. — Он самый древний и самый сильный дух счастья. Единственный Дарума, который носит имя. Теперь я понимаю, почему ты настолько живой. В тебе его энергия и... — Миён улыбается скромно, смущаясь. — И любовь к его сыну. Ты уникален... ты чистое чудо. — Тогда вот почему онрё не смогла навредить нам, — Миён давиться вздохом, молчаливо выпрашивая пояснения. — Авария произошла из-за того, что за ними гнались онрё, а когда оно было готово убить меня, Чонин закрыл меня собой и... вокруг нас засветилось что-то подобное куполу. — Иногда любовь может материализоваться, — задумчиво хмуриться Ян. — Говоришь он закрыл тебя собой?.. Ваше желание защитить друг друга могло побороть грани реальности и возвыситься к чему-то настоящему, защищая вас и в физической форме. Это работает словно крылья ангела, которыми ты ментально можешь обернуться. Уникально, — Ян мотает головой, поражаясь магии, которой Ким был пропитан с ног до головы. Сынмин слушает крайне внимательно, хотя понимать становится все труднее. Отсутствие сна, все еще не угасший адреналин в крови сделали свое дело и Ким начинает соображать медленнее. А Миён поражена. Она чувствует силу, что окутала парня напротив, она чувствует, насколько огромна его воля и настолько силен его дух. — Ты можешь его спасти? — совсем тихо спрашивает женщина, в руках комкая край кофты. Она обязана это спросить, обязана попытать судьбу, молясь всем духам, чтобы в этот раз фортуна ей улыбнулась. Она замирает, ей так чертовски страшно вновь услышать в ответ то самое "нет", которое сказал уже каждый, кого она встречала. Но Сынмин не тот, к кому стоит протянуть руку, он абсолютно безнадежно мотает головой: — Нет. Женщина поникает. — Но я сделаю все, чтобы его спасти, — Ким перебивает. — Возможно это будет стоить мне слишком многого, но я пожертвую всем, что у меня есть, если это его спасет. Возможно фанатизм Сынмина в каком-то роде напугал Миён, но она не смогла его остановить. Парень уходит, срываясь на бег вниз к выходу. В его голове есть план, а препятствий опьяненный чувствами разум не видит. Чонин сказал, что если старший вздумает спасти его ценой своей жизни, он убьет себя и даже не подумает продолжать жить с новыми силами. Тогда почему бы не лишить Яна возможности наносить себе вред? Звучало невозможно, но Сынмин собирается нарушить любые законы реального и прибегнуть к способу, который всю свою жизнь считал глупыми выдумками старой деревенской ведьмы, которая в детстве послужила ему источником знаний о мифах. Именно поэтому, оказавшись дома, парень быстро переодевается и хватает с полки ключи арендованной машины.

***

Нервы не покидают его весь путь в Инчхон. Парень все время оглядывается, будто чувствует присутствие Босана рядом и блокирует свои мысли, не позволяя духу до них добраться. Но он король, как сказала Миён, и даже пусть Сынмин не был уверен, что это называется так, Ин все равно был сильнейшим, находясь на вершине духовной иерархии. Что же, это нагоняло на мысль о том, что скрыться от него не выйдет. И как никак попытаться стоит, учитывая слова самого духа о том, что Ким не столь уж и слабее него. Парень жмет на газ, он уже ждет на своем личном профиле сотни десятки штрафов за превышение, но ему плевать, ему нужно добраться до деревни как можно скорее. Он знал, что угроза в виде ёкаев никуда не делась, Ким всего лишь убрал их предводителя. Почему дарума не объяснил с какой целью онрё прикинулась его матерью? Неужели им известно и Сынмине абсолютно все? Неужели они знают все его слабые точки и давят на них, выжимая из парня все соки в попытках сломать? Вот только он все равно продолжал дышать, как бы сильно его не душили. Он ждал вопросов от Чана в роде "что стряслось?". Ведь Ким никогда не приезжает без предупреждения. Сынмин признается себе, что боится. Прямо сейчас ему придется сесть за кухонный стол, где обычно они проводили все серьезные разговоры, усаживая напротив Чана. И он не знал, поверит ли ему старший. Никто не отрицает, что тот может сказать, что Киму пора бы бросить курить то, что он курит. Но это Чан... И если он поверит, он будет крайне расстроен тем фактом, что он стал последним, кому Мин об этом рассказал. Парень пытается привести мысли в порядок, когда съезжает на проселочную дорогу, что ведет к их отдаленному домику. Ким замечает, что серого внедорожника нет на месте, кажется Чан куда-то поехал. Возможно это хорошо, у Сынмина будет больше времени, чтобы поразмышлять, но он может начать нервничать еще больше, когда нужным момент оттягивается. Дом также закрыт, а брать запасные ключи, спрятанные за цветочной клумбой, смысла не было. Чан ухаживал за цветами, хотя никогда прежде этого не делал. Ведь это были цветы племянника, которые он посадил в восьмом классе, впервые пытаясь дать чему-то жизнь. Ким опускает голову, проходя мимо клумбы, ведь цветы – единственное, что останется после него. — Сынмин? — знакомый голос Бана раздается за спиной. Сынмин оборачивается, пытаясь не сразу выдать свою нервозность, хотя ладони потеют, а щеки горят. — Что стряслось? Это было тяжело. Не легче, чем могло бы быть, но тяжелее, чем хотелось бы. Сынмин не смог усидеть на месте, он шагами мерял кухню, обводил ее взглядом, заставляя себя не смотреть на Чана, который упер лицо в кулак и слушал всю речь молча от "а" до "я". Когда Ким делал паузы, он не подгонял, лишь ждал, когда племянник соберется с мыслями. Наверное, просто потому что он был разбит. И вовсе не Сынмин был в этом виноват. За весь разговор, что занял у них каких-то два десятка минут, Бан не проронил ни слова, он дышал тихо, будто был шумом ветра и вовсе не слушал. Но Ким знал, что он слушал. Сынмин терзал себя, его пожирало чувство вины и предательства, он не знал, что ему делать. Он потерян. Но именно Чан всегда выводил его на нужный путь. Ким падает на стул, руки устало роняя на свои колени. Его щеки алые от эмоций, что вихрем рушили в его душе все, что только-только устоялось. Он вновь ощущает себя ненужным, абсолютно чужим в родном доме, он чувствует себя ничтожно слабым. — Боже, почему же ты не рассказал мне этого раньше? — Бан так разбито падает на колени перед Кимом, его руки хватая в свои. Он обжигает их короткими поцелуями, прислоняя к горячему лбу. Больше чем Сынмин, вину чувствует только Чан. Младший сжимает холодные ладони в своих руках в ответ, будто пытаясь сказать, что все это не так страшно. — Я не мог. Я не должен был рассказывать, тебе бы жилось намного легче, зная, что я просто умер от остановки сердца. — Да почему же ты так думаешь? — парень брови сводит и глаза зажмуривает сильнее, головой мотая. — Почему ты думаешь что по какой-либо причине, знаю я ее или нет, мне станет легче хоронить тебя? Почему ты думаешь, что если я буду знать причину, мне будет легче смириться с тем, что в этом всегда будет и моя вина? Потому что Сынмин привык, что за ним никто не станет скучать. Возможно Чан допустил ошибку, никогда не говоря Киму то заветное "я скучал" после долгих отъездов младшего в Сеул. Он так редко говорил ему то робкое отцовское "я люблю тебя", которое бы напоминало о его важности в жизни старшего. — Я люблю тебя, понимаешь? Люблю мелкого, каким бы ты не был. Я любил тебя всегда, хотя редко показывал, но ты значишь для меня больше, чем что угодно в этой жизни. Так что даже не думай, что что-то поможет мне чувствовать себя легче, когда ты умрешь. Бан резко отрывается от пола, чувствуя неудержимую нужду выпить. Он кидается к шкафчику, из которого достает надпитую бутылку крепкого виски и два широких стакана. Алкоголь льется, плещась на дне, один стакан Чан пододвигает к младшему, второй тут же осушает сам. — Ты не выпьешь всю бутылку сам, — тихо и отстраненно бурчит Сынмин, бровью ведя. — Конечно же не выпью. Ты мне поможешь. Ким не сдерживает приглушенного смешка. Что же, Чаном стоит гордиться, он изо всех сил старается держать себя в руках и шутить, чтобы расслабить племянника, да и себя в придачу. — Ничего, — кивает он бодро, наливая себе и Киму вторую порцию. — Мы со всем справимся. — Это еще не все, — совершенно неожиданно говорит Сынмин, из-за чего Бан давится, чувствуя, как виски противно шипит в носу. — Какого хрена? Я уже успел смириться! — в его глазах совсем нет злости, только отчаяние и испуг. — Давай говори, я готов. И даже видя, что не готов, Сынмин вдохнул поглубже: — Я сказал, что умру перед следующим мартом. Только Чонин, — парень горестно отводит взгляд. — Он при смерти. Его болезнь неизлечима, а в аварии, в которую он попал, он получил еще большие травмы. Его жизнь вот-вот оборвется, но прошу пойми, я не могу позволить этому случиться. Моей силы не хватит, чтобы излечить его и при этом остаться живым самому. — Ты хочешь пожертвовать собой ради него, — утверждает дядюшка, понимая все наперед. — Да. Я... я очень хочу, чтобы он жил и больше не знал о грезах болезни. Мне не жаль отдать за это свою жизнь, хотя я знаю, что это будет эгоистично. Я не могу сидеть сложа руки, когда знаю, что могу сделать хоть что-то. И Чан понимает. Может быть не до конца, но понимает, его сердце бьется с чужим в унисон и он чувствует, как Сынмин пытается спасти Яна. И Чан не может остановить его на пути, который выбрал Ким. Все же, жизнь Бана научила, что в конечном итоге его младшенький всегда принимает правильные решения. — Скажи, что ты хочешь сделать и я помогу, чем смогу, — так решительно выпаливает старший, надпивая теперь с горла. Он доверяет Сынмину и знает, что в конце все сложиться так, как было предначертано судьбой.

***

Местная ведьма, может быть, ведьмой и не была, но азы колдовства знала уж точно. Ее дом был обвешан травами, оберегами и иконами, каждый уголок пах чем-то лечебным, а полки ломились от книг. И сколько бы лет не прошло, ничего не менялось. Сынмин первый заходит на территорию женщины, с тихим скрипом отворяя калитку. Бан идет за племянником следом, хотя ведьму любил не так и сильно. В прошлом он часто говорил Киму, чтобы тот не ходил к старухе, но Сынмин в чем-то был слишком непослушным, все равно забегая к ней по вечерам. — Здравствуй, Ким Сынмин, — стоит парням показаться на крыльце, сидящая на лавочке старуха заговаривает, улыбаясь весьма по-доброму. — Вы помните меня? — Ким удивленно поднимает брови. — Я не настолько стара, чтобы потерять память, дорогой, я все еще помню, каким ты был любознательным в свои юные годы. Я ждала тебя, — она сверкает маленькими глазами, в уголках которых за многие годы сформировались морщины и складочки. — Во сне мне сказали, что ты вновь придешь на мой порог, только теперь вовсе не чтобы спросить о давних мифах и зельях. Скажи, если ошиблась. — Ну, — тот пожимает плечами. — Все верно. Кажется и объяснять не нужно ничего. Вы поможете? — Скажи, что нужно, а тогда уж и я скажу, помогу ли. И дядюшке своему скажи, чтобы не мерял меня таким отвратительным взглядом, — ведьма смеется от души, заставляя Чана отвернуться, цокнув языком. Сынмин замолкает на какую-то долю секунды, чтобы с мыслями собраться, а лишь после говорит: — Вы рассказывали, что люди могут заключать сделки не только с духами. Вы говорили, заключить сделку со смертью тоже возможно, если ты достаточно силен духом. Что если я заключу с ней сделку, прося о сохранении жизни одного человека? Мой дух достаточно силен для этого? — Откуда ж мне знать? Сделку заключить-то можно, вопрос только в твоей силе, воскрешенный. — А что если мой дух слабее нужного? — Ты умрешь. Простота ее тона выбивает из колеи, заставляя Кима отклониться, а Чана за спиной напрячься сильнее прежнего. И все равно Сынмин понимал, что другого выхода нет. В голове его созревала идея попросить смерть об услуге, что Чонин умрет только лишь от старости, а никакие раны или травмы не смогут его сломать. Ведь Ян пообещал, что если Сынмин умрет за него, он самовольно уложит себя в гроб. Именно поэтому Ким стремился поближе к смерти, чтобы второй раз за жизнь заглянуть ей в глаза и попросить о помощи. Только лишь... согласиться ли она?

***

— Мне не нравится эта идея, — напряженно бурчит Чан, руки скрещивая на груди и ногой постукивая по пирсу. Сынмин, который разбирал тяжелые лодочные цепи, поднял на него взгляд. Он моргает часто, пытаясь от яркого солнца скрыться, после взглядом обводит длинную цепь и вновь возвращается к Чану: — Мне тоже. — О, так я еще могу тебя отговорить? — Бан присаживается рядом, помогая распутать металл. — Никогда не поздно, хён, вот только смысла в этом нет. Сынмин пожимает плечами, давая понять, что пути назад нет, хотя в груди Чана все еще покоится последняя надежда. Наверное, Ким выбрал самый страшный способ смерти для себя: утопление. Тяжелая цепь послужит грузом, что не позволит ему всплыть, а Чан будет спасателем, который вытащит его из воды, если младший сам не всплывет через пять минут. План казался безупречным, пока он был в голове и безупречность его наводила на мысль о том, что что-то обязательно пойдет не так. — Что же, — громко вздыхает парень, снимая с себя футболку и обувь, оставаясь лишь в легких джинсах. — Пожелай мне удачи. Даже не ожидая чужого ответа, парень наматывает на себя тяжелую цепь и шагает с пирса. Тело тут же сковывает холод озерной воды, но Ким не поддается, лишь понемногу выпуская воздух из легких. Все силы уходят на то, чтобы сохранить спокойствие. Смерть явится, если звать ее, сосредотачиваясь на своих мыслях. Как парень и ожидал, оказалось это задачей не из простых, когда воздух кончается, а мозг медленно, но верно начинает отключаться. Но он обязан держать себя в руках. Кожа постепенно привыкает к холоду, ноги пачкаются о мул, что разносился по дну, пока сынмин, закрыв глаза, зовет смерть, но даже приблизительно не понимает, чего ждет. Воздух стремительно кончается, мелкие пузырьки ползут по лицу, стремясь вверх. Легкие начинает сковывать, желание вдохнуть переходит на какой-то подсознательный уровень, но во рту лишь пресная вода заместо желанного воздуха. Надежда на успех рассеивается в воде, как и последний вздох парня. Его тело обмякает после нескольких конвульсий, как вдруг он чувствует на себе не ощутимый ранее холод. Вот она... так выглядит смерть. — Побороть свой страх, чтобы вызвать меня? Достойно уважения, — черная фигура с небольшими белыми глазами, больше похожая на бесформенное пятно, незаметно усмехается. — Для чего ты звал меня, утопленник? Сынмин ловит себя на мысли, что может говорить, но времени обдумывать это нет. — Я хочу попросить тебя об услуге, — смерть внимательно слушает. — Ты можешь хранить жизнь одного человека, пока природа не заберет его с собой? — А какой будет твоя плата за эту услугу? — склоняет она голову к плечу, заинтересовавшись. Она узнала Сынмина, узнала силу, о которой в потустороннем мире гласили слухи, что прямо сейчас оказались правдой. — Моя жизнь, — уверенно кивает Ким, ни мига не колеблясь. — Пусть его тело будет неуязвимо для ранений, даже если он нанесет себе их сам, а взамен я отдам тебе свою жизнь. Лишь дай мне немного времени. — Сколько ты просишь у меня, утопленник? Сынмин взгляд отводит, задумываясь. Он не знает сколько ему нужно времени, чтобы попрощаться и чтобы спасти Чонина. — Дай мне две недели. Если я не умру раньше, забери меня в этот же день через две недели. — Хорошо, — смерть довольно кивает. — Твоя жертва достойна, утопленник. Ты спас род единого духа дарумы, ты спас наследника Ин Босана. — Постой, — Ким тормозит ее до того, как тень собирается растворится в воде. — Что ты имеешь в виду? — Чонин, мальчик, из-за которого твое сердце ровно бьется, однажды, спустя много лет после своей смерти станет предводителем духов счастья, замещая своего отца. Ты подарил целой нации потусторонних существ будущее. Ты достоин сил, которые дают тебе жизнь. Сынмин понимает, что при жизни держит его именно смерть, но парень пользуется лишней данной ему минутой: — У меня есть еще один вопрос, — смерть прикрывает глаза, слушая в последний раз. — Я могу победить онрё? Из уст тени слышится тихий, но такой самодовольный смешок. Кажется она ждала этого вопроса, но при этом чувствует разочарование, что Ким не додумался сам. — Только лишь испытав счастье, что будет равно великому горю, ты сможешь победить само горе. Сынмин закатывает глаза, ведь совсем не готов сейчас разгадывать загадки. Его дух все еще в теле, но само тело отключилось и мозг совсем не соображает. Сынмин на пороге смерти, но та прощается, не собираясь забирать его с собой: — Что же, утопленник, тебе пора на сушу, — одним лишь взмахом руки цепи рушаться, а дух возвращается в тело. Ким, очнувшись, в панике отталкивается от дна, руками гребя на волю. Чан уже места себе не находит, вот-вот истекут те самые пять минут, хотя он готов прыгнуть и раньше. Он уже готов броситься в воду, готов сам утопиться, лишь бы достать младшего из пучины. Но вдруг над поверхностью показывается голова, Ким рот широко открывает, заходясь в паническом приступе кашля. Он из последних сил карабкается к пирсу, хватаясь за протянутую руку Чана, который вытаскивает его из воды. Сынмин падает на бок, откашливая воду из дыхательных путей. Чан заботливо убирает волосы с лица и накидывает на дрожащие плечи махровое полотенце. Ким слишком сильно дрожит, аж зубы цокают друг о друга, поэтому Бан спешит накинуть поверх и свою легкую куртку. — Удалось? — обеспокоенно спрашивает старший, когда видит, что племянник кое-как пришел в себя. — Да, — с тяжестью в голосе хрипит младший. — Мне удалось совершить самый эгоистичный поступок в своей жизни и при этом не подохнуть. Бан поникше вздыхает. Он осознает, насколько паршиво чувствует себя Сынмин, но в то же время оба знают, что Чонин человек слова не меньше, чем они сами. Вряд ли бы он нарушил данное на эмоциях обещания и никто не рискнет этого проверять. Сынмин знает, что Чонин будет зол, когда поймет. Чонин будет метаться от мысли к мысли, пытаясь найти другой способ, пока не поймет, что ни один из них не приведет его к смерти, потому что на долгие годы вперед он станет для нее невидимкой. — Он возненавидит меня, да? — дернув щекой зачем-то спрашивает русоволосый. Чан бы хотел сказать "нет", но он не знает Чонина столь хорошо. Их действие, точнее, поступок Кима, был самой грандиозной ложью во благо, которую Бан видел в своей жизни. Он взял в этом участие, что автоматически делает его объектом ненависти для Яна. Чан бы хотел верить, что однажды Чонин их поймет.