dietro le quinte

Дима возвращается в номер в полудрёме, желание спать, усталость, переживание за вылет своих и горечь собственного поражения перемешались в коктейль — ударяет в голову, ведёт в сторону, а ещё зачем-то ужасно смешит. Завтра надо сказать Бебуру, что он безмерно крутой и сильно спасал Диму от скуки за столом. Завтра надо от души поболеть за Серёжу и Антона. Завтра надо попробовать какой-то фантастически вкусный торт, который рекламировала Олеся. Завтра, может, заглянуть в комментаторскую хотя бы на чуть-чуть. Нахуй завтра, в общем-то. Дима добредает до нужного номера, стучит, потому что это не его — и с порога попадает в двойные объятия. — Ты сражался как лев, — это восхищённое от Антона, потому что он сегодня — максимальная поддержка всех. — Ты такой сонный котёнок, — это от Игоря, который в объятиях жмётся ближе — так стоят на краю пропасти и решаются сброситься вместе. — Чё не спите вот? — ворчит Дима. — Я там чуть не уснул пару раз. — Мы видели, — усмехается Антон и пропускает Поза в номер. Их стандартные комнаты рассчитаны на двоих. Тут чуть больше — две руины, одно переживающее счастье, посреди какие-то мужики — и солнце, ещё только занимающееся на горизонте, но уже на своём природном любопытстве мчащее заглянуть в чужие окна и посмотреть, кто выжил сегодня. Для игры в карты слишком много мыслей о смерти. Может, надо вернуться к психотерапевту. В номере свой психотерапевт, впрочем — поцелуи без предупреждения, потому что все слишком сонные, чтобы говорить, и слишком взбудораженные смесью эмоций, чтобы действительно пойти спать, — и мини-бар, заботливо пополненный любимыми напитками. В сонливость добавляется пьянство. Дима и Игорь с бокалами виски в руках полулежат на кровати, пока Шаст немножко суетится у холодильника: он выбирает колу, потому что не хочет никаких рисков с утра, и обязательно со льдом. Они пьют за победу Антона; Шаст смотрит на Игоря и Диму — уставших донельзя, обозлённых и расстроенных, но уже по-своему успокоившихся, — и думает, что уже победил. — Ладно, на самом деле не могу не сказать… — Игоря смешно ведёт, он сам смотрит с каким-то удивлением, словно не может понять, откуда звук. — Или щас вот не смогу сказать… Короче, серёжка ебать. — Бля, Серёжа вообще держался жёстко, — соглашается Дима, не поняв, о чём речь, — ещё и за него болеть завтра, ну это ну куда это, а тебя без поддержки тоже невозможно оставить. Антон извиняющеся вздыхает. И он бы соврал, если бы сказал, что хотел бы сейчас с пацанами ругать собственное невезение или чужие ходы, потому что завтрашний финал греет сердечко, и если он что-то выиграет, он обязательно потратится на них — купит какой-нибудь хуйни для Димы и Игоря, которая их радует, но которая в трезвые дни вызывает лишь смешок, мол, и вот на это тратиться? — или просто отведёт их в шикарное заведение, чтобы там напиться и нацеловаться под лучшие биты. Впрочем, это можно и дома. Вот, точно, надо им напомнить: они вернутся домой, дома будет здорово, а отсюда они вывезут только воспоминания о том, до чего же смешной непредсказуемый Бебур или ворчливый Коваль, которого обязательно надо позвать в какие-нибудь свои шоу, чтобы сидели два Димы бесконечно смешно язвили, из-за них за свои косяки краснела креативная группа, а Антон бы замирал со смешным еблом из-за того, как ему нравится чужая игривая злость. Ещё у Антона план: когда они будут пересматривать нарезки с Ковалем, или Пашей, или Снейлом, надо обязательно ткнуть Игоря в то, как людям идут татуировки — ну, будто он не проводит языком по черноте на кожи Димы и не ловит от этого свой кайф. И обязательно затащить Игоря в тату-салон. Как хорошо, что будет завтра — и дни после. Антон только хочет это озвучить, как Игорь прерывает его тихим рыком — то ли от того, что напомнили о выигравших, хотя вроде это уже перестало так царапать, то ли от того, что забрали его каламбуры, то ли своей тигриностью прячет пьяную отрыжку — с ним всегда всё непредсказуемо и на это всё обычно жёстко хочется подрочить. То, насколько сильно Антон обожает Игоря, не измеряется ничем — разве что знанием, что солнце приходит посмотреть на этот мир только из-за них. Игорь тянется к Диминому уху и зубами снимает серёжку — удивительно, что у него получается, даже если он пьян — всё ещё непонятно, что в этом вечере пьянит больше, но никто не будет в этом разбираться, — и кладёт её на тумбочку. — Я про это. — Игорь, ебать, а если бы ты страстно вдохнул, проглотил её и стал бы задыхаться? — с полной серьёзностью говорит Дима. — Как бы мы этот перфоманс объясняли врачам скорой? Это хуже, чем ситуация, когда у чела что-то в жопе находят. Игорь фыркает. — Если Антон не заберёт завтра хоть какой-нибудь кубок, мы знаем, как его привезти домой, — развивает он мысль Поза. — Но это вообще откуда у тебя? Я такую не помню, — он вертит серёжку в руке. — Это буква “а”? Дима присматривается, словно сам не помнит, что нацепил, хотя в этом есть что-то обереговое — или проклятое, с учётом того, кто это подарил. — Это постоянный крик. — Или имя чьё-то? Игорь, как обычно, бьёт проницательно — между делом, словно и даже и не метил попасть в цель. Дима лишь усмехается, зато Антон слишком громко глотает колу: он знает про имя и знает, что это не его — а могло бы быть. Игорь в целом понимает, что лучше этот разговор не продолжать, и возвращается к Диме просто полежать у него на груди. Слишком устал от чужих переглядок и каламбуров. — Мы спать вообще собираемся? — ворчит Антон. — Нам ещё покурить надо, — вздыхает Дима. Антон смиренно принимает и это. После вчерашнего мгновения, когда мир остановился и чувствовалось, что он рассыпается в трещинах из-за насмешки карт, когда они с Игорем обнимали друг друга, хотя находились в сражении, в Антоне проснулась его особая покорность. Он поэтому и в комментаторской сегодня был хорош: он отлично умеет чувствовать, когда кому-то надо дать больше пространства, он очень умеет быть ведомым — и в этом его сила. До покурить они доходят минут через пятнадцать, выйдя на балкон. Игорь тут же осматривает себя: — А мы когда в халаты успели переодеться? — Ты не помнишь? — с испуганной заботой спрашивает Шаст. — Нет, — Игорь, напротив, ничуть не напуган, ему даже нравится проваливаться в собственном сознании. Они же тут всё-таки подчиняются правилам игры, вообще самой идее игры — вот и он не против поиграть сам с собой. Дима занимает одно из двух кресел, стоящих на балконе. Он-то помнит, что это случилось тогда, когда Антон подлёг наконец-то к ним, запустил руку под футболку Димы — Поз легонько щёлкнул его по носу: “О, точно, Антош, молодец, напомнил, что надо переодеться”. Почему в двухместном номере оказалось три халата — загадка, ну, спасибо организаторам, наверное. Или они уже вчера тут навели свои порядки? Вот это Дима уже отследить не может. — Блин, ну если я на чём-то более серьёзном отключусь, вы хоть потыкайте в меня чем-нибудь, — вздыхает Игорь и занимает второе кресло. — А ты вот так копошиться будешь, то мы вообще без тебя домой полетим, — ворчит Дима на Антона, который сознательно пропустил их обоих вперёд. — Да я на колени… сяду, — Антон хотел сказать: опущусь — но это лучше оставить до Москвы. — Ой, это тогда к Игорю, я чёто устал для такой акробатики, — Дима машет на него рукой, хотя если бы пришлось — он бы удержал Шаста на руках точно. Антон на коленях Игоря смотрится привычно — сидит боком, закинув ноги на подлокотник, чтобы Игорь мог придерживать его объятием и гладить открывшиеся коленки свободной рукой. Они напоминали мафиози — Диме приятно так думать, потому что в этом есть какой-то мягкий итальянский привет, и смотреть на небо, зарёй ластящееся к горам, чуть легче. Антон, сидящий на коленях Игоря и курящий тонкие сигареты, придавал этой молчаливой тоске немного разнузданности. И Дима чертовски устал от контрастов, которые приходилось проживать и анализировать эти дни. Они сейчас такие мафиози, что проебали крупную сделку и ожидают, что на фоне нежнейшего неба появится самолёт полицейских. Игорь с Антоном уже на свои руины насмотрелись: Позу жаль обоих, потому что что-то сильно царапается внутри, когда необходимо приставить к виску своей главной любви пистолет и выстрелить. Даже если любовь перехватывает твою руку и всё делает сама. Даже если это просто метафора. — Я всё, — выдыхает он вместе с дымом. — Ты там подрочил, пока мы любовались друг другом в рассветных лучах? — с долей язвы — потому что что-то ещё сильнее царапает, когда твоя любовь вообще направляет пистолет в твою сторону, — спрашивает Игорь, пулевые отверстия несёт с гордостью и усталостью. Дима усмехается. Если бы ему правда хотелось, то Игорь с Антоном наблюдали бы за ним, как завороженные, и забыли бы про покер, победы, поражения, выстрелы — Дима умеет быть соблазнительным. Но пока в голове ближе к сексу только слово “ебучий”, добавляющееся примерно к каждому существительному. — Не, я про ебучий покер. — Ты не можешь нас бросить, — хмурится Игорь. — Да, ты вообще замечаешь, как по тебе скучают участники, когда ты исчезаешь, например? — А я ведь имею свойство исчезать, я ж блять настоящий колдун, — смеётся Дима, — в отличие от этих карточных ведьм и магов вуду, я творю магию. Антон и Игорь переглядываются, но решают рассказать Диме про его магические способности потом. Для этого нужно больше голоса — и ещё чтобы он не избегал прикосновений, как сейчас. — Не, ну тот же Костя Пушкин, когда ты уходил докупаться, очень по тебе скучал, а это показатель, — серьёзно говорит Игорь. Показатель, потому что Костя — представитель замечательного змеиного клубка, который сложился на покере. Пушкин, Коваль, Позов организовали быстренько свой кружок по интересам, интересом была бесконечная тонкая язвительность. И наверняка на общих тусовках этот кружок будет действовать очень, очень активно. Дима пожимает плечами. Сейчас он огораживается от всей комплиментарности — пробивается через это разве что почти умоляющий взгляд Антона, когда он хочет целоваться, или почти беспринципный напор Игоря, который знает, что если Диме не нравится что-то — он ответит не просто коротким вздохом. Солнце любопытничает больше и больше. — Блин, пацаны, ну как же охуенно с вами встречать рассвет, — восторженно вздыхает Антон. Дима мягко улыбается, Игорь ерошит его волосы. Они оба думают, что ради него можно дать завтрашнему дню шанс. Они возвращаются в номер, потому что Антон почти засыпает, прижавшись к Игорю. — Ладно, мы-то своё отыграли, но ты завтра всем покажешь, — наставляет его Дима и смешно падает на кровать, словно его, как робота, отключили. Игорь хлопает Антона по плечу и падает рядом с Димой, изображая подстреленного мафиози. Потом всё-таки ложится удобнее, ловя Поза в объятия — тот даже не пытается ворчать и не скрывает кошачьей улыбки. Наверное, там, на рассветном балконе, всё-таки наконец-то отпустило. — А вам не кажется, что неудобно будет высыпаться на двойной кровати втроём? — хмурится Антон. Рядом он прилечь ещё может, но спать правда будет неуютно. А ему нужны завтра силы, пусть и финальный стол начнётся неизвестно когда. — Ну иди найди себе свободную кровать, — Игорь машет на него рукой. — Мы вообще в чьём номере? — Дима приподнимает голову. Они задумываются — и через несколько секунд ужасно смеются — в смехе Антон падает на кровать третьим, решив, что времени правда будет достаточно, чтобы потом он полежал в одиночестве, когда более свободные Дима и Игорь пойдут переживать за Серёжу. Просто веселит, что они не знают, где они, что они так много думают про завтрашний день, хотя он уже буквально подобрался к их окнам, и розовеющие рассветом горы словно румянеют от смеха над забавными людьми, веселит стебать Антошу, когда он единственный прошёл в финал, веселит испытывать десяток различных чувств — и при этом понимать, что ты действительно это чувствуешь, что ничего не перемешалось в пустоту, что пьянь и сонливость не мешают тебе быть в этом урагане чувств. И даже не думается, что лучше бы мешали. — А знаете что смешно? — ни к чему бросает Игорь, когда они все наконец-то устраиваются более-менее комфортно, с двух сторон обнимая Диму, чтобы не сбежал утром никуда, потому что его котовость, тянущая гулять просто так в одиночестве, иногда напрягает что Игоря, что Антона. — В целом щас любая хуйня веселит, — шёпотом говорит Антон. Дима согласно кивает. — Смешно, что мы с Димой постоянно в такие моменты ворчим, что ебали в рот этот покер, но пока что покер в рот ебал нас. А вы что думали, что я оставлю вас сегодня без разговоров про минет? Всем респект и пока! — Игорь машет рукой, словно и правда уходит, и просто поворачивается на другой бок. Три секунды — и Дима с Антоном смеются, потому что в рассветных лучах веселит абсолютно всё. Дима уверен, что у него на глазах слёзы — это что-то уже на грани истерики, но хорошей. — Пацаны, — отсмеявшись, зовёт он, — давно не говорил это так прямо, но как же блять я вас люблю. Он целует в лоб сначала Антона, расплывшегося от нежности, потом Игоря, в любопытстве повернувшесся обратно. Ради такого может наступать не только завтра — может наступать всё будущее, со своими метафорами смерти и каламбурами, иронично разрушенными мирами и поцелуями посреди смеха, — они его даже немножечко ждут.