***
«Я только пережду Неверленд. И потом, тут же будет Бэй… Мне есть, на кого ее оставить, — рассуждал Джонс. — Помнится, она сама тогда его вытащила из клетки — отличный повод для возрождения былой любви». Джонс честно старался, правда, получалось плохо. Всё равно пришлось спасти ее отца: не оставлять же человека умирать. Всё равно сама Эмма смотрела на него как… как… Джонсу нравился этот взгляд, но планы у него были совершенно другие. Он снова попытался сбежать: это ведь было нужно ему? Второй шанс — для Эммы, для всей этой чокнутой семейки. Джонс многократно перебирал в голове всё то, что его связывало с ними — всё, что снова и снова приводило его, сначала — к Румпельштильцхену, потом — к Бэю и, наконец, — к Эмме. Ровно затем, чтобы в итоге лишить Эмму всего. Или почти всего. Не от того, что он так хотел — а потому, что он таким рожден. Это ему — не положен счастливый конец. Это он — пират, злодей, Тьма. Но Эмма — нет. Но ей счастливый конец прописан как диабетику инсулин. «В прошлой жизни ты всё равно к ней возвращался», — говорил ему внутренний голос. Такой вкрадчивый и такой назойливый — с недавних пор он стал вечным спутником Джонса. — А теперь — каждый раз буду уходить, — ворчливо отвечал Джонс. — Шансов много — надо дать ей возможность жить нормально, а не с обреченным Темным. «Так уходи». — И уйду. Только я ее не брошу сейчас — сейчас ей и без того сложно. «Ты лжец, как и твой папаша». — Неправда. Я… просто порядочный. «А с тобой интересно. Никто еще так не иезуитствовал на почве стремления к добру». — Да пошел ты. Вторая жизнь. Много лет назад. Когда Джонс опять упустил шанс.***
Джонс сидел на палубе и долго, казалось — бесконечно смотрел на маленькую склянку с зельем памяти. Второй раз видел он его — второй раз понимал, что не сможет просто выбросить его в море. «Ну ты опять». — Заткнись. «Не могу. В тебе сидеть невероятно скучно. Говорить с тобой куда приятнее и забавнее». — Я думаю. Не мешай мне. «Так я только помогаю думать. Я же — часть твоих мыслей». — Нет. Ты — не я. Ты — Тьма. И сейчас твой голос неуместен. «Я — не ты. Я — часть тебя. Усвой наконец разницу». — Хорошо. Ты не заткнешься? «Нет». — Тогда хотя бы покажись. «Зачем? Ничего нового ты не увидишь». — Как же? А зеленая шкура? А белесые волосы? Что там еще у тебя может быть фирменным знаком Темного? «В твоем случае — ничего. Ты же Темный от рождения». — Ах да. Везунчик, правда? «Как по мне — так просто выиграл во всю это жизнь — игру». — Но я — не ты. «Да понял я, понял твою изощренную логику». — Так что бы ты сделал сейчас? «То же, что и в прошлый раз. Красиво же было. Спасли девицу в беде». — Я не уверен, что то была беда. Ну? И чего ты молчишь? «Мне не нравится говорить очевидные вещи». — Если я просто передам ей зелье… «Можно подлить в кофе». — Отличная мысль. «Она профессионал — вычислит тебя на раз. И сдаст в полицию». — А зелье пропадёт даром. Отчего ты такой умный? «Я же Темный». — Что ж, Темный, тогда уйдем мы от них в другой раз. «Я же говорил. Но ты все же осторожней: я не люблю тюрьмы этого мира, а твоя Эмма тебя с полоборота засунет за решетку». Вторая жизнь. Когда Джонс стал Темным. Джонс не то чтобы искал путь или планировал стать Светлым, но точно не жаждал заполучить полноценный груз Тьмы, который навесила на него Эмма. Джонс тогда надеялся, что в этот раз убедить Эмму будет проще. Он знает ее слишком хорошо — так думал сам Джонс. Он сможет подобрать слова — самонадеянно считал Джонс. Он забыл, как она упряма и отчаянна — об этом Джонс сожалел, лежа без сил посреди розового поля и наполняясь той силой, которую почти забыл. Забыл — ибо не касался магии, забыл — ибо был таким хорошим и правильным парнем, что у самого бы свело зубы от сладости. Эмма — это же не только любовь, Эмма — это тот якорь, который тянет его к свету. Только теперь Джонс понимал, зачем он возвращался. Не за Эммой. Не за любовью. Не ради семьи. Он вернулся, чтобы лишиться своей неотъемлемой части — Тьмы. Вторая жизнь. Когда Джонс не вернулся.***
— Так ты же провалился в прошлое — это я знаю. А что там в будущем — меня не волнует. Тем более, что в твоем случае свое я получил — тебя, второго ребенка. — Аид, — Джонс первый раз назвал его по имени. Бог даже это заметил: обернулся, изобразив безраздельное внимание. — Аид, спили дерево. — Ха, обычно дерево сажают. Зачем бы мне пилить дерево? — Спили. Вот то самое дерево, которое растет у тебя в царстве. Самое важное, самое нужное — то, из-за которого ты теряешь лучших жителей мертвого царства. Аид наклонился к Джонсу, заинтересованный не на шутку. — С чего бы мне его пилить? — произнес он раздельно. — Аид, ведь ты чувствуешь, что я пришел из будущего. А я — вижу это будущее. Спили дерево. — Ты мало похож на сивиллу, — глаза бога нехорошо сузились. — Это маскировка, — отговорился Джонс. — Просто спили. Иначе… — Что — иначе? Ты сломаешь механизм моего царства? Уведешь всех отсюда? — Нет, иначе кое-кому не видать счастливого конца, — произнеся эти слова, Джонс вдруг понял, как метко попал в цель: конечно, ведь счастливого конца может лишиться не только Эмма, но и сам бог царства мертвых! И для него, Аида, это гораздо важнее всех их земных разборок. — Что ж… — Аид задумался. Джонсу не хватало сил, чтобы хотя бы двинуться — и бог не видел, как он разнервничался. — Я не буду этого делать. Я и оракула редко слушаю — с чего мне слушать тебя, сын Темного?.. — Действительно, зачем, — едва разлепил губы в улыбке Джонс и добавил тихо: — Значит, мы до него дойдем… Всё получится... Аид точно услышал его слова, но промолчал. — Наверно, Аид сам спилил дерево после бегства Орфея и Эвридики, — предполагал Джонс потом, прекрасно видя свежий спил и растоптанный светящийся плод в углу. Вторая жизнь. Когда Джонс воскрес.***
К Румпельштильцхену он заявился той же ночью. — Привет, Темный. Голос прозвучал кратко, без эха — ломбард Голда не предполагал раскатистой акустики. — Ну привет, мальчик мой. — Ты еще раскрой объятия. — Ты же не в настроении. И, кажется, нам есть о чем поговорить прежде, чем проявлять родственные чувства. — Это верно. Аид сказал, — Джонс облизнул губы, подбирая слова, — что ты можешь рассказать многое, Темный. Или, может, мне теперь звать тебя Великим Темным Всех Миров? — Как ни странно, меня вполне устраивает Крокодил, — усмехнулся Румпельштильцхен. — Знаешь, Тьма показала мне… — Аид говорил, — перебил Джонс. Хотел продолжить, но все же прикусил язык. — …твое рождение. В деталях. Таких, что… Джонс молчал, не помогая Румпельштильцхену и боясь не вовремя показать свои излишние знания. — Таких, что у меня нет сомнений, — он медленно подбирал слова — или боялся произнести их, — что ты мой сын. Джонс упрямо наклонил голову: ждал, что Румпельштильцхен скажет дальше. — Но вот что меня смутило, — продолжил тот, — тогда, на озере… — Много чего было на самых разных озерах у нас с тобой, Крокодил, — перебил Джонс, хотя прекрасно понимал, о чем речь. — Когда Эмма заколола тебя Экскалибуром. — Славная была ночка, Крокодил. А у тебя был вид, будто конец света приключился. Инфаркт часом не схватил? — Джонсу отчего-то стало безумно весело. — Не дождешься, кто бы ты ни был. — Как это — кто бы я ни был? Ты сам сказал — я твой сын. Бог царства мертвых подтвердил мне это. И вообще едва не взял меня в рабство за это! Вместо ответа Румпельштильцхен пропал в фиолетовом облаке. — Эй! А поговорить? — озадачился Джонс. — Что за манера убегать от нормального семейного разговора? — Или скандала, — ответил ему Румпельштильцхен, как-то совсем неожиданно оказавшись возле самого Джонса. — Стоп-стоп-стоп, это всё должно быть не так! — возразил тот и, подняв протестующе руки, уткнулся носом в блестящие наручники. — А это еще что такое?! Крокодил, ты совсем ополоумел после ада?! — А ты надеялся, что я растаю и поведусь на любую нелепицу? Эти наручники блокируют любую магию. Любую. А вот это, — Румпельштильцхен щелкнул пальцами и продемонстрировал пузырек с жидкостью, — сыворотка правды. Вряд ли выпьешь ее добровольно… — Давай! — рявкнул Джонс. — Давай свою чертову сыворотку! Я выпью и расскажу тебе, все как есть, сраный ты папаша! Ну! — Не удивлюсь, если у тебя иммунитет к таким зельям, — прищурился Румпельштильцхен. — Нет у меня никакого иммунитета! — и Джонс вырвал из рук Темного пузырек, выдрал пробку и влил содержимое себе в рот. Закашлялся — попало не в то горло. — А теперь поговорим. Румпельштильцхен проводил его взглядом, пока Джонс устраивался за столом и наливал себе коньяк. — Надеюсь, эта дрянь совместима с выпивкой? А то что-то так тошно стало, что могу убить тебя и без магии. — Вполне. — Так вот, — Джонс залпом выглотал полный бокал коньяка. — Я почти не помню своего детства. — Да причем тут твое детство? — нетерпеливо перебил его Румпельштильцхен. — Меня волнует мой ребенок. — Который? Ладно, ладно, не ори, понимаю всё. Но так ты же не даешь ничего рассказать! — А ты начни с того, что интересно мне. Джонс закрыл глаза. — Я родился… Нет-нет-нет, не так. Ваш с Белль ребенок родился в положенный срок. — Отличное начало. Продолжай в том же духе. — Его похитила какая-то фея. — Голубая?.. Опять эта моль… — Нет-нет-нет, что сразу — Голубая! Голубая тут вообще ни при чем. Черная. Это была Черная Фея — черная, как мое темное сердце. Или твое. А что у тебя с лицом? — Ничего. Продолжай. — Продолжать-то нечего. Она немного не справилась с магией. Да ты и сам знаешь, что ты. В прошлый раз точно знал. Ладно, понял, продолжаю. Если я правильно понимаю, она не справилась с магией ребенка. Ты вот знал, что ребенок Темного — тоже Темный? От рождения. Это как наследственное заболевание или что-то в этом роде. Румпельштильцхен отрицательно качнул головой. — Ты правда не знал?.. Ах да. Ты и правда еще не знаешь. — Рассказывай, когда я узнаю, и почему ты знаешь, что я узнаю когда-то. — Можно мне снять наручники? Чертовски неудобно. — Нет уж. Чего тебе надо, что с ними никак не справишься? — Да так… Сейчас. Секунду. Нет, я не пистолет достаю, хотя он бы мне сейчас не помешал. Не представляешь, как хочется сейчас разнести пулей твою башку, папаша. И не дуйся — это всё сыворотка правды, ты сам ее в меня влил. А! Вот оно! Узнаешь? Ты сам мне его дал! Или дашь — я уже запутался. Румпельштильцхен дрожащей рукой взял цилиндр. — Откуда… — Ты сам мне его дал, — почти по слогам проговорил Джонс. Румпельштильцхен рассмеялся. Сначала — с облегчением, но смех постепенно перешел в истерический. — Да угомонись ты уже, Крокодил, — проворчал Джонс. — Или вот, — он неловко плюхнул еще коньяка в тот же бокал, — пей. Румпельштильцхен выпил залпом. — Так вот в кого я пьянчуга, — кисло пошутил Джонс. — Нет, — Румпельштильцхен поперхнулся. — Пьянчуга ты в Белль. Или в Лейси. В общем, ты понял. — А, точно. Я помню, как мы с ней пили, когда вас с Эммой колбасило от Тьмы. Нет, меня тоже колбасило, но я как-то тогда совершенно запутался в своей памяти. Второй раз, между прочим, это было еще хуже — вроде и помню, и не помню, и черт знает что было в башке. А с Белль тогда мило посидели. С ней вообще всегда… мило. — Особенно дать ей в челюсть? — Тьфу ты, я же тогда не знал. Ну а когда на корабле — так я тогда легонько, для видимости. — Ах, еще и до корабля было! — Кхм. В общем, эту штуку, — Джонс решил от греха подальше вернуться к теме разговора, — дал мне ты. После того, как умер наш с Эммой ребенок. — Расскажи подробнее. — Да всё произошло случайно. Мы — я и ты — мы тогда уже всё знали. И ты сказал, что ни за что не расскажешь Белль. — Джонс говорил серьезно — пожалуй, впервые за всю беседу, — а я решил забить — ну, в самом деле, с первого раза и поверить было сложно, и принять. — Для меня, представь себе, это в любом случае первый раз. — Ну отлично, свежие эмоции — тебе полезно для здоровья. Инфаркт Темных бодрит. — Ты выяснил, для чего тебе был дан второй шанс? — Я долго думал, — Джонс вздохнул, — я сначала неправильно понял, что этот шанс — для Эммы. И для всего вашего-нашего семейства. Я чуял, что я несу вам всем — нам — только беды. Сначала — с Милой… Или все-таки с начала — с тобой и с Белль. В общем, неважно, откуда начинать, но со мной вечно связаны какие-то проблемы. Эмма вот точно думает иначе, но я-то знаю, — Джонс хмыкнул, а в его глазах засветилась непривычная теплота. — И что ты сделал, чтобы избавить нас и самого себя от себя? — спросил Румпельштильцхен. — Я пытался сбежать. Шанс выкинул меня в тот день, когда я отвез вас всех в Неверленд. Тогда-то я и подумал, что вопрос именно в разлуке с Эммой, но разлучиться с ней я не мог. Думал — надо что-то сделать для семьи. Всё время не получалось: либо я помогал Эмме и семье, либо надо было уходить, — он помолчал. — А потом Эмма снова сделала меня Темным. Не скрытым, каким я был до этого, а снова настоящим, полноценным Темным. Со второй попытки я слышал, видел и понимал все — конечно, кроме тех дней, на которые Эмма лишила меня памяти, как и всех. И вот что я понял тогда. — Что? — Не торопи ты. Понимаешь, вопрос не в том, что я приношу кому-то боль. Я ведь уйду от Эммы, прибьюсь к кому-то еще — и всё пойдет сначала. Вопрос в том, что я сам по себе — боль, Тьма, несчастье. Вот я и решил, что надо от этого избавляться. — И ты решил просто умереть, верно? — быстро спросил Румпельштильцхен, явно что-то просчитывая в голове. — Нет, всё не так просто. Мне надо было не просто умереть, а… как бы это сказать… очиститься через смерть. Воскреснуть. — А! — Ага. Я тоже не сразу догадался. Шанс был невелик, но боги, похоже, соображают в этом всем лучше нас. Так я и… воскрес. Я больше не Темный. Даже Эмма сейчас больше Темная — можешь с ней обсудить эти болтливые голоса в голове. А я их больше не слышу. И наручники эти бесполезны: я же не маг. — Ты спал с Реджиной? — резко сменил тему Румпельштильцхен. — Кхм. Мы же это выяснили в прошлый раз, не помнишь? Да. Это что, проверка, действует ли еще сыворотка? Так ты и так всё знаешь обо мне. Мне бессмысленно врать — я это усвоил еще тогда. Кстати, а как тебе мысли и тайны Эммы? — Мне малоинтересно копаться в ее памяти и голове, — сухо ответил Румпельштильцхен. — Да что ты? Смотри мне, Крокодил! Если узнаю, что ты воспользовался своей связью с ней через Темных, то тебе никакая магия не поможет! — весело оскалился Джонс. — Мне, похоже, уже никакая магия не поможет в принципе, — мрачно сказал Румпельштильцхен. — Так когда ты родился?.. Родишься? — В положенный срок, посчитай там сам уже. Зачем тебе? А! Ты родиться-то мне хоть дашь? — Как будто у меня теперь есть выбор. Выбора у них и правда больше не было — это знали оба. — Крокодил. — Что? — Давай в этот раз хотя бы скажем Белль?.. Я даже скажу, что это ты всё устроил так гладко, с моим вторым шансом. — И сам сделал так, чтобы этот второй шанс стал необходим. — Ну… я тоже много чего сделал. Я поговорю с ней. — Только не сейчас! — Конечно. Я же хочу родиться нормальным, зачем мне нервировать мою беременную мать. Вторая жизнь. Когда Джонс и Румпельштильцхен снова дожили до тех самых дней. Но уже не последних. — Эй, Крокодил! — Джонс и не думал звать Румпельштильцхена иначе. — Чего тебе, мальчик мой? — а вот Темного, похоже, невероятно веселило, как пират реагирует на отеческое обращение. — Я тут забыл кое-что. Вот, это тебе подарок. Случайно нашел, когда убирался на «Роджере», — Джонс протянул ему черный потрепанный блокнот. — Что это? — Румпельштильцхен напрягся. — Ты дал мне его ровно жизнь назад. Не знаю, что ты туда записал — как-то недосуг было читать. Но ты просил вернуть при случае. Румпельштильцхен открыл и быстро пролистал свои же записи. — У тебя сейчас лицо, — осторожно сказал Джонс, — как тогда на озере. Даже хуже. — Там Генри разводит костер, — проговорил Румпельштильцхен и улыбнулся. — Пойду, отдам ему для розжига. И он отправился прямиком к старшему внуку.