Всё будет хорошо

Но разве смерть живые пригласят на менуэт? Тодд вздохнул, завозился, украдкой приподнял от лица тяжёлую маску, в которой было не продохнуть. Кто вообще такие мастерит, для чего, чтобы на балу вместо веселья люди страдали? Он жадно потянул носом воздух, набрал побольше, про запас, и снова опустил на лицо этот тяжёлый, душный череп. Хоть прорези глаз были большие, и то ладно. Видно через них всех вокруг — шутов, пастушек, принцесс, воинов да пиратов, королей всяких, скакавших по богато украшенным залам. Судьи вот только ни одного нету. Суинни вздохнул снова, почесался под длинной чёрной мантией, опёрся на криво сбитую, кое-как покрашенную косу. Кто этому дураку её делал? Наказание одно. Суинни бестолку слонялся по замку битый час, слушал менуэты, нюхал десерты и высматривал своего врага, а тот, будь он неладен, словно сквозь землю провалился. Веселиться, как иным на балу, не хотелось, Суинни не привык, да и веселье, слава богу, вихрем летело мимо — люди, видимо, инстинктивно сторонились смерти и Суинни никто не трогал. До поры до времени. — Скучаете? Он вздрогнул, обернулся и увидел неподалёку какого-то мужика. — Я вам, смотрите, принёс вина. Хотите? Стоите тут одинокая, загадочная. Выпейте! Мужик был весь цветущий, яркий, с залихватски закрученным усом, в малиновом бархатном камзоле. За спиной у этого пошляка болталась лютня. Он держал в руке пузатый бокал тёмно-красного вина, протягивал его, как подношение мира. Суинни сжал косу покрепче, прищурился, забыв, что в маске его устрашающую физиономию не видать. — Не хочу, — замогильным голосом ответил он, — сгинь. — Ни глоточка? Ну вы и трезвенница, госпожа смерть. Может, тогда менуэт? Вон скоро ещё один сыграют. Мужик изящно махнул рукой на сверкающую огнями залу. Суинни был непреклонен. — Нет. Уйди, загораживаешь. Но настырный кавалер не исчез, только подкрутил ус и быстро обернулся к гостям. Весело хмыкнул, подвинулся ближе, заговорщически спросил: — Ищете, кого убить? — Да, — честно ответил Суинни. Не врать в кои-то веки было приятно. — Может, попозже убивать будете? Сначала менуэт, потом дела. — Да уйди. Суинни решительно протиснулся мимо мужика, толкнул его в бок и растворился в толпе. Вот ещё… Он никогда в жизни не знакомился на балах. Ну, был один случай, ещё в юности… но нет уж, не сегодня! Он пришёл по делу, а не развлекаться. Глупости. В углу бальной залы мелькнул знакомый парик. Суинни широкими шагами припустил к нему, расталкивая танцующих косой. Какая-то дама испуганно вскрикнула, но поспешила отскочить с дороги. Парик судьи призывно колыхался над гостями, удаляясь в соседнюю залу. Словно приманка для осла, со злобой подумал Суинни и поудобнее перехватил косу. Нет, судья, сегодня не уйдёшь! Он наконец выбрался из толпы, ринулся к тяжёлым дверям, распахнул их, но судьи снова не было — в зале оказались только пьяные сатир и монашка. Они шумно целовались прямо на полу, не обращая на Суинни никакого внимания. Он встал перед ними, как вкопанный, оглушённый неудачей. Где же судья? — Может быть, вам помочь? — спросил учтиво кто-то. Суинни обернулся и увидел своего давнишнего кавалера. Тот заглядывал в двери уже без вина и даже без лютни, зато с выражением крайнего удовольствия на лице. — Сгинь, — снова попросил Суинни, отступая на шаг от монашки и сатира. — Что, неужто смерть можно смутить поцелуем? — Мож… чёрт вас дери, неужто так сложно оставить меня в покое? Не видите, я занят! Кавалер мягко улыбнулся, обозрел открывшуюся перед ним картину и с любопытством уставился на Суинни. — Сдаётся мне, вам сейчас гораздо полезнее было бы протанцевать со мной тур вальса. Чем глазеть на интимные подробности… жизни монашки. — Говорю вам, нет. Не тратьте моё время. Суинни вздохнул, стукнул косой об пол. Сатир с монашкой наконец оторвались друг от друга и испуганно уставились на смерть прямо перед ними. — Блудить — грех! — взревел Суинни и ткнул в них косой. Слава богу, под маской не видно его ехидной улыбки. Непрошенный кавалер Суинни, кажется, тоже хихикнул. Неважно, впрочем. Суинни развернулся, промчался мимо него и скрылся в бальной зале. Вслед ему нёсся испуганный восклик монашки. Судья, судья… Судьи по прежнему нигде не было. Суинни прошёл по замку, обшарил все уголки и наконец летучей мышью застыл на лестнице, спрятался в нишу к какой-то круглой синей китайской вазе. Отсюда можно было наблюдать хоть всю вечность, пока не явится желанная жертва. Он прикрыл глаза, вдохнул побольше воздуха, а когда открыл их вновь, его знакомый был тут как тут. — Разрешите побеспокоить? — Да разве ж тебе нужно моё разрешение? — в сердцах зашипел Суинни. — Чего ты таскаешься за мной? Иди найди пастушку или м-монашку! Мужик обворожительно улыбнулся, провалился бочком к стене. — Но меня волнуете именно вы. По вашему голосу, смею заметить, вы мужчина, и мне… хотелось бы как минимум пригласить вас на менуэт. Видите ли, я люблю мужчин… — О господи. — … а в вашем наряде не понять, дама вы, или кавалер. Общество… не осудит ни меня, ни вас, а мы великолепно проведём время. — Мне некогда. — Вы разве чем-то заняты? По-моему, подпирать стены… — Не твоего ума дело! — У вас удивительно красивый го… Суинни вдруг вздрогнул, прищурился, весь подобрался, будто зверь, готовый к прыжку. По лестнице шёл судья в окружении пары гостей. Пара шагов туда, вверх по ступеням, и всё будет кончено. Он будет отомщён. Будто почуяв на себе чужой взгляд, судья повернул голову. Суинни схватил своего горе-кавалера за шкирку, втянул за собой в пыльный полумрак. Тот бодро задёргался. Если будет кричать… Суинни зажал ему рот, прижал всем телом к себе, зафиксировал, чтоб не дёрнулся. — Стой тихо, я ничего не сделаю. Мужик кивнул, согласно что-то промычал. Суинни разжал пальцы, снова нашёл взглядом судью. Тот ничего не заметил, повезло. — Не сделаете? А почему? — вежливым шёпотом уточнил кавалер Суинни, не пытаясь выбраться из его медвежьих объятий. — Я говорю, мне некогда. — А если бы вы… располагали временем? — Я… не нуждаюсь в интимной связи. Ухажёр мигом развернулся, уставился на Суинни круглыми синими глазами, и тихо рассмеялся. — Друг мой! Что вы, в самом деле! Я вам… никаких постыдных предложений! Менуэт, вино, может, опера, охота, что вам больше по душе. — Неужто вы… — Суинни так удивился, что аж выпустил судью из виду, — боже, за что мне это. Вы ухаживаете? Как за девицей? Что это вообще такое? Чего вам надо? Мужик ласково улыбнулся, оправил подзадравшийся камзол. — Вы мне понравились. Я барон, а не животное. — Барон! Я… Суинни глянул на лестницу и увидел, что она пуста. Судья! Он снова грубо толкнул беднягу барона в плечо и выбежал из своего укрытия. Опять упустил! Отвлёкся на этого, чёрт его дери. Высокоморального. Суинни припустил вверх по лестнице, путаясь ногами в балахоне, но судьи нигде не было. Ни на верхней галерее, ни в ближних комнатах. В отчаянии он принялся бродить по анфиладе, потом плюнул на всё и просто уселся на обтянутую красным бархатом софу в одной из малых гостиных. Суинни того не знал, но он очутился в любимой гостиной судьи, которую тот ласково именовал «кровавой» — стены были обшиты панелями красного дерева, мебель — обтянута мягчайшим бархатом прямиком из Гента, плафоны для ламп из красного с прожилками муранского стекла везли из самой Италии. Судья любил отдыхать здесь после дневных забот. Время шло медленно, на Суинни вдруг накатила усталость — к чему всё, ведь жизнь и так прожита зря. Чего решит ещё одна смерть? Суинни задумался о том, что эта гостиная выглядит как душа судьи — такая же тёмная, вся заляпанная кровью, а потом ему пришло на ум, что и его, Суинни, душа точно такая же. Но обдумать эту глубокую мысль не успел — в дверь боком протиснулся барон. В руках он держал яблоко и бокал — на это раз с чем-то, что по виду было водой. — Ты, — вздохнул Суинни. — Я уж думал, не придёшь. — Как можно! У вас весь вечер был такой подавленный вид. Выпейте хотя бы воды. Вид под маской, как же! Суинни печально хмыкнул, поёрзал, почесал затёкшее бедро. — Зачем вы всё ходите за мной? — Душевная тяга, мой друг. Барон присел рядом, вздохнул, сам отхлебнул воды, покосился на Суинни хитрым голубым глазом. — Что, всё-таки не хотите танцевать со мной? — Нисколько. — На балу у судьи все должны… — В пекло и чёрту в жопу вашего судью! — в сердцах воскликнул Суинни, стукнув кулаком по софе. В воздух тотчас поднялось облако удушливой пыли. — Согласен, — закашлялся барон, — что деяния судьи далеки от правильных… — Вы что-то знаете? Суинни повернулся к барону и увидел в его глазах что-то тяжёлое и тоскливое, так не шедшее этому румяному, довольному лицу. — Я… Договорить барон не успел. В оседающем облаке пыли, в дверном проёме, показался силуэт судьи. Суинни вскочил, забыв про косу, и рванул к своему врагу. В кулаке у него уже была зажата бритва — одно движение, и судья окропит кровью собственный паркет. От усталости и уныния не осталось и следа. Суинни бежал, то и дело наталкиваясь на бестолковых пьяных людей, расшвыривал их в стороны, а они лишь смеялись и кричали ему вслед. Судья двигался быстро, хоть и не спешил, а Суинни постоянно бестолково дёргался в толпе, словно муха, завязшая в горячей карамели. Коса, ему бы ещё косу. Забыл, вот дурак! Он пару раз едва не хватал судью за полу мантии, но тот каждый раз ускользал, будто был соткан из дыма, а не сделан из плоти и крови. Каждому пьяному гостю Суинни рычал «пошёл к чёрту», а когда снова оказался совсем близко к судье, тот вдруг обернулся и уставился на Суинни уже откровенно в упор, словно узнавал его и в маске смерти. Не сумев сдержать мрачной улыбки, Суинни погладил рукоятку бритвы. Сейчас, сейчас… один удар, а потом можно бежать, скрыться в подворотне в ночи и больше никогда не думать о судье. — Вы совсем с ума сошли! — зашептали ему на ухо знакомым мягким голосом. Барон обхватил Суинни за талию неожиданно крепкой рукой, развернул к себе и, пользуясь замешательством, подтолкнул в толпу танцующих. — Нельзя убивать человека на балу, — зашептал барон Суинни в самое ухо. — Это невежливо! Опасно! — Да что ты понимаешь! — в ярости отвечал тот, вытаптывая ногами менуэт. Барон прижал Суинни к себе, уверенно повёл в танце. Вокруг них вились пёстрым вихрем довольные раскрасневшиеся лица. Глаза барона, круглые и насмешливые, вдруг стали серьёзны. — Послушайте меня… чем брать грех на душу, лучше пойдёмте выпьем по стаканчику, — шепнул он. — Вы же не убийца. Суинни мрачно расхохотался. Бритва жгла ему карман. Что если полоснуть этого лупоглазого по шее, и… — Я убийца, барон, и я добьюсь своего, — мрачно прошептал он в ответ, — не стой у меня на пути. — Судья — враг многих в этом городе, и вы окажете людям услугу… но не себе, — сказал ему барон, притягивая ближе к себе. — Печётесь о моей душе, похотливый вы… Настала очередь барона рассмеяться. Он обхватил Суинни рукой покрепче, притянул к себе — тело к телу, грудь к груди — и легко провёл всей пятернёй от лопаток к пояснице. Лицо барона было совсем близко, он едва ли не упёрся носом в маску смерти. Он уже почти не походил на весёлого беззаботного балагура. Суинни вздрогнул от приятной, сковавшей тело неги. Что это с ним, неужели… близость чужого тела так взволновала его? Откуда вообще это взялось, что за глупости? — Я не тронул бы вас и пальцем, в том смысле, о котором вы думаете. Вы, напротив, кажется вот-вот перережете мне глотку. Послушайте, — барон отстранился, будто ничего и не было, — прошу вас. Не принимайте поспешных решений. — Отчего вам знать, что у меня на сердце? — горестно вопросил Суинни, потея под проклятой маской. — Сдаётся мне, у меня на сердце тоже несладко, вот и чувствую вашу боль. Стал бы счастливый человек искать на балу общества смерти? — Которая никак не хочет его забрать, — хмуро улыбнулся Суинни. — Быть может, в этом и счастье. Музыка стихла. Барон учтиво поклонился, сделал шаг назад; его рука мягко скользнула прочь с талии Суинни. — Благодарю вас за танец. Надеюсь, он не сильно вас обременил, — улыбнулся барон и пошёл прочь, как ни в чём не бывало. Грянул новый менуэт, люди вновь пустились в свой бесконечный пляс. Суинни неловко потоптался на месте, не решаясь, уйти ему или остаться в толпе выслеживать судью. Кто-то пихнул его в бок, кто-то мягко подтолкнул ладонями, и вскоре он незаметно сам оказался на краю залы. Барона нигде не было. Судьи — тоже. Несколько раз Суинни казалось, что в толпе мелькнул знакомый белый парик, но это всякий раз бы кто-то другой. Так прошла ночь. К рассвету толпа слегка поредела: кто-то отправился по домам, кто-то уснул в многочисленных гостиных, кто-то до сих пор продолжал танцевать из последних сил, кто-то отправился гулять по парку. Суинни тоже вышел прочь, не в силах больше выносить спёртого воздуха галерей и комнат. Он присел на лавку у искусно подстриженного куста, подле скульптуры лукавого кругленького Амура, стреляющего в свою жертву. Стащил наконец маску, задышал полной грудью, растёр руками мокрое от пота лицо. Бестолковая ночь, дурацкая ночь. Слава богу, небо уже подёрнулось первым робким розовым лучом рассвета. Суинни рассеянно глянул перед собой и увидел бредущего к липовой аллее барона. Тот, казалось, был погружён в себя и не видел ничего вокруг. — Погодите! — крикнул ему вдруг Суинни. Барон даже не обернулся. Суинни в сердцах вскочил, широкими шагами направился к своему недавнему мучителю. Тот замедлился, взглянул на Суинни со смутным узнаванием. — Без маски вы ещё красивее, — сказал он. — Вы! — вскричал Суинни, без личины смерти ощущавший себя поистине свободным. — Вы испортили мне эту ночь, помешали… помешали… И это всё, что вы можете сказать? — А что вы желаете слышать? — Не знаю! — Убили ли вы судью? Суинни в изумлении уставился на барона. Тот подмигнул ему, но глаза его не смеялись. — Нет, не убил. — Отчего же? — Не нашёл, — в замешательстве ответил Суинни. Барон, будучи теперь поверенным в его делах, должен был бы умереть прямо здесь, но Суинни не хотелось его убивать. Зачем, коли так весело смотрит голубыми глазами и… кажется, и впрямь понимает, чего у Суинни на сердце? — Мне жаль, — кивнул барон. — Нихуя вам не жаль! — громыхнул Суинни на весь замерший предрассветный парк. Из кустов с криками поднялась стая испуганных птиц. Барон улыбнулся. Суинни наклонился к его губам, прижался быстрым, неловким поцелуем, и в замешательстве отстранился, не получив внятного ответа. Рука барона мягко легла ему на грудь. — Я говорил, что я не животное, — тихо сказал он, — но если вы сделаете так ещё… Суинни опустил взгляд на пальцы барона, все в запёкшейся, но ещё свежей крови, и снова потянулся к его улыбающимся губам.