Give me back my Master!

      — ...и у неудач тоже.       От резкой встряски она ударяется виском об оконную обналичку и просыпается. А обрывок фразы все еще звучит в ушах. Какие удивительные сны ей снились.       Подскочив, по-видимому, на какой-то кочке, дальше карета мерно трясется и, скрипя колесами по укатанному снегу, катится вперед. Катрин отогревает дыханием небольшой глазок на обледенелом окне и пытается рассмотреть что-нибудь снаружи. Но вокруг пока все те же сопки с редкой щетиной сосен и широкими проплешинами.       Извозчик говорил, что доедут сегодня. Значит, осталось совсем немного, и бесконечно долгая дорога останется позади. За эти полтора года Катрин, кажется, состарилась так, как в других обстоятельствах не состарилась бы и за пятнадцать лет. Но за то, чтобы обнять Сержа — да что там! — за то, чтобы хоть взглянуть на него, ничего ей не было жалко. Дворянские привилегии, роскошная жизнь — пустое. А иркутский губернатор так пытался запугать ее лишениями, что было бы даже смешно, если б не продлилось целых пять месяцев. Она знает, что ее ждет. Но она приспособится жить в избе, научится колоть дрова и станет носить ведрами воду. Она все преодолеет и перенесет.       Она не знает, о чем станет говорить с мужем. Слова , как всегда между ними бывало, найдутся сами. А пока что ей хочется прижаться к его груди, слушать, как стучит его сердце — и больше ничего не нужно. Главное, не умереть в первую же минуту от счастья. Но, если ему вдруг захочется отвлечься разговором о чем-нибудь легком, может быть, пересказать ему свои сны? Когда-то он любил их слушать, перебирая пальцами ее волнистые густые волосы.       Чудесные, хотя и порой печальные сны были с ней с самого детства. В них она то провожала мужа-мореплавателя в дальние страны, а потом ждала и ждала на берегу, теряя счет дням, что сливались в годы.       То сражалась с супругом-воином бок о бок в каких-то кровавых битвах и перевязывала его бесчисленные страшные раны.       А в других снах были вовсе невероятные, пугающие и прекрасные сооружения из металла, которые, извергая огонь, могли подниматься над землей высоко-высоко, к самим звездам...       Жаль, Катрин никогда не помнила сны целиком, только обрывки. В более-менее цельные истории складывались лишь те, в которых она была ведьмой и даже летала верхом на метле.       "Вот, значит, как ты меня приворожила", — смеялся Серж.       Как же давно она его не видела. Катрин вздыхает, но гонит печали прочь, плотнее кутаясь в верблюжью шаль, накинутую поверх шубы. Угли в жаровне у ног уже совсем остыли. Холодно. Но это пустяки. Она прикрывает глаза и снова погружается в дремоту.

* * *

      — Смотри, вон там, видишь? — глядя на нее сверху-вниз, говорит высокий молодой мужчина с вьющимися темными волосами до плеч — отец — и показывает туда, где на темном небе раскинулось большое, похожее на бабочку созвездие. — В поясе Ориона твоя воинственная звезда Беллатрикс!       И вдруг одна из звезд взрывается: бам!       И следом другая: бам!

* * *

      Бам!       — Просыпайтесь, Катерина Ивановна! — хлопая по каретной крыше, кричит снаружи извозчик. — Приехали.       Приехали! Остатки сна как рукой снимает.       Окрыленная, она выскакивает из кареты, но тут же холодом пробирает ее до костей. И причиной тому не трескучий мороз, а безжизненная картина, представшая ее глазам. Все в этом месте кажется мертвым, даже на склонах ближайших холмов ни единого деревца. Это чуть позже Катрин поймет, что лес поблизости вырубили для строительства. Но сейчас ее жутко пугают пустынные сопки, открытые ледяному ветру. И дымящая уродливая громадина завода, и обнесенная неприступным глухим частоколом тюрьма, и черные ютящиеся под ее боком избы, похожие на мертвых замерзших птиц.       — Нам сюда, — машет рукой извозчик и идет к добротному на фоне всех остальных дому. — Первым делом коменданту представиться надо.       Катрин выхватывает из кареты дорожную сумку и спешит за ним.       "Скоро, совсем скоро я увижу Сержа", — как молитву повторяет она, и на душе становится легче. Ведь рядом с любимым нет места ни холоду, ни печали.

* * *

      — Так-так, — вместо приветствия говорит комендант, просматривая ее документы, — кто тут у нас? Ссыльно-каторжная Екатерина Ивановна Трубецкая. Хм... Что ж, княжескими хоромами мы, как говорится, не располагаем, предложить могу только избу.       — Благодарю вас, мне вполне подойдет изба.       — Что ж, с правилами вы ознакомлены, можете начинать обустраиваться. Семен, — кричит он так, чтобы услышал денщик, сидящий в прихожей, и когда тот появляется в дверях распоряжается: — Проводи прибывшую.       — Простите! — заламывая пальцы, перебивает его Катрин. — Скажите, когда я могла бы увидеть мужа?       — Ну вот прямо так сразу! Вот, пишите челобитную, мы ее рассмотрим...       На глаза Катрин наворачиваются слезы.       — Я ехала сюда полтора года, — говорит она упавшим голосом. — Пожалуйста!       — Хех... — качает головой комендант. — Пишите челобитную. Я постараюсь решить ваш вопрос... сегодня.       — Спасибо! — с облегчением выдыхает Катрин и идет смотреть избу.       Убогий домишко на одну комнату с русской печью посередине и кособокими сенями, прилепившимися ко входу, шокирует ее черными стенами, земляным полом и крохотными окнами, почти не пропускающими свет. Зато сквозняки по избе гуляют.       "Хоть это не как в могиле", — с иронией думает Катрин, растерянно рассматривая почерневший деревянный стол, лежанку у стены и табурет. Это вся мебель.       — Отхожая кадка в сенях, — тем временем бодро инструктирует ее Семен. — Кадка для воды — у двери. Горшок, — он открывает и захлопывает печную дверцу, — на месте! Кочерга. Ушат — под кроватью. Вроде бы, все. А да, дровница за стеной, а по воду будете ходить на речку. Хотя... давайте-ка я вам на первый раз подсоблю.       Он приносит ей ведро воды и, посмотрев на ее попытки растопить печь, вызывается помочь и с этим.       Запретив себе падать духом, Катрин бросается обживать новое место. К тому моменту, когда Сержу разрешат прийти сюда, изба должна стать уютным домом. Периодически отогревая над огнем озябшие пальцы, она рвет на лоскуты одну из нижних юбок и затыкает щели вокруг окон и по углам. Гребнем для волос — благо он у нее не один — соскребает со стола мерзлую плесень и застилает его домашней скатертью. Раскладывает и пересматривает свой багаж, решая, что переделать в шторки, что пустить на простыни, а что, может быть, обменять на продукты. Так пролетает день до самых фиолетовых сумерек, а вечером снова приходит Семен. Он приносит масляную лампу и разрешение на свидание. Завтра!

* * *

      Свидание начинается не так счастливо, как Катрин грезилось бессонной ночью под завывания вьюги. Узнать в бородатом, нечесаном, грязном каторжанине блистательного князя Трубецкого не просто. Но только до тех пор, пока Катрин не взглянула в его глаза.       — Серж! — бросается она к нему, с разрывающимся от сострадания сердцем.       А тот стыдится своего вида, своего падения, своих рук, грязных от въевшейся рудниковой пыли.       Она же силой поворачивает его лицом к себе и целует. Целует в глаза, лоб, щеки.       — Серж! — От горя и радости она плачет.       Внезапно в памяти всплывает фраза из недавнего сна, и она жарко шепчет ему на ухо:       — Не стыдись, милый. Не корись. У всего есть оборотная сторона, и у неудачи — тоже.       И он оттаивает, целует в ответ:       — Конечно, если бы я по-прежнему был на коне, разве узнал бы, что любишь меня настолько...       Мгновения великой радости истекают неумолимо быстро, но их хватает, чтобы воспрянуть духом, набраться сил и ничего не бояться.       Пока Катрин была на свидании, печь погасла, и наколотых дров осталось с тот гулькин нос. Пришла ей пора осваивать премудрости крестьянской жизни.       "А во сне я могла просто взмахнуть палочкой", — думает она шутливо. И тут вспоминает, что во всех ее снах возлюбленный был увлечен только какой-то своей идеей, в жизни же Серж любит ее всем сердцем.       "У всего есть оборотная сторона", — счастливо соглашается Катрин и с улыбкой отправляется колоть дрова.