Первоклассный шпион

      Прошло несколько лет после победы над Западом. Торговые пути Великой Лян активно развивались, железнодорожные станции объяли всю страну, походя на паучьи сети, в которые всенепременно должна была попасться какая-нибудь бабочка; государственная казна пополнялась благодаря контрибуциям. По случаю успеха новой политики, проводимой молодым императором Ли Минем в первые мирные годы, был устроен банкет в одном из иностранных посольств с целью обсудить насущные вопросы о дальнейшем сотрудничестве. Цао Чуньхуа, который прекрасно владел иностранными языками ещё в период нестабильной ситуации в стране, приехал в министерство иностранных дел в качестве переводчика. Гвалт толпы шёл отовсюду. Покрутив головой, Цао Чуньхуа двинулся к императору и поклонился для вида. Затем прошептал:       — Старший брат, сегодня здесь шумно.       Ли Минь оглянул банкетный зал, переполненный людьми, и безмятежно улыбнулся. Он тут же встал и сделал официальное заявление, приветствуя прибывших гостей. Находясь по левую сторону от него, Цао Чуньхуа высматривал красавцев, за которых мог зацепиться его острый взгляд. Уже вскоре он заприметил иностранного делегата и отправился к нему, чтобы оценить обстановку. Господин Я, неохотно общавшийся с другой стороной, не решился распивать вино в логове неприятеля. Он слышал громкий смех собравшихся здесь чиновников самых разных рангов и бывалых генералов — эти две категории людей старались не взаимодействовать друг с другом, но любезно общались со своим окружением. Господин Я отмер, когда кто-то завозился рядом с ним. Он напрягся и повернул голову, чтобы рассмотреть приблизившегося незнакомца. Им оказался молодой парень, щуплый на вид. Его фигура была утончённой и едва ли походила на мужскую. Господин Я посмотрел на него с подозрением.       — Приветствую, господин, — заговорил Цао Чуньхуа на чужом языке, и плечи Господина Я тут же расслабились, так что он позволил себе натянутую улыбку. — Скучаете? — переводчик ловко смахнул со стола чарку, доверху наполненную вином, и улыбнулся, отпивая из неё под чужой пристальный взгляд.       Наконец, Господин Я решительно сделал глоток следом и сказал:       — Земли Великой Лян процветают, мощь нарастает. Сын Неба поистине не знает преград.       Цао Чуньхуа оглядел этого господина более придирчиво и пришёл к выводу, что этот нелепый платок, пережимавший горло мужчины, выглядел не так плохо, каким показался на первый взгляд — преимущественно издалека. И пускай молодой переводчик относился к западной моде с непониманием, по прошествии долгих лет бок о бок с иностранцами с ней вполне можно было смириться. Позволить себе такое надругательство он мог только в тылу врага — нужно сказать, вынужденно, — поэтому при прочих условиях попросту не обращал на это внимание. Чувство прекрасного, несмотря на происхождение, словно было у него в крови.       Узкий фрак, обтягивающий хорошо слаженную фигуру мужчины, заставил Цао Чуньхуа ненадолго засмотреться, прежде чем осознал, что пауза затянулась. Он покраснел и — вместо того, чтобы взглянуть куда-нибудь ещё — посмотрел иностранцу прямо в глаза. Какие у него были глаза! Красивый разрез; открытый, чистый и светлый взгляд, глубоко проникающий в самую душу. Цао Чуньхуа насильно подавил удары быстро заколотившегося сердца. Он повидал немало мужчин за всю свою жизнь — и своих, и иностранных, — но эта красота выглядела как-то по-особенному; по-другому. Переводчик тут же отвёл взгляд в сторону Чан Гэна и не мог не согласиться, продолжая разговор после небольшой заминки:       — За всё, что мы имеем сейчас, нужно благодарить только Его Величество. Без него ничего бы не получилось, — но это была сильно неприятная тема для иностранцев, понёсших сокрушительное поражение в недавней войне, поэтому Цао Чуньхуа поспешил сменить тему на более нейтральную: — Как вам сегодняшний банкет?       Из-за непрекращающегося шума кружилась голова, ко всему прочему в толпе было душно. Но Господин Я не мог сказать этого напрямую, потому что это было бы чересчур невежливо и могло изменить доброжелательный настрой юноши на полное неприятие. В отличие от Верховного Понтифика, который после поражения слёг с затяжной болезнью — все было успели подумать, что он вот-вот покинет этот бренный мир, — Господин Я не был горазд понимать восточные нравы. Тем не менее именно его отправили в тыл врага поддерживать видимость заключённого мира, покуда Верховному Понтифику только и оставалось, что раздумывать о контратаке в дальнейшем будущем, когда принимал надлежащие лекарства из лекарских рук.       — Люди здесь гостеприимны. Аромат вина дурманит, атмосфера располагает…       Цао Чуньхуа наклонился и заговорщически спросил:       — Ложь очень легко отличить от истины. Знаете, почему так?       Господин Я на миг задумался. Он хотел ответить осторожно, но так как его уже уличили во лжи, не было смысла церемониться, чтобы не упасть в грязь лицом окончательно:       — Должно быть, тот, кто часто лжёт, распознает другого лжеца за милю. Красноречивые речи лишены души.       Цао Чуньхуа активно покивал.       — Только того, кто плохо врёт, — он рассмеялся и прошептал иностранцу на ухо: — На самом деле я — женщина.       Господин Я дёрнулся, и чаша дрогнула вместе с рукой — вино тут же залило его платок, свисающий до груди. Он поспешно вытерся и отставил пиалу прочь.       — Что вы такое говорите?       Он пригляделся повнимательнее. Может быть, он действительно не понимал этих людей достаточно хорошо, чтобы стать дипломатом? Разве женщины здесь были наравне с мужчинами? Но этот молодой господин, оказавшийся молодой госпожой, серьёзно на него посмотрел и призвал не раскрывать его секрет.       — В детстве мой отец очень хотел сына, но родилась я, поэтому, чтобы его не разочаровывать, меня растили как мальчика.       Господин Я действительно проникся этой историей. Он хотел положить руку на её плечо в утешающем жесте, но счёл это неподобающим. Тем не менее Цао Чуньхуа тут же за неё ухватился и прижал к своей щеке, взглянув на делегата из-под полуопущенных ресниц, с которых срывались мелкие слёзы.       — Представляете? Молодая девушка вынуждена провести всю свою жизнь в обмане.       — Это очень несправедливо, — посочувствовал Господин Я.       — Да… Я никогда никому об этом не рассказывала, но когда увидела вас, господин… Не поймите меня неправильно, я не смогла сдержаться.       — Я всё понимаю, — попытался поддержать Господин Я. Он сжал ладони Цао Чуньхуа в своих и посмотрел ей прямо в глаза. — Такой девушке, как вы, незачем проливать слёзы. Ваши глаза уже вобрали целый океан и весь его подводный мир. Разве можно позволять растрачивать вашу красоту попусту?       Но по своим рассказам именно это Цао Чуньхуа всю жизнь и делал. Чан Гэн посмотрел на них с любопытством и, кажется, о чём-то догадался. Он легко кивнул людям, окружающим его, выпутался из пут общения с иностранцами, которые ещё несколько лет назад имели смелость порочить честь предыдущего Императора Лунаня, и покинул зал, улыбнувшись почти что брату — Нянцзы — напоследок — тот воспринял это как знак действовать.       — Тогда как же мне растратить её не попусту?..       — Я покажу. Пойдёмте.       Гу Юнь смеялся до боли в животе, когда обо всём узнал. Его громкий смех, прерывающийся на хрипы, заставил Чан Гэна забеспокоиться. Убедив его отнестись к делу серьёзно, Сын Неба взглянул на стоящего на коленях Цао Чуньхуа, у которого не прекращал дёргаться глаз.       — Ах, мой Аньдинхоу, разве вы счастливы видеть меня с другим?       Гу Юнь снова рассмеялся и хлопнул себя по бедру. Ли Минь стиснул зубы и посмотрел в глаза брату, которого больше таковым не считал, — тот поспешно отвёл взгляд и принялся изучать пол. Во всяком случае, вставать ему не позволяли. Сын Неба мелочно пользовался своим положением. Маршал обратился к этому злобному Императору:       — Чан Гэн, только посмотри на него. Он только что так умело кружился вокруг шайки иностранцев и даже закрутил роман с одним из них, а теперь бессовестно клянётся мне в любви и строит из себя жертву.       Не говоря уже о том, что привычное лицо Цао Чуньхуа сегодня было просто не узнать: его нос был горбинкой, тщательно сформированной мягкой глиной тонкими железными инструментами, которые впору считать лекарскими; аккуратный овал лица несколько провалился на фоне острых скул, а пухлые губы после времени, проведённого с Господином Я наедине, сдулись и теперь были разве что алыми.       — Сорок девять, — выплюнул Чан Гэн, будто его волновало совсем другое.       Цао Чуньхуа вздрогнул и резко подорвался с колен, как будто бы какая-то мысль посетила его до этого пустующую голову. Он выпалил как на духу:       — Мы разговорились! Он даже начал рассказывать подробности о своей стране.       — Продолжай в том же духе, — сказал Ли Минь, поднимаясь с места. Заложив руки за спину, он неспешно спустился со ступеней и задумчиво заключил: — Если всё будет в порядке, мы получим секретные данные об их передвижениях внутри страны, и коалициях.       — Разве их коалиции — это что-то секретное? — вмешался Гу Юнь. В конце концов Запад погряз в раздробленностях и никак не мог собраться.       Чан Гэн загадочно улыбнулся.       Через полгода Господин Я сдался и, поддавшись красоте и талантам Цао Чуньхуа, в открытую обсуждал политику ведения ответного боя. Благодаря своему исключительному дару к шпионажу и долгой службе Чан Гэну, последний отлично поддерживал беседу и выдавал ложную информацию за правду, после чего отправлял засекреченные документы прямиком в императорский двор через усовершенствованных деревянных птиц. Это было своего рода игрой — находить запрятанные бумаги в самых неожиданных местах.       Если какое-то государство отказывало в торговом сотрудничестве, не было ничего странного торговать её ценными бумагами с другими. Цао Чуньхуа стоял в кабинете Господина Я и суматошно перебирал все документы, выискивая особенно важные. Как только из стопки, словно по воле самих небес, вылетел нужный лист, переводчик тут же переквалифицировался в дельного писаря, скопировав данные на другую бумагу. Итак, он сбежал через окно. Господин Я посещал его редко, отдавая предпочтение длительным командировкам в виду своего нового положения, поэтому Цао Чуньхуа не был особо осведомлён о всех его передвижениях лично. Но всякий раз этот самый Господин Я приходил к нему не с пустыми руками, хотя декларации точно ему не передавал. Чего-то явно в их отношениях не хватало. Они ведь уже поженились — чего ещё можно было желать?       Громкий смех Гу Юня словно и не прекращался. Он указывал на Цао Чуньхуа и не мог нарадоваться.       — Этот господин Я что, полный идиот? Последние мозги на каракатице растерял?       — Всё это очень странно, — задумался переводчик. — Он мне явно не доверяет. Водится с другими людьми вдали от «дома», но ничего о них не говорит.       Глаза Гу Юня загорелись.       — С чего бы ему тебе доверять, а? Послушай, сяо Цао, что я тебе скажу: в отношениях нужно поддерживать страсть. Когда ты взглянешь на этого господина вот так, — он показательно склонил голову к плечу и медленно растянул губы в улыбку, когда лениво прищурил свои персиковые глаза, и Цао Чуньхуа страшно покраснел, не сумев оторвать свой взгляд.       Чан Гэн, намывающий посуду, тут же разломил тарелку в своих руках и исправился благодушным выражением лица.       — На счастье… — и переключился: — Это не сработает. Очевидно, страсть у них уже прошла, и Господин Я потерял интерес.       Гу Юнь почти ляпнул: «Зато у тебя он неисчерпаем», но счёл это уж слишком неправильным в присутствии Цао Чуньхуа — в конце концов, каким бы бессовестным он ни был, чувства стыда у него хватило, чтобы вовремя замолчать. Хотя все присутствующие здесь, казалось, находились в одной лодке и плыли в одном направлении. Лицо Гу Юня стало походить на непроницаемую маску. Тем временем сам Цао Чуньхуа сказал:       — Что ты имеешь в виду, старший брат?       — Убеди его в беременности.       Гу Юнь поднёс вино ко рту и им же подавился, расхохотавшись ещё громче. Его задорный смех заставил его задыхаться — маршал закашлялся и едва не отошёл от дел в мир иной. Всё отношение к ситуации было в этот момент написано на его лице — он предпочёл не скрывать того, что думает. Ещё бы: он ведь не иностранный делегат, которого держат в неведении. Чан Гэн хлопнул его между лопаток и раздражённо зашипел:       — В чём дело, Цзыси? Я сказал что-то смешное?       Он сказал не то что смешное, он сказал самую что ни на есть абсурдную вещь на свете! Цао Чуньхуа был озадачен лишь первые мгновения, прежде чем воодушевление проскочило на его лице. Изначально он смутился — как это так, беременен? — но затем догадка озарила его светлый взгляд.       — Это очень рискованный шаг, — выдохнул он. — Подумать только, сколько сложностей…       Но его действительно не волновало, с чем ему придётся столкнуться. В конце концов он знал, на что идёт. И знал, на что пойдут все полученные данные — Чан Гэн найдёт им лучшее применение и приведёт Великую Лян к богатству и процветанию.       — К рождению детей нужно готовиться основательно, — продолжил Ли Минь, похлопывая Гу Юня уже по плечу. — Это займёт некоторое время, но в конечном итоге результат не заставит себя ждать.       Цао Чуньхуа и Гу Юнь воровато переглянулись — о чём он вообще говорил? Наконец, шпион-переводчик отправился домой к господину Я и, перехватив птицу на полпути в спальню, распечатал послание: его муж должен отбыть на Запад завтрашним утром! Не было момента удачней — небеса благоволили ему как никогда. Утром Цао Чуньхуа признался:       — Я в положении.       Господин Я, забирающийся в паровоз, споткнулся. Он резко обернулся и, когда покрасневший до кончиков ушей Цао Чуньхуа успел забеспокоиться, что ребёнок его нисколько не обрадует и нужно поменять тактику, лицо Господина Я озарила счастливая улыбка. Слёзы потекли по его щекам, когда он поднял глаза к небу и с сожалением прошептал:       — Как жаль, что я узнал об этом только сейчас!       Ведь он отбывал домой. И не мог взять рыдающего в три ручья Цао Чуньхуа с собой — накалённые отношения между странами не давали им свободу выбора. Но переводчик пообещал присылать ему письма и рассказывать обо всём, что происходит с ним и с ситуацией внутри страны, если потребуется бежать отсюда прочь. В конце концов Чан Гэн поручился за это дело. Значит, оно не могло быть провальным. Паровоз пошатнулся; пар повалил из металлических труб. Господин Я скрылся в утреннем тумане.       — Что ты планируешь делать дальше? Развей мои сомнения, — лениво спросил Гу Юнь, откидываясь на кресло-качалку во дворе и наслаждаясь приятной погодой: солнце светило не на уровне глаз, щебетание птиц было ненавязчивым, ветер ласкал лицо, а Чан Гэн зарывался в его волосы ладонями и массажировал кожу головы.       — Ты сомневаешься во мне?       Гу Юнь не сомневался в нём вообще. Он не сомневался, что Чан Гэн провернёт нечто незаурядное и в два счёта поставит Запад на место, как сделал это несколько лет назад.       — Кучка иностранцев разбита, но Верховный Понтифик всё ещё жив. Скажи, ты хочешь, чтобы он захлебнулся кровью от позора, когда узнает, чем всё это время занимался его подопечный генерал?       Чан Гэн прыснул.       — Уверен, он даже не ожидает подобного исхода. Я послал людей разыскать ребёнка на северо-западной границе в бедных селениях.       Гу Юнь сразу всё понял. Ему срочно требовалось отправиться в путь, чтобы устранить свидетелей и сбросить всю бумажную работу на и без того загруженного Шэнь И. Подхватив броню Чёрного Орла, Гу Юнь размял плечи, протяжно свистнул и стремительно унёсся в небо, оставляя Чан Гэна одиноко смотреть ему вслед.       Четыре года спустя Господин Я вернулся в столицу Великой Лян. Цао Чуньхуа был готов к его приезду лучше, чем когда бы то ни было прежде. Они не то чтобы совсем уж редко виделись. Наоборот, довольно часто — раз в месяц — пересекались на границе под чутким надзором Чёрного Железного Лагеря, чтобы продолжить свой чудесный роман. Потребовалось немало времени и сил, чтобы как следует сломав голову, придумать, как сообразить себе большой живот. Таким образом, Цао Чуньхуа в очередной раз избежал всяких подозрений и вышел из воды сухим — Господин Я не мог нарадоваться положению своей жены ровно до того момента, пока и эта пылка влюблённость не покинула его. За это время Цао Чуньхуа успел подчистить документы о финансах, военном потенциале и прочих государственных делах, так что Чан Гэн располагал всем и даже большим. И останавливаться на уже достигнутом не собирался.       Итак, когда Господин Я прибыл, Чан Гэн подкинул ему его «сына». Тот был невероятно похож на делегата, что развеяло все его сомнения. Господин Я был поражён до мозга костей, когда впервые за четыре года его увидел. Сын уже казался маленьким взрослым, и невиданные чувства задели струны его души. Цао Чуньхуа старательно контролировал их встречу, чтобы мальчик не взболтнул лишнего. Но тот и не мог — в окружении высоких солдат в чёрной тяжёлой броне он словно проглотил язык. До этого момента Господин Я не сильно скучал по своей избраннице, но ребёнок, который походил на него даже слишком, заставил его почувствовать себя лучше, так что он провёл с Цао Чуньхуа некоторое время, прежде чем всерьёз задумался об истинной цели своего визита. Гу Юнь, на лице которого отражался незыблемый холод и отчуждённость, взглянул на Господина Я, заставив того покрыться испариной. Воспоминания о поражении всё ещё были свежи, а о мощи стоящего во главе небольшого отряда человека слагали легенды, простирающиеся далеко за океан. Плохое предчувствие охватило душу Господина Я, когда Гу Юнь подтвердил его догадки. Усмехнувшись, тот припечатал:       — Отношения между странами слишком натянутые. Два дипломата не могут не вызвать подозрений.       Затем он схватил Цао Чуньхуа за плечо, отчего тот крупно вздрогнул и едва не грохнулся на месте от восторга. Господин Я побледнел. Великая Лян угрожала ему расплатой с его семьёй, если он не откажется передать все ценные бумаги на месте. Этот Гу Юнь…       Верховный Понтифик откашлялся кровью.       Ещё несколько лет Господин Я передавал Великой Лян то, что пообещал за безопасность семьи, беспокоясь и за возлюбленную, и за своего сына, которых собирался перевести на свою родину — благодаря увлечённому содействию отношения между государствами значительно улучшились.       А ещё десять лет спустя… Господина Я поймали.       Гу Юнь начищал гэфэнжэнь. Кое-что не давало ему покоя. Повернувшись к Ли Миню, сидящему за столом с ровно выпрямленной спиной и подписывающему документы, он спросил:       — Есть кое-что, что я не могу понять.       Чан Гэн неспешно поднял голову, сталкиваясь с ним взглядом.       — Как так получилось, что этот иностранный делегат не разобрал, кто спит с ним в постели?       Губы Чан Гэна тронула неуверенная улыбка. Это всё, что волновало Гу Юня за последнее время? Поняв, что тот наверняка догадался обо всём с самого начала и предвидел каждый его ход, Чан Гэн тихо рассмеялся:       — Это же Нянцзы. У него свои способы.       Этим было всё сказано. И хотя Чан Гэна одолевали сомнения — всё-таки на его столе лежали оправдания от Цао Чуньхуа и Господина Я, засвидетельствованные в суде, — он предпочёл избавиться от подробностей. Оставалось вызволить Цао Чуньхуа из чужой страны. В конце концов депортация — это лучший исход для продолжения сотрудничества между странами и гарантия сохранения жизни шпиона-переводчика.       Цао Чуньхуа схватился за прутья, прижимаясь лицом вплотную. Он выглядел поражённым до глубины души, когда прошептал намеренно дрогнувшим голосом:       — Так ты передавал данные моей стране?       Господин Я взбесился, когда услышал этот голос, который слушал уже на протяжении двадцати лет.       — Замолчи! Как ты смеешь спрашивать о подобном? Лицемер.       — Не понимаю, о чём ты, — возмутился Цао Чуньхуа. — Я просто позволил увидеть то, что от меня хотели увидеть.       Его раскрыли. Не было смысла притворяться дальше, поэтому он вздохнул и сел на пол.       — Не сиди на холодном, — тут же посоветовал Господин Я, когда осознание промелькнуло в его взгляде и он сдался, больше не пытаясь ничего сказать.       Цао Чуньхуа показалось, будто бы не всё в их отношениях было игрой. Сосущее чувство пустоты в груди ему не нравилось. Он поднял подбородок и постарался рассмотреть осунувшееся лицо Господина Я. Тот почти добровольно стал предателем своего государства, вступил в отношения с мужчиной, не зная этого — или закрывая на это глаза, но Цао Чуньхуа хотелось верить, что Господина Я не сильно волновала его половая принадлежность.       — Я… — начал переводчик. Он задумался, как бы продолжить: — Я не соврал, когда в тот вечер сказал тебе, что моя судьба — быть женщиной.       Но если бы небо не ошиблось, он не родился бы мужчиной — значит, судьба его была совсем другая. Он провёл по прутьям камеры рукой, словно перебирал струны музыкального инструмента. Тихий звон металла разнёсся по помещению. Господин Я молчал. Разве это могло его утешить? Совсем недавно у него было всё, теперь не осталось ничего: его жена оказалась мужчиной, а сын — случайным мальчишкой, которого подобрали на северо-западной границе. И теперь любимое лицо, на которое Господин Я не решился посмотреть, стало до одури неприятным. Цао Чуньхуа не знал, что ещё сказать в своё оправдание.       В суде он яро отрицал свою виновность, перекладывая ответственность на Господина Я; тот стремился ответить ему тем же — не было нужды защищать мужчину и по совместительству шпиона. В конечном счёте две консервативные к подобным отношениям страны поспешили замять это дело, не придавая заключение народной огласке. Для проигравшей стороны утечка ценных данных означала двойной удар по репутации. Император Ли Минь втихую перехватил Цао Чуньхуа на последнем съезде и отправил его обратно в Великую Лян — при первой встрече спустя долгое годы разлуки они едва друг друга узнали, — и подробности этого дела последний рассказал за столом в поместье Аньдинхоу.       Но как бы то ни было, дело увенчалось успехом — двадцать лет насыщенной шпионажем жизни одного переводчика Цао Чуньхуа подарили Великой Лян столетия спокойствия и безмятежности.