Несчастливцы

      Старый и ленивый детектив Шибадзаки, слава о котором пронеслась по отделу расследований впереди него самого, сразу не понравился Хамуре. Подумаешь, великие заслуги в прошлом! О чём вообще идёт речь, когда ежедневно на кону жизни тысячи невинных людей из-за террористов?! Казалось бы, не время для восстановления без пяти минут пенсионеров, дайте дорогу молодым — с гибким умом и отличной скоростью реакции! А Шибадзаки просто медлительный и подозрительный тип, с явно нечистым досье в прошлом. Неспроста же его насильно перевели работать с бумажками до самой пенсии… Там ему и место, думал Хамура, хмуро провожая глазами «легенду отдела расследований» с его ожиревшим от безделья напарником из архива, помогающим таскать коробки на новое рабочее место во главе.       Хамуре казалось, он невзлюбил детектива Шибадзаки с первого взгляда. Ему слишком просто досталось ведение дела о «Сфинксах», да и что вообще можно было в нём полюбить?! Вечно мятую и скомканную одежду? Небрежную прическу и неухоженную бородку? Сгорбленные плечи? Пустые зрачки без блеска? Задумчивую без повода физиономию? Тошнотворный запах дешёвого одеколона, иногда смешивающийся с сигаретами? Полный абсурд.       Одна только мысль о том, что теперь приходилось подчиняться приказам этого странного человека, по первости горько претила Хамуре. Он позволял себе спорить из-за мелочей, перечил и ставил слова начальника под сомнение, иной раз даже щерился, скалился, как непослушный щенок. Шибадзаки если и задевало такое отношение со стороны подчинённого, то он чересчур умело не подавал вида. И это раздражало Хамуру ровно до тех пор, пока он в принципе не устал злиться, ругаясь по пустякам. Впрочем, спустя несколько вынужденных совместных вылазок, нельзя было не признать, что у детектива ещё остался порох в пороховницах. И когда Хамура постепенно стал замечать его достоинства — это послужило началом конца.       Шибадзаки — очень умный человек. Не просто умнее Хамуры — умнее вообще всех, кого Хамуре довелось повстречать в жизни. Он решает самые сложные загадки от террористов и никогда не зазнаётся по этому поводу. Умеет рисковать, ходит по лезвию ножа, но не пренебрегает чужими жизнями. Берёт любую ситуацию под контроль, не боится ответственности за спонтанно принятые решения, но всегда остаётся с холодной, как лёд, головой. А ещё есть что-то особенное в его редких печальных улыбках — усталых, но неизменно тёплых, всегда ободряющих, когда вдруг возьмёт да похвалит за работу, панибратски похлопывая по плечу. И голос у детектива приятный… попробуй тут не влюбиться. Шибадзаки — незлопамятный по отношению к коллегам, потому что вообще не обращает внимание на их поведение по отношению к себе, и Хамура не сможет точно ответить, когда именно лёгкий флёр его пренебрежения вдруг сменился искренним восхищением старшим, но вот он здесь.       Ловит каждое слово рассуждающего о терроре Шибадзаки на совместном обеденном перерыве, параллельно думая о том, что, вообще-то, не против его засосать прямо тут. Или страстно отсосать ему в ближайшем туалете. Ну так классно он говорит! Этот ровный мелодичный тембр — просто мёд для ушей. И их кончики действительно краснеют от подобных шальных мыслей Хамуры, но, к счастью, Шибадзаки нет до него никакого дела — слишком увлечён предметом беседы. До конца перерыва считанные минуты, а сэндвич говорящего почти не тронут. И поднятая тема себя до сих пор не исчерпала, поэтому Хамура ухватывается за возможность, как за спасательный круг: — Слушайте, Шибадзаки-сан, не хотите ли продолжить разговор после работы? Есть один классный бар на соседней улице, но без хорошей компании там делать нечего. Мы ведь вместе ещё не пили!       Старший детектив вопросительно смотрит на часы и, понимая о чём идёт речь, с неохотой качает головой, заворачивая бутерброд в салфетку: — Нет, пожалуй, я пас. Семья дома ждёт, я и так всю неделю задерживался. — Да бросьте, выпить вечером пятницы перед выходными — святое дело. — Хамура незатейливо опускает ладонь на рукав собеседника. — Пожалуйста, детектив! В первый и последний раз.       Шибадзаки переводит тяжёлый взгляд на Хамуру. Недоверчиво щурится, но в конечном итоге оказывается бессилен перед неуловимыми чарами младшего коллеги. Эти сверкающие щенячьей преданностью глаза и тактильный контакт… — В первый и последний раз, Хамура. — Договорились! — большего ему не нужно.       Старший детектив лениво потягивается перед тем, как грузно подняться, а его собеседник теперь едва ли найдёт себе место до конца рабочего дня из-за жгучего предвкушения.

***

      Да ведь Шибадзаки женат!       Совесть — худший враг человека, и она же его спаситель. Но сейчас Хамура чувствует себя подавленным и разбитым этой внезапной мыслью, как никогда. Тешить себя надеждами о том, что брак детектива держится на одной лишь привычке, а его жена стара, уже некрасива и потому нелюбима, он и не будет пытаться. К нелюбимым домой не спешат, а Хамура бесповоротно увлёкся женатым человеком, и зачем-то позвал его на свидание в бар.       Нет Хамуре оправдания, даром, что ещё и мужеложец!       В сердце что-то больно колет. Ладно. Ладно, ему ведь не нужна взаимность на самом деле? Хамуре и так нормально, он давно привык к гордому одиночеству. Делить бутылку с легендарным детективом Шибадзаки — уже большая честь для любого уважающего себя полицейского.       Хамура просто напьётся, как сволочь, а дальше будь что будет. — Эй, всё в порядке? — рука Шибадзаки вдруг ложится на плечо сидящего за рабочим столом подчинённого.       На его лице, как всегда, всё написано — ничего не утаишь. Хамура поднимает глаза наверх и слабо улыбается, скрывая подступившие слёзы. Шибадзаки похож на Бога. Лучи заходящего солнца падают прямо на макушку и рассеиваются так, будто стекают по волосам, подсвечивая каждый локон ореолом вокруг лица, выражение которого безмятежно, расслабленно и спокойно. Пиджак свободно висит на предплечье. В офисе немного душно, потому первые несколько пуговиц помятой рубашки фривольно расстёгнуты, обнажают вздымающуюся грудь. Галстук тоже приспущен, на шее не «остыл» его блёклый след. Нос щекочет аромат привычного одеколона. Всё, что раньше так раздражало в детективе, теперь преследует Хамуру по ночам в самых сладких снах. — Извините, заработался. — В горле першит от сиюминутного волнения. — Оно и видно. Идём, рабочий день закончился. — Мягкая ухмылка. — Не забыл о своём приглашении? — Как я мог? Никак нет, Шибадзаки-сан! Секунду.       Хамура быстро вскакивает и приводит стол в относительный порядок перед уходом. Впереди выходные — не хочется потом возвращаться в бардак. — Я одного понять не могу, неужели детишки вдвоём проворачивают целые терракты? — пускается в рассуждения детектив, пока они спускаются на первый этаж. — В это трудно поверить, но мы так до сих пор и не засекли ещё хоть кого-то причастного. — С удовольствием поддерживает беседу Хамура. — Если вам интересно, я думаю вот что…       В какой-то момент между мужчинами разгорается небольшой, но весьма увлекательный спор, и дорога до бара пролетает почти незаметно. На входе оба замолкают, разговаривать о работе больше не хочется, особенно на глазах у оглядывающихся зевак.       Внутри бара ничего нового: стойкий запах спирта, раздражающее музыкальное сопровождение, неровные ряды столиков и толпа людей-работяг за ними. Два свободных места у стойки возникают разве что чудом, мимо проходит на выход какая-то парочка. Хамура ловко седлает ближайший хокер и тут же вальяжно облокачивается на столешницу, целиком разворачиваясь на Шибадзаки, щурится хитро-хитро. Последний располагается более скромно, но улыбается не менее хитро в ответ: — По пиву? — По пиву.       А дальше, с полулитровыми бокалами, диалог клеится самым естественным образом. Хамура уже упоминал, что Шибадзаки очень умный? Секси мозг во плоти, как он есть. Кажется, матёрый детектив знает всё на свете, а если чего-то не знает — непринуждённо выпутывает нить повествования из неугодного болота и протягивает её в более знакомые степи. Этот голос Хамура готов слушать целую вечность, по ощущениям. Правда, чем больше алкоголя в крови, тем рассеяннее он воспринимает информацию, но зато внимательнее вглядывается в чужие черты. Любуется.       Профиль у Шибадзаки ничуть не хуже анфаса. В чём-то даже прелестнее. Ещё бы картинка не расплывалась… впрочем, Хамура не против пьяного обморока, ведь тогда у него появится призрачная возможность очнуться в таких руках. — Думаю, нам хватит. — Детектив любезно ловит слишком уж потяжелевшее тело горе-собутыльника, готовое вот-вот распластаться на полу. Мечты сбываются! — Пойдём-ка покурим, и по домам. Далеко живёшь?       За спиной остаётся всего шесть пустых бокалов, ну да — четыре из них беспрепятственно опустошил Хамура. И он, в целом, стоит на ногах, даже равновесие держит сносно, когда не пытается соблазнительно полулежать на барной стойке и заискивающе заглядываться на Шибадзаки.       Свежий воздух быстро облегчает гудящую голову. На улице промозгло, случайный порыв ветра пробирается под выбившуюся рубашку, и заставляет Хамуру невольно поёжиться. Холодно и неуютно. Перед носом вдруг возникает сигарета, окаймлённая цепкими пальцами детектива. — Будешь? — Спасибо, не откажусь.       Хамура забирает «угощение», не преминув возможностью дотронуться до шершавой руки Шибадзаки. Жар чужой кожи приятно успокаивает. Хотел бы Хамура приложиться губами к этим пальцам, а не к фильтру… — Ты не ответил на прошлый вопрос. — Огонёк игриво мерцает на кончике сигареты Шибадзаки. — Извините, я его забыл. Можно прикурить?       Детектив тихо фыркает, но щёлкает колёсиком зажигалки и подносит танцующее пламя к сигарете Хамуры, неумело зажатой в зубах. Потом повторяет: — Где живёшь?       И Хамура, откровенно стараясь не давиться дымом, сбивчиво диктует адрес, пока Шибадзаки в задумчивости сводит брови к переносице. Горькое облако красиво путается в его волосах, как бы на короткое мгновение застывая мороком, прежде чем раствориться в вечернем городе навсегда. — Тебя дома кто-то ждёт? — Нет. Я живу один. — Всеобъемлющее ощущение пустоты внутри Хамуры вновь начинает сосать под ложечкой.       Никого дома нет. Никого никогда там не будет. Он обречён на одиночество и сегодня, и завтра. Может быть навсегда. — Значит, встретить некому… боюсь, ты неважно держишься на ногах. Я провожу до двери, если ты не против. — Я всегда рад вашей компании, Шибадзаки-сан.       Улыбка Хамуры выходит натянутой. Ему вдруг хочется встать на колени, обхватить чужие ноги и разрыдаться. Сигарета медленно тлеет, осыпается и теряется в небытие, как время. Шибадзаки утыкается в телефон, чтобы поймать такси, но когда возвращает взгляд на собеседника — не может скрыть удивление: — Да у тебя ж глаза на мокром месте! — Вам кажется. Просто… просто что-то попало… — нарушая собственные правила игры, Хамура жалобно всхлипывает.       И первая слезинка всё-таки скатывается по щеке. Обычно находчивый Шибадзаки оказывается в полном ступоре. — Н-не обращайте в-в-внимания, я с-сейчас. — Контроль над ситуацией неумолимо утекает сквозь пальцы, и Хамура отворачивается к стене. — Я п-просто… — Хамура, что случилось?! — Пож-жалуйста, ничего не спрашивайте…       А плечи уже мелко трясутся, выдавая с потрохами накатывающую истерику. У Хамуры никого нет. За Хамуру никто дома не беспокоится. Дом пустой и холодный — откроешь входную дверь, а за ней ни единой живой души. Ни рыбки, ни кошки, ни любимого человека. Зачем хоть кому-то такая жалкая жизнь? Умрёшь на службе, и никто, кроме родных, не хватится. — Хамура… — прикосновение ладоней к подрагивающей спине нестерпимо обжигает. Но продолжить задавать вопросы Шибадзаки не успевает, потому что к обочине подъезжает их машина, и план меняется: — Идём. Поедем домой.       Хамура равнодушно позволяет себя вести. Шибадзаки сначала бережно усаживает его на заднее сидение, а потом занимает своё место подле, с другого края. Кажется, детектив объясняет водителю, что его друг очень пьян, но проблем доставлять не будет. Хамура мало что слышит: в голове звенит от безнадёги, нос забивают сопли, а глаза застилают будущие ручьи из слёз. Когда автомобиль трогается, Шибадзаки инициативно подставляет Хамуре плечо, но он заходит ещё дальше, плашмя падая на колени. И разражается новыми рыданиями, драматично цепляясь за брюки детектива, сминая в кулак без того помятую ткань. Плевать на приличия — Хамуру ведь уже оправдали перед посторонними алкогольным опьянением? Прекрасно, потому что терять ему нечего. Он заслуживает одиночества и всей боли.       Дома никого нет. И единственное, что теплится в груди Хамуры — влюблённость в человека, который никогда не ответит на чувства взаимностью. Но сейчас он так нежно гладит по волосам, шее и плечам, что Хамура готов обмануться. В этих чутких прикосновениях хочется совсем немного забыться… он не позволяет себе такой роскоши, и ощущение реального положения дел режет по сердцу острее бритвы.       Дома никого нет. Н и к о г о. Хамура обречён на бесконечные поиски и, наверное, раньше умрёт от тоски в собственной квартире.       Шибадзаки не говорит ни слова на протяжении всей поездки, но и ладони не отрывает, будто вину свою сознаёт. Заглаживает самым буквальным способом. Постепенно это срабатывает, Хамура медленно успокаивается — ни у кого нет сил плакать вечно, даже если на душе по-прежнему паршиво.       Такси тормозит во дворе, и тогда Шибадзаки незатейливо тормошит коллегу. Хамура поднимается без лишних слов, с грохотом отворяет дверь и вываливается на улицу. От резкой смены положения, координация его подводит, но детектив оказывается рядом вовремя и подхватывает Хамуру под подмышки.       Что-то трещит по швам. Возможно, просто пиджак. Возможно, терпение Шибадзаки. — Иди сюда, — голос кажется неоправданно понимающим по отношению к Хамуре, явно испортившему вечер.       Детектив умещает руку собутыльника на плечах, а своей обхватывает его рёбра. В пору бы их пересчитать… — Куда? — Туда. — Хамура неопределённо взмахивает свободной ладонью, но, к счастью, сам начинает двигаться в нужную сторону.       Шибадзаки остаётся только поддерживать непослушное тело, помогая не упасть. — А теперь рассказывай, что случилось. — Ничего. — Голос Хамуры стал крепче и ровнее, но всё ещё на грани. — Невозможно замалчивать проблемы вечно — это чревато подобными… срывами. Ты можешь мне довериться, обещаю, я никому не скажу. — Ничего особенного, правда. — Сдаётся Хамура. — Я просто… расстроился, что дома меня никто не ждёт. — Почти правда. — Знаете, это очень грустно. Даже сейчас не могу отделаться от мысли, что сегодня ночую один. — Хм, вот как. — Шибадзаки цыкает языком и расслабленно улыбается. — Надо было запариться об этом ещё в баре и меньше налегать на пиво, оглядываться на симпатичных девчонок, а не смотреть только на меня. — Он хрипло смеётся. Потом зачем-то добавляет: — Я бы предложил остаться, но боюсь, жена неправильно меня поймёт. — И правильно сделает. — Хм? — детектив чуть спотыкается. — Извини, что? — Правильно сделает, — отрешённо повторяет Хамура. — Не разыгрывайте «дурачка», вам не идёт.       Шибадзаки под боком вздрагивает и отрывисто выдыхает. Хамура тем временем достаёт из кармана ключ. Домофон слишком громко пиликает в ночной тишине, пропуская двоих в многоэтажный дом. Единственный лифт, как назло, ожидает «приказов» на последнем этаже. — Ты уверен? — наконец вкрадчиво прерывает затянувшуюся паузу Шибадзаки, пока его собеседник раздражённо бьёт по кнопке. — В том, что вы мне нравитесь? — выплёвывает Хамура. — Более чем. Я и думать не могу ни о чём другом, когда дело не касается чего-то экстренно важного. Только работа и спасает, в остальное время мне хочется вас целовать или что-то вроде…       Более нелепого признания у Хамуры не было даже в старшей школе, но так наплевать на всё здесь и сейчас — репутацию уже не спасти. По крайней мере, Шибадзаки обещался хранить его тайны. Никто за язык не тянул… — Ясно.       Следовало ли Хамуре ожидать более красноречивого ответа? К горлу подступают непрошенные слёзы, снова. Это всё, что у него есть для того, чтобы пережить очередной паршивый период и вступить в следующий, ничуть не менее паршивый по прогнозам — Хамура всегда вляпывается не в тех людей.       Лифт приторно радушно раскрывает пасть голодного зверя. Шибадзаки втаскивает коллегу, бессильно повисшего на его плечах. — Девятый, — сипло шепчет забитый в угол Хамура.       Пасть зверя захлопывается. В пространстве метр на метр становится душно и плохо, поэтому Хамура начинает выпутываться из чужих недообъятий — так всем будет значительно легче. — Спасибо, что проводили, дальше дойду сам. — Позволь мне довести начатое до конца. — Требовательный тон. — Как скажете, Шибадзаки-сан. — И образцовая кроткость.       У Хамуры больше нет сил спорить. Нет сил лить крокодильи слёзы. Нет сил сетовать на себя и несправедливость судьбы. Ему бы скатиться по стенке, уткнуться носом в колени и просидеть так до самого утра. Надо дотерпеть до квартиры. Хорошо, что завтра выходной, отоспаться успеет после.       Из лифта Хамура вываливается, как из газовой камеры. Шибадзаки благоразумно ловит его за пиджак, но больше не прикасается. Оно и к лучшему.       Дверной замок некоторое время не поддаётся «уговорам» ключа, но в конечном итоге Хамура попадает в свою квартиру. Шибадзаки всё ещё рядом, и нужно бы поднять на него глаза, чтобы попрощаться должным образом. Некоторое время Хамура не решается, но когда делает это — Шибадзаки оказывается намного ближе, чем он ожидал. Пальцы детектива ложатся на подбородок Хамуры, а щёки вдруг обжигает чужое дыхание — смесь перегара, табака и выворачивающего наизнанку нетрезвого отчаяния. — Не уверен, станет ли от этого легче нам обоим…       И губы Шибадзаки едва заметно касаются губ Хамуры.       Он точно сейчас не спит? В любом случае, упускать своё — не в принципах порывистого и готового на что угодно Хамуры, поэтому в следующую секунду он уже неминуемо углубляет поцелуй, запуская пальцы в жёсткие, столь желанные волосы, и притягивает к себе. Шибадзаки не сопротивляется, будто млеет под напором перехватившего инициативу. Рука с подбородка Хамуры незатейливо перемещается на шею, нежно оглаживает кадык. Язык сталкивается с языком. Шибадзаки и здесь уступает, позволяет Хамуре исследовать всё, на что ему хватит дыхания.       Дыхания катастрофически не хватает.       Хамура отрывается от губ партнёра лишь на короткий миг, но его достаточно для того, чтобы Шибадзаки неуверенно отстранился. Он настойчиво стряхивает с себя чужую ладонь, бормочет что-то вроде «спокойной ночи» и исчезает в дверях так поспешно, будто его никогда и не было на пороге этого дома. Только удаляющийся топот эхом отражается от бездушных стен коридора. А затем оглушающая тишина.       Хамура молча сползает по стене, ловит ртом воздух, пытается прийти в себя. Тщетно. Поцелуй был похож на сказку. Мечту, воплощённую в жизнь. Беспокойный сон в бреду болезни. После такого даже умереть не жалко, звучит как достойный финальный аккорд.       Наверное, только несчастливцы вроде Хамуры несмотря на взаимность всё равно остаются одни.