Когда встает луна, — колокола стихают и предстают тропинки в непроходимых дебрях.
Когда встает луна, землей владеет море и кажется, что сердце — забытый в далях остров.
Никто в ночь полнолунья не съел бы апельсина, — едят лишь ледяные зеленые плоды.
Когда встает луна в однообразных ликах — серебряные деньги рыдают в кошельках. Федерико Гарсиа Лорка
День был пасмурный, но вечером отчего-то распогодилось и стало по-зимнему ясно, показалось знаменитое челябинское звездное небо. В окно гостиничного номера бесстыдно заглядывает растущая луна, уже почти круглая, только с небольшой щербинкой, крупная, яркая, ясная. Она светит прямо в глаза, она раздражает, но Андрей не может собраться и найти в себе силы, чтобы сползти с кровати, хоть как-нибудь дотащиться до окна и задёрнуть шторы. Болит, чертовски болит всё, при малейшей попытке хотя бы двинуть ногой спина как будто раскалывается на части. Чёртов, чёртов копчик, какого хрена ты так болишь, ненужная, блин, кость, зачем ты вообще осталась в моём теле, долбанный атавизм от пещерного человека. Никакой от тебя пользы, только вред, стыд и позор. Луна бесит, бесит, бесит, пользуется его беспомощностью, светит прямо в глаза – как будто знает, что он не может сдвинуться с места. Потерпи, потерпи, ты же умеешь терпеть. Луна же не стоит на месте всю ночь, через какое-то время уйдёт западнее, перестанет светить в твоё окно, начнёт терроризировать соседей. Пошевельнуться физически невозможно. Перевернуться на живот – тоже. Андрей отворачивается к стене, зажмуривается и тихо стонет. Как же мне херово. Жарко, душно, неприятно и всё болит. Хочется пить, но до стола, где стоит стакан, до холодильника никак не доковылять. Он прикусывает кончик языка, чтобы рот наполнился слюной – так станет полегче. Нет сил даже раздеться: он кое-как стаскивает через голову спортивную кофту вместе с футболкой, даже не озадачиваясь вознёй с молнией, бросает ком из одежды куда-то в угол. Надо бы стянуть с себя и штаны с носками, но придётся сгибаться, а это уже выше его сил. К чёрту, полежит и так. С голым пузом уже гораздо прохладнее.***
Как же стыдно. Как же дико стыдно и обидно. С другой стороны, ты мало тренировался, не набрал форму к чемпу, ты не был готов. Ты что, ожидал чего-то другого? Получается, что да, ждал другого. И да, такого исхода не предполагал. Неужели я такое днище? Неужели это всё, на что я способен? Что же теперь делать – заканчивать к чёртовой бабушке? Улучшений не предвидится… Чем болтаться всю дорогу внизу таблицы в компании бедолаг из регионов, прорвавшихся на чемпионат страны с боем, не достойнее ли будет завершить прямо сейчас? Есть же жизнь и после фигурного катания. Живут же как-то бывшие фигуристы, можно будет что-нибудь придумать. Он, конечно, надеялся, что этот момент наступит ещё нескоро, но в жизни же не загадаешь. Наверное, вот оно и настало, время выхода на пенсию. То ли луна светит до того ярко, что на глазах выступают слёзы. То ли он реально плачет из-за всего этого, как девчонка, как маленький. Пофиг, никто не видит, а он слишком перенервничал, раздражение и горечь требуют выхода. Андрей закрывает лицо руками. Луна мгновенно пропадает, но легче от этого не становится.***
Телефон на беззвучном, но по тому, как он вибрирует, мигает огоньком, освещая тёмную духоту комнаты, можно видеть, как Андрей пропускает звонки, смс, сообщения в мессенджерах. Их раздражающе много. Да кому он сдался-то? Андрей автоматически разблокировал экран – зачем, спрашивается, что ты полез смотреть? Даже с мамой не хочется сейчас разговаривать. Даже с Сашкой, даже с Арсюхой. От Кирилла Анатольевича наверняка нет сообщений. А если есть, то там только одно слово. Андрей отлично знает это слово. Он неоднократно уже слышал его от тренера и на тренировках, и потом, в раздевалке, в воспитательных беседах. Возможно, попозже Киринач придёт под дверь, будет долго стучать и, не дождавшись ответа, уйдет, выругавшись, но сначала произнесёт то самое слово. Ну что ж, по ходу, я та самая субстанция и есть. Валяюсь тут, как большой её кусок. Луна как-то особенно ехидно заглядывает в окно, пялится прямо в глаза: ну что, лежишь тут, никому не нужный, и ничего не можешь? Неудаааачник… Отчаяние и жалость к себе сменяются резкой вспышкой гнева и желанием действовать. Не дождутся! Андрей не сдастся, он справится, он вытащит себя из этой ямы, даже через боль, через мучения. И первым делом – сползёт с кровати, ну хоть как-нибудь, ох. Нет, не как-нибудь. Надо двигаться решительно, быстро: если беречь себя, боль становится совсем нестерпимой. Андрей запихивает в карман телефон и резко спрыгивает с кровати. Ооооо… от боли глаза лезут из орбит, он чуть не падает, отчаянно цепляется за стол, за открывшуюся дверцу мини-холодильника. Резко выдыхает, замирает, нависнув над столешницей, опираясь на неё обеими руками. Ааа, долбанный копчик, всю спину ниже лопаток жжёт как огнём, ноги дрожат и немеют. Но дело сделано: вот стакан, можно его взять, вот холодильник, а в нём – вода. Доставай и пей, сколько влезет, не мучайся от жажды. Нагибаться он, правда, не рискует: приседает по-балетному, в глубоком плие – так, кажется, спина меньше болит. Кое-как вытаскивает бутылку из холодильника, наливает воду в стакан, жадно пьёт. Как же хорошо. Со всем можно справиться, если приложить усилия. И бутылку к спине приложить. Она холодная, приятно остужает, почти как пузырь со льдом или заморозка. Андрей разворачивается, приваливается к столу, прижимая к спине бутылку, закидывает в рот таблетку обезболивающего и медленно, большими глотками пьёт воду из стакана. В воде отражается луна и кажется, что он глотает жидкий лунный свет. В этом есть что-то магическое. Ну хорошо, эту проблему он решил, а дальше-то что? Что насчёт остального? Мимо сборной, мимо всего, дно таблицы — и просто днище… Ненадёжный, слабый, не умеющий бороться. Ещё и жирный, по словам Тарасовой, которые сейчас радостно подхватят все досужие зеваки с дивана. Расскажут, что он уже в калитку на катке проходит боком, боясь застрять, а по льду перекатывается как колобок. Неужели хейтеры правы, и он как спортсмен кончился, пора завязывать? Челябинская луна по-прежнему с интересом заглядывает в окно, она как будто наблюдает за ним и посмеивается.***
Телефон гудит и тихо вспыхивает. Андрей не хотел никому отвечать, но машинально поднимает телефон и смотрит на всплывающее окошечко с новым сообщением: «Привет. Ты живой вообще?». Ого. Это Камила. С чего вдруг она обо мне вспомнила? Ответить ей? Андрей даже подумать не успевает, а большой палец левой руки уже машинально скользит по экрану, набирая лаконичный текст: «Привет! Всё хорошо. Живой» Он сперва отправляет сообщение, а затем спохватывается, что вышло суховато, и отправляет вдогонку эмодзи – букет цветов. С девушкой переписывается всё-таки. Камила отвечает очень быстро, видимо, тоже сразу заметила оповещение. Теперь она набирает текст длинный, более развернутый – и это ещё необычнее. Обычно они переписываются только по каким-то особым поводам, например, поздравляют друг друга с днём рождения. Или обсуждают какие-то совместные мероприятия. Странно, что на этот раз Камила просто хочет поинтересоваться здоровьем. «Точно все нормально? Не видела тебя на короткой. Ты же всегда приходишь посмотреть». Значит, ей не всё равно, пришёл ли Андрей посмотреть на короткую девочек. Это для него тоже новость. Отвечает в том же стиле, стараясь свернуть с темы: «Всё нормально. Просто мне херово. Переживу. Ты не беспокойся *эмодзи-цветок*». Но Камила не отстаёт: «Говорят, у тебя травма. Что ты повредил? Спина? Мышцу потянул? Пах?» Пока Андрей думает, насколько стоит вдаваться в подробности – хоть и спортсменка, всё понимает, но всё-таки девушка, не хотелось бы, чтобы она была в курсе всего, что происходит с его телом – прилетает новое сообщение: «Ты где вообще? Всю подтрибунку облазила, тебя нет. Сашка тоже без понятия, где ты». Ох, если только Сашка узнает, что Андрей отвечал Камиле, а ему не отвечал! Ох, Андрею и достанется! Но Сашке писать совсем не хочется. Может, чуть попозже, когда боль отпустит и луна поменяет дислокацию. Да тот и так всё должен понимать. А вот Камиле надо многое объяснять. «Я в отель уехал сразу после произвольной. Прости, что не посмотрел, как ты катаешься *плачущий эмодзи*» И тут же добавляет шуточное, чтобы разрядить обстановку и перевести разговор на другую тему: «Ну и кто у вас выиграл? Конечно, Яметова?» «Прикинь, нет! Угадай, кто?» «Я в тебе и не сомневался *эмодзи –рука, показывающая V, знак победы* Хорошо откатала?» «Ну так. Могла и получше». И почти сразу, пока Андрей раздумывает, как половчее написать, что ему нравится её короткая и особенно красное платье к программе, и не показаться очередным навязчивым поклонником, прилетает новое длинное сообщение: «Андрей, ты точно в порядке? Что ты там себе повредил? Парни говорят, только бы не пах». Андрей морщится. Ему больше хочется обсуждать красное платье Камилы и её дупель, чем свои травмы. Но прилетает следующее сообщение, ещё длиннее. Камила строчит как из пулемёта, наверное, уже едет в автобусе в отель и никто её не дёргает: «Я ведь смотрела на тебя, ты на зубах вытянул. Такой измученный со льда уходил. Хотела тебя найти после проката, но надо было к своему готовиться. Теперь очень жалею, раз ты сразу уехал». Что-то царапает его глубоко внутри, отчего сначала становится тепло, а потом хочется заплакать. Удивительно, что ей настолько не всё равно. «Не переживай за меня. Всего лишь копчиком хряснулся. Переживу». «Тренеры тоже тебя обсуждали. Даниил Маркович восхищается тобой и твоими корабликами». Ох, какой она всё-таки ещё наивный ребёнок, даже после всего, что произошло в Пекине и потом, по возвращении домой. Выкладывает всё, даже то, что и не нужно бы было. Андрей искренне умиляется. «А Этери Георгиевна сказала, ты боец, но тебе нужно что-то менять, ты остановился в развитии». «У меня мысли похожие». «Ты придумал уже, что будешь менять?». «Скажем так, в процессе». «Не заканчиваешь?» Это сообщение приводит Андрея в недоумение. Вот недавно только он лежал и думал, что всё, привет, пенсия. А тут и Камила пишет то же самое. Неужели всё настолько очевидно? Ему хочется написать едкое «Не дождётесь», но он сдерживается – и правильно делает, потому что прилетает следующее сообщение: «Скажи, что нет. Я так боюсь, что ты закончишь. Это будет потеря потерь». Андрей глубоко взволнован и на эмоциях пишет совершенно искренне: «Честно, подумываю об этом. Я в тупике» – и тут же спохватывается, удаляет сообщение у себя и у неё, но Камила, видимо, успевает прочитать, потому что присылает красный от злости ругающийся смайлик. «В каком ты номере?» - она знает, что он живёт в той же гостинице. Андрей вздрагивает. Хочет написать, что лежит пластом, не в силах подняться и потому не сможет с ней поговорить, но понимает, что уже почти не чувствует боли в спине и стоит практически нормально, почти не опираясь на стол. «Андрей, пожалуйста, мне надо тебе кое-что сказать, прям лично, глядя в глаза. А то не усну». И тут же детское вымогательское: «Вот не высплюсь и завалю завтра произволку, ты будешь виноват». Точно так же его шантажировала в детстве старшая сестра, да и сейчас она любит применить этот приёмчик. Эта наивная женская хитрость отчего-то трогает до глубины души. Андрей ухмыляется, быстро набирает ответ с тремя цифрами и отсылает сообщение. «Жди, сейчас поднимусь, только вещи заброшу. Мы уже в холле. Я на минуточку».***
Андрей в панике оглядывается по сторонам: в номере бардак, повсюду разбросана одежда, ну как можно было пригласить сюда девушку? Придётся разговаривать снаружи, хоть это и невежливо. Ладно, Камила ведь только на минутку, ей действительно пора спать, час поздний. Потом Андрей соображает, что он полуголый, и хватается за свою спортивную куртку, но ему кажется, что та вся пропахла его потом, и он, забыв про ноющую спину, нагибается над спортивной сумкой, начинает шариться в поисках чистой футболки. Находит её, радостно надевает – и оказывается, что это олимпийская футболка с Бинь Дунь Дунем, ну надо же, откуда она вообще взялась, разве он брал её с собой, когда собирался? Не воспримет ли Камила эту футболку как намёк на… он сам не знает, на что, ну как некую издёвку, что ли. Эта и ещё множество сумбурных мыслей, одна другой страннее, теснятся в Андреевой голове, когда он умывается, смывая следы слёз, мочит голову и расчесывает влажные волосы перед зеркалом в ванной, даже не включая электричество, разглядывая себя в ярком свете луны. Отчего это у вас так блестят глаза, Андрей Михалыч, откуда такие пятна на щеках? Давно девушек в гости не приглашали? А ведь и правда – давно! После расставания с бывшей всё как-то не до этого было. Какие девушки, Андрей? Это же Камила, малышка Ками! Твоя подружка по олимпиаде! Верно, это та самая Камила. Которая за два года превратилась из подростка в красивую и привлекательную молодую девушку, и ты не можешь этот факт игнорировать. Ну как минимум должен признаться себе, что больше не можешь относиться к ней как к ребёнку, бесполому существу. Она привлекательна, на неё приятно смотреть. И конечно, сейчас ты смотришь на неё иначе, чем тогда, но это же нормально, наверное, так и должно быть. Ничего такого в этом нет.***
Камила осторожно стучится – и он вздрагивает, потом открывает дверь и выходит к ней. Встаёт навытяжку, как солдат, прислонясь к дверному косяку, как пастернаковский Гамлет – спина-то, зараза, всё не отпускает. - Привет! Очень больно? - Привет! – натянуто улыбается. - Да не, терпимо. Уже не так сильно. - Точно? Лицо у тебя в конце такое страдальческое было, я сама чуть не заплакала, когда на тебя смотрела. - Я же не плакал. Сдох бы прямо на льду, а плакать перед камерами не стал. – Андрею и обидно, и неловко, и в то же время очень приятно, что ей не всё равно, что сочувствует. Камила смотрит на него пристально, чуть покусывая нижнюю губу, и явно хочет что-то сказать, но не решается. Правильно, в переписке мы все смелые, высказаться, глядя в лицо, гораздо сложнее. Пока она собирается с духом, Андрей не отказывает себе в тайной мужской радости и осторожно, как можно незаметнее, чтобы не смутить, любуется ей. Камила ещё не успела снять макияж и распустить волосы, она как будто только что вышла со льда. Не хватает только красного платья, которое ему так нравится, но это можно и дофантазировать. А так она и в спортивном костюме очень даже ничего. Красивая девочка. При этом Андрей ловит себя на том, что испытывает такую ревнивую гордость за неё, как будто Камила и вправду его младшая сестрёнка. Ему заранее не нравятся все парни, которых молва записывает ей в ухажёры, все они кажутся ему ненадёжными и недостойными. Камила из всех парней выберет лучшего, он в этом убеждён. Надеется, что ей хватит ума не связаться с дураком или подлецом. - Ты, ну… очень расстроился? - Да какая теперь разница, раз завалил всё к лешему. Всякое бывает. У него бывает часто, слишком часто. Гораздо чаще, чем хотелось бы, чем позволено спортсмену его уровня. Но он не хочет углубляться в обсуждение этого вопроса. - Мимо сборной, значит? Мимо кубка Первого канала? – он разводит руками: увы. - И что делать думаешь? - Не решил ещё. - Тебе надо уходить от тренера, - убеждённо заявляет Камила. – Все говорят, что у вас с ним вообще всё плохо, контакта нет, он тебя не ценит, совсем не уделяет внимания. Ему совсем не хочется обсуждать с ней эту тему, более того, становится почему-то обидно за Кирилла Анатольевича. Что бы у них там ни происходило внутри группы, Андрей не стремится это выносить на публику и перемывать тренеру кости. Даже с самыми близкими друзьями, к которым Камилу относить хочется, но пока рановато. В конце концов, она ничего о них не знает. - Кто говорит? – нервно переспрашивает он, облизывая пересохшие губы. – Ничего подобного. Камила тактично молчит, не развивает тему – и её деликатность отзывается в его сердце тёплой благодарностью. - Ты же написал, что ты в тупике. Может, поменять тренера – это то, что тебе нужно? Андрей и сам уже начал думать в этом направлении. Конечно, это будет свинством по отношению к Кириллу Анатольевичу, к Денису, ко всей команде, даже к ребятам из группы. Потом, они столько лет вместе, он даже не представляет, что может быть как-то по-другому. Но если всё заканчивается вот так бесславно, полным провалом, то, может, уйти – не предательство? Он ведь не хочет похоронить свою карьеру, да и себя тоже. Андрей знает, что не проживёт без фигурного катания. Он фанатик своего вида спорта, он одержим. Что угодно, как угодно, но ему нужно продолжать, потому что в тренеры или в шоу он пока не хочет, да и непонятно, как там всё у него сложится. И он не согласен одиннадцатые места на главных стартах получать, нет, хочет подняться выше, вернуться в топ и надеется, что ещё может. - Вот я и пришла сказать, подумала, что лично будет лучше… - из её причёски выпала одна шпилька, длинная прядь тёмных волос легла на плечо, и Камила смущённо накручивает её на палец, подробно объясняя что-то. Андрей улыбается и почти не слушает, что она там говорит. Тем более ей надоели эти шпильки, и она машинально нетерпеливыми движениями вытаскивает их одну за другой, отчего волосы падают на плечи каштановым водопадом – и это очень, очень красиво. Чистая эстетика. - Андрюх, ты чего молчишь? Ответь что-нибудь. - А? Что, прости? - Спрашиваю, ты про наш штаб не думал? Не хочешь к нам? - Что? – Андрей чуть не подпрыгивает на месте от неожиданности. Она, оказывается, пришла к нему с готовым деловым предложением. - Так мне же в Москве нужно будет постоянно жить. - А что в этом такого? Я тоже когда-то переехала ради тренировок. - Ну, это другое… - И в чём же разница? Андрей уже почти готов ляпнуть, что родился и вырос в Питере, что любит Питер и не хочет никуда уезжать, но вовремя спохватывается, что Камила, может, тоже любит Казань, и почему это она смогла пережить переезд, а его тонкая нежная душа ну никак не вынесет расставания с малой родиной. - В Питере лучше, там самые сильные тренеры мальчиков, - находится он. - Ты с ними говорил? Кто-то готов взять тебя в группу? Никто не возьмёт, он это знает. Более того, ему подробно объяснили, что, почему и отчего. У всех свои звёзды. Можно даже не ходить, не стучаться во все двери. Вот и выходит, что сестрёнка по Олимпиаде во всём права: не собираешься на пенсию, хочешь продолжать – пакуй чемоданы и беги в Москву. - Но ваш штаб не для мальчиков, у вас только девочек готовят… - Почему? – сердится Камила. – А Морис, а Ника? Арсений? Твой дружок Даня, наконец? Как говорится, крыть нечем. Даня молодец, просто красавчик. Никто не ожидал, что он вот так возьмёт и влетит в топы. От Андрея как раз ждали попадания в пятёрку лучших – а он за десятку улетел. И не ему, аутсайдеру, вертеть носом, выбирая, в какой штаб пойти. Если уж у них получилось собрать Даню, то почему не получится с ним? - У вас там очень жёстко, говорят. Боюсь совсем сломаться, - совсем уж начистоту выкладывает Андрей, опасаясь, что после такого признания Камила укрепится во мнении, что он тряпка и не-мужик. Но она принимает всё на удивление невозмутимо: - Ты мне веришь или всяким болтунам? Потом, ты тренировался с нами на одном льду, ничего же страшного с тобой не случилось? Ну хоть на стажировку попросись, посмотришь, что у нас и как. В Ясенево такой красивый ледовый дворец построили, тебе там очень понравится. И пока Андрей думает, как бы ответить так, чтобы и не обидеть её, и не слишком обнадёжить, не давать никаких обещаний, Камила замечает изображение у него на футболке: - Ой, Андрюх, это что у тебя, Бинь? Бинь Дунь Дунь? А где ты такую купил, в сувенирной лавке? В аэропорту? Мне такие не попадались. Тригернуло, понимает Андрей. И дёргает края футболки обеими руками книзу так, чтобы она натянулась и Камиле удобнее было разглядывать картинку. Ему вдруг становится неловко, как будто он пытался подкупить её, напялив такую одежду, хотя всё вышло абсолютно случайно. Всю их компашку тригерит от любого упоминания Олимпиады, даже от случайных мелочей, с ней связанных, вроде этой футболки. Хотя казалось бы, ехали как на праздник, а что хорошего там с ними случилось? Аня привезла золото и ей бы радоваться, а она месяцами справлялась с моральным истощением. Сашина истерика облетела весь мир, спасибо журналистам, хотя сейчас, кажется, она уже спокойнее относится к своему серебру. Марк уже второй год живёт, не понимая, отдадут ему медаль командника или нет. Олимпийский чемпион со звёздочкой, как сказала Камила о себе. Что сделали с ней – вообще лютому врагу не пожелаешь, при одной только мысли о такой мести в церковь побежишь грехи отмаливать. Про него самого и вовсе вспоминать стыдно, после таких выступлений хоть политического убежища проси, думал, порвут на части по возвращении за то, что страну опозорил. Женька… ну вот у него у единственного, пожалуй, всё чики-пуки, он реально может вспоминать Игры с удовольствием. Не в медалях (от парней и не ждали), но и не провалился, оставил у всех хорошее впечатление, карьера стартанула. Но к нему прицепом идёт пятёрка душевно покалеченных, каждый со своей травмой, большой или маленькой. И ведь всё равно, стоит им только собраться вместе, кто-то обязательно упоминает в разговоре Пекин, и тогда у всех разгораются глаза и начинается! Камила, а ты помнишь? Саша, а ты с нами тогда была? Марк, а как ты тогда сказал, можешь точно повторить? А Женя что ответил? Андрей, а ты помнишь, какую ты тогда шутку отмочил, ой, не могу, до сих пор смешно! Почему так? Может, это что-то вроде дембельского синдрома? Общий травматический опыт, который сближает? «Ты же тоже там был, ты же был свидетелем моих мучений»? Или всё проще – дело не в Олимпиаде, дело в них? У них ведь были… они. Была дружба, крепкая, неразлучная, они и сами не ожидали, что в Пекине будут общаться настолько искренне, привяжутся друг к другу так сильно. Таскались везде компашкой, как мушкетёры. Сейчас уже не то, конечно. Каждый пошёл своей дорогой, видятся редко, у каждого свой круг общения. Девочки и Марк в Москве, они с Женькой в Питере, встречаются все нечасто. Но та былая дружба – то, что так приятно вспоминать. Разве Камила прибежала бы к нему, не будь они связаны пекинскими воспоминаниями? Конечно, нет, какое бы ей было дело до него, очередного лопуха-ромаха, ничем бы он её не привлёк. Спала бы сейчас спокойно у себя в номере, набиралась сил перед завтрашним выступлением. Что ей, кстати, давно пора сделать. - Тебе отдохнуть нужно, - заботливым и строгим голосом старшего брата напоминает Андрей, не отказывая себе в удовольствии провести ладонью по её шелковистым волосам. – Завтра произвольную катать. - Пообещай, что придёшь поболеть, - Камиле понравилась эта игра в брата и сестру, она тянет его за руку, заглядывает в глаза, как маленькая. - Придёшь же, да? Наверное, ей очень этого не хватало в детстве, вот такого опекающего старшего брата. - Конечно, - Андрей не планировал приходить, чтобы не мозолить глаза никому, особенно своему тренеру, но раз она просит… Заодно и на Сашкин триумф посмотрит. Да и Ксюшу Гущину надо поддержать, ей, наверное, будет легче, когда на трибунах будет кто-то из её группы. Ох, он ведь даже и не узнал, как откатала Ксюша, надо хоть посмотреть онлайн-табло. - И ты подойдёшь к Этери Георгиевне после произвольной и поговоришь с ней, - требует Камила, держа его за руку, заглядывая в глаза и не давая отвести взгляд. От такой обволакивающей заботы становится не по себе. - Вообще-то это давление на меня как на личность, - бурчит Андрей, начиная всерьёз заводиться. – Могу я сам принять решение? - Можешь, конечно. Только это должно быть правильное решение. - Ну вот какое приму, такое и будет правильным, - он уже слегка злится, но Камилу это почему-то не отталкивает. Или она угадала, что надо сбавить обороты, решила зайти с другой стороны. - Можно я, ну… - Что? Ах, да… Конечно, можно. – и он, в растрёпанных чувствах, не успевший ещё остынуть от раздражения и уже чувствующий прилив искренней нежности, с удовольствием разрешает себя обнять и сам аккуратно её обнимает. Ну разве можно сердиться на такую хорошую девушку.***
В последний раз они обнимались на Кубке Первого канала в январе, кажется. Но это было под камерами, значит, не совсем от души, с оглядкой на зрителей. А сейчас – всё искренне, потому что никто не видит, кроме них. Сейчас он снова ощущает то, что впервые проявилось в их отношениях в Пекине – настоящую душевную теплоту. Лишь бы никто не прошёл мимо, не увидел их, думает Андрей, поглаживая Камилу по спине, с удовольствием вдыхая запах её волос. Поймут же неправильно, придётся потом от сплетен отбиваться. Ему-то не страшно, но ей это совсем ни к чему. Камила, кажется, забывает, что у Андрея болит спина, и стискивает в объятьях слишком сильно, так, что где-то под рёбрами простреливает, и он даже не может сдержать короткого вскрика – и сам сердится на себя за это. Испортил такой милый момент. - Больно? Извини, - она задирает голову, покаянно смотрит снизу вверх. - Ничего, ерунда, - он смотрит чуть сверху, по-прежнему деликатно сжимая её в объятьях, и дует ей в лицо, как маленькой. Баловство, ребячество, конечно, но Ками это нравится, она заливисто смеётся, зажмурившись, и тут же открывает глаза, говорит серьёзно, прямо и открыто: - Я не хочу, чтобы ты заканчивал. Не сейчас. Не вздумай даже. Ты ещё сезонов пять сможешь кататься, если не восемь. Можешь – значит, должен. И ему остаётся только коротко кивнуть. Андрей сам не знает, как реагировать – смеяться или плакать от умиления – и старается удержать нейтральное выражение лица, остаться серьёзным. Камила ещё раз прижимается к нему, трётся щекой – осторожно, чтобы не испачкать его футболку макияжем, – затем резко выпускает из объятий, поворачивается и начинает уходить, не оглядываясь. Андрей озадачен. Он что, успел чем-то обидеть её? Где-то накосячил? Или просто у неё нервы шалят? Надо бы у кого-нибудь осторожно поинтересоваться, как у Камилы дела. Он следит за ситуацией, знает, что дату судебного решения переносили уже несколько раз, последний срок назначили в январе. Но, может, хоть кто-то знает какие-нибудь подробности? Есть ли шансы на благополучный исход дела? Не у неё же самой спрашивать, в конце-то концов! - Спокойной ночи, - негромко и слегка грустно говорит он, запуская обе руки в волосы и отчаянно их ероша. Это у него нервное. Но Камила слышит, оборачивается, и, кажется, в её глазах сверкают крупные слёзы. Ну здрасьте, приехали! - Не хочу, чтобы ты завершил, - по-детски топая ножкой, говорит она. – Так нечестно, так не должно быть. Никто из нас не должен заканчивать из-за всего этого.***
Андрей прекрасно понимает, какое «всё это» Камила имеет в виду. То самое «всё это», которое дамокловым мечом висит над всеми ними. Из-за «всего этого» закончила Аня, хотя могла бы ещё покататься; из-за «этого всего» фактически завершила Саша, так и не получив желанной золотой медали; поэтому же Марка штормит уже второй год, одни провалы и редкие взлёты, и не только из-за этого, но в том числе и по этой причине Андрей эпично сливает свою карьеру. У него осталась единственная мотивация, довольно слабая – выступать для тех, кому его катание нравится. Но это очень жалкая, откровенно смешная мотивация для профессионального спортсмена, с такой прямая дорога на пенсию и в шоу. Откровенно говоря, сейчас он уже ничего не хочет, почти не верит в себя, в свои силы и это прямой путь в никуда. Но он хотя бы может сказать, что сам виноват в своих бедах, сам себя довёл до такого состояния. А она ведь не виновата ни в чём. Андрей не знает всего, да и никто не представляет всей картины, но ему хватает и того, что он увидел и услышал в Пекине. То, что сделали с Камилой – это, по его представлениям, вообще за гранью добра и зла. Андрей даже специально ходил в церковь, обсуждал эту историю со знакомым священником; для полноты понимания ситуации описал всё, что знал со слов других и видел лично, добавив к официальной версии много подробностей, известных только тем, кто был в то время в Пекине. Ему было важно понять, как умные, образованные, занимающие важные посты взрослые люди могли так поступить с девочкой, практически ребёнком (если в представлении Андрея она была почти малышкой, то всем, принимающим решения, точно в дочери годилась или даже во внучки) и не испытывать моральных терзаний, спокойно спать по ночам и не видеть во сне её измученное, окаменевшее от невыносимой тоски недетское лицо. По мнению Андрея, после такого злодейства им оставалось только заболеть и зачахнуть, не может такое проходить бесследно для души. Завязалась горячая дискуссия: заблудшие это души или там вовсе не осталось души, только пустая телесная оболочка. К единому мнению они так и не пришли. Зато другой его вопрос, этический и практический – что Андрей может сделать в этой ситуации – священник помогает разрешить очень быстро. Советует просто быть рядом, когда это необходимо. Не лезть, не навязываться, не утешать, но в случае необходимости прийти на помощь, даже не дожидаясь просьб или намёков. Видишь, что плохо – помогай, чем можешь, не спрашивай. Помощь важна всякая, иногда даже вовремя поданный носовой платок может спасти чью-то жизнь. Андрей с этим согласился. Вот что с ней сейчас, например. Не из-за него же она так расстроилась. Спортсменка, выигравшая у всех короткую, не может выглядеть настолько подавленной. Он же видит, что, несмотря на красивый макияж и внешнюю суетливую весёлость, Камила пришла к нему совсем потухшая: Андрея не обмануть, он сам через это проходил и видит все признаки депрессии и у внешне спокойных, даже радостных и улыбающихся людей. Но если он сам виноват в том, что превратился в слизняка, расползающегося по подушке, в квашню, то у Камилы причины чисто внешние, и он не может этого так оставить, отпустить её такой восвояси. - Ну-ка, иди сюда, - Андрей, забыв про ноющую спину, опрометью бросается за быстро уходящей Камилой, ловит за руку и снова прижимает к себе, теперь уже с совсем другим настроением. Крепко сжимает её в объятьях до хруста в костях, чувствуя, как вздрагивают под его ладонями горячие и худенькие лопатки. Блин, лишь бы никто не увидел, это уж точно поймут превратно. Кто со стороны посмотрит, точно скажет: обжимаются, тискаются. - Мы же чемпионы, помнишь? – шепчет он ей на ухо. - Русская олимпийская команда, элита элит. Мы лучшие. Уж ты-то точно лучшая фигуристка в мире, никогда об этом не забывай. А это всё – временные трудности, запомнила? Мы всё преодолеем, мы всем ещё покажем. Она всхлипывает и кивает, кивает. Зачем он вообще всё это начал, раздраконил девчонке сердце? Ну а что надо было сделать, отпустить её улыбающейся и несчастной? Теперь она хотя бы искренне плачет, не притворяется счастливой. - И я завтра подойду к Этери Георгиевне, - со вздохом говорит Андрей, тепло дыша ей в макушку, только затем, чтобы успокоить. Ладно, раз уж ей это так важно. На самом деле он ещё не решился, только пытается себя убедить. – Вот прямо попрошусь в группу. Была – не была. Откажет, так откажет, хуже уже не будет. - Спокойной ночи, - негромко говорит Камила, легко вздыхая и отстраняясь. И на этот раз уходит мирно, кажется, успокоенная. - Спокойной, - он с пылающими щеками возвращается в душный и тёмный номер и бросается к окну, открывает раму на проветривание. В комнату врывается свежий и влажный морозный воздух, и Андрей чуть не по пояс высовывается в окно, ложится животом на подоконник. Теперь ему здесь совсем тесно и нечем дышать. Луна наконец-то ушла, превратилась в небольшое пятно, которое едва можно заметить где-то высоко над крышами домов и кронами чёрных, голых деревьев. Надо же, как долго мы разговаривали, если восходящая луна за это время успела войти в зенит. Камила права: жизнь продолжается, ещё не поздно что-то поменять, исправить. И он обязательно попытается всё исправить, он поборется. Рано себя хоронить. Андрей перекладывает подушку в другой конец кровати и засыпает прямо под приоткрытым окном, вдыхая свежий воздух. Ему снится сон, когда-то уже виденный, чем-то запомнившийся: он идёт по лунной дорожке и рассматривает прекрасные цветы, которые вырастают у него прямо под ногами. Вроде не страшный сон, приятный, но странный, оставляющий какое-то смутное чувство неудовлетворённости. Потом в лунном свете появляется Камила, он долго видит её лицо, то плачущее, то смеющееся; потом ещё один женский образ, который никак не удаётся выбросить из головы. Ну и вот… месяц прошёл, он сидит прямо перед той самой, воображаемой тогда, реальной сейчас, и, опустив глаза, неловко держа руки на коленях, отвечает на вопросы.***
Камила сама не понимала, что творит, когда подталкивала Андрея в сторону Этери Георгиевны. Она даже не представляла, что в результате Паладин встретит свою Прекрасную Даму. Андрею с детства привили уважение к женщине. Он и рос по сути в окружении женщин – мамы, тёти, сестры, двоюродных сестёр. Единственный мальчик, всеобщий любимец. Младших он любил и опекал, старшую сестру обожал, маму и тётю уважал и слушался. Во взрослой жизни он такое же отношение автоматически переносил на всех девушек и женщин, которые ему встречались, но в данном случае… Здесь было что-то особенное. Не любовь даже в самом высоком и платоническом смысле этого слова, не безграничное уважение, нет, это было что-то большее. Странное чувство, похожее на поклонение, почти религиозно-мистическое. Что-то подобное ощущали, должно быть, рыцари на ристалище, когда пытались поймать взгляд Прекрасной Дамы, прежде чем опустить забрало и поднять копьё. Не ради того, чтобы увидеть в её глазах одобрение, а ради того, чтобы ещё раз сказать себе: вот та, ради которой стоит выходить на поединок, победить со славой или с честью погибнуть. Андрей чувствует, что это нехорошо: не сотвори кумира и так далее. Но ничего пока не может с этим сделать. Возможно, со временем научится справляться, глупо же будет вечно ходить за тренером по пятам с щенячьими глазками. Но пока вот так. Он фанатеет, он реально фанатеет от Этери Георгиевны. Где он вообще был все эти годы?! Чего, собственно, ждал? «Хочу опровергнуть стереотип о том, что у нее не получается работать с фигуристами-одиночниками». Он и сам не сразу понял, что хотел сказать этими словами, за которые ему прилетело буквально ото всех. За самомнение, за наглость, за слишком высокие запросы и неоправданный оптимизм. Что ж, такое с ним часто случалось. А ведь он просто ляпнул, не подумав, как часто это делал, то, что было у него на душе, но другими словами: «Не смейте её обижать. Не смейте над ней насмехаться. Никто больше не сможет так говорить, потому что я уже поднял копьё и опускаю забрало. Лёд – моё ристалище, тело – оружие, и я выжму из него всё, что можно, и либо одержу победу, либо проиграю, но и в этом случае вам мало не покажется». Обратная сторона поклонения – подспудный страх быть отлученным от святыни. Поэтому Андрей так сильно волновался перед первой встречей с Этери в Москве: а вдруг что-нибудь сорвётся? Вдруг она подумала, поговорила со знающими людьми, навела справки, и ей отсоветовали связываться с таким сомнительным спортсменом? Но всё обошлось благополучно… пока. Две недели – слишком мало, чтобы говорить о позитивных результатах, а отрицательные пока не считаются, может, это временно, может, всё наладится, но... В любом случае, паладин не имел никакого морального права срывать прыжки, недоделывать вращения. Даже не дотягивать ноги или бросать руки в хорео – и то нельзя. Не должна она видеть такого позора. Это всё равно, что рыцарю выезжать на турнир в разобранных латах, с болтающимся стременем и поломанным копьём. Стыд-то какой, кому нужен такой защитник. Поэтому если уж собрался, хоть всю ночь накануне не спи, но будь добр, приведи себя в достойный вид. Андрей, кстати, был готов тренироваться и по ночам, но кто бы ему разрешил. Да и здравый смысл подсказывал, что от перетренированности толку всё равно не будет, наоборот, станет только хуже, но энтузиазм гнал его вперёд и вперёд, на новые подвиги. Он как будто чувствовал, как за спиной раскрываются невидимые крылья. Как иронично, весь сезон он эти крылья символически сначала ломал, а затем и вовсе отрывал, чтобы воссоединиться с людьми. Вроде и хотел бы избавиться, а они вот снова… отрастают. Смешно.***
- Как тебе здесь у нас? Уже привык? - Ещё не понял, - честно признаётся Андрей и, смутившись, добавляет слова благодарности, чтобы не показаться совсем уж дурачком: - Мне здесь очень хорошо. Спасибо вам за всё. Сначала тренировки проходили как в тумане. Особенно первая. Все ребята были удивлены, когда увидели его выходящим на лёд, но деликатно сделали вид, что ничего особенного не происходит, что Андрей и должен был быть здесь. Никто вслух не удивлялся, пальцем не показывал, не ржал и песню Аллегровой не включал. Он катался как в полусне, видел хорошо знакомые лица, слушал комментарии и советы Сергея Викторовича – и всё равно до конца не понимал, что происходит. Я действительно здесь? Я теперь в Москве? В группе у самой Этери Тутберидзе? Сработали какие-то защитные механизмы в подсознании и подсунули утешительную мысль: давай пока не заморачиваться, думай, что ты тут как бы временно. Как будто приехал потренироваться к шоу или… что у нас там по графику? Прыжковый турнир? Как раз для меня, разваливающего квады, но пофиг. Допустим, пригласили на стажировку. Всё это временно. Потренируюсь – и домой, в Питер, на Туполевскую, где всё знакомо до последнего гвоздика. Тогда не страшно и облажаться, ведь есть, куда возвращаться. Легче будет пережить, если здесь в конце концов откажут. В этот момент Андрей позволил себе сентиментальную слабость и буквально представил себе свою школу, лёд, на который выходил с восьми лет, то есть примерно столько, сколько себя помнил (нет, когда-то в раннем детстве он занимался в маленькой частной школе, но это время осталось только на фотографиях, не в памяти). Увидел всех ребят, тренеров, как будто все они стояли на расстоянии вытянутой руки. Кажется, сейчас кто-нибудь недовольно скажет: Андрей, а ты что застыл, твоя очередь прыгать? И он такой: ах, да, мне вдруг показалось, будто я в Москве у Тутберидзе. И все как начнут ржать. Стоп, сжав зубы, думает Андрей. Столько книг по психологии перечитал, должен быть хоть чему-то научиться. Принимай реальность как есть. Ты здесь и сейчас. Ты в Москве, проходишь обкатку у Тутберидзе. Она пока тебя не гонит, но присматривается. Ситуация неопределенная. Эта история может закончиться как угодно: от успешного многолетнего сотрудничества до «прости, Андрей, ничего у нас не получится» через месяц. Ты ведь совсем не подарок для тренера, уже слегка возрастной (чёрт подери, правде надо смотреть в лицо) фигурист без особых результатов по сезону, с отрицательной динамикой и далеко не золотым характером. Упрямый, не всегда послушный, внушаемый, склонный к самокопанию и депрессии. Короче, может закончиться по-всякому. И ты примешь любой результат, каким бы он ни был, не спасаясь в мире фантазий. Выгонят – ну что же, покатишься колбаской искать другое место тренировок. Ты никогда не приедешь тренироваться в Питер и уж совершенно точно не вернёшься на Туполевскую. Боишься? Немного. Жалеешь об этом? Нет, совсем нет. Ладно, чуть-чуть.***
- Нормально адаптируешься? Не тоскуешь по прежней школе? - Нет, стараюсь не вспоминать. Ни к чему это. Иногда он думает о Туполевской. Сердце немного щемит, когда вспоминает обо всех, кого оставил, о ребятах. Как-то они там? Ксюша Гущина сказала журналистам, что на неё никак не повлиял переход Андрея. Он несколько раз перечитал её интервью, не поленился и нашёл видео, пересмотрел, обращая внимание на язык тела и выражение лица, и всё равно не смог определиться, какую эмоциональную реакцию у него вызвали её слова. С одной стороны, облегчение – раз она говорит, что всё хорошо, то, наверное, так и есть. В целом нормально, сильно хуже не стало. С другой стороны, почему-то где-то в глубине души по-детски жжёт досада. С глаз долой – из сердца вон, значит. Очень глупо, конечно, ждать, что кто-то будет лить по нему слёзы, звонить и плакать в трубку и просить вернуться, вспоминать былые деньки. Он на это и не рассчитывал, но всё равно не может избавиться от чувства лёгкой обиды. Ксюша ему сразу понравилась, с первого же дня знакомства. Неглупая девочка, спокойная, уравновешенная, целеустремлённая, в меру амбициозная. Региональная фигуристка, пробивающая себе дорогу в топ, в сборную страны. Андрей как-то сразу с ней сдружился, даже сводил на футбольный матч, на балет – провинциальная девочка никогда не гуляла по Питеру, ей всё было в новинку, она всем восхищалась. Потом, правда, пошли слухи, что они встречаются, и совместные выходы в свет пришлось прекратить, чтобы не давать пищу для сплетен. Что в головах у этих людей, блин, он не встречается со школьницами! Но даже после этого отношения остались довольно тёплыми, Андрей болел за неё, искренне радовался успехам. Ксюша высказалась по поводу перехода Андрея в своём победном интервью: она второй год подряд выиграла чемпионат Питера, удержала титул чемпионки Санкт-Петербурга. Что тут сказать – молодец, умница. Андрей не сомневался, что после его ухода именно Ксюша станет звездой в группе. В этом есть и положительные, и отрицательные стороны. Положительные – будет больше внимания от тренеров; отрицательные – придётся тащить на себе весь воз тренерских амбиций и ожиданий Кирилла Анатольевича, уж Андрей-то лучше всех знает, как это нелегко, и заранее сочувствует. Ему кажется, что в глазах у Ксюши уже появилась некая усталость. В них как будто отражаются и необходимый триксель, и желательный квад, и не залеченная до конца травма, и незавершенное восстановление после неё. Получается, что всё это с ней случилось из-за Андрея, и ему от этого немного неловко. С другой стороны, она действительно лидер группы, лучше никого нет, это не может ей не нравиться. Сеня его успокаивает, говорит, что ничего страшного у них не происходит, что лёд не урезали, не поставили им тренировки в рассветную рань или по вечерам, а всё осталось как было; что тренеры пережили потерю бойца относительно нормально, не орут и на них не срываются, работают с ними, как и раньше. Но всё равно без тебя всё тут стало как-то тухло, добавляет Сеня, нерадостно мне здесь – и это звучит огорчительно и в то же время приятно. Сеня – его единственный друг в группе; он хоть и моложе Андрея, но очень классный парень, всегда подбодрит, зарядит позитивом, настроит на победу, даже если сам в ещё более дерьмовом положении. Пожалуй, из всех его питерских друзей он тяжелее всех пережил расставание. Он и Сашка Галлямов. Андрей вздыхает и нарезает одну за другой две тройки, готовясь прыгнуть. Йес! Вроде чисто. Да, Сергей Викторович показывает большой палец, значит, нормально было. Это был четверной сальхов имени Арсения Димитриева. Его любимый, кстати, прыжок. Будь здоров, Сеня! Пускай у тебя всё всегда получается!***
- Тебя спокойно отпустили? Не возникло проблем? - Нормально. Пожелали удачи в новом штабе. Казалось, что расставаться с тренером будет сложнее всего. Всю жизнь вместе, столько лет рядом, столько всего пройдено. А вышло – очень просто. Андрею помогли долбанные цветы. Сначала он ломал голову, что же выбрать для такого случая – розы, лилии, хризантемы? Выберешь несерьёзные цветы – будешь выглядеть дебилом, мрачные, с намёком на траур – подумают, что издеваешься, ещё бы две гвоздички принёс. В конце концов определился с выбором, взял большой букет тёмно-бордовых роз. Но сначала он настолько чувствовал себя не в своей тарелке, стоя с этим веником в руках, что даже не запомнил, что говорил и как. А потом его внимание переключилось на этот же веник в руках Кирилла Анатольевича. Ну совершенно не вязался его брутальный образ с букетом цветов, даже таких, тёмных, мужских, солидных. Всё-таки он не певец он и не учёный. Кирилл Анатольевич, наверное, тоже не очень понял, что происходит, или просто улетел в астрал от таких новостей, во всяком случае, отреагировал как-то очень сдержанно. Они пожали друг другу руки, может быть, в последний раз, и расстались. Денису Андрей тоже подарил букет и бутылку вина. Вот тот расстроился очень сильно, пришлось даже посидеть с ним в баре, объясняя ситуацию. Но Денис тоже понял всё правильно и не обиделся, пожелал успехов. Ребята в группе – тоже нормально. Сеня нахмурился, крепко обнял по-братски. Что же теперь делать, будут переписываться, перезваниваться. Ксюша отреагировала спокойно, невозмутимо пожелала успехов. Пацанам мелким вообще всё равно, им он не стал ничего рассказывать, из Интернета узнают. Сложнее всего было с Сашкой. Там, где Андрей вообще не предполагал особых проблем. Родители поддержали, тренеры отпустили, приятели пожелали удачи – а лучший друг отпустить не смог. Андрей даже специально водил Сашку в бар, где они по старой мужской традиции обсудили все проблемы за рюмкой… потом за стаканом и снова за рюмкой, и так по нарастающей, до заплетающихся языков и приятно подгибающихся ног. Сашка упирался, чуть не плакал и никак не мог принять тот факт, что Андрей больше не будет присутствовать в его жизни почти каждый день. Он сразу так осунулся и побледнел, настолько расстроился, что у его друга сердце заболело, тяжко стало смотреть на него, такого убитого, и тот почувствовал себя последней сволочью. - Я всё понимаю. Уезжай, конечно. Ты всё правильно решил, - бормотал Сашка, поглощая всякое алкогольное и становясь всё грустнее и бледнее. И как Андрей ни втолковывал, что не может поступить иначе, ни клялся, что ничего особенно не изменится, что между Питером и Москвой расстояние небольшое, что он будет приезжать на выходные, они будут пересекаться на соревнованиях, а перезваниваться вообще могут хоть каждый вечер, он всё равно переживал. Ну что твой малыш, у которого забирают в деревню любимую собаку. Отпустил он Андрея только после обещания звонить, писать и приезжать как можно чаще. Спасибо Насте, партнёрше Сашки, которая включилась в процесс и хорошенько его обработала. При первой же возможности Андрей ей подарит букет цветов, тем более, знает, какие она любит, это не Кирилл Анатольевич.***
Этери Георгиевна задаёт ему ещё несколько вопросов про тренировки, условия, нагрузки – нормально или нет, выдерживает или тяжело. Про здоровье, всё ли нормально, не обострились ли старые травмы. Про прыжковый турнир (нет, спасибо, не хочу, я же только начал тренироваться, я совсем не готов, развалюсь там, вот стыдоба-то будет). Ещё про что-то, вроде как он устроился в Москве, где снимает квартиру, долго ли добираться. Но мысли у неё явно не им заняты, и Андрей чувствует себя немного лишним. Сейчас все думают, говорят и шепчутся об одном – Камила. Это правильно, так и должно быть, наверное, и ему даже как-то немного неудобно, что он пришёл в группу в такое время, обременил коллектив своими проблемами, заставил с собой возиться. Камила была счастлива, когда впервые увидела его здесь. Бросилась к нему, как к родному, чуть ли не на шее повисла: - Ты здесь! Тебя насовсем взяли? - Не знаю пока, - он смущается, как школьник, не знает, куда девать руки, и даже не сразу соображает обнять её в ответ. – Пока да. Поработаем – посмотрим. - Она согласилась? Этери Георгиевна. - Сказала, что попробовать стоит. Вот я и приехал. - Совсем переехал? - Совсем. Квартиру снимаю. - Так мы в одной команде теперь? Поздравляю! - А я – тебя, - выдаёт он, не соображая, что несёт чушь, но Камила весело смеётся. - Как же здорово! Я так за тебя рада! – и уже строже, спокойнее: - Ты правильно поступил. Сделал верный выбор. Но больше он её такой счастливой не видел. И неизвестно, когда увидит и случится ли такое вообще. Так, это он сказал «Камила» – или тренер? Или никто ничего не говорил? Кто-то сильно громко подумал? - Как она вообще? Как справляется? Андрей почему-то сразу ощущает, что стул под ним как будто качается, краснеет, кусает губы и глупо переспрашивает: - Простите, вы про кого? - Ты отлично понимаешь, о ком я, – Этери встаёт и элегантно складывает руки на груди, не спуская с него пристального взгляда. – Я хочу знать, что на самом деле происходит с Камилой. Только ты знаешь правду, и потому ты должен мне всё рассказать. Выкручиваться «ничего не знаю вообще, с чего вы взяли» бесполезно. Раз спрашивает так уверенно, значит, знает наверняка.Приходится отказывать открыто, хотя это и невозможно. -Простите меня. Я не могу сказать. Это не моя тайна.