***
Их отношения, подобно искре, вспыхнули так неожиданно и ярко, что ни Драко, ни Гермиона не успели ничего осознать. Ощущение, такое странное, несвойственное, проникающее иголками под кожу, заставляющее внутренности переворачиваться. Необходимость друг в друге. Оно пожирало, поглощало всю душу и становилось лишь сильнее с каждым днём. Что-то постепенно начало меняться между ними, пока не достигло своего апогея. – Что, Грейнджер, что ты хочешь мне сказать? Серые глаза внимательно следили за покрасневшим лицом Гермионы, взгляд которой, направленный на Драко, мог прожечь в нём дыру, имей она такую способность. – Ты что, ревнуешь? – его губы растянулись в такой гадкой улыбке, что Гермиона ощутила зудящее под кожей желание огреть его по смазливому личику. – Малфой, если ты думаешь, будто я стану ревновать тебя, то иди фантазируй себе дальше, – серьёзным, этим блядским нравоучительным тоном отчеканила она. – Уверена, Паркинсон будет рада послушать твои истории. Ведь ты так умело работаешь языком, ей бы не знать. – Думаешь, что ты знаешь всё на свете, Грейнджер? – презрительно выплюнул он, и раздражение липкой патокой осело на кончике языка, растекаясь во рту вместе с желанием послать эту зазнайку нахер. – Что знаешь всё обо мне? Уголки его губ невольно дрогнули, и он готов был рассмеяться в эту же секунду. Прямо ей в лицо. Она такая смешная, особенно, когда злится и при этом пытается строить из себя правильную девочку. Какой на самом деле она нихуя не является. – Я лишь подмечаю очевидное, Малфой, – бросила она, сложив руки на груди. И выглядела она так... Так... Так по-грейнджерски. – Надеюсь, ты закончил свой бессмысленный диалог? – спросила она, когда пауза затянулась. Фыркнув, Гермиона приготовилась развернуться и удалиться восвояси, чтобы как можно поскорее оказаться подальше от Малфоя, но тот, крепко ухватив Грейнджер за плечи, явно считал иначе. – Либо мы нормально поговорим, либо... – Либо что? Используешь Империус? А может, лучше сразу запустишь в меня Авадой, чтобы не напрягаться? Вы, слизеринцы, способны на многие... – Заткнись, Грейнджер, ради Мерлина, заткни свой рот! – голос Драко дрогнул и приобрёл высокие ноты. Гермиона оказалась крепко прижатой к стене. Малфой с такой силой припечатал её, что Грейнджер громко закашлялась от неожиданного удара. Серые глаза словно стали темнее. Он с яростью и злостью смотрел на Гермиону, сомкнув пальцы одной руки на её шее, сжимая. Хотелось задушить её прямо здесь и сейчас. Гнев, переполняющий изнутри, застилал глаза, злоба брала верх над разумом. Красное лицо Грейнджер приносило невероятное наслаждение, потому что эта сучка смотрела на него с таким вызовом и уверенностью, словно всё происходящее контролировала она. – Я тебя ненавижу, – прохрипела она. – Давай – убей меня, – провокационно заявила, словно зная наверняка, что этого Драко не сделает. Хватка усилилась. – Ни черта ты не знаешь, Грейнджер, – прошипел он, приблизившись к её лицу. – Правда? – обхватив его за предплечье, невнятно пробормотала Гермиона. – Тогда что ты сейчас делаешь? Пробудившийся зверь внутри внезапно затих. Драко резко ослабил хватку, и Гермиона вдохнула большую порцию воздуха, снова закашлявшись. Отпечатки собственных пальцев на коже Гермионы привлекли внимание. А затем и собственные дрожащие руки. Ещё минута – и он бы совершил непоправимое. – Я тебя тоже, Грейнджер, – сквозь зубы произнёс Малфой, обхватив подбородок Гермионы двумя пальцами, приближаясь. Она по-прежнему смотрела на него с таким вызовом и отвагой, что у Драко внутри что-то с треском надломилось. Её плечи вздымались от частого дыхания, а губы тряслись, но взгляд... Он завораживал и заставлял вздрагивать самого Драко. – Отойди, – твёрдо сказала Гермиона, и горячая сталь в её голосе обжигала. И привлекала. Губы Драко жадно накрыли дрожащие губы Гермионы, бесцеремонно проникая языком в её рот. А потом... Она ответила. И всё началось. Поцелуи Драко всегда были обжигающе приятными и грубоватыми; он крепко сжимал Гермиону в своих объятиях, касаясь губами её удивительно нежной кожи, зарывался пальцами в её густые волосы и вдыхал этот запах. Её запах. Который потом весь день преследовал его, куда бы Малфой не пошёл. Никто не знал об их странных отношениях, томных поцелуях и громких стонах, которые они глушили губами друг друга. Лишь Гарри иногда отмечал, что Гермиона стала витать в облаках, что было несвойственно ей в принципе, и меньше проводила времени с ними; а Забини говорил что-то о том, что Драко стал менее разговорчивым и часто оставался наедине с собой. Но они были наедине друг с другом. – Я весь грёбаный день думал о твоих губах, Грейнджер, – тихо прошептал Драко, бесцеремонно схватив Гермиону за руку. – Как проведу рукой по твоим чëртовым волосам... Как ты будешь пытаться заглушить стоны, прижимаясь ко мне... Гермиона шумно выдохнула, встречаясь со стеной позади, и смотрела своими карими глазами недовольно – в них сверкнул огонёк лёгкой злости. – Малфой, – прошипела она. – Что? – ухмыльнулся он, и его тонкие губы растянулись в хитрой улыбке. – Не говори мне, что не думала обо мне. Я видел твои неоднозначные взгляды на последнем уроке. – Не понимаю, о чëм ты говоришь, Малфой, – гордо вскинув подбородок и приподняв бровь, решительно заявила она, но почти незаметная улыбка выдавала её настоящие желания. Прохладные пальцы Грейнджер скользнули по его лбу, коснулись скул, а затем дотронулись до губ, обведя контур нижней – её взгляд был завороженным. Когда она смотрела на него т а к, Драко терял контроль. Что-то внутри него требовало этой близости, и Малфой уже яростно впивался в губы напротив, больше не думая ни о чëм. Весь мир переставал существовать на то время, когда они находились рядом. Они оба осознавали неправильность этих странных взаимоотношений, которым даже нельзя было подобрать название. Но прекратить не могли. Даже не старались особо. – В следующий раз я обязательно оттолкну тебя, Малфой, – прошипела она, держась за его плечи. – Ага, а я не подойду к тебе. Он почти не давал Грейнджер отдышаться, когда она отстранялась из-за нехватки воздуха. Он снова и снова, глубоко вдыхающую в свои лёгкие воздух Гермиону прижимал к себе, едва не вгрызаясь в её губы новым поцелуем. Он целовал страстно, грубо, врываясь в её рот своим языком, и из уст Грейнджер то и дело вырывались глухие стоны. Опустив руки на её бёдра, Драко крепко, больно обхватил её ягодицы, сдавливая пальцами. Гермиона тяжело дышала ему в рот и снова прижималась к Малфою. Его движения были рваными, но глубокими, заставляющие Гермиону плотно сжимать губы и подаваться навстречу. Кожа покрывалась мурашками, а в груди расползался трепет и что-то ещё, что-то, похожее на страх, овладевающий каждой частичкой тела ужас от осознания, что всё может закончиться. Поэтому каждое прикосновение было особенно важным. Им казалось, что они нуждаются друг в друге на ощутимом, почти физическом уровне, и времени было катастрофически мало. – Драко, – пробормотала Гермиона на выдохе. – Драко? – повторил он, смакуя собственное имя, и ещё никогда оно не казалось столь привлекательным. Грейнджер облизнула опухшие губы и взглянула затуманенным взглядом в серые глаза напротив, которые не переставали следить за каждым её движением. – Скажи, – попросила Гермиона серьёзным тоном, цепляясь за шею Малфоя. Драко двинул бёдрами вперёд. Нахмурился, поджав губы, и прикрыл глаза, когда Грейнджер начала сжиматься внутри. – Что? – Ты знаешь. Драко закатил глаза. Втянул щёки, отчего его скулы стали ещё более заметными, и наклонился, выдыхая ей в губы: – Гермиона. И её лицо озарила довольная улыбка, а по телу прошёл слабый разряд тока. А потом началась война.***
Гермиона, содрогаясь всем телом, сидела на полу и вжималась в стену, трясущимися руками крепко цепляясь за купленный в магловской аптеке тест на беременность. Сжатые в тонкую полоску губы то и дело нервно тряслись, а покрасневшие глаза с недоверием всматривались в две яркие расплывающиеся перед глазами синие точки, безошибочно определяющие результат. Тем более, если такой тест не первый по счёту. Гермиона проклинала всё и вся на свете, с замиранием сердца вспоминая тот злополучный вечер, когда последний раз позволила себе дать слабину. Когда решила совершить последнюю ошибку, связанную с когда-то ненавистным слизеринцем, и попрощаться навсегда. Если раньше они не могли быть вместе у всех на виду, то теперь, оказавшись по разные стороны баррикад, когда он – в числе беспощадных Пожирателей Смерти, цель которых убивать подобных ей, а она – та, кто должен любыми способами остановить эти действия, не было возможности даже скрываться. Им просто не суждено быть вместе.***
– Грейнджер, уверена, что не хочешь пойти со мной? – вопрос сам собой вырвался прежде, чем Драко успел осознать всю абсурдность сказанного. – Пойти с тобой? – она даже невольно улыбнулась, повторяя его слова. – Маглорождённая в Пожирателях Смерти? Не говори глупостей, Малфой, у нас с тобой совершенно разные взгляды на жизнь, которые никогда не пересекутся. – Что ж, ты права. Впрочем, как и всегда. Нам не по пути, Гре.., – Драко споткнулся на полуслове. Взглядом поймал обескураженное лицо Гермионы, и черты его собственного лица резко приобрели обычное выражение: грубое, озлобленное, такое драковское. Верхняя губа нервно дрогнула, и, помедлив, он сквозь зубы добавил давно забытое: – грязнокровка. Малфой ожидал увидеть гнев, злость, возможно, слёзы, услышать оскорбления в свою сторону, да хоть какие-нибудь эмоции, но всё, чем его удосужила Грейнджер –лёгкая, едва заметная улыбка, лишь на мгновение появившаяся на её губах, и Драко готов был поклясться, что никто, кроме него, не смог бы заметить эту улыбку. Отчаяние, безнадёжность и разочарование. Вот, что она отражала. Не дождавшись более никакой реакции, Малфой, окинув Гермиону пронизывающим, остервенелым взглядом, развернулся и ушёл, уверённый, что это была их последняя встреча. В грядущей войне, уже наступающей на пятки, они не смогут остаться в живых оба. Они – разные. Победитель может быть только один. И Драко не был уверен, что в случае чего сможет убить Грейнджер. Скорее, позволит ей убить себя. – Прощай, Драко, – одними губами прошептала она, но он уже не мог услышать. Грейнджер не смогла признаться ему. Никому, даже своим друзьям; потому что то, что было между ней и Драко, неправильно, и знать об этом им просто нельзя. Гермиона не планировала этого делать, но желание выплеснуть свои эмоции хотя бы на бумагу, которые ежесекундно сжирали её изнутри, взяло верх. Желание донести до Него свои мысли, сказать правду, которую он заслуживал знать. Дрожащими пальцами она достала из сумки кусок пергамента, чернильницу и перо. Обычно красивый, витиеватый почерк сейчас превратился в кривые, едва переплетающиеся между собой буквы. Каждая частичка тела Грейнджер нервно дрожала, казалось, любое движение причиняло ей боль, как будто сотни невидимых острых иголок пронизывали кожу, вызывая мучения. Сомнения в правильности выбранного решения давящим комом навалились сверху, словно нечто тяжёлое упало на голову, давя этим грузом на мозг. «Драко, не знаю, для чего и зачем я пишу это, но хочу, чтобы ты знал: я жду ребёнка. Твоего ребёнка. Я пока не уверена, как лучше поступить, но кое-что я могу сказать точно: я не хочу, чтобы он остался один, когда война закончится. А если даже произойдёт чудо, и я останусь жива, то как я, семнадцатилетняя девчонка, смогу дать ему достойную жизнь? Я пока не решила, что делать, но хочу, чтобы ты знал. Моё последнее послание тебе. Г.» Гермиона, тихо всхлипывая, прочла письмо ещё несколько раз. Пробегая глазами по словам, она то и дело хотела изменить текст, но каждый раз останавливалась на изначальном варианте. Нахмурившись и прочитав ещё три раза, она в конце добавила: «Нет, всё-таки ты никогда не получишь это письмо.» Сложив небольшой клочок бумаги, Гермиона, глубоко вздохнув и погладив живот, достала волшебную палочку и хотела было сжечь пергамент, но, посмотрев на него, почему-то передумала и отправила сжимаемый в руке комок в карман кофты. А потом они оказались в поместье Малфой – место, где Гермиона хотела бы оказаться в последнюю очередь; лучше уж сразу попасть в объятия Тёмного Лорда, чем сюда. Драко метался в агонии, разбивая кулак в кровь о ближайшую стену, совершенно не чувствуя и намёка на боль. Эмоции огромной, крышесносящей волной просто захлëстывали, а осознание собственной беспомощности и бессилия в данной ситуации и невозможность помочь словно опутывали горло тяжёлыми, железными цепями, преграждая путь такому жизненно необходимому кислороду. Его кислородом была она. Чьи отчаянные крики разносились в соседней комнате. Чьи мучительные стоны вбивались в само сознание Малфоя, почти заставляя его ощутить ту же боль, что Беллатрикс причиняла Грейнджер. Конечно же, он не выдал Поттера, понимая, чем это обернётся для Неё. И когда их, с Гермионой, взгляды пересеклись – лишь на долю секунды, если не меньше – Драко пробил озноб. Она что-то сказала, одними губами почти незаметно пошевелила; он готов был поклясться, что это было слабое: – Драко. Грейнджер была напугана, что неудивительно в такой ситуации, но в её глазах стоял настоящий ужас. Малфой был напуган тоже, но увидеть её, живую, было сродни чуду. Её звонкий голос, уже срывающийся на хриплое мычание, острым клинком разрезал Драко душу. На две части. На несколько. На кучу кусков, которые потом навряд ли смогут склеиться воедино. Он хотел помочь. Наплевать на собственную семью и на себя, отцепить обезумевшую тётушку от Грейнджер, прижать ту к себе и унять её душераздирающие крики. Забыть, что он – Пожиратель смерти. А она – поганая грязнокровка. Но Малфой боялся. Боялся не за свою собственную шкуру. Боялся за неё. Вероятность того, что он действительно сможет хотя бы обезоружить Лестрейндж, сводилась к нулю, а бесполезные попытки могли обернуться для Гермионы непоправимым исходом. Короткие ногти впивались в кожу рук, царапая ту и прокалывая до крови. Хлюпающая алая жидкость, стекающая с костяшек, со стуком приземлялась на пол, а Малфой почти сошёл с ума. Или уже сошёл. Когда Драко скатился вниз по стене, крики прекратились, и до его слуха донеслись голоса верных дружков Грейнджер. Видит Мерлин, он ещё никогда не был так рад их присутствию. Сломя голову Малфой бросился в соседнюю комнату. Крики. Заклинания. Сумасшедшая тётушка. И она, Гермиона, одиноко лежащая на полу и держащаяся... за живот? А потом грёбаная Лестрейндж, приставившая нож к горлу Гермионы и приказ вызвать Волдеморта. Кому был отдан этот приказ? В глазах всё помутнело. Сознание провалилось куда-то далеко, погружая в темноту. Кто-то продолжает драться. Поттер произносит заклинание и отбирает палочку. Бери что хочешь, только уведи её отсюда. Их бывший домовой эльф, Добби или как там его, что-то бормочет, пока Драко смотрит на то место, где всего несколько минут назад лежала плачущая Грейнджер, а сейчас там валялся какой-то маленький свёрток. Малфой, не думая ни о чём, подорвался и уверенно шагнул вперёд, подбирая этот клочок бумаги. Никто даже не обратил на него внимания. До носа донёсся такой знакомый запах, исходящий от бумаги, и Драко против воли улыбнулся. Свита Поттера исчезла. Об этом говорили истеричные вопли Беллатрикс. Теперь точно есть чему улыбаться. Вновь скрывшись в другой комнате, Драко в который раз подряд перечитывал письмо, по всей вероятности адресованное ему, но так и не дошедшее до получателя. В сердце теплилась давно потерянная надежда. Надежда на лучшее. Надежда на счастливое будущее. На их будущее. Теперь Драко понял, почему Грейнджер так отчаянно держалась за живот – значит, ребёнка она оставила, значит, теперь у него есть причина сражаться. Есть кто-то, кого он должен оберегать всеми силами. Малфой не мог перестать улыбаться. Всё нутро теперь улыбалось за него. Драко даже придумал имя, если родится сын – Скорпиус, а если будет девочка, тогда пусть Гермиона выберет имя сама. Он ощутил призрачную надежду, что Поттер сможет одолеть Волдеморта, что всё изменится в лучшую сторону. Для них. Закрыв глаза, Драко на секунду представил их совместную жизнь. Сейчас ему действительно было за что сражаться. Опьянённый этим внезапным счастьем, он принялся перечитывать письмо ещё раз. Он лишь надеялся, что с Гермионой всё в порядке, и они смогли выбраться без происшествий. Но внутри разрасталось ощущение тревоги, которое постепенно становилось сильнее. И оно не подвело. Гермиона едва могла двигаться. Жгучая боль скрутила живот так сильно, что она почти задыхалась от этих ощущений. Она в отчаянии хваталась за живот, но теперь ей казалось, что там кое-чего не хватает, а вместе с этим – и куска души. – Скажи мне: это то, что я думаю? – тихо спросила Беллатрикс, заметив, как Гермиона невольно схватилась за живот. Лестрейндж разразилась громким смехом и с ненавистью выплюнула, приблизившись к её уху: – такие, как ты, не должны размножаться. Ей было невероятно пусто и больно. Тоска расходилась по всему телу. Слёзы застилали глаза, хотя Грейнджер и пыталась их подавить, не в силах бороться с эмоциями. Сейчас Гермиона была уверена в одном: она потеряла ребёнка навсегда.