Голод

В клубе мрачно, жарко и шумно. Повсюду бледно-голубой дым. Он забивается в глаза, едко щекочет нос, дразнит кончик языка. Шань весь в кипяточном поту. Его внутренности горят, пока кожа покрыта ледяными мурашками, в которых собирается соленая влага. Кадык дрожит из-за мелких глотков, разъедающих горло. Шань впервые пробует крепкий алкоголь. Хороший крепкий алкоголь. Не пиво в разливных бутылках, не паленый коньяк, а кристально чистую текилу из рюмки с белым ободком и долькой лимона на стенке. Только эти новые, сильные ощущения держат его в сознании после тяжелого рабочего дня. Тянь продолжает тереться где-то рядом. Лапает, щупает, размазывает мокрый беспорядок по обнаженной коже рук и шеи. Пытается укусить, но Шань в последний момент уворачивается. Острые, идеально ровные зубы клацают рядом с веснушчатой скулой. Озабоченная мразь. Шань вяло толкается локтями. Он устал, ему горячо-холодно, во рту непонятная жажда. Наверное, с выпивкой уже перебор. От Тяня кое-как получается отбиться. Рыжий ныряет в толпу, замечает, что дым становится ярко-розовым. А его кожа — непривычно знойной, как жженная карамель. Пьяный разум шатается. Или это оступается его тело? Шань бродит по нелепо огромному залу. Людей, как в час пик в метро. Спасает только музыка, алкоголь и разврат. Мо задумывается. Когда в последний раз он позволял себе потусоваться? Когда в последний раз он наслаждался чужими прикосновениями? Точно, никогда. Ведь Шань гребаный девственник, у которого нет времени даже на дрочку. Сегодняшний день — исключение. Выигрыш в лотерею. Почти порно-сценарий. Что мешает ему подцепить кого угодно для быстрого грязного траха в туалете? Блять. Ответ тот же. Гребаная девственность. Социальная неловкость. То, что он — Рыжий. Шань бесится. Упрямо протискивается сквозь толпу. Ему жизненно необходим свежий воздух. Иначе он за себя не отвечает — расплачется, наблюет или кинется на первого попавшегося с кулаками. Когда перед глазами вырастает металлическая дверь, он едва не скулит от облегчения. Толкает ее плечом, вырывается на свободу. В тишину ночи. В объятия осеннего ветра. Жадно дышит. Насыщается. В голове светлеет. Конечности наливаются силой. Вот только во рту все еще пустыня. Блять, все-таки придется вернуться. Правда в этом клубе проще найти дурь, нежели бутылку с водой. Шань безразлично осматривается. Да, место — пиздатое. И он тут явно лишний. Но у неугомонной тройки всегда получалось склонять друга к бесполезным занятиям. Что в школе, что сейчас. Ладно, похуй. Главное, что бесплатно. Ведь Хэ Тянь не изменяет своей манере выебываться деньгами каждую секунду своей жизни. В последний раз вдохнув свежий воздух, Шань входит в клуб. На контрасте становится даже более мрачно, жарко и шумно. Невыносимо. Он улавливает знакомое ощущение в районе затылка. Будто за ним пристально наблюдают. Так делает только один человек — его персональный ночной кошмар. Монстр, вцепившийся в бок и пьющий его кровь уже много лет. Шань закатывает глаза. Знает, что бесполезно убегать. От таких, как Тянь, не убежать. Не скрыться. У них слишком много власти. Свободы от простых мирских сложностей. Силы. Поэтому послушно ищет растрепанную макушку в толпе. Одна проблема — она черная. Как и все вокруг. Да, задачка нелегкая. Когда вспыхивает свет — бледно-фиолетовый дым — Шань замечает знакомый силуэт наверху. Клуб двухэтажный. Правда наверху не танцпол, а застекленные вип-кабинки, предназначенные для уединения. То есть для быстрого грязного траха, но в более комфортных условиях, чем общественный туалет. Тянь, видимо, искал его. Поэтому поднялся в одну из них. Его не могли не пропустить. Здание принадлежит старшему из Хэ — Хэ Чэну. Вместо того, чтобы подождать, когда Тянь сам за ним спустится, он идет к лестнице. Смотрит строго под ноги, чтобы не свернуть шею на ступеньках без перил. Долбоебское решение, если не хочешь, чтобы абсурдное количество пьяных смертей привлекло внимание местной полиции. Хотя такому человеку, как Хэ Чэн, на закон, скорее всего, абсолютно насрать. Шань даже не может представить, насколько у него, по сравнению с младшим братом, больше власти и свободы. Силы. Но ему не нужно напрягаться и думать. Первая и последняя их встреча случилась на втором году средней школы. Шань тогда знатно трухнул: Хэ выглядел, как машина для убийств. Высокий, широкий и крепкий. С темными мешками под глазами, острыми скулами и усталыми морщинам. С тяжелой аурой, которая давила к земле. Прокаченная, доведенная до совершенства версия Хэ Тяня, гордо ожидающая, когда мир рухнет к ее ногам. Способная сломить чужую волю одним взглядом, словом, движением пальца. Шань почти сломался. Вовремя перестал смотреть, слушать и двигаться. После этого столкновения видеть Тяня — молодую копию Хэ Чэна — стало еще неприятнее. К каждой кабинке прикреплен охранник. Шань отсчитывает ровно пять и останавливается перед шестой. Не удивляется, когда вышибала пропускает без вопросов. Внутри минимум мебели, света и звуков. Тянь стоит к нему спиной. В воздухе, кроме никотинового смога, летает один единственный запах. Незнакомый аромат сложного мужского парфюма. От Тяня так не пахнет. Никто в их четверке не пользуется духами. Пиздец. Шань инстинктивно делает шаг назад. Слышит, как захлопывается дверь клетки. Хищник и жертва. Бой без правил начинается. Чэн оборачивается. На лице — равнодушная маска. Руки расслабленно лежат в карманах классических штанов. Угольная бровь слегка приподнята. — Какие-то проблемы? У Шаня сердце бьется в горле. Его тошнит. Ему жизненно необходимо выбраться из этого места. Иначе — расплачется, наблюет или кинется с кулаками. А там до могилы — один шаг. Чэн не будет с ним церемониться. Он в принципе выглядит так, будто не способен на прелюдии. Ни в драках, ни в сексе. Последняя мысль возникает только потому, что адреналин резко ударяет в голову и мобилизует все ресурсы тела. Да. Только поэтому. Он молчит, потому что сказать нечего. Вопрос не услышан и не понят. В голове раздается противный вой сирены, который предупреждает о смертельной опасности. Остается только три доступные реакции: бей, беги, замри. Две из них — заранее проигрышные. Чэн устает ждать ответ. Медленно приближается, загоняет в угол. Шань напрягается до красных пятен на коже. Когда становится видно едва заметные серебряные нити в волосах мужчины, мысленно вращает рулетку из трех секторов. Бей. Беги. Замри. Привычнее всего — бить. Проще всего — бежать. Но Шань — замирает. Он не может. Просто не может. Ему нечего противопоставить Хэ Чэну. Чтобы он не выбрал, итог один — ему пиздец. Огромная ладонь тянется к лицу. Шань уже слышит, как хрустит его шея. Шершавые пальцы крепко фиксируют подбородок. Шань размыкает губы, жмурит глаза, жмется спиной к стене. Ему больно. — Дыши. Шань исполняет приказ. Дышит полной грудью. Под веками танцуют мушки. Он даже не заметил, как задержал дыхание. Значит, было так хуево не потому, что он чувствовал угрозу от Чэна, а потому, что он задыхался? — Молодец. Шань открывает глаза. Вляпывается в бездонные зрачки. Чэн под легким кайфом. Это не утешает. Мо не может отмереть. По кромке губ скатывается слюна. Заливает чужие пальцы, стекает по запястью на пол. Надо сглотнуть. Пока не прилетели брезгливые оскорбления и хлесткие удары по щекам. Но мужчина отказывается играть по правилам, которые диктует юный взбудораженный разум. Он легко стирает липкие дорожки с уголков рта, отнимает руку, отворачивается. Шань тупо наблюдает, как чужой локоть поднимается, как невидимая глазу рука приближается к месту, где должны быть чужие тонкие губы. Выглядит так, будто Чэн облизывает пальцы. Но это бред. Больная иллюзия. Просто размытый образ Хэ Тяня, который так легко можно увидеть в его старшем брате. — Хочешь выпить? Конечно, он хочет. Иначе упадет в обморок, как девочка-подросток, встретившая кумира на улице. Шань опять не отвечает, просто осторожно садится на кожаный диван. Он скользкий из-за пота под коленями. Он громкий, потому что Шань не может удобно устроиться. Стыд накатывает волнами. Боже, какой же он еблан. Чуть не напрудил в трусы, стоило оказаться с Чэном наедине. Это нездорово. Но во всем, определенно, виноват Хэ Тянь. Загнобил его до панических атак. Конченый идиот. В руки вкладывают стакан. Шаню все равно, что там — он пьет залпом, едва сдерживает удушливый кашель. Горько. Мощно. То, что нужно. Тело сразу расслабляется. Хэ сидит напротив, закинув одну руку на спинку дивана и раздвинув ноги. Он выглядит… очень мужественно. Мысль еще более тупая, чем все предыдущие. Шань, на секундочку, тоже мужчина. — Лучше? Мо кивает. Слов все еще нет. Ситуация очень нестандартная. Это нервирует. То, что он выпивает здесь с Чэном, ощущается как самая неправильная вещь на свете. Чэн подхватывает его молчание. Некоторое время слышно только восторженные крики толпы. Шань решается и хрипит: — Нальешь еще? Хэ хмыкает. Спрашивает: — А тебе не хватит? Шань стискивает колени. Разрывает зубами нижнюю губу. Слизывает кровь. Наконец, неуверенно возражает: — Я уже совершеннолетний. Чэн выглядит невпечатленным, поэтому продолжает: — Мне решать, когда хватит. Мужчина наклоняет голову. Исследует его с головы до ног. Шаню не нравится знать, что он видит вспотевшего, взъерошенного, краснеющего юнца в дебильной футболке, коротких шортах и старых кедах. — Как скажешь. Чэн поднимается. Хватает откупоренную бутылку. Шань протягивает стакан, но его игнорируют. Вкладывают в свободную ладонь алкоголь и садятся рядом. Диван прогибается под более тяжелым весом. Шань неловко скатывается, прикипает бедром к чужому бедру. Слишком близко. — Давай сам. Чэн разрешает. Достает из кармана штанов сигареты и зажигалку. Прикуривает. Шань морщится, но в остальном доволен. Наполняет стакан примерно до половины. Ставит бутылку на пол. Упускает возможность добраться до стола и пересесть на соседний диван. Не хочет играть в кошки-мышки. Не хочет выглядеть еще более жалко. Пьет маленькими глотками — каждый обжигает горло, растекается лавой по пищеводу, оседает в желудке. Тело становится совсем ватным. Мягким, теплым, пустым. Шань валится назад. Ожидает почувствовать прохладу кожаной спинки. Вместо этого чувствует жгуты мышц. Блять. Он улегся Чэну на плечо. Хочется вскинуться, извиниться, выбежать из комнаты. Из клуба. Но с другой стороны… Чэн не показывает, что против. Не бьет его. Не унижает. Наоборот. Помогает восстановить дыхание. Молча составляет компанию. Угощает алкоголем чеком выше, чем стоимость всего здания. Когда в последний раз Шань позволял себе потусоваться? Когда в последний раз Шань наслаждался чужими прикосновениями? Это не совсем в его характере. Никто не мог заметить за ним склонность к физическому контакту. Но иногда, он нуждался в этом настолько, что был готов умолять случайного прохожего. Но не Хэ Тяня, конечно же. Этот сборник красных флагов не заслуживает касаться его даже мизинцем. Поэтому посидеть так, уперевшись в надежное плечо, приятно. Очень даже. Настолько, что Шань перестает хмуриться. Проваливается в легкую дремоту. Во сне чувствует, как шершавые пальцы гладят уязвимый изгиб шеи. Слышит насмешливый шепот. — Ты пришел сюда, чтобы спать? Шань смотрит на Чэна сквозь веер ресниц. Отмечает, что они с Хэ Тянем действительно похожи. Но все же есть много различий. Глаза Чэна острее и темнее. Черты лица более точеные и выдающиеся. Поза излучает спокойствие и уверенность, которые можно увидеть только у людей, достигших определенного возраста. Такая тонкая разница. Но она все меняет. — Нет. Ответ — невнятное бормотание. Но Шань ничего не может с собой поделать. Ему лень даже моргать. Не то, чтобы работать тяжелым, распухшим языком. — Тогда зачем ты пришел ко мне? Зачем? Слишком сложный вопрос. Шань пытается вспомнить, о чем думал весь этот вечер. — Хотел… потрахаться? Получается скорее вопросительно, чем утвердительно. Он радуется, что вообще смог что-то сказать. Почти гордится собой. Смысл сказанного до него не доходит. Мужчина с минуту молчит. Рассматривает безмятежное, наивное создание рядом с собой. Мгновенно соблазняется. Берет то, что так любезно было ему предложено. С напором целует Шаня. Облизывает кровавые ранки, погружает язык в жаркую глубину. Запутывается в тихом полустоне на незатейливую ласку. Шань сгребает идеально выглаженную рубашку в кулак, тянет мужчину на себя, сам рвется вперед и отчаянно отвечает. Когда их языки встречаются — электрические искры вспыхивают в паху. Бедра сами по себе раскрываются, на полпути приветствуя горячую ладонь, которая неприлично быстро оказывается между его ног. Сука, как же это приятно. Чужая рука кажется бесконечно широкой. В твердом состоянии он весь помещается в шершавый кулак. Выставляет бедра вперед, слегка приподнимаясь над сидением, пытается толкнуться, поймать трение. Нижняя губа застревает между острых зубов Чэна. Шань болезненно стонет, вырывается из жгучей хватки, упирается головой в объемную грудь, пока мужчина ублажает его низ. — Блять… Шань сжимает руку между своих бедер, впивается в тонкую рубашку тупыми ногтями. Нетерпеливо втирает член в ласковые объятия пальцев. Ноги трясутся. В трусах безобразно мокро. Но оргазм продолжает ускользать. — Пожалуйста… Эта просьба кажется интимной. Слишком интимной для двух едва знакомых людей. Но Шань не может не просить. Он голоден. — Пожалуйста, сильнее! Хэ жарко дышит куда-то в висок. Спрашивает: — Что сильнее? Рыжий смещается, утыкается носом в чужую шею: чуть ниже кадыка, где ярче всего пахнет вкусным парфюмом. Шумно тянет воздух. Заставляет себя проворчать: — Трогай меня сильнее. Чэн милосерден. Он принимается умело ухаживать за влажным вздутым членом. Сбивает прежний медленный ритм, жестко прокручивает запястье, давит по центру набухшей головки. Читает язык юного тела, толкается шершавой подушечкой пальца в небольшую щель. Шань кончает с криком. Чэн крепко удерживает его. Вежливо замедляет движения, легко наглаживает мягкий орган. Размешивает молочные пряди спермы, позволяет пережить оргазм. Шань никогда не испытывал ничего подобного. Он в экстазе тянется вверх, неуклюже облизывает рот Чэна в благодарность. Вовлекает в небрежный поцелуй. Сам же его прерывает. — Подожди, не могу. Шань задыхается. Ему вдруг становится стыдно. Но сбежать прямо сейчас было бы подло. Взгляд устремляется вниз. Шань уверен, что он краснеет до самой груди. Член Чэна не просто большой. Он огромный. Даже как очертание в пределах черных брюк. Пиздец. Он снова напрягается, хотя совсем недавно достиг пика. Хэ мычит. Покусывает ухо с пятнами застенчивости. Спрашивает: — Окажешь мне услугу? Шань не может поверить в то, что слышит. Хэ Чэн, старший брат Хэ Тяня, привлекательный взрослый мужчина, который в прошлом даже не взглянул на Шаня, просил его об услуге! Хэ вытирает испачканную руку и добавляет: — Желательно ртом. Да, это важное замечание. Шань сглатывает, пытается здраво оценить обстановку. Прислушивается к себе. Но ни голова, ни тело даже не собираются бороться. Желания убежать как можно быстрее и дальше тоже нет. Шань понимает, что он абсолютно не против намочить достоинство Чэна. Пиздец. В итоге оставляет сказанное без комментариев. Скользит на холодный пол, становится на колени между разведенных ног. Непослушными пальцами расстегивает ширинку, отодвигает тесное белье и выпускает крупный член наружу. Он весь налит кровью, оплетен синими венами и украшен прозрачной слизью. Он выглядит красиво. Лучше, чем любой другой член, который Шань видел в гей-порно. Где-то наверху Чэн шипит от прикосновения прохладного воздуха к своему жару. Губы Шаня рефлекторно приоткрываются, спешат согреть. — Не торопись. Шершавые пальцы по-свойски запутываются в остром ежике волос. Отодвигают. Шань загнанно дышит с высунутым языком. Он окончательно убедился, что Чэн хорошо одарен. Даже вкусом — солью и мускусом. Мужчина перехватывает контроль. Держит себя за основание, направляет темную головку к раскрытым, блестящим губам. Шань чувствует, как тяжелый член ложится на язык. Поднимает взгляд, полный похоти и огня. Потрясенно стонет и жмурится, чтобы не видеть хищное выражение лица наверху. Пухлый кончик натягивает щеку с россыпью шоколадных веснушек изнутри. Чэн любуется, с величайшей нежностью гладит надутую кожу. Низко хрипит: — Безупречный. Шань дрожит, отзывается на комплимент. — Я пойду глубже. Не забывай дышать. Рыжий согласно хлопает влажными ресницами. Чэн преодолевает сопротивление, входит в теплое местечко мучительно медленно, сантиметр за сантиметром, чтобы не причинить боль. Плавным, тренированным движением прижимается к розовому небу и въезжает до конца. Ощущение такое, будто вокруг его пульсирующего члена раскрылся рай, а не узкое горло мальчика. Шань терпит удушье изо всех сил. Подавляет рвотный рефлекс. Хватает воздух носом. Чэн отстраняется, дает передышку. Видит, что Шаню тяжело. Скорее всего догадывается, что это его первый раз. — Давай, малыш. Теперь сам. После отдыха Шань послушно берет в рот. Ему требуется много времени, чтобы привыкнуть. Еще больше, чтобы начать действовать. На пробу делает зигзагообразные движения языком, старается охватить ширину. Прижимает потные руки к основанию и массирует ту часть, что не помещается ему в глотку. Челюсть быстро устает. Шань отрывается от члена с чавкающим звуком, целует головку и облизывает по всей длине. Он не знает, приятно ли это. Но жаждет доставить удовольствие. Поэтому ждет любой реакции. Мужчина, словно прочитав его мысли, делится впечатлением: — Хорошо. Ты молодец. Попробуй подержать его во рту подольше. Шань бросает быстрый, возмущенный взгляд. Старший из Хэ хочет, чтобы он подавился и умер? Может, это какая-то извращенная пытка? Пока Шань насасывал, мужчина успел расстегнуть рубашку. Обнажил подтянутый пресс, сильные мышцы груди, крепкие плечи и выпирающее адамово яблоко. Он отлично сложен. Примерно, как Греческий Бог. Эта заманчивая, соблазнительная картина заставляет полувставшее возбуждение Шаня подтекать. Рыжий принимается сосать с целеустремленной решимостью. Прихлебывает головку, самозабвенно опускается до тех пор, пока не утыкается носом в безволосый лобок, а чужой член не ударяется в дно его рта. Мышцы горла дергаются в конвульсиях из-за грубого вторжения. Чэн блаженно стонет и красиво извивается. — Да, малыш. Вот так. Шань мычит. Смазка щедро заливает его щеки изнутри. Он с трудом сглатывает. Чэн снова стонет. Хочет что-то сказать, но стук в дверь прерывает интимный процесс. Шань замирает с членом во рту. Мужчина нехотя поднимает голову со спинки дивана. Открывает глаза. Грубо гладит череп Шаня большой ладонью, не дает отстраниться. Рыжий паникует. Дверь ведь была заперта, правда? — Чэн. Это я. Шань смотрит на мужчину круглыми, полными первобытного ужаса, глазами. Это был Хэ Тянь. Из всех людей в чертовом клубе это должен был быть Хэ-ебаный-Тянь. Шань спешно пытается освободиться. Чэн давит на затылок с большей силой. Говорит шепотом: — Тише. Продолжай. Шань неверяще хмурит брови. Чэн дарит ему волчью ухмылку. Прекрасно осознает, что мальчику некуда бежать. — Делай, малыш. Иначе я встану и трахну тебя, как мне обычно нравится. Это не угроза. Но очень близко к ней. Рыжий не уверен, что в свой первый раз сможет выдержать «как обычно нравится». Тонкие волоски на теле встают дыбом. Все в нем протестует против продолжения. Но Чэн — Власть. Свобода. Сила. Грех и Красота. Поэтому Шань подчиняется. Чэн выглядит довольным. Наконец, отвечает младшему брату: — Что случилось? — Ты не собираешься открывать? Тянь звучит раздраженно. Шань старается сконцентрироваться на движениях. Вверх и вниз. Вверх и вниз. — Ладно, не важно. Я не могу найти Малыша Мо. Чэн хрипло посмеивается. Гипнотизирует Шаня черными, обдолбанными глазами. Стирает капельку пота на веснушчатом носу. — Да, малыш… Мо. Припоминаю. Ты смотрел в туалете? Мо немного расслабляется, когда понимает, что Хэ Тянь не собирается врываться в кабинку. Чэн, напротив, напрягается. Мощные мышцы дергаются от того, что мальчик случайно втягивает щеки. Это выводит мужчину из равновесия. Он поднимается на ноги. Задает бешеную скорость и глубину. Обращается с Шанем так, будто тот уже принадлежит ему. Держит и трахает. Рыжему больно. Вены на тонкой белой шее опасно раздуваются. Колени стерты в кровь. Но его будто парализовало. Он не способен вырваться, дать отпор. Все, что он может — выдаивать нежным горлом крупный член, мешающий дыханию. — Я не тупой. Я смотрел везде. И звонил ему миллион раз. Просто направь своих громил на поиски. Он не мог уйти, ничего не сказав. Голос Тяня доносится будто из другого измерения. Шань плохо соображает, пока Чэн проникает не только в его тело, но и в разум. Чэн слабо слушает младшего брата. Он пристально наблюдает за Шанем. Мрачно и тайно наслаждается доступом к «Малышу Мо». Входит и выходит из верхней дырки с громким грязным звуком, шлепает яйцами по подбородку. Шань чувствует, что мужчина подбирается опасно близко к разрядке. Громадный член еще сильнее набухает, пульсирует и нагревается. — Выглядишь, как безмозглая шлюха. Чэн едва контролирует голос. Он полностью погружен в погоню за собственным удовольствием. — Стоит ли мне заплатить тебе за старания? Если бы у кого-нибудь другого хватило наглости сказать что-то подобное Рыжему, он, вероятно, уже обзавелся парочкой тяжелых телесных. Но это был Хэ Чэн. Поэтому Шань выражает протест через легкий укус упругой плоти. Мужчина издает низкий звук, мстительно втирает бледное лицо в лобок. Хватка на волосах становится жестче. Если это вообще возможно. — Ты там, блять, уснул? Тянь напоминает о себе в тот момент, когда Шань вдавливает в чужие ягодицы ногти. От быстрых, рваных толчков немеют губы, сводит челюсти. — Ебать, малыш! Старший из Хэ в последний раз поддается бедрами вперед. Громко стонет, не заботясь ни о чем на свете. Выпускает горячее, горькое семя прямо Шаню в рот. Шань под ним, неподвижный и измученный, без жалоб глотает чужое освобождение. Смакует, запоминает. Роняет член из плена губ только после того, как он становится мягким и безобидным. По-собачьи облизывается. Чэн валится на диван весь в поту. Наощупь ищет сигареты. Закуривает и отвечает брату: — Я передам Би. Свободен. Тянь мнется за дверью. Ждет чего-то буквально пару секунд, а потом молча уходит. Адреналиновая буря утихает. Рыжего настигают шок, пустота и трезвость. Он чувствует себя разбитым. Выебанным. Он действительно отсосал старшему брату Хэ Тяня, пока тот был за стенкой. Ему действительно хватило немного ласки и удовольствия, чтобы проигнорировать угрозу, которую из себя представлял мужчина. Чтобы забыть, с кем он имеет дело. Чтобы позволить собой воспользоваться. Рыжий проваливается в водоворот ненависти к себе. — Гуаньшань. Мо вздрагивает. Возвращается в реальность. Чэн знает его имя. Это большой сюрприз. — Иди ко мне. Переутомленный член непроизвольно дергается на мужской голос. Но остальные части тела не слушаются. — Не можешь? Шань тупо кивает. Чэн встает, поднимает его на ноги и усаживает к себе на колени. Поглаживает бока, нежно целует в шею. — Прости, я погорячился. Шаню кристаллически поебать на эти извинения. Во рту чувствуется знакомый привкус легкой истерики. Он хочет домой. — Шань, посмотри на меня. Рыжий упрямо отворачивается, избегает зрительного контакта. Не хочет, чтобы Чэн рассматривал его, пока он не человек, а беспомощная слезящаяся масса. — Ну же. Шершавые пальцы насильно тянут острый подбородок. Чэн вляпывается в блестящую от слез охру. Шань всхлипывает, пытается проморгаться. Пихает мужчину в грудь, живот. Старается вложить в удары всю свою обиду, злость, разочарование. Хэ терпит. Позволяет себя избивать. Признает, что виноват. В конце спрашивает: — Полегчало? Шань зло мотает головой. — Я понял. Чэн мягко хватает его за затылок, принимается целовать влажное, соленое, румяное лицо. Находит порванные губы, ласково раздвигает, жадно облизывает рот со вкусом крови и спермы. Даже в мыслях это сочетание звучит мерзко и дико. Шань морщится, но отвечает. Кусается из оставшихся, ничтожно малых, сил. Слышит шипение, но не слышит возражений. Они целуются до бессмысленности. До легкой сонливости. До полной тишины в клубе. Неудовлетворенное возбуждение опадает. Теплые объятия полностью расслабляют Шаня. — Отвезти тебя домой? Чэн трется о мягкую щеку грубой щетиной. Массирует кожу головы шершавыми пальцами. Оставляет едва ощутимый укус под челюстью. Слов нет. Мальчик просто кивает. Мужчина поднимает их обоих. Шань удобно устраивается на сильных руках, скрещивает ноги за поясницей. Его несут к машине, как ребенка. Это одновременно приятно и тревожно. Но не так приятно и тревожно, как Чэн, трахающий его рот несколько часов назад. Холодной осенней ночью дороги пустынны, поэтому до квартиры Рыжего добираются быстро. Чэн будит его легкой щекоткой под ребрами, горячей ладонью на голом бедре. — Просыпайся. Шань разлепляет глаза. Чешет под сердцем. Отодвигается подальше. Да, верно. Он что-то заигрался. Пора проснуться. Вернуться в мир ранних подъемов, скучных подработок и невкусного кофе. Чэн замечает дистанцию. Придвигается ближе, требовательно шепчет в самое ухо, едва задевая мочку вдруг ледяными губами: — Я заеду завтра. Повторим. Но уже так, как нравится тебе. Открыто выражает свои намерения и желания, как настоящий взрослый. Смотрит на Шаня так, будто видит, какой он есть на самом деле, без всяких фильтров. Голодный. Нуждающийся. Готовый. Шань думает, что сможет привыкнуть: к запаху никотина и дорогого парфюма, к вкусу спермы и крови, к боли в горле и коленях. Поэтому вновь кивает.