***
— Мастер, мастер, а какого это- терять кого-то? Они сидят на краю утеса, и смотрят на красивое вечернее небо. Маленькие звездочки уже вспыхнули на ярком, постепенно темнеющем полотне, расписанном всевозможными оттенками розового, синего, фиолетового и голубого. Пушистые облачка спокойно, неторопливо плывут по золотому зареву, освещаемые ярким светом лучей солнца, которое постепенно, медленно скрывается за горизонтом. Их двое; Мастер и маленький мальчик в заляпанной серой футболке, что некогда имела нетронутый временем белый цвет. На его маленьких ножках большие кроссовки с развязанными шнурками, а волосы растрепал ветер. Мальчишка торопился, поэтому выглядит помятым, немного неаккуратным. У Мастера волосы спадают с плеч и волнами лежат на траве. Его лицо- словно выточенное личико фарфоровой куклы, сделанной на заказ в подарок для богатой молодой леди. В локоны вплетены маленькие жемчужины. Его одежды давно вышли из моды; стародавнее расшитое в журавлей ханфу из дорогих, качественных на вид тканей. Ни одной складки, пылинки на нем нет. Он выглядит прекрасно, только на лице словно маска отчужденности и тоски; его взгляд устремлен далеко в даль, невидящий, будто человек (человек?) совсем не здесь, а где-то очень далеко, в стране грез и мечтаний. Они сидят рядом и молчат. Ребенок ждет ответа, а мужчина размеренно дышит, глубоко вдыхает и выдыхает воздух, он глубоко задумался и в ближайшее время не произнесет ни одного слова. Мальчик со вздохом встает на ноги, стараясь не потревожить Мастера лишним шумом, и тянется к его платиновым прядям. Не глядя нащупывает гребень и проводит по ним раз, другой, третий… это уже отработанная схема. Если мужчина молчит, он не беспокоит его, если тот что-то говорит, он спокойно (ну, не всегда…), не перебивая слушает. У него красивый, мягкий и немного глубокий голос. Ему он напоминает журчание медленного горного ручейка, который сплывает с Фудзиямы или Ёсино. Там цветет вишня и ребенок уверен, что в окружении розовых лепестков этот человек смотрелся бы невероятно правильно и гармонично. Но все же ребенок признает, что на фоне бушующего океана он выглядел бы намного… правильнее? Что-то такое читается в Мастере, в его ауре и запахе. Его голос иногда подобен огромным волнам, что выливаются на берег и зловеще пенятся. Норовя утянуть в темные глубины. Этот мужчина смешивает в себе самое разное. Он умеет гадать на картах, узнавать судьбы в чайных чашках, читать звезды и предсказывать. Ничего из перечисленного мальчик никогда не видел, но просто знал, что так и есть, и это только немногие умения Мастера. Гребень продолжает скользить по волосам, прядь за прядью, приятно массируя кожу головы мужчины. Ребенок сидит на коленях за его спиной и ждет. Он всегда учил его терпению, и мальчик хочет показать, что не пропустил советы и уроки мастера мимо ушей. Еще он просто проявляет свое уважение к этому человеку, потому что как можно не уважать его, такого мудрого и понимающего, умеющего выслушать и дать дельный совет? Он слушает, как волны монотонно разбиваются о высокий мыс, видит, как капли, брызги совсем чуть-чуть не долетают до его «наставника», сидящего каменным изваянием. Того совсем не волнует, что скоро начнется буря; он продолжает глубоко вдыхать и выдыхать морской бриз, хотя потребность в дыхании отпала сотни лет назад, и прикрывает свои золотые глаза, отдаваясь нахлынувшим воспоминаниям. Фантомные касания его щеки, нежные поцелуи и мягкая хватка, сжимающая руку, запах дождя и соли, присущие морскому шторму, гребень в волосах, все это напоминает о давно минувшем прошлом. Ему не хочется вспоминать. О голубых глазах, которые смотрели на него с любовью, о тихом шепоте в самое ухо, щекотавшем дыханием, о руках. Которые трепетно обнимали его. Этого человека уже давно нет, они не встретятся ни через столетие, ни через век и два. Больно. Больно и обидно. Что его оставили вот так, совсем одного в этом переставшем быть родным мире. Не хочется вспоминать и о юноше в белых даосских халатах, в шляпе с широкими полами, что некогда одевался в дорогие шелка и бесценные украшения. Как тот звал его Наставником, пил вместе с ним чай в беседке и тихо говорил, рассказывал о том, как прошел его день, а потом на тренировке слушал наставления и советы. Первый был ему мужем, второй, аки родным сыном, воспитанником, которого он самолично учил держать меч в руках. И обоих он больше не вернет к жизни; память о них канула в веках, и только белая лента и маска грусти и радости напоминают ему о былых днях. Первый раскат грома и молния возвращают Мастера на землю. Дождь уже льет как из ведра, так сильно, что маяк, расположенный в нескольких ста метрах от мыса, уже не виден за потоками воды, падающей с неба. Он внезапно понимает, что мальчик, его компаньон в одинокие вечера, все еще сидит за его спиной, преданно ждет, пока взрослый прейдет в себя. Детское сердечко, невероятно мягкое и не хочет, чтобы мужчина остался один в такую погоду. О себе он, видимо, забыл подумать. Даосский монах поднимается с колен и берет мальчишку на руки с невероятной легкостью. Быстро спускается с мыса и идет по мокрой траве, по возможности огибая лужи, прямо к маленькому храму, одиноко стоящему на полянке между вишневых деревьев. Заходит внутрь и кладет свою ношу на циновку, а сам торопливо уходит за полотенцем, кутает в него ребенка, предварительно растрепав им его волосы и сняв мокрую одежду. Потом зажигает фонарики и помещение заполняется мягким светом. Вскоре котелок с водой оказывается на огне; Мастер приготовит ребенку настой из трав, которые он собрал прошлым летом и засушил, чтобы тот не заболел простудой или еще чем-то гадким, что положит его в постель на недели и подорвет иммунитет. Нечего мальчику болеть. Палочки благовоний заполняют комнату приятным успокаивающим запахом. Мальчишка широко зевает и посапывает, грея руки о теплую чашку с чаем. Хорошо бы и ноги прогреть, но он скоро уснет, что будет намного полезнее. Все же сон восстанавливает и дает организму отдохнуть. Мужчина забирает у мальчика промокшее полотенце и накрывает теплым одеялом, садится рядом и упирается о стену; для него болезнь не представляет никакой угрозы. Влажная головка сползает к нему на колени; монах успевает только забрать у почти заснувшего ребенка нетронутый чай. Отставляет на маленький столик и гладит по волосам. Взгляд его снова отсутствующий. — Терять близкого больно. Кажется, что все несправедливо, что жизнь больше не имеет смысла без этого человека. Мы плачем, грустим, скорбим. Это нормально и правильно; в данном случае мы все немного эгоисты. Остается только идти дальше, продолжать жить, даже когда плохо и все кажется тусклым и бесцветным. Со временем боль утихнет и станет легче. Просто нужно подождать и не сдаваться… Мастер опустил голову и посмотрел на умиротворенное лицо спящего на его коленях ребенка. Да, просто не сдаваться… как же до смешного просто это звучит. Вот бы так было и на самом деле… Потеряв всех, Мэй Няньцину оставалось только идти вперед и день за днем искать причины существовать дальше. Тоска никуда не ушла, напротив, она стала только сильнее. С каждым веком, прожитым на этой земле, он ощущал гнетущую пустоту внутри, которую удавалось заполнить, только когда он отвлекался на что-то. Вот сейчас он заботится о ребенке. Сколько их было до этого? Много. Много детей, и все напоминали ему о нем, пусть и были совсем не похожи. Скоро этот мальчик вырастет и сделает шаг в новую, взрослую жизнь, оставив его позади. И снова он останется один. Да, он вел себя как жертва. Но разве ему нельзя? Терять близких очень, очень больно; он потерял всех и понимает это, как никто другой. Завтра он отведет здорового и веселого мальчика в приют и вернется в пустой храм, зажжет благовония и будет с тоской вспоминать о прошлом, втайне надеясь, что скоро умрет и сможет снова, как раньше обнять свою семью.***