дурная венера

феликс кончиком языка дразнит, вредно улыбнувшись. можно устроить догонялки по квартире: ни одной живой души кроме них, и ли ожидаемо поддастся, потому что сам так хочет, длинные ноги хёнджина роли не играют. — попался, — вкрадчиво рокочет хёнджин, прикусывая мочку, и у феликса глаза закатываются от предвкушения, когда его между сильным телом и кухонной тумбочкой зажимают, и присутствие домашней одежды — лишнее. хёнджин под футболку горячими ладонями лезет, и феликс шипит тихо, губу закусывая, заныв недовольно. — мне жарко, mon cœur... я очень тебя хочу, но я быстрее сварюсь... жару феликс искренно не любил, как и духоту; сломанный кондиционер в квартире ситуацию не спасал, как и тонкая ткань футболки: облиться ледяной водой всё ещё казалась привлекательной идеей. хёнджин задумчиво хмурится, отстраняясь, поцелуем по подбородку мазнув. — одну секунду, венера... — куда ты? — феликс красивую спину взглядом провожает, пока хёнджин выискивает что-то в холодильнике, взглядом по сползшему халату с плеч проскальзывая — на хёнджина невозможно не смотреть, и невозможно не хотеть. — позволишь, любовь моя? — хёнджин между губ кубик льда зажимает, феликс кивает, ногами ближе к себе притягивая, чтобы расстояния ни сантиметра, ему жарко, но нужно ближе. он вздрагивает и стонет глухо, когда лёд кожи касается, особенно чувствительно по шее, стекая мелкими каплями к ямке между ключиц, ёнбок голову запрокидывает, зажмурившись; контраст пробирающий до позвонков — хёнджин поверх языком ведёт, и феликс не знает, что хочет больше в первую очередь, выбирая поцелуй, жадно в губы впиваясь, грубо за волосы схватив, но хёнджину нравится до сорвавшегося стона, стоит ли язык своим перехватить, задев ровный ряд зубов. — ты... несносный, — феликс воздух со свистом тянет, пока хёнджин остатком кубика соски поочерёдно обводит, и это почти пытка: приятный холод меняется на горячий язык, и на шалости, с которых ли совсем-совсем плохо, хёнджин улыбается хищно, спуская кубик к животу. феликс вздрагивает с тихим стоном и крепче за столешницу хватается, ругаться сквозь зубы продолжая. хёнджин даже не спешит его раздевать, кроме штанов вместе с бельём, и до феликса доходит. медленно, но доходит. он выдыхает удивлённое "о", брови поднимая. хёнджин всё ещё несносный и бессовестный. — мне стоит спросить?... — что я хочу тебе отсосать? не думаю, — хёнджин на колени опускается, усмехнувшись блядской усмешкой, что у ли колени подкашиваются, только он с тумбочки слезает, поясницей на неё опираясь, и сердце кульбитом. хван не тянет и не мучает, обхватывая головку этими невыносимыми губами и глаза поднимает, подталкивая пальцы в волосы запустить и пряди накрутить, но ёнбок, честно, не может, едва ли скулежом не захлёбываясь, выдавая пару-тройку выражений хрипло, хёнджин сам чуть не стонет с этого, глубже вбирая. ожидаемый вопрос где он успел наловчиться у ли из головы вылетает, и ни о чём кроме горячего рта думать не выходит. — хёнджин!... боже, блять... хван отправляет фатальное, рот освободив, длину поцелуями покрывая, не переставая в глаза смотреть: — отымей мой рот, малыш. я разрешаю. феликс вновь ругается, прикусив ладонь собственную, не в силах на него смотреть: хёнджин облизывается довольно, понимая какой эффект его слова возымели, и ладошку перехватывает, в волосы направляя. — замолчи, пожалуйста... — заткни меня? у тебя как раз есть шанс сделать это своим членом. с прямоты хёнджина уши горят вместе с щеками, и феликс слушается, обратно хвана за волосы притягивая; тот стонет глухо, мягко по бёдрам царапаясь, послушно равномерные толчки по глотке принимая; рефлекс спит тихо-мирно, не мешая самому наслаждаться. о своём скрытом кинке хёнджин не поспешил распространяться: ёнбок сам всё понял, по стонам и руке в полах халата, стоит взгляд пониже опустить. засранец. редкостный горячий засранец. ли за волосы дёргает, оторваться вынуждая, но хёнджин возмутиться не успевает, когда в губы выпаливают нетерпяще-возбуждённое: — в спальню, быстро. никаких возражений насчёт этого хёнджин абсолютно не имеет.