Играй по моим правилам

Китнисс до боли в костяшках сжимает пальцами дверной косяк у кабинета мэра. Девушка, словно воришка, мнется у самого порога в коридоре и заглядывает в комнату через небольшой просвет. Там по телевизору идет вечерний выпуск новостей. Казалось бы, ничего особенного: Клавдий Темплсмит в очередной раз чрезвычайно восторженно обсуждает приближающуюся Квартальную бойню, с искренней досадой отмечает резкое понижение температуры в столице и не без удовольствия обращается к заранее смонтированному видеоролику о новоиспеченных молодоженах. На экране Эвердин отчетливо различает их с Питом лица. Пускай и вынужденно, но счастливые. Она помнит, как Пит опускался на одно колено, помнит застывшую на его мягких губах улыбку, свое отрепетированное «да» и неумолкающие аплодисменты зрителей. В тот вечер их лично поздравил с помолвкой президент Сноу. Старик охотно рассыпался в комплиментах и даже шутил. Как же, ведь иначе не вырабатывался яд. А Китнисс не глупая девочка, просто играет неубедительно. И если в одном повороте головы заключается вся человеческая жизнь, то действующая победительница уже несколько дней как мертва от укусов коварной змеи. Только вот разницы теперь никакой, где класть голову на плаху. Будь то сцена у центра подготовки трибутов или площадь у дома правосудия, конец один: ей не выбраться живой из смердящей розами удавки. Панем сегодня, Панем завтра, Панем всегда. Боль в ногах обостряется, а вместе с ней усиливаются гнев и раздражение. Хочется дернуть за металлическую ручку, врываясь в запретную обитель, попутно разуться и швырнуть жмущие туфли в гудящий монитор. Эвердин злится на весь белый свет: на группу подготовки за их одержимость шпильками, на Клавдия Темплсмита за идиотскую манеру причмокивать, на президента-тирана, пресытившихся капитолийцев, чопорную Эффи, алкоголика Хеймитча, и даже на жертвенного Пита. Но главным образом девушка злится на себя. Если бы не горсть тех злосчастных ягод, символ бы угас вместе с искрой революции, а крест безнадежно влюбленной Китнисс унесла бы с собой в могилу. Теперь же приходится сталкиваться с последствиями своего неповиновения лицом к лицу. Ночами просыпаться от кошмаров, в которых лица павших на арене моментально искажаются — и вот уже не Рута дышит тебе в шею во сне, а переродок с карими глазами вгрызается в сонную артерию. Вздрагивать из-за каждого шороха на охоте, страшась наткнуться на пронзающие тело копье или меч. Обходить стороной миротворцев, мнительно поглядывая в сторону мамы, Прим или Гейла. А еще лгать, постоянно лгать, будто бы сын пекаря — любовь всей ее жизни. Китнисс знает, что разыгрывала лжероман, проявляя малодушие. Знает также, что Пит Мелларк, несмотря ни на что, продолжает рисковать всем ради ее блага. Он с головой бросается в омут, если Эвердин тонет, рука об руку шагает с ней прямо к невидимой пропасти, а еще приносит свежий хлеб по утрам и сладко целует на ночь. Возможно, и только возможно, девушка запуталась в своих чувствах. Но не потому, что того требует их статус, а потому, что Пит слишком хороший. Половицы за ее спиной скрипят и над самым ухом кто-то вполголоса объявляет о своем присутствии: — А тебе не говорили, что нехорошо совать свой очаровательный нос в чужие дела? Китнисс резко поворачивается. Тугая коса хлещет незваного гостя по лицу, от чего тот шипит и машинально закрывает ладонью слезящийся глаз. — Пит? Что ты здесь делаешь? — Хотел задать тебе тот же вопрос. Ты уже минут десять здесь неподвижно стоишь. Он застал ее врасплох, но на смену испуга приходит недовольство. Мало того, что блондин все это время шпионил за ней, так еще и начал насмехаться. Интересно, будет ли ему по-прежнему весело, когда он узнает о безоговорочном вердикте Сноу по окончании тура победителей? Маловероятно, что его близких угроза расправы не касалась. — А тебе не говорили, что подкрадываться со спины рискованно? Особенно, к победителю Голодных Игр. — Для кого рискованно? Я так-то тоже победитель. — Белокурый юноша тихо смеется, очевидно не воспринимая Эвердин в облегающем платье и на каблуках всерьез. Его невинные голубые глаза искрятся озорством, и это окончательно выводит Китнисс из равновесия: — Да, вот только корона была одна. — Она цедит сквозь зубы, прожигая собеседника взглядом. Ямочек на щеках Пита как ни бывало. Теперь он насторожен и недоумевает: что именно вызвало подобную реакцию? — Согласен, шутка не одиннадцать и даже не на восемь баллов, но повода дерзить не вижу. Если тебя что-то беспокоит, лучше скажи об этом прямо, и мы попытаемся разобраться во всем сообща. Даже сейчас, когда шатенка неосознанно пытается хорошенько встряхнуть Мелларка и оттолкнуть подальше от себя, он ищет способы остаться и, словно верный пес, ластится к ней. Где же его чувство собственного достоинства? — Дело во мне или в программе новостей, из-за которой ты прилипла к одному месту? Но раз она закончилась кратким экскурсом в нашу с тобой личную жизнь, то смею предположить, что одно не исключает другого. Китнисс поджимает губы и делает глубокий вдох. Надо бы прикусить язык и остыть, но слова сами находят выход: — Раз такой проницательный, то зачем спрашиваешь? — Потому что мне не все равно. Я хочу быть в курсе всего, что с тобой происходит. Хотя бы по причине того, что мы плывем в одной лодке. Если уж и грести, то с определенной целью и в одном направлении, а не на ощупь. Мелларк делает шаг вперед, бережно касаясь плеча Китнисс. — Пройдем? — одной рукой он смело толкает дверь, а второй уже скользит по пояснице Сойки, предотвращая попытку бегства. И снова сын пекаря принимает на себя удар: первым заходит в богато обставленное помещение и заранее готовится оправдываться перед мэром, если тот все же сидит за рабочим местом, а не общается с гостями в банкетной зале. Эвердин же не оказывает сопротивления и быстро перемещается из продуваемого коридора на обитый бархатом диван, высвобождая из туфель кровоточащие пятки. Вздох облегчения теряется в шуме телевизионного вещания, но так даже лучше: чем меньше людей услышит их разговор, тем безопаснее. Юноша присоединяется к шатенке на софе, сохраняя минимальную дистанцию. Его взгляд невольно задерживается на лопнувших мозолях и, недолго думая, он перекладывает ступни Китнисс себе на колени. — Что ты делаешь? — в уставшем голосе ни намека на претензию — скорее интерес. — Ты лучше сосредоточься на деле и говори, иначе может быть больно. — Пит достает из кармана пиджака платок и аккуратными, почти невесомыми движениями очищает тонкую кожу. Напускная строгость исчезает, стоит только Сойке сжать пальцами его бедро, сигнализируя о неприятных ощущениях. — Потерпи немного. Блондин с состраданием разглядывает покалеченные ноги девушки, попутно охлаждая их потоком воздуха из сложенных губ, и внимает каждому слову. А у Эвердин секретов больше, чем подарков у рога изобилия, но своему почти-мужу она без сожаления открывается. То ли порог доверия внезапно вырос, то ли стало невыносимо нести это бремя в одиночку: — Иногда мне очень хочется повернуть время вспять, убедиться, что ты в безопасности и без промедления проглотить морник. Одна жизнь взамен на тысячи — достойная разменная монета. Своим поступком я запустила череду смертей, кровавых бунтов и жестоких наказаний. И вместо того, чтобы помочь тебе по-настоящему победить, втянула в нескончаемый фарс, подвергая опасности близких. Президент Сноу ясно дал понять: попытки исправить положение во время тура не увенчались успехом, а это значит, что по моей вине мы все достигли точки невозврата. Получается, уже не имеет значения, где вымысел, а где реальность. И я не знаю, как дальше действовать, как спасать родных и спастись самой, как вернуть тебе утраченную свободу и право на счастье. Знаю только, что целуешь ты меня всегда по-настоящему… — она кусает потрескавшиеся губы и разглядывает узор на шерстяном ковре. Высказалась, вроде бы полегчало. Но отчего же тогда так тошно? Питу дважды объяснять не надо, оправдываться перед ним — тем более. Не успело Огненной Китнисс исполниться семнадцать лет, когда на ее плечи рухнула ответственность за судьбу целой страны. Раньше нянчилась с сестрой, теперь же — с повстанцами. И что примечательно: не по собственному желанию. Девушка определенно запуталась, да. Но винить ее в этом неправильно, особенно тем, кто вне системы и вне любых правил. — Что бы ни произошло, я всегда буду на твоей стороне. По-настоящему. Иначе и быть не может. — Мелларк тянется к лицу Китнисс и прохладными пальцами касается ее подбородка, вынуждая вновь столкнуться взглядами. Серые глаза Сойки полны печали, словно грозовое небо затаилось в ожидании бури. И кажется, только от него теперь зависит, пробьется ли сквозь тучи солнце. Эвердин смотрит на него в упор, сводя брови к переносице. Юноша уверен в каждом слове, в каждом действии — и это подкупает. Перед ним прочные стены сомнений расступаются, а сотканные в паутину мысли обретают начало и конец. Прятаться больше не хочется. — Я верю тебе. И этого достаточно, чтобы блондин взял ситуацию под свой контроль. Пит целует настойчиво, нежно и тягуче. Его теплые ладони, что впитали в себя запах сладкого теста, покоятся на щеках Китнисс. Шатенка жадно сминает губы жениха в ответ, не уступая тому в ласке. Воздуха становится значительно меньше — желания — больше. Мелларк тяжестью своего тела давит на грудную клетку и добивается своего: девушка падает на спину, а он оказывается сверху, явственно демонстрируя превосходство в силе. Зря профи его недооценивали. — Китнисс, ты в любой момент можешь потребовать меня остановиться. Только скажи. Она кивает, мол поняла, но останавливаться не собирается. Не хочет. Сойка притягивает к себе Пита за лацканы пиджака и зарывается пальцами в густую шевелюру. Ловкие фаланги по очереди цепляют кучерявые пряди и легонько оттягивают их, пока хозяин еще недавно аккуратной прически спускается влажными поцелуями к шее. Она издает тихий стон, в подтверждение реальности происходящего, и позволяет пелене неги накрыть себя с головой. Юноша бережно сгибает ноги невесты в коленях и поднимает подол платья выше. Так, чтобы шелковый шлейф едва касался бедренных костей. Мелларк никуда не спешит, потому что знает: для Китнисс все в новинку. И последнее, чего ему хочется — поселить в хрупком сознании еще один страх. — Уверена? — спрашивает шепотом, намеренно прерывая свои ласки, чтобы убедиться: готова ли она. — Да. Стоит ответу слететь с языка — и вот они снова целуются. Одновременно с этим Эвердин кажется, что блондин заполняет собой все пространство вокруг: на ложбинке между ключицами его губы, распаляющее дыхание, пальцы одной руки очерчивают ареалы сосков через плотно прилегающую к телу ткань, а пальцы второй отодвигают кромку нижнего белья, лаская клитор. Китнисс запрокидывает голову и вздрагивает, когда стимуляция интимной точки усиливается. Тело словно электризуется, наполняется волнами доселе неизвестных, но приятных ощущений. Пит же наращивает темп, неотрывно отслеживая реакцию Сойки. Он собирает двумя пальцами влагу у лона, массирует ими вход во влагалище и постепенно вводит. Шатенку почти лихорадит, и она вскрикивает: поздно опомнилась, чтобы зажать рот рукой. Жжение внутри отпускает, а размеренные толчки не причиняют дискомфорт. Китнисс елозит на диване, отчаянно ищет опору, но этого недостаточно. Уже недостаточно. — Пит. Пит. Пит… — Эвердин словно в бреду повторяет его имя и ногтями впивается в мягкий подлокотник. Белокурый юноша улыбается своей догадке и ускоряет движение пальцев. Они меняют угол и теперь, кажется, согнуты больше обычного. Несколько точечных манипуляций позволяют достичь Сойке пика. Оргазм за считанные секунды доводит до истомы, лишая сил. Расплывчатая картинка перед глазами мешает сосредоточиться. Китнисс мерещится, что кабинет вокруг движется. Но данность такова, что ничего приятнее в жизни ей еще не доводилось испытывать. И все благодаря Питу Мелларку. Только благодаря Питу Мелларку, который, ко всему прочему, ничего не требует взамен. — Полагаю, вы закончили, молодые люди. Я могу вернуться к делам? — Седовласая голова мэра Андерси показывается в дверном проеме, нарушая идиллию. Пит нарочито медленно вытаскивает фаланги из разгоряченного влагалища и очищает их все тем же платком. Эвердин едва соображает, но поспешно садится. Хотя резкие движения ее организму явно не по вкусу. Почти-муж переводит скучающий взгляд на хозяина дома, вопрошая с ухмылкой: — Вам настолько понравилось наше маленькое представление, что вы решили дождаться конца? Пока пожилой мужчина собирает воедино связный и убедительный ответ, Мелларк поворачивается корпусом к ничего не понимающей Китнисс и оглаживает кистью растрепавшуюся косу. — Идти против системы — значит создавать собственную. А в этой игре действуют мои правила, солнышко.