***
фэн синь не хочет этого признавать, но му цин.. расцветает. становится мягче, сговорчивей, учтивей. порой даже улыбается — не скалится и не язвит, просто улыбается, потому что ему смешно или хорошо. пэй мин делает невероятное — ему требуется всего пара лет, и му цин не только соглашается признать его, как свою родственную душу, но и без особых сопротивлений кидается в неизведанный доселе омут такой вещи как «любовь». это должно радовать — у его старого друга (врага) появился спутник жизни, с которым ему хорошо. это же чудесно, правда? фэн синь успокаивается этими мыслями первые лет десять-пятнадцать, а в груди всё копится и копится — грязное, жгучее и злое. пропорционально тому, как фэн синь становится мрачнее, всё ярче становится радость пэй мина — му цин принимает ухаживания и, спустя ещё каких-то лет двадцать-тридцать, даже позволяет себя поцеловать. после этого события пэй мин ещё месяц светится прожекторами и дурной улыбкой, побуждая всех встречных небожителей напрячься или начать тихонько над ним насмехаться. подумать только, он сразил наповал столько женщин, и только в мужчину влюбился до беспамятства! да ещё в какого! генерала сюаньчжэня, невероятное дело! а вы вообще сюаньчжэня видели? поразительно, генерал пэй его так обхаживает, а тот и рад! вон они идут, смотрите! фэн синь хочет свернуть шеи говорливым сплетникам, но тоже невольно оглядывается и почти физически чувствует, как сразу сужаются зрачки. му цин идёт, что-то увлечённо рассказывая, то и дело мелькая скрытой полуулыбкой (и видеть это уже дико), а неспешно шагающий рядом пэй мин с интересом слушает и смотрит на него так, что окружающие смущённо отводят глаза — уж слишком много очарованности в его взгляде. пэй мин вдруг решается, аккуратно пытается взять му цина за руку, но тот сразу замолкает и почти панически дёргается в сторону, сцепляя собственные ладони в замок за спиной. пэй мин тут же учтиво кивает, явно извиняется за несдержанность и продолжает вести диалог, будто ничего не произошло. му цин держит лицо, но уши у него всё равно предательски краснеют. фэн синь срывается с места так стремительно, что без сомнений привлекает к себе лишнее внимание, но ему плевать — грудную клетку изнутри рвёт с такой силой, что если он останется ещё хоть на секунду — его попросту вывернет неудержимой отчаянной яростью прямо здесь и сейчас. фэн синь в тот же день с ноги заходит в дворец линвэнь, отчитывается о старых делах и заявляет, что год-другой проведёт за пределами небесной столицы. женщина смотрит на него в упор — фэн синю почему-то кажется, что она всегда знает куда больше, чем говорит — и спокойно кивает, выдавая ему пару десятков свитков. линвэнь желает ему удачи, и фэн синь почему-то не находит в себе сил привычно сказать, что она ему не нужна, а потому лишь благодарит и уходит. взгляд, который небожительница кидает на него на прощание, подтверждает подозрения, что она уж очень многого недоговаривает. фэн синь нагружает себя работой так, что каждый раз, когда выдаётся время поспать (не чаще, чем раз в четыре дня), валится на кровать — или то, что её заменяет — и просто отключается на несколько часов, неспособный пошевелиться. и это помогает — дурные навязчивые мысли не успевают напоминать о себе, погребённые под сотней и одной срочной задачей решения чужих проблем. фэн синь теряет счёт времени, и только через шестнадцать лет, когда благовония в его храмах начинают гореть, как никогда раньше (конечно, ведь что бы ты не попросил у наньяна — оно обязательно будет исполненно в кратчайшие сроки), позволяет себе ненадолго вернуться в столицу. он отсыпается целую неделю, скидывая задачи на младших служителей своего дворца — те втихую ликуют, успевшие знатно заскучать без работы, — а когда более-менее восстанавливается, то приходит вновь к линвэнь. богиня литературы и бог войны сейчас кажутся до страшного похожими друг на друга — прямая осанка, блеклый взгляд и почти чёрные мешки под глазами. — генерал наньян, вы вернулись, — она, кажется, слегка удивлена, но фэн синь слишком устал, чтобы разбираться. он не успевает поздороваться в ответ, как во дворец входит кто-то ещё. фэн синь разворачивается и едва ли не вслух сокрушённо стонет — из всех небожителей, из всех ебучих чиновников всех ебучих небес, почему именно пэй мин пришёл именно в те же несчастные минуты, что и он? — о, наньян, сто лет тебя не видел, — улыбается пэй мин. в его улыбке нет ничего саркастичного или злого, но фэн синь всё равно чувствует, как взвивается только-только успокоенное животное внутри, и к горлу опять подбирается кислотный ком. — выглядишь паршиво. кажется, во второй фразе звучало лёгкое сочувствие, и это, если честно, взбесило только больше. фэн синь максимально незаметно вздыхает, стараясь взять себя в руки, и парирует: — спасибо за заботу, мингуан. брови пэй мина удивлённо вздёргиваются — кажется, фэн синь всё-таки не удержал эмоциий, и те успели просочиться в голос, — но сам генерал больше никак на произошедшее не реагирует, переключая внимание на линвэнь. — доброго утра, дращайшая цзе, — судя по слишком уставшему взгляду линвэнь, она сама еле держится, чтобы не послать пэй мина куда подальше. — не подскажешь, как продвигается то дело со свирепым демоном? — мой дворец работает над этим, — она чуть ли не рукой на него машет. фэн синь против воли находит это забавным, пусть и неслабо раздражается из-за того, что пэй считает, что может влезть без очереди для решения своих дел. фэн синь ощущает, как внутри мечется жестокое, жгучее и злобное — может, в него вселился демон, а он не заметил? — и не может никак его успокоить. похороненные было мысли взрываются сотней голосов разом, заставляя тошноту вновь подниматься по горлу. «не считай себя особенным, ты всего лишь северный генерал, какое право ты имеешь..» пэй мин, даже не подозревая, что творится в голове у наньяна, вдруг продолжает: — а, вот ещё. му цин сейчас.. — зрачки фэн синя превращаются в точки. «сюаньчжэнь. му цином звать его могу только я и его высочество. ты ничего о нём не знаешь, какого хера ты думаешь, что можешь называть его так». — ..если твоё время позволит, хорошо? фэн синь, с непомерным трудом выравнивая дыхание и удерживая при себе невольно сжавшиеся кулаки, вдруг понимает, что за шквалом эмоций не услышал ничего из сказанного пэй мином. ну и к чёрту, всех их к чёрту, фэн синю плевать на му цина и на его дрянную родственную душу, это абсолютно не его дело. фэн синь всё равно ни по кому не скучал и никого не хотел видеть. и не спал сутками напролёт только потому, что был очень занят, а не потому что му цин ему, блять, снится. фэн синь смотрит куда-то в стену за спиной линвэнь и просто ждёт, пока мингуан покинет дворец. на беззаботное прощание лишь кивает — он не уверен, что сможет сдержать голос, если заговорит с ним. — генерал наньян, — линвэнь зовёт его мягко и почти что осторожно. фэн синь наконец встречается с ней взглядом. что-то до боли понимающее плещется в её глазах, но мужчина вновь не собирается с этим разбираться. — все отчёты по вашим делам в поднебесной я уже получила от служителей вашего дворца. примите мои поздравления, вера ваших последователей стала ещё сильнее и ярче. фэн синь склоняется в благодарном поклоне и хочет уже уйти, как вдруг линвэнь чуть неуверенно продолжает: — генерал наньян.. — она держит небольшую паузу, подбирая слова, а потом слегка улыбается. — лучше отдохните. служители вашего дворца проходили ко мне и упрашивали дать им работу, они измучались от скуки. позвольте себе немного отдохнуть. фэн синь, ожидавший чего угодно, кроме этого, немного стопорится, но всё-таки кланяется ещё раз и искренне отвечает: — благодарю за заботу, совершенный владыка линвэнь. небожительница улыбается шире — к ней давно не обращались так, с настоящим уважением — и кивает в ответ. фэн синь покидает чужой дворец, направляясь в свой, еле волочит уставшие от шестнадцатилетней беготни ноги и точно не хочет видеть на другом конце улицы довольно светящегося пэй мина и му цина, идущего с ним рядом. фэн чувствует, что он вот-вот сдохнет или убьёт кого-нибудь. в груди уже привычно разгорается злоба, и он ускоряет шаг, прячась от всего мира за дверьми дворца наньяна. это иррационально — ревновать того, кем никогда не обладал. но фэн синю всё равно надо, всё равно нужно. он всё равно чувствует себя так, словно его обокрали у него же на глазах, а он позволил себе упустить то, что принадлежало ему по праву. словно он сам отдал своё в чужие руки. фэн синя тошнит до крови в глотке.***
проходит ещё около сотни лет, но фэн синю не становится легче. он думает, что ревность утихнет со временем, но она лишь становится частью его повседневной жизни. постепенно становится невыносимо. пэй мин говорит, что подарит му цину весь мир, и действительно дарит — сюаньчжэнь завален подарками так, что некоторые приходится отдавать служителям средних небес, потому что во дворце они попросту уже не помещаются. пэй мин громко обижается, когда видит на фу яо (настоящем фу яо, а не том, которым прикидывался му цин, взяв имя одного из своих служителей) серебрянную подвеску с невероятно дорогим изумрудом, и му цин, не выдерживая, возмущается ещё громче, что он не баба, чтобы принимать в подарки нескончаемые цветы и украшения. фэн синь сперва мстительно потирает ладони и уже ждёт, что му цин выпишет охреневшему северному генералу несколько болючих тумаков, но пэй мин что-то тихонько говорит му цину на ухо и тот, выдохнув сквозь зубы — фэн синь не верит, — успокаивается. фэн синю мгновенно становится злобно, тошно и жарко, но родственные души быстро скрываются с глаз, оставив в одиночестве полуживого от нервов и всё ещё склоняющего в извиняющемся поклоне фу яо. фэн синь не хочет, но смотрит сперва им вслед, а потом на подвеску, так и оставшуюся у служителя на шее. фэн синю хочется что-нибудь сломать. желательно — позвоночник пэй мина. украшение красивое и дорогое, бесспорно (разве что дарить такое можно максимум какому-нибудь цинсюаню (мир его праху) или се ляню — едва ли кто-то из мужчин-небожителей будет таскать на себе подобное), и изумруд в искусной серебрянной оправе смотрится восхитительно, и фэн синь почти готов признать, скрипя зубами, что подарок, в целом, весьма неплох, однако есть одно «но». фэн синь прекрасно знает, что му цин терпеть не может зелёный цвет. почему этого не знает пэй мин — вопрос хороший, но он наньяна волнует куда меньше, чем внезапное осознание, что он, оказывается, сам знает о му цине.. много. наверное, даже слишком много. не зарекается на «всё», но столетия нахождения рядом просто так из памяти тоже не вырезать. к горлу подступает ставшая уже привычной тошнота, и фэн синь стремительно покидает слабо оживлённую улицу. как же, блять, ему хочется кого-нибудь убить. видеть му цина в целом сложно, но порой — абсолютно невыносимо. особенно в те моменты, когда сюаньчжэнь проходит мимо, даже не смотря в его сторону. потому что фэн синь смотрит, потому что фэн синь видит, и поэтому фэн синя тошнит с новой силой — от му цина исходит так много духовных сил, и все они ему не принадлежат. энергия му цина — серебро. драгоценное, бесспорно, но спокойное и ровное, холодное на вид и на ощупь, благородное и мягкое, отдающее до невозможности красивыми серым сиянием. но порой, не так часто — в восприятии фэн синя постоянно, и от этого тошно втройне — му цин начинает искриться золотом. золото — энергия пэй мина. яркая, вычурная, слепящая глаза, слишком горячая (у му цина под плотной одеждой точно спрятаны ожоги), бешенная и ребристая, дорогая настолько, что будь жив ши уду — обзавидовался бы до ещё одной смерти. фэн синю эта энергия вырывает роговицу и режет мозг. видеть му цина, под завязку заполненного энергией мингуана — то же самое, что присутствовать при их сексе лично. омерзительно. фэн синь, обладай он хоть чуть меньшей выдержкой, кинулся бы в драку прямо сейчас, чтобы му цин истратил всё без остатка и остался бы в своём дворце ещё на несколько недель — восстанавливать собственные серебрянные силы. запрет му цина к прелюбодеяниям в совокупности с пэй миновским прибавлением духовных сил от секса — злая, очень злая шутка судьбы. эта дрянь всегда имела слишком хреновое чувство юмора, по скромному мнению фэн синя. фэн синь удивляется, что никто, кроме него, не видит — му цин буквально разгуливает по столице бессмертных позорно меченным животным желанием пэй мина, но этого, кажется, никто даже не замечает — все принимают как данность. фэн синь вдруг понимает причину, замирает на месте и неясно какими силами удерживает в груди отчаянно-яростный рёв — небожители записали му цина в собственность пэй мина, поэтому и не обращают внимания. фэн синю хочется кричать, что му цин — не чья-то игрушка, что он полноценный и сильный, что совершенный владыка сюаньчжэнь — это не пустой звук. что если му цин захочет — он разнесёт всю небесную столицу одним лишь чжаньмадао и своим невыносимым характером, и ему даже отпор никто дать не сможет. что му цин куда сложнее, глубже и сильнее, чем может представить кто угодно из небесных чиновников. фэн синь стоит посреди главной улицы столицы и безвольно сжимает-разжимает кулаки. ярость в нём такая горячая, что нагревает воздух вокруг тела и заставляет случайных прохожих пугливо и напряжённо делать круг, чтобы их случайно не зацепило раскалённой материей. фэн синь успокаивается так долго, что почти опаздывает на собрание, но никто даже не пытается его упрекать. линвэнь приветственно кивает и начинает нудную и долгую шарманку итогов полугодия о произошедших в поднебесной событиях. фэн синь, как и многие, слушает едва ли вполуха, витая где-то в бескрайних просторах своих губительных мыслей, но вдруг рывком возвращается в реальность, когда слышит внезапный вопрос. — генерал мингуан, не подскажете, где генерал сюаньчжэнь в данный момент? фэн синь хочет кашлять кровью и вбить кулак в ничём неповинную линвэнь. раньше этот вопрос задавали ему — только ему, потому что он единственный знал, где шатается бедствие с саблей, если не присутствует на собрании. — дражайшая цзе, му цин сейчас в своих владениях на недолгом срочном деле. обещал прибыть с опозданием на пару часов, — пэй мин спокоен, уверен в себе и улыбчив. фэн синя тошнит. фэн синь знает, что сегодня годовщина смерти матери му цина. фэн синь не хочет верить, что му цин рассказал об этом пэю, не может слышать, как пэй мин опять зовёт му цина по имени, а не по званию. напоказ, открыто, «он мой». фэн синь не знает, как сдерживается, чтобы не напасть на него прямо здесь и сейчас. му цин действительно приходит через несколько часов, дослушивает остатки собрания и такой же незаметной тенью уходит прочь. на этот раз не дожидаясь пэй мина. фэн синь провожает его взглядом, пока интуиция в нём кричит — что-то не так. фэн синь и без того привык следить за му цином (да, он знает, ему от себя самого тоже противно), и потому он идёт следом. на почтительном расстоянии, будто тоже просто выходит из зала, но смотрит в упор, замечает детали, анализирует. му цин выглядит как всегда превосходно, но что-то всё равно не так. у му цина бледнее обычного лицо — учитывая его природный цвет кожи, сейчас он выглядит буквально болезненно — и под глазами залегли тени. его вечно идеально уложенные волосы чуть растрёпаны, а ровная спина прямая до боли, будто он несёт какой-то невероятно тяжёлый невидимый груз. фэн синь хмурится и почти решается подойти, как вдруг его обгоняет пэй мин, быстрым шагом подошедший к му цину. сюаньчжэнь чуть ли не вздрагивает от неожиданности — фэн синь забывает даже подавиться вставшей поперёк горла кровью, слишком удивлённый чужим несвойственным поведением. пэй мин, кажется, вовсе не обращает внимания на странности своего избранного, сразу начиная о чём-то трещать и смеяться. му цин по привычке держит лицо и давит из себя подобие учтивой улыбки — фэн синя аж перекашивает. привычный ему му цин уже давно бы послал небожителя куда подальше, а привычный пэй мину му цин реагировал бы куда более заинтересованно. фэн синь замедляет шаг, понимая, что подойти сейчас — гиблая идея, и смотрит им вслед, чувствуя, как кроме привычной жаркой кровавой тошноты внутри зарождается ещё одно нечто — скулящее и волнующееся. когда фэн синь сталкивается с му цином в следующий раз, тот выглядит.. как обычно. ничего странного, болезненного или нового. последние два с половиной столетия му цин в целом так и выглядит — светится золотом (фэн синю всё ещё отвратительно это понимать), ведёт себя чуть учтивей, порой (всё ещё очень редко, но всё-таки) улыбается. фэн синь думает, что ошибся, но беспокойство изнутри никуда не девается. и доканывает его до того сильно, что он вновь сбегает с небес и уходит с головой в работу. возвращается на этот раз через двадцать лет, измотанный до смерти, ещё раз выслушивает рекомендацию линвэнь на счёт отдыха, и в этот момент небеса вдруг содрагаются — кто-то вознёсся. в мозгу проносится мысль «четвёртый раз, ваше высочество?», и фэн синь фыркает от смеха, пока вместе с линвэнь быстрым шагом идёт к центральной площади, познакомиться с новоприбывшим. фэн синь, разумеется, ошибается на счёт се ляня, но уходит в своих предположениях не особо далеко — на всеобщее удивление, когда золотое свечение спадает, в центре столицы небожители видят вновь вознёсшегося пэй су. дворец мингуана в конце недели закатывает полноценный пир — всё-таки вернулось любимое пэй миновское чадо. приглашены все, и успевший хоть как-то отоспаться за три прошедших дня фэн синь тоже приходит. как бы сильно не жгло и не терзало внутри, а пэй су он всё-таки уважает и поздравить со вторым самостоятельным вознесением считает своим долгом. пэй мин устраивает поистине фантастическую в своей помпезности пирушку — столы ломятся от блюд, вино льётся рекой, в воздухе плывёт табачный дым (недавно, всего с полстолетия назад, смертные придумали подобную отраву для лёгких — кажется, называется «сигары», но фэн синь не уверен. небожители в последнее время уж слишком пристрастились к земным искушениям). небесная столица отливает золотом ярче обычного, а фэн синя, кажется, скоро начнёт тошнить ещё и от этого — уж больно живы в мозгу ассоциации с чужой духовной энергией, перебивающей благородное серебро. кстати о серебре. фэн синь оглядывается, пытаясь найти среди кучи небожителей му цина. он, кажется, опаздывает, и это до ужаса странно — как можно не прийти вовремя на пир, который устраивает твоя родственная душа в честь успехов своего ненаглядного дитя? пэй мин пьёт со всеми и каждым, громко смеётся, не устаёт хвастаться — смотрите, я же говорил, что он сможет вновь вознестись! — и, кажется, совершенно не замечает, что его возлюбленного нет на празднике. фэн синь устаёт думать — он, если честно, так чертовски устал за эти три сотни лет. фэн синь пьёт, почти не закусывая — даром, что устойчивость к алкоголю у него действительно божественная, — и не удерживается, пробует сигары. что бы в них не было набито — оно очень сильно даёт по мозгу. мир подёргивается рябью, глаза с трудом могут чётко сфокусироваться на конкретном предмете, тело пробирает странным ощущением полёта, и фэн синь с непривычки закашливается густым дымом, думая, что, может быть, также ощущалось и вознесение — он уже не помнит, если честно, прошло больше тысячи лет. эффект табака быстро выветривается, всего какие-то пару минут, и его отпускает, но фэн синь и не думает откладывать в сторону дымящуюся дрянь. приноравливается, больше не кашляет, быстро привыкает к лёгкой щекотке в горле. и пьёт ещё и ещё, будто его мучает безумная жажда. когда опьянение медленно начинает подбираться к нему, на празднике появляется му цин. фэн синь трезвеет за жалкую секунду. что-то не так. что-то опять не так, причём настолько, что интуиция срывает голос, пока кричит тревогу у него в мозгу. фэн синь вглядывается сильнее и понимает — му цин.. увядает. как цветок в вазе, которому давно обрезали корни, и настал день, когда даже напитанная духовной силой вода уже больше не способна поддерживать цветение. му цин привычно — привычно фэн синю — здоровается со встречными небожителями, хмурится и морщится от особо пьяных и громких. когда его через весь открытый праздничный зал зовёт пэй мин — му цин закатывает глаза, но всё-таки идёт к нему. фэн синь неожиданно понимает, что безумно соскучился по этому закату глазных яблок. му цин.. странный. будто иссушенный, измотанный, до безумия уставший. фэн синь смотрит на него, как смотрит коршун на мышь, и пытается понять. мысли услужливо и привычно взъедаются и начинают препарировать ему мозг. с тобой что-то не так, я знаю. ты не хочешь быть здесь. не хочешь идти к нему, не хочешь принимать приветственные объятия, не хочешь ещё раз знакомиться с пэй су, но не как генерал сюаньчжэнь, а как блядская родственная душа пэй мина. не хочешь фальшиво улыбаться и позволять ему находиться так близко к себе, не хочешь чувствовать его взгляда, будто он владеет тобой. не хочешь быть обходчивым с другими небожителями, не хочешь даже знать их в лицо. ты же лицемеришь, ты не в норме. ты цвёл, и я верил в это, и я видел это, и это, наверное, даже было правдой. но сейчас ты увядаешь, ты блекнешь на глазах, что с тобой творится, мать твою? не делай вид, что всё в порядке, я же вижу. я же, блять, знаю тебя. как никто, как другие даже не подумают узнавать. его высочество не имеет понятия о многом, но я знаю тебя, как облупленного, му цин. фэн синь выдыхает в дым воздух и думает, что он, наверное, розовый — лёгкие выкупались в крови за три сотни лет так сильно, что их можно выжимать. смотрит, как му цин давит из себя кривую, абсолютно ненастоящую улыбку и старается держаться подальше от пэй мина. давай, скажи, что хочешь быть с ним. что тебя не тошнит от одного понимания, что вы вместе. фэн синь ведёт глазами, когда му цин, отвязавшись от настойчивого нетрезвого внимания своей сраной родственной души, пробирается к столам и без раздумий хватает сигару. поджигает духовной энергией, сразу затягивается — глубоко, привычно, будто курит уже не первый год. скажи, что тебе не отвратительно это собрание, что с ним ты приобщился к светским праздникам и начал испытывать от них удовольствие. скажи, что не хочешь сбежать, как всегда сбегал со мной ещё со времён земной жизни. му цин подпирает спиной стену и курит, курит, курит. сигара в его пальцах кажется бесконечной, вокруг его тела клубится дым, а сам он увядает прямо у всех на глазах, но никто этого не видит. не замечает, ведь му цин — это соулмейт пэй мина, а не величественный бог войны. фэн синь хочет переломать челюсти всем присутствующим, взять за волосы каждого небожителя и ткнуть их носом в истину — генерал сюаньчжэнь до ужаса сильный, и его действительно стоит бояться. особенно такой челяди, как сраные небесные чиновники. му цин выдыхает очередной плотный дымный клубок и смотрит сквозь него прямо в глаза фэн синю. ровно, чётко, бездушно. скажи, что хоть сколько-то хочешь быть тут. что тебе хочется быть его судьбой. что ты не мечтаешь перерезать ему глотку во сне, когда начинаешь светиться золотой энергией. фэн синь не выдерживает этого взгляда — в груди рвётся, мечется, горит так, что становится по-настоящему больно, — но всё равно смотрит в ответ. му цин рвёт зрительный контакт первым и позволяет подошедшему пэй мину склониться к своему уху и прошептать что-то. му цин морщится, выдыхает сквозь зубы и, кажется, отказывает — пэй мин сперва удивлённо отшатывается от него, но, пожав плечами, беззаботно и пьяно отходит обратно к пэй су. фэн синь чувствует, что готов сдохнуть прямо сейчас, когда му цин бросает пэю в спину такой взгляд — будто ему больно и обидно, будто он на грани срыва или слёз, будто пэй мин в очередной раз предал и ранил что-то внутри му цина. скажи мне, что с тобой. пожалуйста, я не могу видеть тебя таким, это выше моих сил. му цин срывается с места и уходит прочь. ни один небожитель не обращает на него внимания, и это, наверное, очень на руку сразу подорвавшемуся следом фэн синю. му цин ловче и быстрее — он покидает дворец мингуана незаметной тенью, никому не важной мышью. фэн синь не может похвастаться тем же, поэтому случайно сталкивается с пьяным в дребадан ичженем — тот виснет на нём, сияя румяными детскими щеками и захмелевшими глазами, и фэн синь бы обязательно нашёл того, кто посмел споить этого большого ребёнка, и душевно бы его отпиздил, но времени (да и желания) на это нет, и он судорожно ищет глазами хоть кого-нибудь в этой толпе, на кого можно свалить юную несоображающую тушу. линвэнь появляется рядом, как божественное озарение, стреляет в него слишком понимающим взглядом и спокойно протягивает руки, когда фэн синь с чуть виноватой улыбкой передаёт ей что-то бормочущего ичженя. — буду вечно благодарен, совершенный владыка линвэнь, — он кланяется, глубоко и почтительно, и небожительница отвечает ему доброй улыбкой. — не стоит, генерал наньян. идите, — линвэнь кивает в сторону золотых ворот, и фэн синь уже абсолютно убеждается, что она знает гораздо больше, чем произносит вслух. фэн синь быстро кланяется ещё раз и, старательно огибая хмельных и веселящихся, наконец выскакивает на свежий воздух пустующей столицы. даже младшие чиновники сегодня не ходят здесь — все празднуют, пэй мин разошёлся так сильно, что одарил пиром и средние небеса. фэн синь жадно дышит чистым кислородом, полностью прочищает сознание и без раздумий берёт курс на дворец сюаньчжэня. резные двери встречают его отсутствием охраны и незапертым замком. фэн синь, едва удерживая дрожь от бушующего в душе тошнотворного жара, заходит внутрь. му цин сидит в кресле в главном зале и выглядит так, словно последний раз высыпался лет эдак триста назад. незванного гостя он встречает вздрогнувшими плечами и острым взглядом. — что ты здесь делаешь? он явно хочет звучать злобно и холодно, но выходит хреново — голос не поддаётся хозяину и сквозит годами хронической усталости. фэн синь считает, что не замечал этого до непозволительного долго. под рёбрами воем заходится тупая злость и горькое сожаление. фэн синь подходит ближе — му цин напрягается всё сильнее с каждым шагом. наверное, ждёт привычной драки, но куда там — они оба измученны настолько, что едва ли смогут выдержать больше пары ударов. фэн синь не знает, с чего начать, поэтому просто разом вываливает на му цина стучащие набатом по несчастному мозгу мысли: — скажи мне, что любишь его, что он любит тебя в ответ. скажи, что ты с ним, потому что хочешь этого, что он тебе небезразличен. скажи, что не хочешь этого менять, что тебя всё устраивает. му цин смеряет его режущим взглядом, криво усмехается и тянется к стоящему на столе кувшину с вином. прикладывается к горлу, делает пару крупных глотков. фэн синь чувствует, как по позвоночнику ползёт ужас — му цин убивает в себе последние духовные силы, нарушает очередной запрет. что же за дьявольщина творится за закрытыми дверями дворцов сюаньчжэня и мингуана последние три сотни лет? — знаешь, что он подарил мне на последний день рождения? — вдруг спрашивает му цин, и его лицо перекашивает улыбчиво-горький оскал. фэн синь не успевает ответить, как мужчина поднимается с места и фальшиво-ровным шагом подходит к стене, увешанной саблями. подцепляет одну за лезвие, чудом не режет ладонь, снимая с подставки, и бросает в руки наньяну. фэн синь ловит рукоять оружия, бегло осматривает — искусная работа, явно до безумия дорогая. по лезвию тянется резной рисунок дракона, рукоятка из крепкой чёрной кости чёрт знает какого животного (фэн синь не удивится, если это будет какой-нибудь вымерший полулегендарный единорог или что-то в этом роде), тоже с резным драконом невероятной точности и красоты. клинок лёгкий, но удобный, в руке даже непривыкшего к саблям фэн синя лежит комфортно, но какая к чёрту разница на все эти характеристики. брови фэн синя невольно ползут вверх. — но ты же не пользуешься ятаганом.. — его голос звучит удивлённо, но под пристально-насмешливым взглядом му цина он вдруг понимает. — блять, за три сотни лет он не узнал о тебе даже этого? му цин неожиданно взрывается громким, истеричным, почти что отчаянным смехом. неустойчивые ноги его подводят, и мужчина прислоняется спиной к стене, чтобы не рухнуть. фэн синю кажется, что му цин смертельно пьян, но когда обсидиановые глаза подхватывают с ним зрительный контакт, то понимает — му цин стеклянно трезв. никакой проволоки хмеля, только очень, очень глубокое море боли. — ты понял за десять секунд, — вздыхает му цин, отсмеявшись. фэн синя вновь начинает тошнить — ещё ни разу на его памяти сюаньчжэнь не звучал так разбито. — три сотни лет, подумать только.. му цин отталкивается от стены, ставит кувшин с вином на ближайший стол и подходит ближе к фэн синю. не зарастает защитой, не покрывается ледяной коркой — он слишком устал таскать маски за это время. ему бы отдохнуть хоть немного, может, спуститься в мир смертных, провести там с десяток лет. се ляню с фэн синем, кажется, это помогло.. — что тебе нужно, фэн синь? — он привычно прохладен в тоне, но слишком уж искренен в неспособности сопротивляться навалившимся эмоциям. — скажи мне, что ты против того, что я собираюсь сделать, и я уйду. скажи, что тебе противна сама мысль об этом, и я клянусь, что оставлю тебя, — фэн синь говорит с придыханием, растеряв весь свой яростный напор. потом он обязательно разобьёт пэй мину лицо и, может, разнесёт дворец, но это будет потом. му цин не отвечает, но в его глазах мелькает.. что-то. фэн синь не знает, что именно, но и держать себя в узде больше не может. пересекает оставшееся между ними расстояние в два шага, кладёт ладони му цину на щёки и целует. святые небожители, как же давно он этого хотел. сейчас ему не будет жаль даже свергнуться с небес — кажется, в его жизни наступила та самая финальная и долгожданная точка. а в мозгу предательски крутится: давай, оттолкни. скажи, что всё равно любишь его, прикажи мне выметаться, ударь, я заслужил. убей, прирежь, ты даже ятаганом сможешь, я же знаю. я же, блять, знаю о тебе всё. ну же, му цин, оттолкни меня. развей иллюзию. отстранись. му цин вздрагивает всем телом, и ладони фэн синя на его щеках мокнут от сорвавшихся с ресниц слёз. му цин не даёт ему отшатнуться — он хватает его за плечи, тянется ладонью в волосы, с профессиональной лёгкостью сдёргивает с них украшения, и сразу зарывается пальцами в распущенные пряди, притягивая ближе. му цин задушено болезненно стонет, кажется, даже умирает, но отвечает на поцелуй так, словно всё эти годы любил одного только фэн синя. и плачет. о, боги, как же давно он не плакал. фэн синь углубляет поцелуй, и му цина в его руках трясёт с такой силой, что это почти страшно. фэн синь бездумно шепчет ему в губы, на секунду отстраняясь: — я держу тебя. ты не упадешь, я не позволю, слышишь? му цин судорожно всхлипывает, вздрагивает с новой силой и невпопад кивает, сам целуя его в ответ. будто заново учится дышать. будто освобождается от трёхсотлетней тяжести непредназначенной ему судьбы. фэн синь не знает, к чему это приведёт, но знает, что завтра размажет лицо пэй мина о золотые кирпичи разрушенного дворца мингуана. и что му цина он больше ни за что и никому не отдаст. тошное, жаркое и кровавое наконец-то опускает его. их обоих.