Касания на цен золота

За окном расстилался первый снег. Вместе с ним пришел холод, замерзали склизкие лужи, и застывала грязь, ещё недавно хлюпающая под ногами. Когда-то яркие, поражающие своей неправильностью осенние листья опали, как-то одиноко замерзая на порядком продрогшей земле, устланные сверху слоем осадков. Вспоминая, как ещё утром шел дождь и душу терзала осенняя хандра, сейчас наблюдалась совсем иная картина.  Порядком продрогшие и обескровленные руки, в тщетных попытках удерживались, чтобы не зарыться ещё глубже в рукава толстовки, отчаянно пряча конечности под слои одежды. По сухой от холода коже прошлись мурашки, неожиданно наступая тогда, когда из сквозящего окна дул сквозняк, пытаясь пробраться далеко тебе под кожу, заставляя посильнее сжать челюсти и обхватить себя руками, не прекращая попыток согреться в этот вечер. Вновь и вновь натягивая все ниже и ниже рукава толстовки, изо рта послышалось еле уловимое биение зубов  друг об друга. Челюсти свело непонятной судорогой. Пора было заканчивать мерзнуть, наконец собраться с силами, чтобы поднять себя с кровати и.. сделать что?  — В этот раз я точно заставлю Ло выплатить всю сумму, которую я потрачу на ещё одну попытку заделать окно. — Когда было голодно, устало или грустно, грубые слова всегда норовили вырваться изо рта, произнести колкую фразу или безучастно проигнорировать. Сейчас всем заправлял ужасный холод, пробивающий до костей. Ужасным, впрочем, он был только для тех, кто на этот раз понадеялся на то, что отопление дадут раньше положенного. Только вот, кажется, никого не смущал ранний снег и минусовая температура на градуснике.  Разочарованно выдыхая и одним рывком срывая одеяло, надеясь не обращать внимания на холод, а уж тем более не растягивать и так сложное действо. Так же резко поморщив нос от неприятных ощущений, пришлось ещё раз осмысливать всё, судорожно быстро соображая свои последующие действия. Взгляд голубых глаз упал на соседнюю комнату, аккуратно закрытую, не пропускающую ни звука. Отворачиваясь демонстративно, только непонятно кому, направился к кухне.  Куда приятнее было заваривать чай, подмечая приятный аромат какого-то манго, размешивать пол ложки сахара в кружке и всматриваться в мелькающие белые блики на жидкости, пока пытался агрессивно скрыть всё, размешивая в чае не только сахар, но и все эмоции. Перебивали приятный аромат фрукта только мысли, беспощадно сжирающие изнутри и рисующие картинки. Отмахиваясь от самого себя, все еще расценивая собственные мысли как нечто чужое, инородное и все любые синонимы, лишь бы не своими.  Всё быстрее и энергичнее мешая чай ложкой, отбивался звонкий звук о стенки кружки, эхом отдающий где-то в голове на подкорках сознания, но не на первом плане. Голова рисовала только одну рыжую макушку, мельтешащую перед глазами на постоянной основе. Встречал на кухне, в общей гостиной, в коридоре и в автобусе. Был рад видеть все цвета радуги, хоть розовый, хоть белый, - не рыжий. Извечно грустные зеленые глаза вызывали только чувство отторжения, какого-то неопределенного сомнения, но только не притягивали. Даже тогда, когда в голове мешались любые образы соседа, начиная самыми адекватными, заканчивая откровенно не тем, о чем он хотел думать.  — Ты так агрессивно ложкой мешаешь, когда-нибудь дно в кружке протрешь. — Насмехался голос, приближающийся все стремительнее. В груди резко всё застыло, а в легких стало не хватать воздуха. Мог лишь обескураженно выдыхать остатки в легких, выбивая из груди какой-то слишком быстрый ритм. Если мог бы, вызвал скорую - тахикардия, не иначе. — Тоже мучаешься с этим холодом? Может уже вовсе монтажной пеной щели заделать.. держусь на честном слове. — Почему-то спокойно говорил Чед. Мыл кружку, брал чайный пакетик, ходил возле и все что-то говорил и говорил. В голове был слышен лишь белый шум, а может ему им послужил монолог рыжего, как знать? Но знал только точно: ненавидел рыжие локоны, вьющиеся и на вид мягкие, ослепляющие на солнце и тусклые в мрачном помещении. Не любил и зеленые глаза, выбивавшиеся на фоне остальных, не иначе как два ювелирных камня, хоть в подвеску вставляй. Бесили даже вечные разговоры, пусть и повествующиеся приятным голосом. Отчаянно ненавидел и хотел, чтобы всё в Чеде было ему чем-то тем, что могло бы его согреть в эти холодные ноябрьские вечера. Хотел, конечно хотел, но мог лишь смотреть в сторону, соображая фразы на ходу, только бы отстал. Хотел, чтобы в один момент тот попрепятствовал ему, возомнил себя умнее и сказал бы что-то против. Только расходились всегда по-одинаковому: молча провожая друг друга взглядом.  — ..Да, ха, в такие моменты только друг другом и греться, скажи же? — Что-то говорил и до этого Чед, только Дилан ушел куда-то глубже, чем в свои мысли, совершенно отгоняя монолог в сторону, на второй план. Осознал вопрос и как-то тупо пялился на улыбающегося Чеда, переваривая недавнюю рефлексию. — А? Да, ха. — Только и сумел выдать, судорожно продолжая мешать уже остывший чай, порядком уставшей рукой. Ему казалось, будто под взглядом этих зеленых глаз он был под прицелом. В нем не иначе прожигали дыру, хотя, может, на фоне стресса ему начинает мерещиться всякое. Пора бы выкинуть это из головы и- — У тебя чай остыл уже. — Как-то осторожно подметил Чед. — Хандра осенняя прошла, пришла зимняя депрессия? — Переводил в шутку, но бегающие зрачки глаз всё куда-то исчезали, выдавая с потрохами. Вот тут-то стоило радоваться, пока чужая рука случайно не прошлась по пояснице, в моменте очень легко поглаживая. Вроде случайно тронул, а в груди все замерло. Будто секундная стрелка часов медленнее очерчивала круг на циферблате, а снег за окном стал не просто кружиться в воздухе, а вовсе застыл.  — Всё вместе, пока ты торчишь со мной в одном помещении, Чед. — Демонстративно, опять же, для кого? Закатывал глаза, все так же упорно уворачивая голову от прицела зеленых глаз. — Погоди, заваришь мне этот чай? Вкусно пахнет. — Сдался, принюхиваясь к сладковатому аромату. Чем-то напоминало нотки бергамота и карамели, образовавшие волнующе-сладкий привкус. Даже отпив немного горячего чая, на языке зажглось, то ли от кипятка, налитого в кружку, то ли от приторного вкуса. И сколькими ложками сахара Чед заправил это, уже напоминавшее нечто уставшее, более выглядящее как сладкий кипяток, нежели вкусный чай?  — Лисе почему-то нравится запах этого чая. Смотри, даже сейчас ластится.. — Держа в одной руке кружку, второй облокачиваясь о кухонную столешницу, Чед смотрел под ноги, указывая на трущуюся все здесь да около кошку. Рыжее и пушистое животное принюхивалась ко всем углам, точила коготки об тумбы и всё-таки остановилась у ног хозяина, мурча совсем тихо-тихо.  Непроизвольно глаза сами сравнили схожесть этих двоих: рыжие с красивыми глазками. У Лисы, впрочем, было больше плюсов, но Чед сказал что?  «Лисе нравится запах этого чая», всё прокручивал в голове фразу и невольно тешился, что его сравнили с котом. Вообще-то и не сравнивали, но находясь рядом с ним, в голове совершались какие-то слишком глупые, непозволительно смущающие мысли. Будто влюбленный придурок искал в обычных фразах хоть долю намека. Дилан всегда был внимателен к деталям, подмечал людям их недостатки, далеко не всегда озвучивал, но знал всегда, чем человек дышит. И даже сейчас пытался оправдаться этим фактом, приводил примеры самому себе и зачем-то доказывал обратное, не хотел принимать и часть правды. Думал-думал, пока под внимательный взгляд, косивший из-под рыжей челки, резко не опомнился, щупая уже остывший чай. Хватило судорожного вздоха, чтобы Дилан наконец поставил кружку на столешницу покоиться за ненадобностью.  — Есть лишние теплые одеяла?  ***  — Это.. я готов сигануть с этого окна, чтобы доказать себе, что это сон. Думаешь, снег смягчит моё падение?  — Только если в этом сне ты станешь самой красивой и воздушной снежинкой, чтобы опуститься на землю мягко. Но, впрочем, я могу забрать свои одеяла себе и оставлю тебя мерзнуть одного под сквозящим окном! Уже будет не такая приятная реальность, да? — Всё так же смело для рыжего говорил Чед, шутливо забирая край толстого, теплого одеяла. Не знал Дилан, из чего такого оно сделано, но стало даже жарко. Возможно от исходящего тепла чужого тела под боком, а может и вправду вещица была сделана по-доброму. Только все размышления об одеяле не слишком клеились с остальным, происходящим, вроде, в реальности. Почувствовал чужие теплые руки на собственных, мягко сжимающие и влажные от тепла. — Что ты делаешь, боже? — Кривился Дилан, как-то странно смотря на затихшего Чеда и действие, происходящее у него под носом.  — У тебя руки жесть какие холодные, раз даже одеяло его не согрело, согрею я? — Говорил куда-то в русую макушку, почти шептал на ухо, когда разминал кожу и особо грубо проходился по костяшкам, выбивая полу-хруст сместившихся хрящей. Собственные руки будто залило какое-то тепло, единой массой опускаясь то выше, то ниже. Одних рук было мало, ныли остальные части тела, бросавшие от жары палящей лампы на столе, до холодного снега, расстеленного по земле на улице. Тихо было до тех пор, пока особенно жаркие руки не расцепили капкан, выпуская уже согретые ладони. И особенно никак было ровно до того момента, пока прождав пару секунд, растянувшихся то ли в немой вопрос, то ли в конкретное действие, чужие пальцы не пустились ниже, приподнимая ткань толстовки чуть выше, оголяя впалый живот только для обзора проворных рук.  Оставалось только проглотить вязкую слюну, уцепиться за подушку одной рукой, а вторую положить на свободную чужую, следуя по всем свои частям тела вместе с ней. Чувствовал, как тесно становилось в просторной комнате, как давили стены и больше не сквозило окно. Остались только они вдвоем и судорожные вздохи, каждый раз позорно вылетавшие изо рта, когда горячие пальцы вновь и вновь шли дорожкой по животу, очерчивали бок и останавливались только тогда, когда воздуха переставало хватать. Дилан не был мазохистом, но даже со спертым воздухом ему хотелось повернуться лицом к своему мучителю, припасть к несомненно горячим губам, не отличавшимся от контрастных по температуре рук. Но прикусывая нижнюю губу, отчетливо чувствовал, как близится к разрядке. Сжимал уже порядком вспотевшими пальцами подушку и все цеплялся свободной за чужую, как-то уж совсем отчаянно хватаясь в поисках ещё большего тепла. Двигал бедрами навстречу и хотел только увидеть взгляд зеленых глаз, что с учтивостью и надменностью будут смотреть в собственные, чтобы он видел в них оказываемую услугу и пытался разглядеть скрывавшуюся за ними натуру. Повернул голову из последних сил, встречаясь с двумя контрастными точками, перевел внимание на губы и как-то лениво подался вперед, ловя свое уж слишком шаткое положение. Еще один вздох и он окончательно себя закопает, не сумев выдержать напора с чужой стороны.  Целовал уж слишком мокро, плавясь в атмосфере, откровенно дрожащими пальцами хватаясь за всё, что было под рукой. Снова опасно близко ловя себя, все-таки срывается со рта стон. Постыдно прикрывая глаза, окончательно отдаваясь моменту, уже даже не обращал внимания на издаваемые звуки. Хотел только ощущать чужие руки, согревающе-горячо лежащие там и тут, сжимающие и гладящие, грубо оттягивающие кожу и массирующие костяшки. Хотел смотреть только в зеленые глаза и видеть рыжую копну волос, что так он ненавидит. Ненавидит настолько, что готов закрыть глаза, но только не на пьянящие душу прикосновения, контрастные и давящие.  — Чед.. — Судорожно выдыхал Дилан, пока его мокро целовали в висок, рукой размазывая по животу влагу, вовсе не пачкая чистой толстовки. Прикрывал глаза и тонул в месиве прикосновений и чувств, переполняющих тело. Устало гладил чужие руки, склонив голову назад. Всего этого было достаточно, чтобы наконец-то согреться, только уже остывший чай на столе напоминал о том, какой был чудный запах бергамота и карамели, впервые понравившийся настолько сильно.  — Согрел же? — Тихо-тихо спрашивал Чед, лживо-спокойно шепча куда-то ближе к уху. — Ха, тело согрел, а в душу так и не залез, беспредел же. — Язвил, но знал, что залез он куда глубже, чем только в душу.